Хогвартс, 1942 год
Звуки, рождаясь оркестром и цепляясь друг за друга, создавали приятную и ненавязчивую, ласкавшую слух мелодию. В Большом зале приторно-сладко пахло женскими духами, пряностями и безалкогольными напитками.
Зачарованные свечи, парящие высоко в воздухе, разбрызгивали яркий теплый свет, в котором купались, сверкая и переливаясь, дамские заколки, серьги, ожерелья — одно искуснее другого, тонкой гоблинской работы, старинные фамильные ценности аристократов, стоимостью как несколько дворцов.
Я равнодушно смотрел на эту пёструю яркую толпу, скользил по ней взглядом и обращал указку глаз то на массивные двери Большого зала, то на искрящийся бледно-оранжевый лимонад в моем бокале.
Рядом скучал Лестрейндж, безучастно разглядывал шумную толпу и явно торопился вернуться в гостиную Слизерина, где намечалось веселое продолжение праздника, без налета светского лоска и скованности строгими правилами школы.
Моя вынужденная спутница Друэлла Розье сидела рядом, скривив красивые губы в капризной, жеманной улыбке и томно обмахивалась веером. Она не занимала и сотой доли моих мыслей, и я не вспоминал о ней настолько долго, насколько позволяли правила приличия. Я ждал совершенно другую, которая по нелепому досадному стечению обстоятельств пошла на этот бал не со мной.
Минуты текли как медовая патока, вязко и неторопливо. Я гипнотизировал большие песочные часы, наблюдая, как тонкой струёй золота в них дрожит песок. Младшие курсы скоро должны покинуть праздник, и мне, как старосте придется их отвести обратно в гостиную и только потом вернуться вновь. Но мне чертовски хотелось взглянуть на Дору перед тем, как ненадолго покинуть бал.
Пунктуальная ведьма сегодня вовсе не торопилась…
Я вновь устремил свой взгляд на двери и замер: у входа стояла Дора. Ее платье было темно-синим, открывая взору лишь тонкие ключицы и изящные запястья, и оставляя на растерзание горящему воображению куда больше, чем открытый наряд моей спутницы.
По темному подолу двигалась зачарованная вышивка: корабли тонули в морской пучине и выныривали на гребне изумрудно-синих, сапфировых волн, освещенные холодным блеском серебристой луны.
На подоле то вспыхивал, то затихал ливень, ярким жёлтым росчерком сверкала молния и собиралась буря в складках ткани.
Это было потрясающее, ни с чем не сравнимое зрелище, но ещё прекраснее была обладательница этого платья.
Я проследил взглядом вверх до бархатного корсета, обхватившего тонкую талию и едва вздрагивающую аккуратную грудь, поднялся к небольшому вырезу, открывающему вид на лебединую молочно-белую шею.
Мысленно коснувшись ее густых смолянисто-черных волос, ниспадающих водопадом до самой поясницы, я задался вопросом, такие же ли они в жизни мягкие и гладкие как шелк?
В черных прядках переливались бликами золотые нити света.
С сожалением оторвавшись от волос, я обласкал ее лицо с озорной блуждающей улыбкой на губах и большими колдовскими черными глазами, которые лишь одним своим быстрым взглядом лишали напрочь воли и способности сопротивляться.
В какой-то из этой вереницы дней, проведенных вместе, рука об руку, я перестал вдруг смотреть на нее как на друга?
На самом деле, не столь уж важно, когда это случилось, однако с того самого рокового момента жизнь моя превратилась в пытку — наваждение по черноокой ведьме, непокорной, как буря, вышитая волшебными нитями на ее платье, своенравной, озорной, немного рассеянной авантюристке и убеждённому миротворцу — полной противоположности всем моим качествам.
Мне не хватало откровенности, искренности и смелости, чтобы произнести всего несколько правдивых важных слов. Я не знал, как она отреагирует, страшился отказа, а ещё больше боялся того, что место рядом с ней может занять кто-то другой. И эта мысль, до того казавшаяся мне смехотворно-невозможной, нереальной и абстрактной, сегодня приобрела пугающе осязаемые формы и перспективы.
Рядом с моей, черт побери, Дорой стоял довольный и светящийся от радости, как начищенный до блеска серебряный кубок, Эйвери, с таким восторгом и обожанием смотрящий на свою спутницу, что мне захотелось выколоть ему глаза, запытать Круциатусом и отдать на растерзание Василиску, потому что Эйвери не имел никакого права вот так на нее смотреть. Как и я, если честно.
— Она похожа на мою двоюродную тетю, — вдруг заметила Розье, проследив за направлением моего взгляда.
— Что? — непонимающе переспросил я.
— Дамрау похожа на мою двоюродную тетю, — терпеливо повторила Розье. — Сначала я думала, что мне показалось, но теперь убеждаюсь, что нет, у них действительно есть что-то общее.
— Думаешь у Доротеи есть родственники Розье? — я оживился и удостоил, наконец, свою спутницу взглядом, доселе ревниво следившим за танцующей парой.
Разговор принимал интересный оборот. Возможно ли, что после стольких лет мы с Дорой выясним ее происхождение? Загадка ее семьи была гораздо интереснее и запутаннее, чем моя собственная.
— Не знаю, — капризно ответила Друэлла, растягивая слова, — мы не общаемся с той частью нашей семьи, уже давно.
Почему-то ей было важно подчеркнуть, что она не поддерживает с ними связь, и меня натолкнуло это на размышления. Что скрывают Розье, раз Друэлла так сторонится своих родственников?
Я посмотрел на волшебницу. Она стояла рядом со мной, незаметно продвинувшись ближе и томно обмахиваясь веером.
— А как, говоришь, зовут твою двоюродную тетю?
Друэлла скосила на меня глаза, в которых на миг сверкнуло недовольство, но его она тут же поспешила спрятать за завесой пушистых светлых ресниц. Красиво очерченные губы изогнулись в капризной улыбке. Вероятно, она уже пожалела о том, что завела со мной этот разговор.
— Ее зовут Винда Розье, — выплюнула она имя своей родственницы, будто оно могло запачкать ее, и поспешила перевести тему. — Что-то я не вижу Малфоя. Не знаешь, где он, Том?
Я пожал плечами, и Друэлла тихо прицокнув от недовольства, оставила меня, наконец-то одного. А я в задумчивости поглядел на Дору, танцующую с Эйвери. Как выглядит Винда Розье я не знал, однако биография у это волшебницы была куда интереснее ее внешности: она была приспешницей и самой ярой сторонницей Гриндевальда. Однако, детей, по слухам, у нее не было.
Или были?
Дора ведь выросла в Германии, имела специфический дар провидения и в целом была одаренной ведьмой. Училась на Слизерине, что сразу исключало ее маггловское происхождение.
Я улыбнулся. Выводы делать было рано, но все это
крайне любопытно.
Эта здравая мысль, впервые за долгое время промелькнувшая в моем кипящем, лихорадочно-воспаленном разуме, отрезвила сильнее ледяного ведра воды и звонкой пощёчины.
Я одним глотком допил остатки лимонада, со звонким стуком поставил бокал, который чуть было не лишился тонкой стеклянной ножки из-за моих чересчур резких движений, и хмурым взглядом обвел зал.
Пора было собирать расшалившихся малолеток и отводить в гостиную.
Но сначала я хотел потанцевать с
ней.
Дора уже была в центре всеобщего внимания. В окружении молодых людей и девушек она чувствовала себя свободно, легко и открыто. Улыбалась каждому — искренне, смеялась, шутила и наслаждалась минутами заслуженной славы и восхищения. И впервые я был лишь сторонним наблюдателем, оставшимся в тени, как когда-то Дора оставалась за мной. Я облокотился о колонну и скрестил руки на груди, ожидая, когда эта восторженная толпа вокруг нее разойдётся.
Дора крутила головой, словно кого-то хотела найти, и, наконец, выцепила мой взгляд из толпы и улыбнулась. Так, как не улыбалась никому.
Оттолкнувшись плечом от стены, я размеренно шел к ней, не торопясь и никуда не спеша. И с каждым моим шагом толпа расступалась, давая мне возможность пройти. Подойдя к Доре, которая все это время терпеливо, с хитрым прищуром и блуждающей на губах лукавой улыбкой ожидала меня, я протянул ей руку.
— Подарите мне танец, мисс Дамрау?
— С удовольствием, мистер Реддл.
И как раз в этот момент зазвучала музыка. Я плавно обхватил волшебницу за талию, притягивая ближе и ощущая как под моей ладонью нагревается бархатная ткань. Она была столь тонкой, что я ощущал сквозь нее выступающие ребра и позвонки.
Лицо Доры передо мной было так близко, и мне безумно, до обжигающей боли и судороги в пальцах, хотелось коснуться ее шеи, провести от аккуратного ушка к основанию, спуститься к острым ключицам, и ниже — за ворот платья. Я напряг подрагивающие руки и несильно сжал ладонь Доры, стараясь выровнять на миг сбившеемя дыхание и следить за своим лицом, чтобы ни один мускул не дрогнул на нем, выдав мое самое сокровенное желание.
Под стрелами темных ресниц мерцают блики света, ее глаза распахнуты широко и доверчиво-наивно, как у ребенка. Она в восторге и полном счастье кружится со мной по залу, а я ловлю эти улыбки ярких губ и невольно улыбаюсь ей в ответ.
Возможно, что в тот самый момент я впервые понял, что пропал и потерял все.
Но обрёл нечто гораздо большее.
Мы скользили по периметру Большого зала, плавно, легко, словно танцевали так уже не одну сотню лет, словно давным-давно стали единым целым… Я замечал, как на нас смотрят: кто-то с завистью, кто-то с восторгом, кто-то с задумчивостью, из всей это пёстрой толпы особенно ярко выделялся суровый взгляд Дамблдора, направленный на меня. Я сбросил его, как надоедливую муху, решив, что подумаю над этим позже, но точно не сейчас. Одно было ясно наверняка — равнодушных взглядов не было.
Музыка прекращается и танец заканчивается. А волшебство момента рассеивается, как утренний туман перед рассветом.
— Мне надо проводить младшекурсников в гостиную. — сказал я.
— Конечно, иди. — махнула она, тяжело дыша. Щеки ее были розовыми.
— Благодарю за танец, — я поднес к губам ее руку и оставил лёгкий поцелуй на тыльной стороне, отчего румянец на щеках Доры расцвел ещё сильнее.
Мне потребовалось одного строгого взгляда, чтобы собрать расшалившихся детей в одном месте, построить их и вывести из большого зала под одобрительный кивок сильно захмелевшего Горация Слизнорта, который отсалютовал мне бокалом.
Я планировал как можно скорее вернуться обратно в зал, но на выходе из факультетских комнат я неожиданно встретил Дору: она явно вышла практически вслед за мной и теперь зачем-то торопилась в гостиную. Столкнувшись со мной на входе, она весело и удивлённо ойкнула. Я поймал ее под локоть и спросил прежде, чем успел даже обдумать свой вопрос:
— Не хочешь прогуляться?
— Ой, хочу! — незамедлительно отозвалась Дора. — Только дай мне несколько минут.
Я кивнул и остался ждать ее, наблюдая, как она, подбирая складки пышного платья, легко взлетает вверх по лестнице, ведущей к девичьей спальни. Я полагал, что она собиралась переодеться, но спустя всего минуту Дора появилась в том же платье, однако ее правая рука была заведена чуть в сторону, скрываясь за пышными юбками бального наряда.
Я подал ей руку и мы вышли в темноту коридоров.
Гуляли мы долго по безлюдным местам, изредка натыкаясь на парочки по углам, но в целом на нашем пути нам не встретилось даже приведения. Лунный свет холодной рождественской ночи проникал сквозь окна, переливался на сугробах и застывал изморозью на стекле. В коридорах гулял сквозняк, и я почувствовал, как Дора теснее прижимается ко мне и мелко вздрагивает. Платье было из тонкой дешёвой ткани и совсем не защищало от холода. Я снял свой пиджак и накинул ей на плечи, а после невербально наколдовал согревающие чары.
— А зачем…
— Не задавай вопросов, — вздохнул я.
— Спасибо, — прошептала она, кутаясь в мой пиджак.
Дальше мы шли молча.
Спустя время мы подошли обратно к нашей гостиной. Дора развернулась ко мне лицом и задрала голову. Взгляд ее был сосредоточенным, но в то же время очень весёлым. Наконец она протянула мне то, что держала в правой руке всю нашу прогулку. Это было нечто прямоугольной формы, завёрнутое в тёмно-коричневую тонкую бумагу.
— Я знаю, как ты не любишь праздновать свой день рождения и вообще его отмечать, но я все равно решила сделать тебе подарок. И на рождество, в том числе. — затараторила Дора. — С Рождеством, Том!
Девушка приподнялась на цыпочки и клюнула меня в щеку.
— Разворачивай.
Я последовал ее совету и аккуратно вскрыл подарок. Им оказалась книга из темной кожи, на обратной стороне которой золотыми буквами было выгравировано мое полное имя. Страницы были свежими и белыми, плотными, с ровными краями. Все в этом дневнике говорило о том, что он был сделан на заказ. Я боялся представить, сколько Дора потратила на этот подарок и как долго ей пришлось экономить.
— Ты же теперь староста, важный такой… Это тебе, чтобы записывать все умные мысли. — смущённо улыбаясь, пояснила девушка.
Я не сразу нашелся с ответом. Долго смотрел на дневник, мягко касался его страниц, кончиками пальцем проводил по гравировке. Это был настоящий подарок, искренний, а оттого самый лучший. Я не любил обмениваться подарками и все праздники были для меня вереницей абсолютно неинтересных мне дней. Но тут было совсем иное.
Я улыбнулся, до глубины души тронутый подарком моей Доры.
— Спасибо. Это самый лучший подарок в моей жизни.
Девушка смущённо опустила голову.
Не зная, как ещё выразить свою искреннюю и глубокую признательность, я заключил ее в мягкие объятия, утыкаясь носом в макушку.
Дора, не ожидавшая моей инициативы, удивлённо выдохнула и неловко обвила меня руками.
— С Рождеством, Дора. — прошептал я, прикрывая глаза.
***
Хогвартс, 1994 год
По несчастливому стечению обстоятельств, всех девчонок, которые нравились Гарри, успели разобрать ещё задолго до Святочного бала, и теперь, когда до него оставалась ровно неделя, Поттер пребывал в глубоком расстройстве, так как не знал, с кем ему идти на этот бал, на который он и идти-то особо не горел желанием. Однако строгий взгляд профессора Макгонагалл, брошенный лишь раз, когда он попытался откосить от этого мероприятия, ясно дал ему понять, что он, как участник Турнира, просто
обязан быть там.
И мало того, что ему придется быть на самом балу, он также будет открывать его первым танцем.
К слову, танцевать Гарри не умел. И даже те несколько несчастных уроков не принесли никакого результата. Поэтому на контрольной по Зельеварению, которое не занимало и сотой доли его мыслей, Поттер усиленно старался придумать, как бы не опозориться.
И тут на глаза ему попалась мисс Этвуд, которая зашла в класс и теперь негромко о чем-то беседовала со Снейпом. Задержав взгляд на лице зельевара, Гарри прыснул в кулак: лицо у профессора было крайне забавным, одновременно и раздраженным, и выражающим ко всему презрение, но вместе с тем — заинтересованным предметом разговора.
Гарри давно заметил, что у Доры Этвуд было одно удивительное качество — умение расположить к себе любого человека. Поттер знал, что она давно нашла общий язык с Грюмом и, по слухам, вполне сносно общалась со Снейпом. Гриффиндорец даже думал, что ей не составит труда очаровать и самого Темного Лорда.
Однажды ему даже снился такой кошмар. Словно бы он, в обличие Темного Лорда целовал Дору Этвуд, которая, к тому же, выглядела лет на десять моложе. После этого Гарри проснулся весь взмокший и тяжело дышащий, но шрам, на удивление, совсем не болел, лишь несильно пульсировал и был теплее обычного. Поттер довольно быстро выбросил этот странный сон из головы, однако с тех самых пор что-то в нем как будто изменилось, что-то, что заставило его другими глазами взглянуть на свою наставницу.
Он по-прежнему не хотел ее целовать, но не мог не заметить, что она была красивой ведьмой. И хорошо двигалась. А значит, возможно, неплохо танцевала.
Когда странная логическая цепочка выстроилась в голове Гарри, зажегшись двенадцативольтовой лампочкой идеи фикс, он уже знал, что собирается сделать.
Он позовет Дору на бал.
Гарри заскрипел пером, пытаясь вспомнить полезные свойства зелья, которое ему необходимо было описать, и не замечая, как на лбу у него остаются чернильные пятна. Вымучивая из себя слова, Поттер с интересом глядел в окно, с надеждой — на Гермиону, с раздражением — на Снейпа, который точно так же глядел на него в ответ. Гарри покусывал кончик пера и думал о том, как бы все-таки позвать Дору Этвуд на бал. А вдруг она уже приглашена? А он, как дурак, снова получит отказ?
Гарри почесал макушку.
Тяжело.
И это он даже не о Зельеварении.
***
Поговорить с Дорой Этвуд Гарри решился вечером того же дня: повод был хороший, у них должно пройти очередное факультативное занятие в дуэльном зале. За эти месяцы, что они занимались, еще никто не изъявил желания к ним присоединиться, сначала не хотели, а теперь… Теперь Гарри и сам никому не рассказывал. Ему нравились их занятия, они приносили в десять раз больше пользы и навыков, чем те же уроки с Грюмом, а еще они были интересными — Дора многое видела и рассказывала и поощряла задавать вопросы. Они могли сидеть на краю помоста после успешной дуэли и говорить обо всем, что угодно, не замечая, как проходит время.
Гарри чувствовал — Дора Этвуд была ему другом.
Он открыл дверь в дуэльный класс и Дора обернулась на звук и улыбнулась. И гриффиндорец, глядя на эту озорную улыбку, напрочь забыл заготовленную речь.
— Дора, ты ведь женщина. — выдал он вместо приветствия.
— А ты наблюдательный. — ничуть не обидевшись на такой нелепый комментарий, весело ответила Этвуд.
— Я хотел сказать…
Тыпойдешьсомнойнабал?
— Прости, что, Гарри? Я не очень разобрала последнее предложение.
— Ты… Это… Не хочешь, ну-у, пойти со мной, э-ээ, на бал?
Гарри впился ногтями в ладони. Какой же он дурак, просто посмешище, двух слов связать не может!
— Ты приглашаешь меня на бал?
— Нет… То есть, да!
Дора на секунду задумалась или сделала вид, что задумалась: она кокетливо приложила палец к нижней губе и мягко по ней постучала, делая несколько шагов из стороны в сторону.
Гарри занервничал.
— Я согласна. Благодарю тебя за приглашение, Гарри.
Поттер просиял.
Удача была сегодня на его стороне.
***
Барти Крауч младший никогда не любил балы. Еще даже в бытность своей учебы в Хогвартсе он старался избегать эти ярмарки тщеславия, не приносившие ему никакого удовольствия. И даже спустя столько времени темный волшебник не переменил своего мнения.
Однако на этот раз Барти, который теперь был под личиной Аластора Грюма, со спокойной душой мог не танцевать, а наблюдать за этим праздником жизни со стороны. Что он и делал, сидя на скамье, скрытой фуршетом и частично елью, и глядя на то, как худощавые подростки, похожие на чучела в огородах, неловко танцевали друг с другом.
Барти, попивая из фляги, рассматривал зачарованное небо, словно видел его впервые и покачивал ногой в такт музыке. Изредка он бросал взгляды на Дамблдора, но тот был абсолютно спокоен и, казалось, даже захмелел и расслабился, однако Крауч знал, что эта хитрая старая пантера всегда начеку. Барти, вопреки всему, ощущал душевное спокойствие, отчего его настроение можно было назвать приятным, даже какая-то песенка мурлыкалась себе под нос.
И тут он заметил
ее.
Дора вошла в зал вместе с Поттером под руку, элегантная и изысканная в простом черном платье в пол и с убранными на старомодный манер сороковых темными густыми волосами. Барти не мог на нее не смотреть: она была хороша собой, она притягивала взгляды, и Крауч поддался этому соблазну, краем глаза замечая, что и его отец заметил среди яркой пестрой толпы темную фигуру девушки. Барти сухо усмехнулся.
Он смотрел, как Поттер неуклюже кружит ее по залу в первом танце, путаясь в собственных ногах, и как Дора очаровательно избегает всех неловкостей, ведя танец сама. Барти с трудом удается признать, что он любуется этой женщиной. В его голове мелькает мысль, что, быть может, после того, как Темный Лорд придет к власти, ему удастся сторговаться с ним насчет Доры и оставить ее себе.
А пока… Пока он может даже отбить ее у мальчишки Поттера.
Впрочем, отбивать и не приходится: Гарри в силу юношеской неопытности и ветренности довольно быстро забывает о своей спутнице, найдя своих друзей. Барти видит, как Дора с улыбкой отпускает его, а сама прохаживается вдоль фуршета, здороваясь с редкими знакомыми. Крауч поднимается со скамьи, которую доселе не планировал покидать, и идет к Доротее. Та замечает его довольно быстро, приветливо улыбается ему и очень удивляется, когда Барти приглашает ее на танец.
Барти Крауч никогда ей не признается в этом, но танцевать с Дорой одно удовольствие: плавность ее движений завораживают его, заставляя забыть, что он находится в теле этого неуклюжего калеки Грюма. Темный маг смотрит в черные пленяющие глаза и думает о том, что будь он в своем настоящем теле, их танец был бы куда лучше.
Барти смотрит, как Дора улыбается —
не ему, он ведь снова лишь тень, — как она смеется, и ему все равно, что он ходит по опасной грани быть разоблаченным. Сейчас его это вовсе не волнует: Крауч впервые отставляет в сторону все то, ради чего он здесь находится, и позволяет себе просто насладиться танцем, не думая ни о планах Дамблдора, ни о Гарри Поттере, ни о Темном Лорде.
— Вы очаровательно выглядите, Дора, — выдает Крауч скупой комплимент. Вполне в духе немногословного Аластора, но Барти же мог подобрать куда более изящные эпитеты.
— Спасибо, — улыбается Дора и прячет блестящий радостный взгляд под навесом пышных ресниц.
Барти сухо улыбается и кружит свою партнершу, не обращая ни малейшего внимания на то, какие удивленные взгляды прилетают им вслед.
Все, что сейчас для него имело значение — это Дора Грин и танец с ней.
Однако даже гениальный Барти Крауч младший представить не мог, какими это все обернется последствиями.
