Убивая Темного Лорда

Хогвартс, 1994 год После разговора с Дамблдором я вернулась в Больничное крыло, чтобы остаться там еще на два дня, в течение которых мадам Помфри смогла убедиться, что со мной все в порядке, дать наставления и отпустить на все четыре стороны. Но далеко от Хогвартса я так и не ушла — Дамблдор предложил мне место в Хогвартсе, работу, но пока не уточнил, какую именно. Предложение я приняла, даже несмотря на то, что подобная просьба натолкнула меня на мысль о том, что директор отчего-то не доверяет мне и хочет, чтобы я оставалась под его присмотром. Так или иначе, в своем новом положении я тоже нашла для себя выгоду — библиотека Хогвартса была одной из самых богатых и доступных мне на данный момент, а общение с подростками помогло бы мне составить наиболее полную картину окружавшей меня действительности и гармонично в эту самую действительность вписаться. Видит Мерлин, мне надо было учиться на Когтевране. Мне выделили небольшую по меркам Хогвартса комнатушку в подземельях недалеко от Слизерина, что навевало теплые ностальгические воспоминания о моих студенческих годах. После обустройства на новом месте мне необходимо было решить проблему с деньгами и документами. С первым сложностей быть не должно: помимо общего счета, который был у нас с Томом, я имела и свой собственный, оформленный на псевдоним Дора Грин, куда и перетащила кое-что из фамильного наследия, свалившегося на меня незадолго до моего исчезновения. А с документами мне обещал помочь Дамблдор, потому как иначе работать в Хогвартсе я бы не смогла. Приближались выходные, на которые я и наметила свою поездку в Косой переулок. Это был удачный день — у преподавателей и Хогвартского персонала был выходной, как и у студентов, и все предпочитали слоняться в Хогсмиде и его окрестностях, и я могла беспрепятственно покинуть замок. Погода, несмотря на октябрь, выдалась теплой и солнечной, поэтому я трансфигурировала свою мантию в легкое осеннее пальто, мысленно делая себе пометку купить новые вещи, которые больше бы подходили новому времени, потому как после короткой прогулки по Косому переулку я пришла к выводу, что мой стиль несколько устарел даже для консервативного магического мира. Дойдя до угла Косой аллеи и Лютного переулка я вошла в гостеприимно распахнутые двери банка. Гринготтс, в отличие от стремительно меняющегося мира, оставался прежним. Глядя на эту сухую, чопорную роскошь, на надменных гоблинов, взирающих свысока на посетителей, на деловых волшебников и ведьм, я ощутила как сердце кольнула ностальгия. Я вспомнила свой первый визит в банк в качестве самостоятельной ведьмы — мне тогда исполнилось семнадцать лет, в том дне было все: и робость, и волнение, страх и восхищение. Водоворот из звуков и пестрых мантий уносил меня все дальше в воспоминания, и мне казалось что вот-вот из-за угла покажутся знакомые лица… Подобная мечтательность была мне несвойственна, и оттого я немало удивилась, когда столкнулась в холле с незнакомцем. Он был одет как-то по-старомодному, наверное, как и я, и, казалось, немного нервничал — жесты его были дерганными. Мы налетели друг на друга совершенно случайно, и его лицо тут же исказилось в презрительной гримасе. Он уже собирался высказать все, что думает о молодых неуклюжих волшебницах, но тут я с удивлением заметила, как лицо мага, казавшегося мне очень знакомым, вдруг приобрело потрясенный вид. — Не может быть… — произнес он, и тонкие губы сложились в первый слог моего имени, который так и не был произнесен. На нем явно был какой-то морок, отчего я, сколько бы не вглядывалась в его лицо, не могла зацепиться ни за одну примечательную черту, чтобы понять, наконец, почему этот человек кажется мне таким знакомым. Но магия момента быстро пропадает, и вот уже мужчина холодно оглядывает меня и бесстрастно выдает: — Осторожнее, мисс. Мгновение, и его силуэт растворяется в дверях банка. Я оборачиваюсь ему вслед, гадая, кто же мог это быть? Так, продолжая думать о внезапной встрече, я подошла к гоблину, чтобы решить с ним вопросы за которыми, собственно, я и пришла в банк. Спустя десять подписанных бумаг и часа катаний по подземельям Гринготса я наконец вырвалась на волю. Погуляв еще по Косой аллее, я вернулась в Хогвартс, где в одном из пустующих коридоров на меня налетел профессор Снейп. От неожиданности я выхватила свою палочку, на что мужчина среагировал точно так же: так мы и стояли два дурака в темном коридоре и тыкали оружием друг в друга. — Доброго вечера, мисс Грин. — И вам, профессор Снейп. Еще какое-то время мы стояли молча. Я не спешила убирать палочку, маг — тоже. Вряд-ли он мог видеть сейчас выражение моего лица, однако моя комично приподнятая бровь лаконично выражала все мои чувства касательно абсурдности этой ситуации. Наконец профессор отмер и предложил мне зайти в соседний пустующий кабинет. — Зачем это? — Ваша подозрительность похвальна, мисс Грин, но нам надо поговорить без свидетелей. Есть новости от Дамблдора. Мы прошли в просторную комнату, которая судя по партам, сдвинутым к стенам, была бывшим учебным классом, но общая обветшалость говорила о том, что этот кабинет давно не использовали. Я очистила заклинанием пыль на одном из столом и села прямо на него, легко закинув ногу на ногу и расправив складки длинной юбки. Покачивая мысом туфли в воздухе, я наблюдала за тем, как Снейп обвешивает кабинет заглушками, как мнительный человек — оберегами. Я, как аврор, не могла не отметить эту тщательную осторожность, но даже мне это показалось немного странным. Закончив с защитой, маг подошел ко мне, окинул мою позу с ног до головы, и скрестив руки на груди, остался стоять передо мной на значительном расстоянии, будто бы я была коброй, которая кинется на него, стоит ему сделать шаг ближе. Я вздохнула и очистила соседнюю парту, широким жестом предложив мужчине последовать моему примеру. Он только хмыкнул, однако не сел, но оперся бедром о край. — Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? — Вот об этом. — ответил Снейп, вытаскивая из внутреннего кармана мантии письмо. — Это от Дамблдора. Письмо упало мне в руки. Я раскрыла его и удивленно начала читать. — Дора Этвуд… Место рождение — Шотландия? Мистер, то есть, профессор Снейп, я не шотландка, и мой акцент выдаст меня тут же. Да и к тому же, зачем менять фамилию? Моя нынешняя… — я позволила себе усмешку. — …Фамилия и так своего рода псевдоним. К чему такая скрытность? — Поверьте мне, такая скрытность необходима. Ради вашей же безопасности. И это указание Дамблдора. — теперь уже усмехался чему-то Снейп. — И насколько хорошо вам известна моя биография? — Лишь немного. — неохотно признался Снейп, словно ему было тяжело признавать, что он не видит всей картины и не обладает пониманием происходящего. — Дамблдор рассказал мне только некоторые детали. Я мысленно прикинула, что мог знать мой собеседник, а потом сопоставила это с письмом Дамблдора и документами на фальшивую фамилию. Аккуратно поинтересовалась у профессора: — И из-за этого такая предосторожность? Снейп кивнул. — Но прошло уже… Мерлин знает сколько лет! Все, кто захотел бы отомстить моему отцу через меня, уже либо мертвы, либо стары. Да и к тому же, почти никто не знал о наших… Родственных связях. — Вы забываете, мисс Этвуд, что месть это блюдо, которое подают холодным. — Вы уже дважды, профессор Снейп, в коридорах Хогвартса назвали меня мисс Грин. К тому же, в больничном крыле наверняка тоже слышали мою нынешнюю фамилию. Не кажется ли вам странным такая переменчивость в легенде? Снейп только раздраженно повел плечом. — Это решение Дамблдора, не мое. — словно в оправдание сказал он мне. Я пожала плечами. Ничего критичного для меня в смене фамилий, на самом деле, не было, я и так всю свою жизнь живу под псевдонимами. Дамблдору я доверяла: если он решил, что так нужно, значит, пусть я буду Дорой Этвуд. — Что ж, я поняла. Спасибо вам, профессор. В ответ на мою благодарность Снейп молча кивнул. Мы побыли в тишине еще несколько секунд, после чего профессор вновь заговорил. — Вы ведь были аврором, не так ли? Дамблдор решил, что вы будете помогать Аластору Грюму вести занятия по ЗОТИ. Конечно, у вас нет за плечами многолетнего боевого опыта, как у нашего нового профессора, но может быть и вы на что-нибудь сгодитесь. Я пропустила его колкости мимо ушей и улыбнулась. Работа — это хорошо! Моя жизнь начинает устраиваться. А ЗОТИ я любила, хоть и не всегда у меня этот предмет шел хорошо. Но так или иначе в итоге я стала аврором, и даже несмотря на маленький послужной список, уже могла поведать студентам много чего интересного, основываясь на реальном опыте, а не на абзацах из учебников. Пока я была погружена в свои радостные мысли, Снейп уже успел снять все чары и направиться к выходу. У дверей я его все же окликнула. — Так ли суров Аластор Грюм, как о нем говорят? На губах Снейпа впервые появилось что-то, отдаленно напоминающее противную ухмылку. — Завтра узнаете. — усмехнулся он и вышел. Я пожала плечами. Я уже успела познакомиться с эксцентричным мракоборцем, однако однозначного первого впечатления у меня так и не сложилось. Для того, кто был воспитан в приюте, суровый преподаватель — вовсе не ночной кошмар. Обождав несколько минут после ухода Снейпа и насладившись тишиной пустого класса, я вышла следом. Коридор тоже был пуст, что приятно удивило: ко мне не было приставлено соглядатаев, следящих за каждым моим шагом. Пустив сеть поисковых чар и не обнаружив ничего, я убедилась в своем предположении. Настроение сразу улучшилось, и я решила пройтись по маленьким полузаброшенным хогвартским галереям, о которых мало кто знал и которые мы с Томом обнаружили совершенно случайно, в очередной раз исследуя новый для нас магический мир. На четвертом этаже западного крыла замка находилась заброшенная галерея с портретами выдающихся студентов Хогвартса. История гласила, что в середине восемнадцатого века из Франции на Британские острова приплыли новоизобретенные магические краски, которые были гораздо дешевле своих предшественников, а по качеству вовсе не уступали им. Новая палитра сразу вошла в моду, и писать этими красками мог почти каждый. Так в Хогвартсе возникла традиция писать портреты талантливых выпускников, длившаяся, однако, совсем недолго: вскоре выдающихся учеников развелось так много, что писать их портреты, а потом развешивать — стало накладно, и галерея постепенно опустела, а сами обитатели портретов перешли в другие рамы, не желая скучать в пустом мрачном коридоре. В этом коридоре мы с Томом проводили много времени… Это были счастливые воспоминания, но от них было невыносимо горько. Я наугад коснулась холодной и сырой каменной стены, обнаруживая на ней шероховатость, напоминающую гравировку. Прошептав люмос, я уставилась на простой и незамысловатой рисунок змеи в виде буквы S, а под ней надпись «T+D»…

***

Приют Вула, 1936 год Середина весны в Англии — тонкая граница между временами года. Зима корчилась в лужах растаявшей наледи, нехотя отступала, прячась остатками грязного снега в тенях улиц, но все же неумолимо проигрывала эту борьбу с жарким дыханием весны. Каждый год примерно в одни и те же дни нас, приютских заморышей, городской суетой утомленных, отравленных газами с заводов близлежащего промышленного района, слабых и хиреющих, вывозили на природу. Такие поездки были настоящим праздником, по крайне мере, для нас с Томом точно: мы ждали их больше, чем Рождества и Нового года. Магия, о которой мы тогда и не знали, но догадывались, на природе ощущалась живее и насыщеннее: точно иссохшийся ручеек вдруг превращался в полноводную реку. На природе Том мог спокойно отдыхать: в городе, переполненном людьми, трудно было закрыться от всех чувств, мыслей и переживаний, которые неосознанно выливали на тебя незнакомцы. Реддл в этом отношении был гораздо чувствительнее меня, так что я могла только догадываться сколько головной боли ему это доставляет. Облюбованным местом отдыха приютских детей и воспитательниц стала небольшая деревенька, стоящая на стыке Темзы и Северного моря. До нее мы за каких-то два часа доплывали на старом пароме, постоянно курсирующем по судоходной реке. Ничем, по сути своей, непримечательная деревня, помимо удаленности от города, обладала одним очень важным достоинством — близостью воды, и не просто воды, а целого моря. Само место не было сколько-нибудь популярным и не обладало ровным счетом никакими курортными и туристическими качествами, чему свидетельствовала песчаная коса, испещренная какой-то порослью и большими омытыми волнами валунами. К дикому побережью шел спуск из деревянных подгнивших досок, усеянных минами-занозами. Именно на этой лестнице, как смотрители на маяке, усаживались воспитательницы и, повторив главный запрет не лезть в воду, отпускали нас на все четыре стороны, не имея никакого желания пересекаться с нами в ближайшие несколько часов отдыха. Нас с Томом такая свобода абсолютно устраивала. Мы разместились у больших валунов-волнорезов, вдали от шумной толпы детей, но, попадая однако на периферию воспитательского зрения. Реддл блаженно растянулся на песке, подложив под голову свою куртку. Полуденное солнце, выглянувшее из сероватой пелены кружева облаков, брызнуло мягким янтарно-золотистым светом. В этот миг маска вечной, незыблемой хмурости дрогнула на лице Тома, постепенно растаяв, как прошлогодний снег. Я наблюдала, как всегда плотно сжатая жемчужно-розовая нить губ расползается в счастливой улыбке, являя миру насыщенный коралловый оттенок. Я видела, с каким удовольствием Том зарывается пальцами в лимонно-желтый теплый песок и как от яркого света, проникающего даже под изнанку век, дрожат его длинные темные ресницы. Дурной пример заразителен — и вот уже я поднимаюсь с насиженного валуна и растягиваюсь рядом с Томом на песке под его полусонное бормотание: «ну наконец-то додумалась». — Вот уснем сейчас, все уедут и даже не вспомнят. Пешком с тобой пойдем до Лондона. — хихикнула я, подавляя зевок. Как быстро размаривает солнце, однако. — Ну и черт с ними, — на удивление миролюбиво отзывается он. Так мы и лежали, слушая бархатистый шепот волн, приносящий с собой издалека визгливый крик чаек и шум детских игр. — Рядом змея, — вдруг нарушает тишину Реддл. Я напрягаюсь и резко распахиваю глаза. Том, почувствовав мою нервозность, не открывая глаза, берет меня за руку. — Она не причинит нам вреда, ты главное не дергайся. — Как ты можешь быть в этом уверен? — недоверчиво бурчу я в ответ. Закрыть глаза и вернуться в прежнее безмятежное состояние не получается, поэтому я прикладываю руку козырьком ко лбу, чтобы спрятаться от ультрамариновой слепящей синевы неба и приподнимаю голову, в попытках найти нарушительницу моего спокойствия. — Она мне сама сказала, — просто отвечает он. — Кто? — Змея. — Что? — недоверие в моем голосе можно прощупать, отчего Том распахивает глаза и недоуменно поворачивается в мою сторону. — Ты разве не слышишь? Слушай, — он поднимает палец вверх, призывая внимать, и я внемлю, и слышу только тихое змеиное шипение, к которому вскоре присоединяется голос Тома. Я смотрю на это широко распахнутыми от удивления глазами. Зрелище пугающее и завораживающее одновременно: я вижу, как губы Реддла шевелятся, как с них слетают звуки, наделенные смыслом и разной интонацией, я слышу их, хоть и понять не в силах. А еще я вижу, как к руке Тома начинает ластиться, точно верный домашний питомец, настоящая змея. И от этой картины и кровь холодеет в жилах, и сердце переполняется каким-то суеверным ужасом. Теперь я отчётливо понимала, почему раньше люди верили в богов с головами животных и почему безропотно слушали шаманов, говорящих с духами и тварями. — Ты разве не понимаешь, что она говорит? Я отрицательно покачала головой, не в силах произнести ни слова. Губы словно сковало, а разум, запертый в пределах догм, наблюдений и рациональных доводов, сейчас вовсе мне не подчинялся и метался от абсолютного восхищения перед змееустом до раболепского унижения перед этой силой. Том снова зашипел. Не знаю, что он сказал на этот раз, но змея вдруг подползла ко мне (я, все ещё находящаяся под впечатлением от демонстрации способностей змееуста, даже не дернулась от новой знакомой) и склонила свою чешуйчатую голову. — Ты самый настоящий Повелитель змей или Лорд змей. — не в силах сдержать восхищения, прошептала я. Том, заметив мой восторг, заметно приосанился. — Хм, Лорд змей мне нравится. Можешь начинать меня так называть. После секундной паузы, он весело улыбнулся. Я рассмеялась. Эта шутка помогла сбросить сковавшее тело напряжение. — Тогда и ты зови меня Леди! — Я уже сказал об этом змее. Так что теперь ни одна из них не посмеет причинить тебе вред, Миледи. — Вы так любезны. Благодарю вас, Милорд. — я отвесила шутливый поклон. Могла ли я тогда предположить, что его дар разговаривать со змеями — уникален даже в мире магов? Это было воистину чем-то редким, бесценным, несравненным, удивительным. Я могла часами слушать истории, которые Том пересказывал мне от змей. Змеи, не были ограничены четырьмя серыми стенами ненавистного приюта и высоким почти тюремным забором, острые прутья которого протыкали, казалось, вечно серое небо Лондона. Змеи были вольными, и хоть я всю жизнь их опасалась, несмотря на тесное соседство, для меня они были символом свободы и независимости, а их рассказы — глотком свежего воздуха. Тем временем змея, повинуясь шипящему приказу Тома, скользнула с его рук на мои. Я крупно вздрогнула, а потом в тело вернулось знакомое напряжение и страх. — Не дергайся, — мягко приказал он. Непонятно только, мне или змее. Прохладное, гладкое чешуйчатое тело скользило по моим рукам, я ощущала кожей всю мощь этих мышц и, наверняка, ядовитость клыков (была ли эта змея ядовитой, я не знала). Змее я тоже не очень нравилась: я не понимала ее слов, но чувствовала, что напряжение, висевшее в воздухе, исходило не только от меня. Неожиданно нас окликнули. К нам приближались Эми Бенсон и Деннис Бишоп, слонявшиеся без дела и ищущие, с кем можно было бы поиграть. Змея, почувствовав чужих, выскользнула и шустро скрылась меж тяжелых валунов, заросших скользкой тиной. Я тихо выдохнула, радуясь избавлению от общества не самой приятной гостьи, а вот Том, наоборот, разозлился. Я заметила, как сурово поджались губы и темные смоляные брови свелись к переносице. — Что делаете? — поинтересовался подошедший Деннис, заложив руки в карманы. Он намеревался пнуть лежащий рядом камень, но промахнулся — и взметнувшийся песок попал на рукав пиджака Реддла. Тот показательно отряхнулся и холодно заметил: — Ничего. — А мы видели, что вы во что-то играете! — подхватила Эми. Том посмотрел на нее исподлобья так, как умеет только он один. От этого взгляда Бенсон потупилась и немного скрылась за спиной Бишопа. — Но мы не… — попыталась оправдаться я. От незваной компании хотелось избавиться и мне. Мы чудесно проводили время с Томом вдвоем и в нашем тандеме не должно было быть лишних людей. — А давайте сыграем! — неожиданно предложил Том. Коралловая нить губ растянулась в зловещую улыбку. — Здесь неподалеку есть пещера, там и будем играть. — Но воспитательницы запретили туда ходить… — проблеял Бишоп. — А ты, стало быть, струсил? — продолжал подначивать Реддл. — И ничего я не струсил! — возразил Деннис. — Пошли! Том поднялся с места. Я тоже засобиралась, но он остановил меня: — Будь здесь. — Но я тоже хочу… — Я сказал: будь здесь, Дора. Сидя на нагретом песке, я провожала завистливым взглядом троих ребят, идущих в пещеру, куда Том запретил мне ходить. Я водила пальцем по песку, вычерчивая узоры и буквы, которые тут же стирались игривым морским ветром, перекатывающим мельчайшие песчинки. В моем сердце зрела обида на Тома: он пошел вместе с ними, но не позвал меня, во что они собирались там играть? Ко мне приползла змея, скрывшаяся минутой ранее от посторонних. Она что-то прошипела, на что я только грустно ответила: — Извини, я тебя совсем не понимаю. Змея окинула меня (тут я могла поклясться, что ее взор имел эмоциональную окраску) презрительным взглядом, а потом свернулась неподалеку кольцами, оставшись дожидаться Тома в моей неинтересной компании. Они вернулись довольно скоро, я даже не успела заскучать, а воспитатели и вовсе не заметили недолгого отсутствия трёх ребят. Том шел довольным, насвистывал какую-то мелодию, по-хулигански спрятав руки в карманах шорт. Позади него плелись Эми и Деннис, чьи лица были белыми, как мел. Они шли молча, едва волоча ноги по песку и их взгляд, обращённый в никуда, пустой и безжизненный, не на шутку меня встревожил. Я хотела было обратиться к ним, но они прошли мимо меня, словно не заметив вовсе. Я поднялась с колен, отряхивая песок с платья, и вопросительно взглянула на Тома. Тот сделал вид, что не замечает пытливого взора, прожигающего дырку в его груди. Тогда мне пришлось тронуть его за рукав и спросить, что это, черт побери, было. Лишь на мгновение Том как-то не по-детски кровожадно, хищно и совершенно безумно улыбнулся. Округлое юное лицо перекосила гримаса мрачного торжества и злобной радости. — Ничего такого, Дора, о чем бы тебе стоило волноваться. — сказал он совершенно спокойно и буднично, а лицо его вновь сделалось прежним, приятным и милым. И вновь зазвучала незамысловатая веселая мелодия, срывающаяся с тонких красивых губ мальчика. И вновь Том заговорил на какую-то отвлеченную тему, словно ничего и не было. А я тогда отчётливо запомнила то потустороннее чувство ужаса и беспомощности от ребят и мне сделалось страшно. Заметив мою перемену в настроении, Том, силясь скрыть раздражение, спросил: — Дора, ну что такое? И правда — что? Ребята вернулись вполне живыми и здоровыми, однако в тот момент я, кажется, впервые в своей жизни испугалась Тома. Испугалась его силы и своей беспомощности перед ним. — А если ты однажды… Сделаешь со мной то же, что и с ними. Мое предположение сорвалось взмахом испуганной птички прежде, чем я успела его обдумать. Том меня прекрасно понял, но было видно, что хотел услышать больше, поэтому с нажимом спросил: — Сделаю что? — Ну… Я не знаю, что произошло в той пещере, но ведь ты им что-то сделал… А если это буду я? Ты и меня… Я не договорила, опустила в голову под тяжёлым взглядом Тома. — Они нам мешали. И я всего лишь поговорил с ними и объяснил, что мы не хотим видеть их в своей компании. Но, Дора, если ты боишься меня, то напрасно: тебя я никогда не обижу. — Правда? — Правда. Пока мы на одной стороне, — озорно подмигнул он мне. — Мы ведь всегда будет на одной стороне, не так ли, Дора? — Конечно Том! — Чудесно. — удовлетворенно улыбнулся он в ответ.