*
Новое восприятие оборотней — или, как их стало принято называть в СМИ, «ликанов» — наконец улеглось в сознании общества, четко отделившись от тех чудовищ, которыми Министерство пугало мирных магов несколько десятилетий. Для последнего этапа плана по закреплению правильного образа «волков», он и вовсе организовал на паре особо оживленных улиц аттракционы, где за три кната можно было погладить зверя. То, что является развлечением, по-настоящему страшным быть не может. К тому же, насмотревшись на подобное лицедейство и заработок, среди оборотней появились особо эксцентричные, те, кто в компании близких не стеснялся устраивать ночные променады по магическим кварталам. Так пугающие всех вокруг выходки плавно превращались в рутину. С темной и ритуальной магией было сложнее. Всегда находились умники, что с пеной у рта вещали об ужасах, творимых с помощью проклятий и кровавых жертв. Но Люциуса такие ситуации только мотивировали действовать хитрее. Он вооружился списком запрещенных заклинаний и, усадив за него отцовского секретаря, велел искать аналоги среди пусть редких и неиспользуемых, но разрешенных заклятий. Сформировав первый такой список, он через своих людей направил документ в Министерство, параллельно снова организовав шумиху на радио и в газетах. Почему Бомбарда используется повсеместно, а Крепитус нет, хотя действуют они одинаково? Почему Эванеско допустимо, а за Диспелере можно запросто схлопотать приличный штраф? Замученная жалобами и порицанием за свою работу Юджина Дженкинс, что уже просто дожидалась назначения нового министра, молча направила запрос в комиссию по чарам и в сектор борьбы с неправомерным использованием магии, где — за вполне приемлемую взятку — первый список Люциуса был утвержден в полном объеме. Накануне выборов любителей половить рыбку в мутной воде всегда находилось достаточно, так что он, в очередной раз поблагодарив Мерлина за дураков и ублюдков, дал добро на второй список, который тоже отправился по уже проторенной дорожке. А чтобы ушлые чинуши не дали задний ход с появлением нового главы правительства, раз в месяц в «Пророке» и «Ведьмополитене» выходили совершенно безобидные статьи об интересных древних, а самое главное — снова разрешенных заклинаниях. Придраться было не к чему, а после огласки сотрудники известных отделов оказывались в весьма затруднительном положении, а заодно и у Люциуса на крючке и вынуждены были и дальше вносить изменения в реестры, правда, не забывая принимать за это звонкие монеты. Увы, с ритуалами подобный фокус работал плохо. Максимум, чего удалось добиться, — это узаконивание благодарственных обрядов на праздники Колеса года, все остальное вызывало подозрения, которые было не развеять никакими деньгами. При упоминании магии крови у министерских и вовсе случалась форменная истерика, и даже разговоры о нуждах медицины не могли тех успокоить. Параллельно с идеологической войной Люциус не забывал и о семейных делах. Несмотря на обуревающие отца сомнения, он начал подготовку к расширению бизнеса. Вот-вот в магловском мире должен был грянуть топливный кризис, и, как следствие, цена на производственные компании поползет вниз. Как бы ни не хотелось ему связываться со сложной техникой, но впереди маячила активная стадия противостояния Риддла и Дамблдора, и поддержание видимости порядка и закона потребует немалых денег. Для тех же целей он выкупил и несколько магических предприятий, правда, уже по выращиванию ингредиентов для зелий. Прихватив на первый осмотр своего маленького друга, он искренне веселился, наблюдая, как Северус чуть ли не в обморок падает от восторга у очередного птичника, бассейна или грядки. В середине августа — едва не в меру любопытный и деятельный Антонин отбыл в Штаты, продавать молодняк из семейных конюшен Долоховых — Люциус наведался за вторым крестражем в компании одного из семейных эльфов. Оскальзываясь на мокрых камнях и ругаясь, он думал, что даже памятные места у Риддла больше похожи на декорации для трагичных сцен из романов, не хватало только каких-нибудь обломков кораблей и тел юных дев, разбившихся о скалы от несчастной любви. Осколок души Темного Лорда нашелся в положенном месте и был удушающе мрачен, ощутимо искажая восприятие реальности. К тому же уже на пути к тайнику обнаружилось, что зачарованный кисет не в состоянии полностью сдержать влияние крестража на разум. Всю дорогу Люциусу мерещились смешки, ярко-рыжие волосы и белые пряди. Горечь потери и так ненавистная ему беспомощность сжимали сиятельному лорду горло стальными тисками. Едва войдя в неприметный дом, он в ярости бросил медальон на доски пола и только тогда смог худо-бедно взять себя в руки. Все еще очень хотелось разнести все вокруг к Мордреду, до самого основания, чтобы сорвать гнев, но он только стиснул зубы и, обернув артефакт в зачарованную ткань, отнес в специально обустроенную комнату, оставив там, по соседству с чашей. Оставалось добыть еще три вещи: кольцо, дневник и диадему, если, конечно, Волдеморт не ухитрился расколоть душу еще раз. Фамильный перстень Гонтов отец обещал ему принести до конца осени. Нанятые разрушители проклятий уже частично распутали сеть охранных чар вокруг полуразвалившейся лачуги, и как только станет возможно добраться до внутренних помещений, Абраксас подменит крестраж на заранее проклятую подделку. Убить та не убьет, но если Дамблдор все же доберется до последнего пристанища угасшего рода, то взять под контроль его волю она попытается. Накинуть на старика магический поводок было бы самым идеальным выходом из ситуации. Радовало и то, что Риддл пока был крайне предсказуем и почти идеально повторял свой прошлый путь, не сбившись даже после подстав Люциуса. «Такое упорство да в мирное бы русло…» К сожалению, выяснить, где находятся диадема и дневник, пока не представлялось возможным. С другой стороны, он определился с кандидатурами своих предполагаемых шпионов для обеих враждующих фракций. На «темную сторону» он направит Рабастана, талантливый мальчик все еще сильно привязан к нему и не откажется от возможности выслужиться, особенно учитывая то, что Волдеморт и так сейчас обитает в особняке Лестрейнджей. Для кружка же неравнодушных, принадлежащего Дамблдору, идеально подойдет Стэнли Эшфорд, неприметный маг без определенного рода деятельности и статуса, но с обилием связей в самых разных кругах.*
Размышления Люциуса прервал тихий хлопок. Один из домовых эльфов, приставленный к совятне, принес ему небольшую пятнистую неясыть. Уставшая птица только тихо пискнула и протянула лапу с привязанным к ней письмом. — Покормить, устроить отдыхать, — он махнул рукой, отпуская слугу, и вчитался в текст послания.Дорогой Люциус!
У меня к тебе только один вопрос, который я не в силах сдержать до момента возвращения в Британию: где ты находишь всех этих странных людей? Малфой, я люблю приключения, но это за гранью адекватности! Эта, как ты выразился, «милая леди, что обязательно скрасит мое пребывание в Америке и непременно составит компанию на прогулках», попыталась УГНАТЬ У МЕНЯ КОНЯ! Животному придется лечить крыло! Так что я задержусь еще на неделю.Ответа не жду. Антонин.
Он с улыбкой свернул сей своеобразный крик души и убрал в один из ящиков стола. Пока все шло так, как и было запланировано.*
Август подошел к концу, и в начале сентября Миллисента Багнолд стала Министром Магии. В этой реальности она заняла пост в более молодом возрасте, так что и политический курс выбрала более дерзкий. Ее лозунг «Равные права для всех» и уклон в социальную сферу очень повеселили Люциуса, но в целом Миллисента вела себя довольно мудро, начав изменения с внутренних реформ государственного аппарата. Абраксас аккуратно оберегал ее от преследований и угроз со стороны обиженных чиновников, и порой у него даже возникало ощущение, что у мисс Багнолд с его отцом намечается роман, но это было не его дело, так что дальше тем работы он в своих расспросах не заходил.*
В середине октября один из разрушителей проклятий, нанятых для вскрытия хижины Гонтов, не утерпел и, едва внешний контур защиты пал, сунулся к крестражу. Когда Абраксас, получив истеричный вызов, прибыл на место, того ожидал один перепуганный, но живой работник и один иссушенный, почерневший труп. Кольцо, аккуратно снятое со сгнившего пальца трупа, отправилось в специальный кисет, а улики, включая неудачливого мертвеца, исчезли. Полог охранных чар оставшийся в живых специалист восстанавливал в одиночку, а получив расчет, зарекся брать выездные заказы. Но жизнь — дама с весьма своеобразным чувством юмора, так что в ноябре тот самый взломщик заклятий все же умер, не сладив с присланным на очистку артефактом.*
Начало зимы побаловало неожиданными снегопадами и письмом от Тома, в котором тот интересовался делами и планами друга, намекая на встречу. Обсудив с сыном возможные последствия личного общения с постепенно скатывающимся в безумие Риддлом, Абраксас принял решение уехать на континент. Как минимум на год — а то и дольше — это удержит Волдеморта на расстоянии от их семьи. Тот конечно мог в отсутствии главы попытаться наладить отношения с наследником, но выгоду это сулило бы минимальную, а потому они рассчитывали, что Том оставит данный вариант напоследок.*
Йоль Люциус встречал в пустом мэноре, вместе с Северусом. Накануне они посетили пару приемов, устроенных благородными домами, а на сам праздник остались вдвоем. Он впервые пустил кого-то не связанного с родом в ритуальный зал. — Я думал, посторонним нельзя находиться в сердце дома, — Северус благоговейно рассматривал потолок и стены, испещренные магическими знаками, а после обернулся и подозрительно на него глянул . — Ты правильно думал, — Люциус взял с полки миску с древесным углем, пару чашек, ножи и направился к алтарю. — Скажи, почему ты мне так доверяешь? — тот осторожно приблизился к родовому камню, рассматривая принесенные предметы. — Тебе недостаточно самого факта моей привязанности? — он рассыпал угольки по отполированной поверхности и установил серебряные чаши на двух противоположных сторонах алтаря. — Достаточно. Но ты же знаешь, я чувствую больше, чем могу передать словами. Легилименция все еще шалит, и мне периодически кажется… всякое. Люциус никак не отреагировал на это заявление, просто протянув тому нож. — Принесешь со мной жертву дому? — Хорошо — Северус, поняв, что ответа опять не получит, подрагивающей от волнения рукой взялся за рукоять ножа, а он вернулся к своему месту. — Когда я начну читать заклинание, и угли разогреются, нужно будет сделать на руке надрез, как я учил тебя. Если испугаешься, лучше остановись — магия не терпит страха. — Я не… — возмущенно вскинулся тот. — Не смей меня перебивать, — голос Люциуса разнесся эхом в пустой комнате, и Северус, вздрогнув, резко замолк. — Если испугаешься, то лучше остановись, иначе дом может выпить больше, чем ты готов отдать. Кровь — в чашу, потом из чаши — на угли. Мы с тобой как-то уже колдовали похожим образом. Здесь важно все делать молча, если так хочется высказаться, — он недовольно сверкнул глазами, — то мысленно можешь обратиться к магии и рассказать, что пожелаешь. Вопросы? — Нет, — буркнул тот и напрягся. — Вот и хорошо, — он, наоборот, расслабил плечи и чуть улыбнулся.*
Первые слова заклинания разбили тишину, и старинные стены дрогнули — особняк будто вздохнул всей своей громадой. Это дикое, сюрреалистическое ощущение напугало Северуса до трясучки. Воздух за его спиной всколыхнулся, пошевелив кончики стянутых в хвост волос, и ему на миг показалось, что кто-то очень древний и страшный повел носом, будто обнюхивая чужака, не пойми как оказавшегося в святая святых благородного рода. Мягкий, чуть хрипловатый баритон Люциуса, который напевно читал речитатив заклинания, резко оборвался, и он спохватился, стиснул в руке узкий нож и поднес к другой. Теперь он понимал, что имел ввиду его лучший друг, когда говорил о страхе. Но рука того, стоящего напротив, была тверда, это придало уверенности и самому Северусу. Он зажмурился и провел лезвием по коже. Некоторое время тишину нарушал только глухой звук падающих капель, но в какой-то момент он осознал, что кровь на ранке запеклась, а хозяин дома поднял свою чашу и ожидает его, сверля пристальным взглядом. Едва он подхватил свою, как подобие песни вновь разнеслось по помещению, и они в единый миг выплеснули содержимое своих кубков на угли. Те ярко полыхнули, и все, что в тот момент хотелось сказать Северусу, это «спасибо». «Спасибо роду, который дал жизнь этому юноше напротив меня, такому противоречивому… Спасибо ему самому за то, что спас меня и показал совсем другую жизнь. Спасибо этому дому за творящееся сейчас чудо…» Легилименция, будто откликнувшись на все эти чувства, внезапно словно взбеленилась, и он услышал на краткий миг мысли Люциуса. Ритуальная чаша выпала из пальцев и с гулким звоном ударилась об пол, безвозвратно разрушив момент единения. Следом на пол шлепнулся и сам Северус, потеряв сознание.*
— Кому я говорил: сохранять спокойствие во время ритуала? — донесся до Северуса словно издалека спокойный голос лучшего друга. — Ты говорил: отступить, если испугаюсь, но я не испугался, — хрипло опроверг он, не сумев открыть слипшиеся веки. Во рту было сухо, и казалось, что, когда он заговорил, наравне с шепотом слышался скрип языка, задевающего зубы. — Пей, упрямец, — в губы ткнулось что-то прохладное, и он без возражений проглотил какое-то зелье, а следом выхлебал два стакана воды. — Лучше? — Да, спасибо, Люциус. А что случилось? — Северус все же кое-как открыл глаза. — Ты, уж не знаю — на радостях или с горя? — но заработал истощение. И ближайшие несколько дней ты соблюдаешь постельный режим. И да, как ты понимаешь, после такой искренней и обильной жертвы, особняк, как и род, тебя не отпустит, так что поздравляю с формированием связи с мэнором, — насмешливо закончил Люциус, поднимаясь с края кровати, и покинул пошатываясь комнату. Северус тяжело вздохнул и провалился в сон.*
Антонин объявился в середине января и в тот же день практически вломился в мэнор. — Ну здравствуй, друг любезный! — Люциус со смешком протянул тому руку для приветствия, но тот дернул его на себя и сжал в удушающих объятиях. — Баюн, я так рад тебе! — Что, устал без конца ломать крылья несчастному коню и решил переключиться на мои ребра? — прохрипел он, с трудом выскользнув из слишком крепкого захвата. — Ох Мара! Я ж тебе с того момента только рабочие отчеты слал… — Антонин внезапно что-то вспомнил, и все веселье из облика того исчезло. — Пойдем, присядем где-нибудь, я вымотался как собака. — Что случилось? — Люциус уже двинулся в сторону гостиной. — Вчера в Портсмуте и Дувре были нападения. Жертв — около пятидесяти человек, большая часть простецы. Колдунов погибло около десятка: трое местных, четверо меченых, двое из хрен пойми какого патруля и один какой-то не то приезжий, не то иностранец. Парни слышали, что лордовские искали какого-то старика. Это уже десятое нападение в охоте за ним. Тот вытянулся на диване, но более расслабленным выглядеть от этого не стал. — Какого старика? Что точно сказали? — он подобрался и требовательно посмотрел на Антонина. — Мелкий, почти как гоблин; модник в смешной шляпе; забавно говорит. — Понятно, это Дедалус Дингл, — Люциус заметно выдохнул. — Понятия не имею, какую ценность тот из себя может представлять. — Больше ничего не хочешь мне сказать? — Например? — Например, что это за патруль, о каком старике изначально ты подумал, и кто такой этот… Дингль? — Дингл. Это не имеет значения, особенно для наблюдения. Скоро… — Нет, сейчас! Едва я оказался в Британии, то проскакал через все острова, в поисках хотя бы крупиц сведений о деталях этих событий! Антонин явно злился, с каждой фразой все больше входя в раж. Тот вывалил на Люциуса ворох информации и предположений обо всем происходящем, под конец окончательно впав в холодную ярость от непонимания. — Не надо держать меня за идиота, Люциус, — тот тяжело глянул исподлобья, в этот раз даже не пытаясь казаться балагуром и рубахой-парнем. — Ты знаешь то, что нужно. — Мне не пять лет, чтобы водить меня за руку! У нас был уговор! И мне пиздец как неприятно, когда меня оставляют за бортом событий! Я ведь могу и разозлиться всерьез, и даже магия не потребуется, чтобы поправить тебе зубы! «Видимо, Тони действительно устал быть в неведении, раз попер в лобовую атаку. Его бы стоило успокоить, обаять и подкинуть пару крох информации…» Но он и сам уже был зол, и последней каплей стали угрозы ему в собственном доме, которых он не терпел еще с той ветви. Слишком много подобного было в его прошлом. И Люциус вспылил. В гостиной резко стало темнее и холоднее, а сам он поднялся из кресла и одним текучим движением преодолел расстояние до дивана, вцепляясь одной рукой русскому в горло — и ощущая, как чужая палочка впивается ему под ребра — а другой рукой дергая одну из двух цепочек, висящих на шее, «выключая» магию. — Сука! Так и знал, что подстрахуешься!, — тот зло ощерился и с размаху саданул ему лбом в нос. У него аж в ушах зазвенело и не только от боли, но и от ярости. Но он только сильнее стиснул пальцы на чужой шее, не позволяя себе закрыть глаза, и ударил в ответ, ссаживая костяшки об чужие зубы. Люциус искренне не любил драки, а с Антонином, что почти вдвое крупнее него, тягаться было тем более сложно. Но он отлично знал, куда нужно бить, чтобы гарантированно вывести человека из строя. Взбешенный русский тоже его лупил не жалея. От их возни диван перевернулся, и он, пользуясь моментом, пока Антонин группировался, врезал тому ногой в бок, опрокидывая навзничь. Кровь из рассеченной брови заливала ему глаз, второй — стремительно заплывал, так что дальше он просто уселся тому на грудь и бил по лицу, куда придется, пока тот, извернувшись и кое-как выдернув руку из-под чужого острого колена, не приложил его кулаком в ухо, скидывая с себя. Люциуса мотнуло, и он вцепился в перевернутый диван, пытаясь хоть немного унять гул в голове, пока, по его мнению, Антонин бы пытался подняться. Но тот не пытался, вместо этого просто дернув его за ногу, и как только он неловко шлепнулся на живот, тот перекатился, наваливаясь сверху. — Я сейчас могу просто разбить твою хорошенькую мордашку об пол, — Антонин почти рычал ему в ухо, намотав длинные волосы на кулак и заставляя прогнуться. — Дом убьет тебя раньше, — самодовольно скривил окровавленные губы Люциус, ерзая под русским, ища возможность выбраться. — Да что ж ты за тварь такая! — тот болезненно дернул его за роскошную гриву, сейчас наверняка больше похожую на паклю, и он дернулся всем телом, все же застонав. Повисла пауза, а спустя несколько секунд он хрипло захохотал и уже намеренно забарахтался под своим противником, потираясь об того всем телом. — Кто бы мог подумать, что тебя такое заводит, Тони — он без стеснения сплюнул кровь на светлые доски пола и обернулся к любовнику, насколько это было возможно без угрозы лишиться скальпа. — Если ты не угомонишься, я тебя трахну прямо здесь!*
Антону самому было непонятно, отчего он злился больше: от возбуждения, которое недвусмысленно упиралось Люциусу в до предела напряженную сейчас поясницу, или от собственной реакции на этого мерзавца, который, даже будучи беспомощным и распластанным под другим человеком, выглядел снисходительно-надменно, как победитель. — А ведь у меня никого не было все эти месяцы, Тони. Во мне наверняка очень тесно и горячо, — чужой хрипловатый шепот отдался тяжестью в паху и разъяренному Антону стало просто наплевать на все, кроме желания впиться в эту белую кожу и гибкое тело. Едва он приподнялся над любовником, как тот первым потянулся к ремню и застежке на своих брюках. — Масло далеко? Руки тряслись, от резкого движения чуть подсохшая корочка на одной из ссадин лопнула, заливая пальцы кровью. Дышать приходилось ртом, сломанный нос окончательно опух и не пропускал воздух, но дрожь предвкушения и не улегшийся еще адреналин гнали вперед: захватить — отдаться, втиснуться в горячую тесноту — ощутить, как твердый член распирает изнутри. На пол рядом с ним шлепнулась какая-то баночка, и Антон щедро зачерпнул содержимое. Не размениваясь на нежности, которые никому из них не были интересны, вогнал в тугую задницу сразу два пальца. Люциус зашипел, но подался назад, стремясь насадиться глубже, несмотря на боль. — Заживляющая мазь? Хм… — Если порвешь, сразу и полечишь, — тот грудью улегся на светлый паркет и шире расставил ноги. — Давай уже! Теперь уже засмеялся сам Антон и, быстро смазав себя, одним длинным и плавным движением толкнулся внутрь чужого тела. — Су-ука, как же хорошо!.. Люциус ничего не ответил, замер, закусив разбитую губу и зажмурившись. Антон понимающе замер, давая тому привыкнуть и притерпеться после долгого перерыва. Чужие молочные бедра перед ним чуть подрагивали, некогда белая рубашка задралась, открывая вид на покрытые синяками и ссадинами бока и спину. Любовник казался ему хрупким и уязвимым, и Антону вдруг иррационально захотелось спрятать того, укрыть от всего, но он одернул себя. «Это обманчивое впечатление, — как он подозревал, — уже стоило и еще не раз будет стоить противникам Малфоя статуса, жизни или всего сразу». Вот и сейчас тот, будто насмехаясь, взглянул на Антона снизу вверх, нарочито медленно качнул бедрами, почти снявшись с его члена, а после резко насадился до упора, вжавшись ягодицами в пах. Он только хмыкнул и отпустил себя, начав без жалости вколачиваться в чужое тело.*
— Вот скажи, Баюш, что у тебя за привычка говорить правду только после секса? Как ребенок, ей-Мара. — Считай, что это сделка, — Люциус расслабленно раскинулся на вновь подобающе стоящем диване, в то время как тихо охающий Добби обрабатывал ему последствия их драки. — Я меняю удовольствие на сведения. — Ну давай, поведай мне, зачем было доводить до драки в попытке скрыть тайны, которые ты все равно мне сейчас расскажешь Антонин так и сидел на полу в изгвазданной кровью рубашке без половины пуговиц и незастегнутых до конца брюках. Нос тому уже вправили, так что нахлебавшийся костероста Антонин просто наслаждался покоем и ждал, когда сердобольный эльф доберется и до его ран. — А не надо было мне грубить, — недовольство в собственном голосе даже сейчас он слышал очень отчетливо. — То есть водить меня за нос — нормально, а получить за это — фи? — Не припомню, чтобы обещал тебе роль моего конфидента, — Люциус скосил глаза на русского и, смягчившись, добавил. — Оно тебе не надо, Тони. Я же обещал протекцию, вот и считай это частью моей заботы. — Я сейчас опять тебя ударю и буду бить до тех пор, пока не узнаю все, что посчитаю нужным, — снова вызверился тот. — Мы уже пытались, — он кокетливо улыбнулся. — Я не большой любитель таких игр, но если очень хочется, то можем повторить. — Не переводи тему! Люц… я не буду играть настолько вслепую. Мне не нужны твои тайны, как и тебе мои, но я должен понимать, что происходит в целом. — А с каких пор твои танцы вокруг Беллатриссы стали великой тайной? — Если ты ждешь, что засмущаюсь как девица, то спешу тебя разочаровать. Так что там со стариком? Я так понимаю, он и есть тот самый гарант смерти Волдеморта? — Ты прав. Собственно, это и есть стороны противостояния: Альбус Дамблдор с его Орденом Феникса и Темный Лорд Волдеморт со своей компанией любителей темной магии и нелюбителей маглов. — Очевидно, этот твой Альбус любит маглов и не терпит искусства? — Антонин вдруг резко скривился, стиснув кулаки. — Зубы начали отрастать? — светским тоном поинтересовался Люциус, держась за ребра. — Да… Кто бы знал, что ты такой любитель бить по лицу! — Я за максимальную эффективность. — Я обратил на это внимание. Спустя десять мучительных минут Антонин облегченно откинул голову на сидение дивана. — Так и? — Там не все так просто. Для меня Дамблдор — в некотором роде загадка. У него какие-то странные внутренние ориентиры. Он не терпит темную магию — думаю из-за своей буйной юности, — к тому же делает ставку на маглорожденных и культуру простецов в целом, желая ею заменить древние традиции. Довольно умно, к слову, пара поколений с новыми праздниками и обычаями, и даже некоторые чистокровные начнут постепенно забывать свои корни. Себя он считает не то великим учителем, не то знатоком человеческих душ, а заодно спасителем поневоле. В итоге его поведение — это какая-то запутанная шахматная партия. Непонятно с кем и непонятно ради чего. — Он и правда так силен? — тот в задумчивости изучал лепнину на потолке. — Это он победил Гриндевальда, — Антонин только присвистнул, — а еще у него феникс в качестве «друга». — Жар-птицы крайне редко идут к кому-либо на службу… Люциус не стал как-то комментировать констатацию очевидного факта, вместо этого приказав эльфу подавать ужин.*
— Что за Орден Феникса? — уже во время десерта спросил Антонин. — Семья Уизли, несколько сочувствующих и проныра из Лютного. Достоверных сведений пока мало, но я работаю над этим. Полагаю, так же у него есть сеть осведомителей, кто-то в Министерстве. — Не хочешь потрясти трущобы на его счет? — Нет, слишком высокого полета птица, к тому же чистоплюй. Когда Антонин промолчал, Люциус счел тему закрытой и напомнил тому о заданном еще в начале их встречи вопросе. — Так что там с твоим несчастным конем, Тони? Судя по задержке в несколько месяцев, ты его вручную собирал по всему Массачусетсу. — А Вы, батенька, как были сводник и сплетник, так и остались, — тот с хитрецой посмотрел на него. — Ревнуешь, Баюш? — Конечно. Видишь, как психанул сегодня, чуть голову тебе не разбил. — Страстный котик, — тот, издеваясь, послал ему воздушный поцелуй. Он не выдержал и рассмеялся. Было приятно, что эта обоюдная вспышка агрессии не сказалась на их дальнейшем общении. Безумную историю о похищенном коне Антонин так ему и не рассказал, но было понятно, что в Штаты тот — к прекрасной Белле — наведается еще не раз.*
Чтобы не тратить лето на глупости, в марте Люциус заранее сдал экзамены в Оксфорде. В плане управления бизнесом он уже давно сам мог читать лекции, больше сорока лет практики давали о себе знать, а особо жадным или въедливым педагогам он просто заплатил тем или иным способом. А часть лета они с приятелями провел на Майорке. Правда, к привычному составу их компании добавились сестры и наследник Блэк, а также кучка детей, помимо закадычных друзей Северуса включавшая младших Крауча, Люпина и Розье. Этот цирк на выезде его очень веселил, хотя иногда он и ощущал себя стариком, к которому приехали дети и внуки. Ухаживания же Антонина за Беллатриссой складывались с переменным успехом. Белла довольно резко отказывала тому во всем, что выходило за рамки простого общения, и держала дистанцию. Пару раз русский показывался на завтраке с опухшей от пощечины физиономией, но вид при этом имел до того довольный, что все эти «танцы» начинали выглядеть очень неоднозначно. Тедд уже поступил на курсы авроров, так что сопровождать Андромеду в поездке не смог, и та, к удивлению многих, с удовольствием возилась с детьми. Стеснительный Крауч-младший просто лип к ней и почему-то к Крэббу. Что Барти нашел в Джордже, Люциус так и не понял, но по вечерам частенько заставал тех за беседами. Северус, как обычно, не вылезал из воды, регулярно обгорая на солнце. Эдвард с Раймондом, залюбленные наследники, все же не всегда могли понять восторг ребенка с рабочих окраин перед морем и тем счастьем, с которым оно ассоциировалось у Северуса, зато это очень хорошо понимал Римус Люпин, что из-за своего статуса не один год провел взаперти. Вдвоем мальчишки регулярно устраивали заплывы в сторону горизонта, за что ласково были прозваны вездесущим Антонином «карасями». Эван Розье и Регулус Блэк таскались в основном за самим Люциусом и его вечным обожателем в лице Рабастана. Тот, несмотря на резко сократившееся количество их встреч, так и не оставил свою слепую влюбленность, но держал себя в руках, а он сам благоразумно закрывал глаза на некоторые мелочи, что иногда тот все же позволял себе. Эта болезненная преданность Рабастана пригодится ему в ближайшие годы. Нарцисса, наблюдавшая за этой их игрой в слепых и недалеких, однажды поинтересовалась, насколько невнимательной стоит быть ей самой. — Я с ним не сплю, если ты об этом, — спокойно ответил Люциус, — но Рабастан мне нужен рядом. Будущая леди Малфой только понятливо кивнула и тоже стала более «рассеянной» в присутствии безответно влюбленного юноши. Какие выводы сделал для себя Рабастан осталось неизвестным, но настроение того резко улучшилось. Тем более что всем — и Рабастану в том числе — хорошо известный любовник его патрона тоже, как тому наверняка казалось, был больше не в фаворе. На самом деле они с Антонином даже не стали обсуждать тему их близости. В присутствии дам и по мере усиления интереса того к «Белке», интим просто сошел на нет, и они благополучно вернулись к чисто дружеским отношениям. Романтики между ними никогда и не было, а вот понимания друг друга было в достатке. В один из вечеров Люциус окончательно смирился с тем, что упрямый русский дворянин таки сумел пробраться к нему под кожу. И даже понимая, что именно это и было отчасти его целью, залогом выживания семьи Малфой в круговороте беспорядков и намечающейся гражданской войны, он все же решился на откровенный разговор. Антонин был достаточно опытен, хитер и умен, чтобы его понять, а еще до неприличия искренен в своей своеобразной привязанности.*
Они тогда просидели на берегу почти до рассвета: разговаривали, молчали и даже напились. — Знаешь, я рад, что вы той зимой приехали к нам в усадьбу, — неожиданно мягко сказал вусмерть пьяный Антонин. — А я рад, что не убил тебя тогда в мэноре и пару раз до этого, — честно ответил он. Тот икнул и не сразу нашелся, что ответить. Люциус же был уверен, что, зная его больше четырех лет, русский ничуть не усомнился, что он не пошутил. — Да, это хорошо. Не уверен, что смог бы с тобой справиться… С этакой-то гадюкой… Как я бы тогда на Белке женился?.. — С отцом ее уже договорился? — пока Антонин заливал в себя ром, он предпочел протрезвляющее зелье. — Да, уже контракт подписали со всеми условиями. Блэк дочку любит, такие отступные потребовал в случае расторжения помолвки, что проще удавиться, чем не жениться, — тот пьяно хохотнул. — Согласился? — А то! Белка все равно моя будет, так что похрен, какую там сумму батя ее написал. Да только Сигнус и сам понял, что дочка его мне дюже понравилась, так что даже оттаял под конец встречи. — А с чего она тогда от тебя шарахается? — Не верит. Говорит, что гордости много. — Ясно. Когда помолвку хочешь организовать? — У нее договор на учебу строгий, так что — только зимой. На Коляду хороший день будет. В усадьбе отпразднуем, а потом я ее в Китеж свожу и к прабабке. — Ефимье она понравится…*
Люциус в свое время тоже познакомился со старой ведуньей. Несмотря на почтенный возраст, переваливший за три сотни, Ефимья была еще сильна магически да и на ясность ума не жаловалась. Вот уж кто видел его насквозь! Ее по-детски яркие зеленые глаза светились таким колким пониманием, что он решил не тратить время на ложь, а потому они почти не говорили о важном. Но именно Ефимья подарила ему хрупкую надежду на благополучный исход дела. — Древо благоволит тебе, Светик, но в крови придется только что не искупаться, дабы добраться до цели. Он тогда просто кивнул. Для него жертвы не были чем-то страшным.*
— Слушай, Баюн, а давай организуем третью сторону? — поднял пьяный взгляд Антонин. — Тоже хочешь в маске скакать по Британии и дарить людям… кстати, что ты собрался защищать, герой невидимого фронта? — Семью! Мы ведь именно ради этого во все это ввязались. И не хочу я никуда скакать, хочу к Белке… — Вот ею и займись. Никаких третьих сторон. — Ммм… Алкоголь все же свалил двужильного русского. Стакан выпал из ослабевших пальцев, а сам тот вытянулся на песке, благополучно заснув. Люциус поднялся, щелчком пальцев очистил с одежды налипшие песчинки и позвал Добби. — Перенеси эту счастливую пьянь в его постель. Хотя нет, — он внезапно развеселился и, пакостливо усмехаясь, остановил домовика, уже взявшего Тони за руку, — сделаем так…*
Выходя ранним утром из своей спальни, сонная Беллатрисса Блэк едва не свалилась, запнувшись о чьи-то ноги, перегородившие половину коридора. Ее удивленному взгляду предстала весьма занятная картина: прислонившись спиной к стене, у двери в ее спальню сидя спал Антонин Долохов, трогательно прижимая к груди букет ромашек. На полу, рядом с ним лежала продолговатая коробочка, видимо, с подарком. Беллатрисса очень хотела проигнорировать, а лучше — проклясть упрямого ухажера, но любопытство и непривычная романтичность обычно доводящего ее до бешенства русского заставили Беллатриссу потихоньку присесть и рассмотреть того. Строгое, с резкими чертами лицо сейчас было расслабленно, Антонин спал глубоко и крепко, иногда смешно посапывая, как ежик. Она осторожно подхватила футляр и откинула крышку, ожидая увидеть браслет или нечто подобное, но на синей атласной подушке лежал серебряный кинжал. Тонкая узорчатая рукоять идеально легла в руку, в отполированном до зеркального блеска лезвии отразились ее синие глаза с тяжелыми веками и лучики морщинок от искренней польщенной улыбки. Когда она возвращала изысканное оружие на место, откуда-то выпал маленький квадратик бумаги. «В гневе ты ослепительна» — гласила записка. Прочитав ее, Беллатрисса покраснела и, поспешив вернуть все по местам, стремительно скрылась за поворотом. Едва шаги колдуньи стихли, возле спящего соткался из воздуха улыбающийся Добби и, подхватив букет и подарок, перенес их в спальню Беллатриссы, а самого Антонина — в отведенные тому покои. Перед уходом, до крайности довольный эльф снял с того сонные чары и положил на прикроватную тумбочку короткую записку: «Не благодари».*
Проспавшийся Антон явился только к обеду и подозрительно оглядел собравшихся, особенно Люциуса, но тот лишь поприветствовал его наравне со всеми остальными и вернулся к разговору с Римусом и Эваном. Единственное свободное место за столом оказалось возле Беллы, в волосах которой он с удивлением заметил ромашки. А когда та склонилась и непривычно-ласково поблагодарила его за подарок, до него наконец дошло, откуда ветер дует, так что Антон только усмехнулся и, подхватив руку Беллы, легко поцеловал воздух над тыльной стороной ладони, согрев кожу дыханием. — Все для тебя, Белочка, — жалящее ему в ответ прилетело весьма терпимое.*
Разговор с Лестрейнджем-младшим состоялся уже в Англии. Северус гостил у матери, так что в Малфой-мэноре они с Люциусом были только вдвоем. Рабастан с интересом оглядывал гостиную наследника, потому что знал, что в свои личные покои тот обычно никого не приглашает, и это говорило о важности встречи и о доверии, оказанном ему хозяина дома. В комнате, утопающей в вечерних сумерках, уже горели свечи. В их неярком свете Люциус, сидящий в глубоком кресле, казался будто мягче и теплее. — Выпьешь что-нибудь? Рабастан замер, как всегда не имея сил оторвать от того взгляд, и только спустя несколько мгновений сообразил, о чем его спросили. — Что-нибудь легкое. Вино или ликер. Пока услужливый эльф выставлял угощения, он продолжал любоваться своим патроном. Ему хотелось проследить кончиками пальцев высокие скулы, сцеловать тени от светлых ресниц на щеках… В своих горячечных снах он не раз и не два оставлял отметины на длинной белой шее и молочной коже бедер, которых никогда не видел, но несколько раз позволил себе вскользь коснуться через несколько слоев ткани. Порой Басти вспоминал некоторые сцены, тайком подсмотренные в доме своей семьи, и представлял, как выглядел бы этот платиновый красавец после типичных постельных забав отца. Рабастану нравилось. Но Люциус, еще несколько лет назад, напугав до икоты, четко дал понять, что в качестве любовника его не воспринимает. А этим летом стало понятно, что тот и Антонина Долохова отлучил от тела, отдавая все свое внимание невесте. Поверить во внезапную влюбленность было сложно, и Рабастан предполагал, что тот просто пока предпочел блюсти репутацию. К тому же Нарцисса Блэк была явно влюблена в своего жениха: мило краснела от знаков внимания, не упускала случая прикоснуться и вообще выглядела, как недалекая дуреха рядом с их бывшим старостой. Хотя Рабастан многое бы отдал, чтобы и на него так смотрели и так целовали. — За хороший вечер. Люциус, произнося тост, приподнял стакан, как Рабастану показалось, с бренди, и он, запрятав мечты поглубже, тоже подхватил свой бокал с вином. — За хороший вечер! — Ты уже записался на отделение бизнеса? — поинтересовался тот, сделав глоток. — Да, и взял несколько курсов по гербологии вольным слушателем. Отличное вино, кстати. — У Малфоев — только лучшее. Губы Люциуса изогнулись в лукавой улыбке, и под пристальным взглядом серых глаз Рабастан только польщенно кивнул. — А как поживает ваш гость? — Ты был прав тогда, он действительно очень опасен. Отец, видимо, окончательно отупел от сладких речей и слушает… этого во всем. Брат тоже недалеко от него ушел. Особняк превратился проходной двор. Я бы перебрался в охотничий домик, но Волдеморт «удостоил меня вниманием», так что не вырваться, — Рабастан зло выдохнул и опрокинул в себя остатки вина. — Осторожнее с такими мыслями в его присутствии, Басти. — Я помню твою науку и при нем думаю правильно. Величие, идеалы и прочее. Люциус склонился к нему, сжал в успокаивающем жесте своими длинными пальцами его колено, и Рабастан моментально растерял все недовольство. Весь последний год он так скучал по этим рукам, прикосновения которых были его спасением и успокоением несколько лет в школе и за ее пределами. — Ты наконец научился ворчать и злиться, — хватка на ноге ослабла, но теперь узкая ладонь чуть поглаживала, уводя мысли по вполне закономерному маршруту. — Я многому научился, — провокационно заметил Рабастан, и теплое прикосновение тут же исчезло, оставляя после себя чувство потери и неудовлетворенность. — Это радует. Даже жаль, что так редко удается увидеться. К слову, именно об этом… человеке я хотел бы с тобой поговорить, — Люциус перевел тему, что было, впрочем, ожидаемо. — Он и на тебя обратил свой взор? — взволновался Рабастан. — Пока нет, но — как ты, наверное, понимаешь — это дело лишь времени. И предвосхищая твои дальнейшие вопросы, сразу скажу — я бы хотел найти способ избавиться от него. — Он слишком силен и очень осторожен. Подобраться настолько близко, чтобы получить шанс ударить в спину, почти нереально. — Ты сомневаешься в моем обаянии или в умении добиваться желаемого? Тот обворожительно улыбнулся, и Рабастан ощутимо напрягся, понимая, что план Люциуса ему уже не нравится. — Ты хочешь сам прийти к нему! — Мне нужна информация и доступ в круг его доверенных лиц. — Но метка навсегда свяжет вас, — неверяще прошептал он. — Что ж, будем надеяться, что он не сотворит со мной ничего непоправимого, — нарочито небрежно пожал тот плечами. — Расскажешь мне, к чему готовиться? И Рабастан рассказал, старательно вспоминая не только иерархию и планы, но и особенности взаимоотношений между членами организации, а также правила поведения и наказания за проступки. — Все же у тебя талант. Люциус улыбнулся и отвел взгляд, а у него перехватило дыхание. Он понял, что тот… «…боялся?» — Люциус… Лорд Малфой… — Не только ты обязан оправдывать ожидания, — оборвал тот. Говорить стало не о чем. Его патрон, сидя неестественно скованно, пил бренди, Рабастан же предпочел отставить свой бокал и просто размышлял.*
Его отец никогда не утруждал себя тем, чтобы скрывать от семьи свои пристрастия, а их нынешний гость не только не протестовал против подобных развлечений, но и сам в них иногда участвовал. Остальные приближенные тоже не чурались пыток и убийств. Зачастую именно готовность пойти на Непростительные считалась лучшим доказательством верности, тем шагом, после которого пути назад не будет. Пресловутая круговая порука. Родольфус тоже уже увяз в этом. Ни проблемы с Авроратом, ни уговоры младшего брата не стали для того достаточной причиной, чтобы отказаться от ложного чувства величия и мимолетной власти над чужой жизнью. Бессмысленность подобного поведения Родольфус признавать отказывался, и он отступил. Несколько лет общения с его патроном многому научили Рабастана. Он снова взглянул на Люциуса, что, несмотря на щедро отпускаемые ему похвалы, продолжал считать его ребенком, не воспринимая всерьез. Даже зная, что от метки Рабастану не отвертеться не лишившись семьи, а то и жизни; из раза в раз заверяя его в том, что незаметность его протеже — это талант, тот не допускал и мысли, что может и сам положиться на Рабастана. Те самые защита и покровительство, что дарил ему не по годам серьезный и взрослый наследник древнего рода, исполняя роль старшего брата, а иногда и отца, теперь стояли между ними стеной, преодолеть которую было бы возможно только выйдя за рамки привычных для них ролей. Не обращая, казалось, внимание на чужой пристальный взгляд, Люциус прикрыл глаза и немного расслабился, откинув голову на спинку кресла. В неверном свете свечей тот казался хрупким и каким-то беззащитным. Белые волосы неровными прядями легли на щеку, смягчая гордые черты, а в расстегнутом вороте рубашки виднелась ямочка между ключиц. Такого Люциуса хотелось одновременно и защитить, и сломать. И целовать эти ресницы, и намотать волосы на кулак. На публике тот был гордецом, никогда не склонявшим головы, но Рабастан видел того и другим. Задыхающимся, с горестно заломленными бровями и в слезах — Долохов не был нежен с любовником. И двери плотно тоже пару раз не закрывал.*
— Я признателен за информацию и думаю, что это поможет мне влиться в «высокое» сообщество. Но день был длинным, Рабастан, — тот вернул свой стакан на столик и собирался встать, вполне прозрачно намекая на окончание встречи, и он решился. «Если я сейчас промолчу, то так и останусь неразумным ребенком, который — наравне с другими — просто смотрит, как его близкий человек корчится под Круцио и вынужденно склоняет голову перед существом, уже даже непохожим на человека!» — Люци, — тот в удивлении приподнял брови от неожиданной фамильярности, — я против. — Против чего? — изобразил непонимание тот, очевидно, не желая снова возвращаться к неприятной теме. — Я не хочу, чтобы ты шел к Лорду Волдеморту. — Я тоже не хочу, но это самый быстрый способ добраться до него, — тот уже дошел до выхода из гостиной и остановился, в явном нетерпении дожидаясь своего упрямого гостя. — Шпионить могу и я! — хладнокровие все же подвело Рабастана, и он повысил голос. — А втереться в доверие? Стать таким же, как остальная твоя семья? Люциус в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и навис над ним. Тот всегда так делал, когда хотел настоять на своем. Давил голосом, силой; пугал, заставляя отступить. — Да, — Рабастан против обыкновения упрямо смотрел в чужие глаза. — Уверен, Басти? — голос того стал сладким, но оттого только более пугающим. — Я помню, как ты дрожал, когда я наказывал Стюарта. Как вздрагивал, когда я ломал кости Кэрроу. Думаешь, ты сможешь перешагнуть через себя и причинить кому-либо боль? — Я разобрался с этим, — он судорожно вздохнул, цепенея под пронизывающим взглядом серых глаз. — И что? Понравилось? — Д-да… — Басти, у тебя голос дрожит, — вдруг ласково произнес Люциус, так привычно опустив узкую ладонь на его макушку, желая, видимо, погладить, но Рабастан вывернулся, вызверившись на этот покровительственный жест: — Хватит! Ты не пойдешь к нему сам! На лице Люциуса появилась высокомерная гримаса. — У мальчика прорезались зубки? — издевательски протянул тот. — Прекрати! Ты ведь знаешь, как я… Не хочу, чтобы ты лез в это! Особенно, понимая, что этого можно избежать. Я в любом случае получу метку, практичнее использовать меня в качестве источника сведений, а тебя оставить чистым, на случай проблем с законом. — Я все еще не убежден. — И что? Мне упасть тебе в ноги и просить разрешения? — Рабастану вдруг стало смешно от их перепалки. — Я сам в состоянии решать за себя, а сунешься к Волдеморту — просто сдам тебя со всеми потрохами. Покажу цену твоей ошибки. Последняя фраза упала между ними камнем, обозначая серьезность его намерений.*
— Басти, — Люциус мягко шагнул к тому, вновь сокращая дистанцию, — дороги назад не будет. — Ее давно нет, где-то с момента моего рождения в этой Морганой проклятой семье. — Тогда согласишься ли ты шпионить для меня, Рабастан Лестрейндж? — Да, наследник Малфой. Взамен на помощь в уничтожении Лорда Волдеморта… и моего отца. Люциус только усмехнулся, ничем не выдав своего удивления, если оно вообще у него было, и протянул руку для пожатия. Это не было магическим контрактом в полном смысле, просто договор о намерениях с толикой волшебства. Рабастан принял его, крепко стиснув чужую ладонь. — Теперь-то ты отпустишь меня отдыхать? — шутливо поинтересовался он. Недавняя решимость мальчишки Лестрейнджа испарилась вместе со вспышкой эмоций, и тот замер, снова беззащитный перед его обаянием и привлекательностью. — Я бы хотел отметить наш союз, — сдержанно ответил Рабастан. — Тогда прикажу подать шампанское, — ухмыльнулся Люциус, вновь предлагая тому присесть.