Раздели со мной вечность

В отличие от Дейдары, Сасори очнулся в тускло, слабо, но все же освещенном помещении. Страшно болела голова, тело затекло от неудобной позы, а руки, как и у Дейдары, были связаны сзади. Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения в мышцах, Акасуна медленно поднял голову и попытался оглядеться, чтобы хотя бы визуально определить, где он находится. Однако перед глазами все плавало и двоилось, что вызывало приступ душной, мерзкой тошноты как при укачивании. Сасори закрыл глаза, потряс головой и снова открыл их. Стало немного получше, но со зрением все равно творилось что-то неладное, он разобрал, что сидит на стуле, посреди какой-то комнаты, похожей на подвал, на потолке светит одна единственная лампочка, но вот очертания предметов были какие-то размытые и неясные. Сасори решительно ничего не понимал, у него всегда было идеальное вампирское зрение, позволяющее ему хорошо различать предметы и ориентироваться в темноте, очки он надевал только, когда работал за компьютером и то, скорее для защиты, и чтобы не болели глаза. А тут он даже дверь толком разглядеть был не в силах, видя ее невдалеке сразу в двух экземплярах. "Дей! - внезапно, словно вспышка, пронзившая мозг мысль о мальчишке заставила Сасори на некоторое время забыть о своих "визуальных" проблемах. Черт, вот два идиота! И как они только так глупо могли попасться в такую импровизированную, придуманную буквально на ходу какой-то девкой, пусть даже подготовленной и расчетливой, ловушку! Сасори опустил голову и невесело усмехнулся. Да уж... недооценил он Конан, ох, как недооценил! Самонадеянность и самоуверенность в том, что уж кто - кто, но только не он может стать жертвой женского коварства и хитрости, в этот раз сыграли с ним злую шутку, он не считал синевласку достойной противницей себе, а она взяла и просто за какие-то считанные минуты его так уделала. Да еще как! Не прилагая особых усилий! Все легко и просто, ткнула его иголочкой, ввела лекарство, и лежи себе отдыхай, тело бесчувственное! Иголочка... лекарство... вот тут Акасуна и почувствовал, как его покидает всегда присущее ему хладнокровие. Впервые, за пятьсот лет он снова ощутил, как в его груди сначала замерло, потом бешено заколотилось сердце, и это ощущение было настолько непривычным и ошеломляющим, что Сасори потрясенно несколько минут сидел и просто слушал его стук. Так вот откуда ухудшившееся зрение и боль в теле и в голове, за столько лет он просто - напросто забыл про подобные человеческие ощущения. Он настолько уже привык чувствовать себя неуязвимым, всесильным и вечным, что даже представить не мог, что когда-нибудь может лишиться всего этого за одно мгновение. Огромным усилием воли Акасуна заставил себя не впасть в панику, а оценить все трезво, не поддаваясь охватившим эмоциям. То, что из него сделали простого смертного, это было ясно, как божий день, то, что вместе с вампирской силой у него исчезли и все его способности, тоже стало не новостью, а было скорее даже закономерностью, страшно было другое: невыносимо тяжело и горько было осознавать все это. Однако вдоволь поскорбеть над потерянной вечностью и ощутить всю горечь от этой утраты - такой возможности Сасори не дали. Двоившаяся до этого у него перед глазами дверь с противным, режущим слух скрежетом отворилась, и в помещение вошла виновница всего произошедшего. Несмотря на шоковое состояние, вызванное столь радикальными переменами в его жизни, Акасуна с неподдельным интересом оглядел приближающуюся к нему Конан. По его мнению, вдова Пейна для порядочной вдовы выглядела несколько странно, слишком уж вызывающе и цветуще, напоминая своим видом скорее проститутку из борделя, но никак не убитую горем жену. Сексапильности ей, конечно же, было не занимать, это Акасуна, несмотря на то, что находился в и так незавидном положении, отметил сразу же, такая уж у него была натура, в любой ситуации придавать своей оценке сексуальный подтекст. Проще говоря, Акасуна даже на смертном одре оставался бы самим собой и, наверное, постарался ущипнуть кого-нибудь за задницу: предпочтительнее всего, конечно же, Дейдару. -Акасуна! - медленно протянула девица таким тоном, словно встретила старого друга, которого не видела много лет. Впрочем, если не учитывать те обстоятельства, сложившиеся между ними, так оно и было. Был когда-то хорошим другом ее ныне покойному мужу, а, следовательно, приятельствовал и с ней. Жизнь расставила все по своим местам, как ей захотелось, а угодно ей стало, чтобы они оказались теперь врагами. Конан остановилась перед ним, давая ему возможность как следует разглядеть ее развратный видок, чем Сасори и занимался в течение всего времени, пока она не заговорила вновь. -Аристократ! Что-то твоя физиономия мало теперь похожа на аристократическую! - с насмешливой улыбкой, постукивая кончиком хлыста по голенищу высокого ботфорта, заявила красавица. -Да и ты теперь мало напоминаешь аристократку... скорее дешевую потаскуху из стрип - клуба! - усмехнулся Сасори, имея в виду ее пошловатый наряд. В рыжих кошачьих глазах девицы на мгновение вспыхнула злоба, но Конан усилием воли взяла свои эмоции под контроль и недобро оглядела поверженного противника. -Ты это серьезно, Сасори? А вот Дейдаре мой наряд пришелся по вкусу... - нежно проворковала синевласка, медленно обходя кругом стул, на котором сидел Акасуна. Может быть, она надеялась поселить этим заявлением в его душе что-то наподобие беспокойства, но вышло наоборот, Сасори даже сдержал облегченный вздох. Судя по ее словам, мальчишка был жив, а это главное, что его сейчас волновало. Даже потерянная вечность не была сейчас так важна, как осознание того, что с Дейдарой все в относительном порядке. Вот еще бы придумать, как им выбраться отсюда живыми, невредимыми-то, судя по садомазохистскому наряду этой психопатки, скорее всего, не получится, недаром она держала в своих изящных холеных ручках весьма красноречивый аксессуар. Что - что, а уж в том, что этот хлыст она пустит прогуляться по его спине, Сасори нисколько не сомневался. Закончив свое путешествие вокруг стула, Конан остановилась напротив Акасуны и, облизнув пухлые губы, приподняла концом хлыста лицо Сасори за подбородок. Сейчас она, вечная, смотрела в глаза простому смертному в надежде увидеть в них хоть какую-то толику отчаяния и сожаления по потерянному бессмертию, но видела в них только иронию и насмешку, которая выводила ее из себя. В отличие от нее, Сасори удавалось неплохо сохранять самообладание, в его биографии ситуации складывались и похлеще, чем эта, так что сломить эту гордую натуру Конан было пока не под силу, моральные, даже хорошо рассчитанные удары Акасуна переносить умел. Брезгливо убрав свой подбородок подальше от ее противного "девайса", он только презрительно фыркнул, отвернув лицо в сторону и не ведясь на такие дешевые провокации. -Вот удивляюсь я тебе, Сасори... - Конан настойчиво повернула его лицо к себе обратно, только уже черной рукояткой хлыста, вынуждая Акасуну смотреть ей в глаза. - Ты стал человеком, но такое впечатление, что это тебя совсем не волнует, все мысли только о мальчишке... у тебя больше нет той силы, которую со своей смертью подарил тебе мой муж, а у тебя на уме опять только один Дейдара... скажи мне, что ты нашел такого в этом мальчишке, что так переживаешь больше за него, чем за свою теперь уже смертную шкуру? Сасори смотрел на нее и думал, как бы подоходчивей объяснить этой запутавшейся и поддавшейся чужому влиянию дурочке, что одно лишь существование его блондина на этом свете наполняет его жизнь смыслом. Она ведь тоже любила и должна понимать, что собственная жизнь в разы становится менее ценной, если под угрозой жизнь любимого человека. -Грош цена моей смертной шкуре, если рядом не будет его... - это было самое простое объяснение, которое он посчитал нужным дать. После чего добавил. - И бессмертной тоже... -Однако я поражаюсь твоему хладнокровию, Акасуна... - Конан убрала от его лица рукоять хлыста и, отойдя на пару метров, обернулась с самой сладкой и обворожительной улыбкой. - Владеешь собой потрясающе... ты лишился всего, что тебе было так дорого, ты выть должен от отчаяния, проклинать всех и вся, а в тебе нет ни тени страха, ни капли сожаления о потере... одно сплошное высокомерие и чертова гордость... вот почему? Почему ты вместе со своим бессмертием не лишился и их? - синевласка постепенно повышала голос, добавляя в него истерику. - Что нужно сделать еще такого, чтобы ты не смотрел на меня сейчас с видом создателя, как на жалкое насекомое? Акасуна холодно улыбнулся. По его мнению, девчонка и впрямь немного поехала умом после смерти мужа. Одно только идиотское платье, напяленное совершенно невпопад, чего стоило, а уж ее становящиеся, чем дальше, тем истеричнее вопли, говорили ему многое о ее душевном состоянии. Ему и не требовалось ничего ей говорить или отвечать, синеволосую красавицу, тронувшуюся умом, но умело это скрывавшую, саму несло по течению, она стояла и просто накручивала сама себя. -...что я должна еще сделать, чтобы стереть эту твою наглую ухмылочку с твоей идеальной физиономии? - Девчонка резко рванулась к нему и, поставив колено между его ног, приблизила свое очаровательное, хорошенькое личико, которое, впрочем, несколько искажала гримаса безумия, к лицу Акасуны. Тот опустил глаза и, убедившись, что ее коленочка расположилась на безопасном расстоянии от его причиндалов, которыми он, что ни говори, а тоже дорожил, снова поднял на нее безразличный взгляд. -А я знаю что! - неожиданно сменила она резкий визгливый тон, на приторно-ласковый. - Я заберу у тебя все! Все, что ты любишь! Чем ты дорожишь! Тебя не пугает то, что ты стал человеком? Ладно, пусть так... хотя я думаю, глубоко в душе, ты просто воешь от бессилия и досады... -Мне тебя действительно жалко... - перебил ее Сасори, устав слушать ту ересь, которую она с таким пафосом здесь несла, стараясь произвести на него впечатление. - Что ты хочешь от меня, Конан? Что тебе нужно... чтобы я упал на колени и полз за тобой, умоляя сделать меня обратно вечным? Не дождешься... унижаться я и в человеческом обличии ни перед кем не намерен, так уж воспитали, сама знаешь... -Что я хочу? - Девушка убрала колено со стула и гордо выпрямилась. - Я хочу, чтобы ты страдал! Страдал, как я все это время после потери мужа! Ты, или точнее твой блондинчик... нет, да вы оба лишили меня Пейна, вы забрали у меня самое дорогое, что было у меня в этой жизни... -Боже, боже... - насмешливо протянул Сасори, вспомнив битву с Пейном на поляне, тот тоже вещал на весь лес о чем-то подобном. – …где-то я уже это слышал... ты конкретики не желаешь добавить в ту чушь, которую здесь собираешь? -Хочешь сделку, Акасуна? - неожиданно здравомыслящим тоном предложила ему синевласка. - Хочешь, я снова сделаю тебя вампиром, а ты за это отдашь мне своего мальчишку... ты только подумай, что... -Точно спятила! Зачем тебе Дей? - недоуменно спросил ее Сасори, сев, насколько это было возможно, удобнее. -О-о-о! - рыжие глаза вампирши загорелись возбужденным красным огоньком. - Я буду издеваться над этим белокурым падшим ангелом, я сделаю из него своего раба, я растопчу его гордость, смешаю с грязью его идеалы... -И не мечтай. -А чего ты боишься, Сасори? Что ему понравится быть с женщиной? Так ты опоздал... - многозначительно приподняв бровь, с ледяной усмешкой произнесла Конан. -Ты о чем? - спокойный, но уже слегка настороженный тон, вселили в синевласку уверенность, что Акасуна не такой уж и непробиваемый. -Я и не сомневалась, что ты не согласишься променять своего мальчика на вечность... это я так, предложила, чтобы нервишки тебе пощекотать... - с ядовитой усмешечкой пропела вампирша. - Знаю я, почему ты так к нему привязан, почему так болит о нем твоя развратная продажная душонка. Нет... не за задницу прелестную ты его ценишь, не за смазливое личико. Его верность тебе для тебя главное, не так ли? - глядя на его застывшее лицо и начинающее медленно появляться на нем понимающее выражение, Конан ликовала. Вот оно! Вот оно его самое уязвимое место, вот, что выводит его из равновесия, намеки о том, что его мальчишка может принадлежать кому-нибудь еще. -...Так вот Акасуна... я лишила тебя этой роскоши... так же, как и твоего мальчика невинности... - вампирша выдержала нужную паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, а потом притворно-сожалеющим тоном поинтересовалась. - Ты мне не веришь, а хочешь, докажу? - С этими словами девушка с легкостью поймала его и так пристальный, но пока недоверчивый взгляд на нее и не отпуская его, во всех подробностях передала всю яркую картину своей близости с мальчишкой, показав визуально и не скрывая те чувства и эмоции, которые испытывал в тот момент Дейдара. Акасуна, не отрываясь, смотрел то, что ему показывали и испытывал такое мерзкое ощущение, словно воочию застал любовника ему изменяющим. Не успокаивало даже то, что тот отчаянно сопротивлялся своему желанию, пытался его побороть, страсть и вожделение все равно победили, и, что самое главное, Конан заострила внимание на том, что Дейдаре понравилось быть с ней. Сасори поверить не мог, что искушение окажется сильнее его мальчишки и снимет с него все запреты. Смотреть было тяжело и больно, еще тяжелее было понимать, что и женское тело вызвало у блондина такое неподдельное восхищение. Добившись своего и пошатнув веру Сасори в его мальчика, Конан отпустила его, громко удовлетворенно выдохнув и залюбовавшись его откровенно разочарованным убитым выражением лица. Все еще находясь в шоке от "просмотра", Акасуна с трудом проглотил тяжелую слюну и, тихо вздохнув, опустил глаза. Какой мелочью показалось ему все то, что сейчас происходило с ним, по сравнению с тем, что он увидел и почувствовал. Решив окончательно его добить и еще больше подорвать и так рушившееся на глазах доверие к Дейдаре, Конан невозмутимо продолжила натиск: - Скажи мне, Сасори, почему ты ни разу не предложил своему мальчику попробовать женщину? Ведь сам-то ты - БИ! Тебя одинаково возбуждает, как и женское, так и мужское тело, не правда ли? -Когда мне развяжут руки, и я встану с этого стула, а это так и будет, не сомневайся, ты будешь первая, кому я с превеликим удовольствием оторву голову, - медленно поднимая на нее тяжелый взгляд, жутким голосом пообещал Сасори. Конан вопросительно изогнула изящную бровь, и ее губы растянулись в торжествующей улыбке. -Больно? - издевательским голоском осведомилась она. Больно? Да Сасори чувствовал себя так, словно его воздуха лишили. К черту бессмертие, к черту эту никчемную «человеческую» жизнь, когда эта тварь забрала самое ценное, что было у его мальчишки. Обманом, против его желания, по другому быть не могло, Дей не мог добровольно позволить сделать с собой такое, как бы ему не хотелось, он отлично знал, как к этому отнесется Сасори. Злился ли Акасуна на мальчишку, трудно сказать. Та смесь чувств, которую он испытал, став свидетелем невольной измены блондина, отозвалась щемящей тоской и ноющей болью в груди. Надо же, а он и забыл за полтысячи лет, как может не только стучать, но и болеть сердце, как оно сначала на мгновение замирает, а потом бросается в бешеный галоп, заставляя учащаться дыхание и кружиться голову... И хочется выть во весь голос, клясть, на чем свет стоит эту распутную стерву и неустойчивого сорванца, поддавшегося на ее бесхитростную уловку, старую, как мир. Сасори сдерживался изо всех сил, пытаясь с честью вынести столь болезненный удар по самолюбию, получалось у него это или нет, но чтобы не выдать себя, он крепко стиснул зубы, чтобы не показать своего бессилия. Осознание того, что сделанного не исправишь, вызывало чувство полной обреченности. С другой же стороны ничего страшного не произошло, все равно когда-то этому суждено было случиться, но вот только не так, и не при таких обстоятельствах. Лучше бы уж тайком, чтобы Сасори ничего не узнал. Так было бы легче, но нет... Ему показали все без утайки, заранее зная, какие мучения ему это причинит. -Ты знаешь, что я с тобой сделаю за это? - все так же не меняя ни интонаций, ни голоса, ровно, на одной ноте, произнес Акасуна, сверля ее горящим адским огоньком взглядом. Дальше из его уст полились такие изощренные непристойные обещания, что, чем дальше, тем все больше вытягивалось в изумлении аристократическое лицо Конан, не привыкшей к подобным грубым и пошлым выражениям. Она и подумать не могла, что Акасуна может знать такие слова, ведь сколько она его помнила, он всегда выражался только по-умному, не позволяя себе крепких словечек, а тут он не только их произносил, а еще и выстраивал из них такие чудовищные предложения, виртуозно вплетая в них самый отборный мат, что его фантазии на эту тему можно было только позавидовать. И все это относилось к ней. И когда изумленная женщина поняла это, то в бешенстве бросилась на него и, размахнувшись, принялась его хлестать. -Заткнись! Заткнись!! Заткнись!!! - словно в припадке бешенства визжала она и изо всех сил била куда придется. "Убью суку..." - пронеслась в воспаленном от боли мозгу облегчающая физические страдания мысль, и Сасори сквозь сжатые зубы невольно простонал от очередного удара хлыста. И все равно физическая боль, которую он испытывал сейчас, была не настолько страшной как те душевные муки, которые он испытал перед этим. Почему так для него была важна эта несчастная невинность мальчишки, Акасуна не мог сказать. Важна была, и все... -Тварь!!!! Да ты жить не достоин! - бесновалась психопатка, нанося жестокие удары по беззащитному телу и с сумасшедшей улыбкой на губах наблюдая за брызгами крови и почти мгновенно вздувающимися на коже красными рубцами и кровоподтеками. Войдя в раж и почуяв запах крови, Конан уже не могла остановиться, а страшная обжигающая тело боль от хлестких ударов, стала для Сасори одним большим мучительным испытанием, которое он старался перенести с достоинством. -Да ты только землю оскверняешь своим присутствием на ней!!! - заходилась в безумном крике синевласка, с очередным ударом отправляя Акасуну в спасительное полузабытье. Затуманенный болью мозг отказывался воспринимать реальность такой жестокой, какой она была, и попытался отключиться, но этого ему сделать не дал знакомый доносящийся как будто бы издалека мягкий вкрадчивый голос: -Достаточно, Конан... что-то ты больно разошлась, девочка... уймись. Ты же чуть не захлестала его до смерти... зачем мне мертвый Акасуна? Остановись уже, оставь и мне что-нибудь. Тяжело дыша, словно послушная собачка при виде хозяина, услышавшая его подчиняющий себе приказ, девушка прекратила свои издевательства и отошла. Этот ехидный голос заставил бы Сасори встать даже из могилы, и поэтому сейчас едва заслышав его, Акасуна, превозмогая боль рвущую тело на части и, пытаясь сохранить остатки замутненного сознания, поднял голову и слабо, но издевательски усмехнулся: -Явился, значит... - еле слышно, но твердо прошептал он, понимая, что все еще только начинается. - Вот ты-то, сука, мне и нужен...