*
…он резко вывернулся из лап домовика и, едва только перегнулся через край кровати, как его вырвало. Вместе с содержимым желудка, казалось, вышел и дурман сна, но горечь потери и бессилия осталась. Перед глазами еще стояло крохотное личико его малыша, перекошенное гневом и разложением. В грязи на полу померещился вытекший глаз с движущимся зрачком, и он снова едва не заорал, как в том кошмарном коридоре. Добби, очевидно отчаявшись добиться реакции, выплеснул ему в лицо стакан воды. — Простите, хозяин, простите! Эльф, будучи в шоке от собственной наглости, принялся биться головой об пол, умоляя. Глухой стук отдавался в висках тупой ноющей болью, но сознание наконец прояснилось. — Хватит, приготовь ванну. Мне нужно помыться. Люциус устало провел рукой по волосам. Он и так лег поздно, уже чувствуя себя разбитым, а жуткий сон и вовсе довел его состояние до отметки «отвратительно». Кое-как добравшись на трясущихся ногах до ванной, он брезгливо стянул влажную от пота пижаму и почти рухнул в теплую воду, неловко запнувшись о бортик. — Какой позор, — кислый вымученный возглас в тишине помещения остался без ответа, благо некому было оценить проблемы с координацией у наследника древней фамилии. С десяток круглых светильников под потолком наполняли пространство вокруг светом, даже в углах не оставляя места для теней. Почувствовав, наконец, себя в безопасности и восстановив душевное спокойствие, Люциус взял мягкую мочалку и принялся приводить себя в порядок, параллельно размышляя об увиденном кошмаре. Вернувшееся самообладание позволило трезво взглянуть на вещи и вернуться к вопросу, что он уже давно откладывал. Дар Ходящего привел его в эту вероятность более трех лет назад, но с того дня так и оставался под запретом, хватало других проблем. Сегодняшний сон всколыхнул не только тоску по близким и ненависть к себе, сон напомнил об идеальном способе контролировать мир вокруг, от которого не стоило воротить нос. Незадолго до ритуала они обсуждали с Окассией возможность передачи таланта. Основной вопрос состоял в том, что в приоритете: кровь или дух. Его мать настаивала, что уже пробужденный дар принадлежит Люциусу и после переселения перейдет в его новую оболочку, среди Малфоев уже рождались Ходящие и без внесения крови чужого рода. Сам же он предполагал, что первостепенное значение играет родство. «Что ж, давно пора было проверить». Колдомедик, осмотревший его еще в начале каникул, впервые остался доволен состоянием здоровья наследника и отпустил на все четыре стороны до следующего года. Ни отца, ни Риддла в поместье не было, так что никто даже не узнает о ритуале. Накинув халат на голое тело, как был простоволосый и босой, он отправился в подвал дома.*
Воззвание к древу Сущего не было сложным, строки заклинания Люциус помнил наизусть, а кинжал, чаша и зеркало лежали там же, где и всегда, — на полке, недалеко от входа. Казалось, руки сами помнят, что делать. Кровь текла легко, разрисовывая тыльную сторону ладони дорожками ветвей, красные руны расцветали на коже, алтарь уютно гудел, как старый ласковый зверь, принимая дань. Он нагим улегся на холодный камень, ежась от первого соприкосновения спины с гладкой поверхностью, закрыл глаза и, раз за разом произнося древние строки, потянулся к привычному образу мира, чернильным узорам в пустоте. Те, кто пытался очеловечить магию, были идиотами. Он никогда не понимал малодушного желания заковать стихию в рамки живого тела. Океан всегда останется океаном, вулкан — горой, пышущей жаром первородного пламени. Их бездушная и катастрофическая мощь не подчиняется людским законам и рамкам, только такой же силе, а крохотный на их фоне человечек может лишь мечтать выжить. Погружаясь в пучины магических потоков, Люциус был готов к любому исходу, надеясь только, что успеет выбраться, если Великая решит перемолоть незваного гостя в труху. Отчего-то он находился не в центре воображаемого узора, но жгуты ветвей уже оплетали, вспыхивая искрами. Разум дрогнул и, повинуясь силе мысли, двинулся в направлении искомого события. Он чувствовал, как теряет ощущение собственного тела, становясь гостем в чужом, когда светящиеся нити будто натянулись и стали гаснуть. Внезапная боль резанула так остро, что из глаз потекли слезы. Глаза. У него снова были глаза, из которых лилась соленая влага. Веки отчего-то слиплись, не желая открываться, голова снова гудела. Люциус с трудом попытался сесть, но локти подломились, и он неаристократично шлепнулся обратно на спину. — Очевидно, сегодня ночь моего позора, — его хриплый голос в пустоте каменного зала вернулся насмешливым эхом. Только спустя полчаса он сумел кое-как сесть, покачиваясь от слабости. Неудачная попытка путешествия высосала его магию почти досуха, а заодно прихватила не меньше пинты крови. На лице и волосах она застыла странной сухой коркой, зато сытый камень рода будто поблескивал, всем своим видом намекая, что с принятием титула лорда у него проблем не возникнет. Помнится, в неслучившемся будущем именно постоянные жертвы лорда Люциуса Малфоя алтарю спасли мэнор от полного захвата Волдемортом. Тот просто не смог перебить влияние щедрого хозяина, который даже после пыток полз в ритуальный зал, чтобы подкормить собой дом. За дверями сокровенной для каждой семьи залы уже трясся в ужасе Добби, их связь в полной мере дала маленькому существу понять, насколько истощен его хозяин. — Не верещи, — Люциус задавил в зародыше причитания своего слуги. — Зелья и в кровать. Сам меня вытрешь от этого всего. Эльф кивнул. Последним, что он, отключаясь, увидел, был расшитый канителью полог его собственной кровати.