Убивая Темного Лорда

1942 год Из лазарета меня выпустили довольно быстро, но горечь поражения, боль и обида ощущались до сих пор, и их унять не способны были никакие зелья. Хотелось рвать и метать, хотелось натравить кого-нибудь на виновницу моего поражения, хотелось расправиться с ней самостоятельно, в конце концов. Но это были лишь планы — кровожадные, но не осуществимые. Отомстить исподтишка было бы для меня легко. Гораздо сложнее сыграть по правилам и выйти победительницей. Как ни странно, подоспевшая следом злость придали мне должной мотивации и я твердо дала себе обещание стать лучшей дуэлянткой среди девушек. Пустующий класс пришелся как нельзя кстати: в нем то я и оборудовала свой собственный маленький тренировочный зал. Больших трудов, однако, стоило наложить всевозможные отвлекающие и заглушающие чары, но так как работа. Была выполнена на совесть, я надеялась, что мои старания будут вознаграждены и это место так и останется в тайне. Но когда первый запал, подогреваемый мелочной, в общем-то обидой и злостью, пропал, то дело застопорилось: отрабатывая на безжизненных манекенах заклинания по учебнику, далеко не продвинешься. Я начала это понимать, и ситуация стала безвыходной: преподаватели, обратись я к ним с просьбой о помощи в боевых искусствах, покрутили бы пальцем у виска — женщин все ещё неохотно признавали на этом поприще, а обратиться к Тому или ещё к кому-нибудь из сильных дуэлянтов было бы для меня унизительно. Превратив последнего манекена в щепки, я совсем не по-женски плюхнулась прямо на пол, даже не удосужившись поправить задравшуюся юбку — все равно в таком виде меня никто не увидит, и принялась думать, что делать со всем этим. Дальше продолжать тренировки не было смысла — это был тупик. Без грамотного наставника я так и буду топтаться на своем уровне. Сразу вспомнился Том. Если моя соперница была оправдана тем, что занималась она боевой магией практически с пелёнок, то мы с Реддлом начинали на одинаковом уровне, однако, спустя пять лет он — один из лучших. И это явно не его предел. А я оказалась за бортом. А мне хотелось быть с ними на равных. Холодный ветер из-за возникшего (откуда?) сквозняка остудил мои пылающие влажные щеки. Надо же, я и не заметила собственных слез. — Ну и что ты сырость разводишь? — проворчали откуда-то со стороны дверей. Я моментально вскинула голову и увидела Тома, вальяжно привалившегося к массивной каменной колонне скрестившего руки на груди, а ноги в лодыжках. — К-как ты нашел меня? — сиплым голосом спросила я. — Дора, — тяжело вздохнул Том, прицокивая языком, — я же не идиот. Тыльной стороной ладони я украдкой вытерла остатки влаги со щёк, чтобы ни одна живая душа не стала свидетелем моей минутной слабости. Хотя я и без слез сейчас, наверное, выглядела довольно жалко: раскрасневшаяся, растрепанная и с задравшейся до колен юбкой — красота неземная, глаза слепит. — Уходи, пожалуйста. — тихо попросила я его. Однако Том, игнорируя мою просьбу, молча и неспеша подошёл ко мне. Его взгляд блуждал по помещению и моей горемычной фигуре, пока не остановился вдруг на голых коленях. Я видела, как странно потемнели его глаза и как поспешно он отвёл их в сторону. — Нет, так не пойдет. Сначала ты мне ответишь на вопрос, где ты пропадала последние несколько месяцев, что ты здесь устроила и почему теперь ревешь, уподобляясь этой идиотке Уоррен с Когтеврана… И не смей сидеть на холодном полу! — последнюю фразу он рявкнул так, что я, подскочив от неожиданности, едва не упала обратно на пол, запутавшись в своей длинной юбке. Черти бы побрали эту форму для девочек! — … А то простудишься… — закончил он совершенно другим тоном. Том, трансфигурировав из обломков деревянных манекенов два кресла, уселся в одно из них и выжидательно посмотрел на меня. Я села рядом, оттянув руками юбку, прикрывая голые колени (уж очень меня смущал этот странный взгляд потемневших глаз). — Ну что? — Ты сердишься потому что продула на дуэли? — Я? Нет, вовсе не из-за этого. Ещё бы мне злиться на такую мелочь, делать мне больше нечего, как же… — Да? — недоверчиво переспросил юноша. — и почему у меня есть ощущение, что ты пытаешься меня обмануть? — Нет, ты же сам знаешь, что я не смогу этого сделать. — Тогда не увиливай. — Да, я тренировалась, потому что мои навыки в боевой магии сильно хромают. И для того, чтобы стать мракоборцем, мне необходимо это исправить. — И…? — И да! Я действительно очень расстроена из-за того, что проиграла дуэль. Но гоблин с ней! Знаешь, что на самом деле не даёт мне покоя? Ты, ты, Том, и твои способности! Ты достиг небывалых высот, хотя мы начинали вместе! — я в запале вскакиваю со своего места и тыкаю пальцем в грудь Реддла, тот удивлённо приподнимает брови, слушая мою гневную тираду. — А я хочу быть тебе равной! Равной вам всем. Во всем. Ведь я ничуть не глупее и не слабее тебя, Малфоя, Эйвери, Лестрейнджа и других. Во время моей спонтанной исповеди брови Тома все выше поднимались, пока наконец не коснулись темных кудрей, спадающих на лоб. Дослушав, юноша поднял руку вверх, призывая к тишине. Я обессиленно рухнула в предложенное кресло и мрачно уставилась на собеседника. — Подожди, Дора. Я тебе когда-нибудь открыто говорил такое? — Нет. — Как-то намекал? — Нет. — Может, кто-то другой пытался? — Ну, нет. — Тогда скажи мне на милость, почему же ты так решила? — Это видно, Том, понимаешь? Я вижу как растут из года в год твои умения, навыки и знания. А я топчусь на месте. И мне иногда становится страшно, что наши пути разойдутся. Я не хочу быть тебе обузой. Реддл замолчал. Надолго. Он обводил взглядом мое лицо, фигуру, все помещение. Мне стало неуютно и я отвела взгляд, уставившись на носки потрёпанных школьных туфель. Том привлек мое внимание тяжёлым вздохом. — Дора, я понимаю твои страхи. В тебе говорят твои большие амбиции и твое стремление к высшим целям, твое соперничество. И именно поэтому ты на Слизерине, а не где-нибудь ещё. Но я хочу сказать тебе, что ты никогда не была и не будешь для меня обузой. Ты — равная мне, мы связаны с самого детства, и эта связь нерушима. Запомни это. А теперь встань и покажи мне, что конкретно у тебя не получается. Я, тронутая его таким редким искренним поведением, не сразу услышала его просьбу. Вскочила я только тогда, когда со стороны импровизированного ринга донеслось нетерпеливое: «Ну?» Я встала в позицию, крепко зажав палочку в руке и нацелилась на Тома. Тот снова тяжело вздохнул. — Теперь понятно. Возьми палочку пальцами. Не надо цепляться за нее как за канат. — Как это? — Так это, — он в два шага преодолел расстояние между нами и, коснувшись моего запястья, отобрал палочку. Сложив мои одеревеневшие пальцы нужным ему образом, он всунул палочку обратно. — Между пальцев в таком положении она более подвижная и маневренная. Ты можешь делать более точные пасы, работая кистью и пальцами, а не только локтем и плечом. Теперь тебе нужно просто приноровиться. Он стоял позади, и я ощущала эту силу и мощь за своей спиной, а ещё его теплую руку, обхватывающую мою и горячее дыхание возле уха. И я бы была последней лгуньей, если бы сказала, что меня это вовсе не волнует. Том, видимо почувствовав нечто схожее, стремительно отодвинулся, а вместе с ним ушло и это странное ощущение. — Ну что. — Реддл встал на другой конец ринга. — Начнем? Мы сошлись в дуэли. Том выверенными, точными жестами отбивал мои заклинания, играючи уходил из-под атак, водил палочкой в воздухе, рисуя сложные пасы. Это походило не на дуэль, а на танец, на смертоносное искусство, на мозаику из тонких граней жестов, движений, пасов, сочетающихся с ослепительно яркими вспышками разных цветов. Все это мерцало, жило, дышало, и Том был единым целым с этой магией, в этом вихре мощи и света он чувствовал себя свободно и вольно, как птица в небе, а рыба — в воде. Что это, если не волшебство? Магия пела вокруг Тома: она изумрудно-золотыми искрами окутывала его, как мантией, струилась меж пальцев, ложилась на плечи и ластилась преданным слугой у ног. Дымка волшебства, графитно-серая, как шотландское пасмурное небо, струилась клубами вдоль помоста, искрилась внутри слабыми росчерками-вспышками и стекала за пределы дуэльного ринга. Я чувствовала, как его магия — тяжёлая, плотная, как кокон, терпко-сладкая, остро-пряная, с нотами хвои и холодного арктического моря, щекотала мне ноздри, игриво касалась рук, дразня, вызывая искристо-азартное чувство где-то в груди. Засмотревшись на его магию, я пропустила летевшее в меня заклинание и вмиг осталась без палочки, давя удивленный восторженно-разочарованный вздох и внутренне восхищаясь этой кокетливой простоте и деланно-непринужденной лёгкости, с которой меня разоружили. И не заметила вовсе, как бесшумно, с грацией хищника, ко мне подошел Том. Он стоял так близко, что теперь я вновь могла ощутить его сбившееся дыхание, легкий запах одеколона и остатки магии, шлейфом развевающиеся от его фигуры. — Держи, — сиплым низким голосом сказал он, протягивая мне палочку. — Спасибо, — ответила я, поднимая на него глаза. Ох, лучше бы я этого не делала: темные омуты, бездонные, синие, но сегодня пугающие своей чернотой, манили меня и не позволяли от них оторваться, отвести взгляд, а лишь затягивали еще сильнее. На бледных щеках Тома проступил румянец, ресницы его дрожали, а взгляд метался то куда-то за мое плечо, то на руки, и вновь возвращался к моему лицу. И было в этом взгляде что-то… Чего я не могла объяснить. Я видела, что его охватило то же волнение, что и меня, что он хотел что-то сказать, но так и не решился, промолчав, загнав это желание глубоко внутрь своей души. Назревающая буря, вихрь, усмиренный чужой сильной волей, иссяк в зародыше, растаял, словно его и не было в помине. Я приняла палочку из чужих рук, едва касаясь мужской ладони, на удивление очень мягкой, и застыла с ней, не зная, что делать дальше. — Ну что?.. — неуверенно спросила я, переминаясь с ноги на ногу. — Еще разок? — Да. — хрипло выдохнул Том. Том, помотав головой, о чем-то ненадолго задумался, а потом вновь скомандовал расходиться по разным концам и готовиться. Я смотрела, как его прямая, ровная спина удалялась от меня, наблюдала за плавностью его шагов, резкостью линий фигуры, почти игривой манере держать оружие. Дойдя до точки, он остановился, обернулся. Трудолюбиво закатал рукава белой рубашки, оправил задравшуюся жилетку и убрал со взмокшего лба несколько прядей. Встал боком, как встают обычно на дуэлях, чтобы как можно больше пуль просвистели мимо, завел одну рку за спину, элегантно, как будто в танце, а вторую с палочкой вытянул в мою сторону, но не указывая на меня, а держа несколько ниже. — Готова? — поинтересовался он. Я кивнула. И мы начали новый бой.

***

Я ждала Гарри, сидя на краю помоста и покачивая в воздухе мыском туфли. В классе было тихо, не залетали даже любопытные привидения, не копошились в углу тени, и я, склонив голову на бок, с ленивой заинтересованностью наблюдала как за окном подобно бешеным пикси носятся черные далёкие точки игроков в квиддич. Через пятнадцать минут в дверь нерешительно поскребли, потому проема возникла черная макушка, любопытно заглянувшая внутрь, а после показался и весь Поттер. Гарри прибежал ко мне сразу после своей тренировки: взымленный, красный, но очень счастливый. Он едва успел сменить одежду, кое-как застегнул рубашку и поверх неряшливо накинул жилетку, позабыв о галстуке и мантии. Несмотря на то, что мы начали наше знакомство с дружеской ноты, Гарри по-прежнему был застенчив и нередко переходил на «мисс», пряча взгляд. — Здрасьте, мисс Этвуд, — выдавил он робкую усмешку и, заметив, что больше никого в классе нет, исправился. — Ээ-эм, Дора. А больше что, никого не будет? Я пожала плечами. — Похоже, что нет. Может, ты хотя бы передохнешь пять минут? Гарри отрицательно помотал головой. Кинул учебную сумку куда-то в угол и приблизился к помосту. Я поднялась на ноги. — Ну что, начнем? — спросила я. Подросток кивнул и, не дожидаясь моих дальнейших разъяснений, выкрикнул, едва поднявшись на помост: — Экспелиармус! Резким движением волшебной палочки, я невербально отвела от себя заклятие и уставилась на Гарри. Это было неожиданно. — Подожди, Гарри. А как же дуэльный этикет? Мальчик протяжно и виновато застонал, пряча сверкающие азартом зеленые глаза. Ему не терпилось начать, кинуться в драку, совершенно не заботясь ни о сопернике, в данном случае — номинальном, ни о своей тактике, ни о каких других мелочах. — Сначала надо поклониться друг другу. — начала я, показывая пример. — Затем разойтись, и только после моей команды — начинать. Хорошо? — Хорошо, — шмыгнул Гарри, — но ведь в настоящей дуэли такого не будет. Там нужна внезапность, решимость, чтобы не передумать, не испугаться… Я кивнула. — Все так, Гарри, однако бывают случаи, когда этикет может пригодиться даже в смертельных дуэлях. Но у нас ведь сейчас учебная, не так ли? А правила надо знать. Начнем. Мы разошлись, ещё раз поклонились друг другу, а потом я скомандовала, и Гарри вновь атаковал. Он выкрикивал заклинание за заклинанием, все, которые знал, начиная от простых бытовых и заканчивая какими-то уж очень мудренными, явно услышаннымим им где-то случайно, и оттого — едва ли действенными. Было в этом свое преимущество — ты никогда не знал, что следующими выкинет Поттер, однако недостатков в такой тактике было гораздо больше. Я билась вполсилы, чтобы дать себе возможность понаблюдать за ним и выявить как можно больше деталей, на которых стоило потом сделать акцент. И к концу первой минуты Гарри уже так выдохся, что едва мог проговаривать заклинания и блокировать ответные. Решив, что пора заканчивать, я бросила в него обыкновенный экспелиармус и подхватила палочку, летевшую мне прямо в руки. Гарри ничуть не расстроился своему проигрышу, а даже наоборот. — Почти полторы минуты продержался! Это же круто, да? Я немного виновато улыбнулась. — Ты продержался полторы минуты только потому, что я позволила тебе. Без обид, но будь на моем месте настоящий соперник, ты бы не успел даже сказать экспелиармус. Гарри заметно сник. — То есть, все плохо, да? — Есть над чем работать. — оптимистично заверила я его. После двух часов учебной дуэли я, наконец, дала уставшему подростку отмашку и он завалился прямо на помост, как будто сбитый с ног коварно пущенным исподтишка заклинанием. Я подошла ближе и аккуратно присела рядом. — Ты как? Гарри поднял большой палец вверх, его рука заметно дрожала от напряжения. Очки съехали набок, форма окончательно истрепалась и пришла в негодный вид, и если бы его сейчас заметил кто-нибудь из преподавателей более требовательных к правилам, то Поттеру пришлось бы терпеть жестокую головомойку касательно его внешнего вида. Гарри лежал долго, его грудь тяжело вздымалась и опадала, и сквозь мокрую рубашку можно было пересчитать все ребра мальчишки. Черные волосы беспорядочно падали на раскрасневшийся лоб. Темные изумруды глаз блестели от куража и восторга. На губах мерцала такая же веселая улыбка. Я разглядывала Гарри из-под ресниц и дивиласт тому, насколько он был непохож и похож одновременно на Тома. Весь облик Поттера, такой открытый миру, восторженный, наивно-очарованный был решительной противоположностью холодной собранности и закрытости моего супруга. И все же какая-то неведомая сила тянула меня к Гарри, словно там, в глубине его души, что-то неустанно звало меня. И, Мерлин, сегодня в разгар нашей дуэли я почувствовала это веяние арктического холода, запах хвои и уловила краем глаза серые росчерки магии. Такой до боли знакомой магии. Но как, во имя Мерлина, откуда у Гарри были отголоски магии Тома? — Дора, — осторожно спросил Гарри, отдышавшись через пару минут, — Грюм обмолвился, что ты тоже аврор… Скажи, а тебе когда-нибудь приходилось применять непростительные? Я задумалась, а потом нехотя призналась: — Да, приходилось. Я знала, куда шла, когда поступала в Аврорат, знала, что преступникам не погрозишь просто пальчиком, однако избавиться от своих высоких моральных принципов, как говорил Том, так и не смогла, а потому всякий раз меня коробило от применения Непростительного. — И как это? — Не очень. — честно ответила я. — Мало людей находят в этом удовольствие. Гарри кивнул, соглашаясь, и задумчиво коснулся шрама на лбу.

***

После занятий с Гарри я зашла в класс ЗОТИ, который по обыкновению пустовал в этот час, но неожиданно я обнаружила там Грюма, сидевшего за столом, полным книг, и внимательно что-то читавшего, изредка делая пометки. Я была удивлена увиденной мной картины. Необразованным Аластора Грюма никак нельзя было назвать, но и заядлым чтецом книг — тоже. Было непривычно видеть Аластора таким спокойным и сосредоточенным, подобная усидчивость, кропотливая вдумчивость, плавность жестов, с которой он переворачивал страницы, была несвойственна, как мне казалось, его резкой, энергичной и деятельной натуре. Даже в его лице что-то изменилось, словно игра бликов света придала ему какое-то новое, странное хищное выражение. Как будто за этой маской сурового и мрачного мракоборца скрывался кто-то другой, кто-то, с коварством и хитростью скандинавского бога Локи, воинственностью Марса и мудрости Тота. Аластор Грюм медленно поднял на меня темные глаза. И в тот момент я могла поклясться, что на меня смотрит совершенно другой человек. Я моргнула, и наваждение исчезло без следа: теперь я видела перед собой привычного Грюма. Он достал флягу, сделал глоток из нее, а потом с уставшим вздохом вытянулся на стуле, отрываясь от книг. — Дора? — вопросительно гаркнул он, в последнее время все чаще обращаясь ко мне по имени. — Добрый вечер, Аластор. Не помешала? — Нет, проходите. — ответил он, закрывая книги, на обложке которых золотыми чернилами были выведены слова, так или иначе связанные с драконами и различными науками о них. — Э…ээ чай будете? Я улыбнулась этой неловкой любезности и согласилась. У нас начала появляться традиция пить чай по вечерам в пустующем классе. В конце концов, большую часть своей жизни я провела в Британии, а потому хорошо знала, что британцы в любых непонятных ситуациях пьют чай. И если поначалу нелюдимый мракоборец всячески вредничал и избегал моего общества, то теперь, кажется, даже его холодное сердце начинало оттаивать и он проникался ко мне дружеским расположением. — Что изучаете? — кивнула я на книги, принимая чашечку из рук Аластора, который не поленился и сделал все сам. Грюм проследил за моим взглядом, но ответил не сразу: сделал глоток, поморщился, потому что чай был очень горячий, отставил его в сторону и задумался. — Я могу рассчитывать на ваше молчание? — Разумеется. Грюм на всякий случай кинул несколько заглушек на кабинет. — Говорят, кхм, ходят слухи, что на первом этапе Турнира будут… Драконы. Я хочу помочь Гарри. Драконы — это серьезно, с ними надо уметь справляться. Я кивнула, со всей серьезностью слушая Грюма, а про себя удивляясь: школьники должны были вступить в схватку с драконами? Министерство окончательно лишилось рассудка? Я только недовольно покачала головой и пробормотала: — Министерство как всегда… Ничего не меняется. Грюм на это только ядовито хмыкнул. Мы немного обсудили драконов, я поделилась своими весьма скромными знаниями о них, поговорили про Турнир Трех волшебников и разговор как-то плавно перетек в сторону предстоящего бала. Несмотря на поставленные Грюмом заглушки, звуки извне доносились до нас и какой-то момент я отчетливо услышала музыку. Аластор, взглянув мое восторженное лицо, усмехнулся, но на этот раз очень по-доброму. — Вальс в Большом зале репетируют. Непонятно, зачем так рано, если еще ноябрь даже не кончился. Хотя, зная умения этих остолопов, готовиться и правда надо заранее. — А вы умеете танцевать? — мечтательно спросила я, плавно качая головой в такт вальсу. — Ха! — рассмеялся Грюм, постукивая деревянной ногой по полу. — Шутите что-ли? — И на бал не пойдете? — Пойду, заставят ведь… Но планирую быть там только в качестве блюстителя порядка и не более. Я вздохнула. Танцы я всегда очень любила: они вызывали во мне самые светлые чувства, мне было приятно кружиться, ловить смазанные блики света и красок, ощущать пряный запах духов и угощений. Мне было приятно забыть обо всем на свете, кружиться в вальсе и видеть перед собой лицо Тома, который в тот момент тоже преображался: терял маску извечной строгости, и в его глазах я ловила едва заметные искры детского восторга. Видимо, красивая музыка действовала на всех одинаково. — А хотите мы с вами потанцуем? — неожиданно предложила я. Грюм активно протестовал, но вскоре почему-то уступил моим уговорам, хоть и предупредил, что отдавит мне ноги. Его угрозе я вовсе не испугалась. Мы вышли в центр комнаты, и я хотела было рассказать Аластору последовательность шагов и действий, но он, как-то совсем естественно, словно делал это много раз, взял меня за талию и начал медленно, но правильно двигаться. Музыка, льющаяся из Большого зала, была нам хорошо слышна, а потому мы танцевали под нее. Грюм двигался медленно, слегка, быть может, неуклюже, но достаточно плавно и главное — с отточенностью движений. Он явно учился танцу и явно хорошо умел, но почему-то скрывал свой талант. — Вы прекрасно танцуете! — сделала я ему комплимент. — Это пока я вам на ногу не наступил, — ворчливо заметил он. — Где вы научились так танцевать? Аластор ответил не сразу: покружил меня несколько раз, задержавшись взглядом на моем лице лишь на доли секунды, а потом сказал: — Мы с матерью часто… Танцевали. Но все это теперь в прошлом. Спасибо вам за танец, Дора. Это было действительно… Волшебно. Музыка прекратилась. Аластор мне улыбнулся, но в этот раз улыбка его не окрасилась в привычную насмешливость, а была какой-то печальной и казалась даже чужеродной на этом лице. И я лишь в который раз удивилась многогранности Аластора Грюма….