День первый
Кровь на подошвах ещё достаточно свежая, поэтому каждый его шаг через остатки того, что раньше было жилым районом, оставляет на асфальте яркий след. Кругом — заброшенные минимаркеты, разрушенные многоквартирные дома и начальные школы. Узкие улочки между ними до верху забиты мусором из перевернутых баков и обломками бетона. Под ногами хрустит стекло. По дорогам практически невозможно проехать: между образовавшихся в асфальте воронок, внутри которых проглядывает серо-коричневая земля, виднеются раскуроченные, медленно ржавеющие бесхозные машины.
Продвигаясь вдоль смутно знакомой кирпичной стены, он выходит во двор сгоревшего многоквартирного дома. Лужайка перед ним заросла сорняками. В глаза, как единственный ориентир среди хаоса, бросается серый каменный фонтан. Купаясь в слабом свете затянутого облаками неба, мир с каждым мгновением будто всё сильнее угасает, тошнотворные желто-зеленые и мутно-коричневые цвета сливаются в сплошной серый. Кастиэль пересекает вымершую лужайку под пристальным взглядом выбитых окон, напоминающих выпученные глаза, и путь этот по ощущениям превосходит протяженность Вселенной.
На крошечной грязной поляне, окружённой кустами высохшей травы, Кастиэль, споткнувшись, замирает, и без того медленное движение времени останавливается, когда он смотрит вниз, на конец собственного мира.
Грузно опустившись на колени, Кастиэль отбрасывает к винтовке окровавленный нож и ищет на шее Дина уже отсутствующий пульс. Хрупкое ощущение теплоты его кожи сметается прочь заходящим солнцем. Касаясь его челюсти, Кастиэль игнорирует глухой скрежет раздробленных костей, осторожно поворачивает голову и всматривается в спокойное, застывшее выражение лица. Следы ведения заведомо проигранной войны сглаживаются в уголках глаз Дина и на бескровных губах, все ещё полуоткрытых, жаждущих сделать ненужный вдох. Раскинувшись на свежей траве, как жертвенный агнец, которым он никогда не хотел быть, Дин невидящим взглядом смотрит в неподвижное небо.
— Приятно видеть тебя на коленях, братец.
Перед глазами Кастиэля появляются начищенные до блеска белые туфли, но инстинктивная ненависть приглушена, и жар отступает, словно полузабытое воспоминание, принадлежащее кому-то совершенно другому.
— Подумать не мог, что ты выживешь, — продолжает Люцифер, подойдя к ногам Дина. — Потому что он такой исход явно не планировал.
Кастиэль в последний раз проводит пальцами по стремительно остывающей коже щеки, поросшей грубой щетиной, и смотрит вверх на брата.
Люцифер занимает тело Сэма Винчестера и распоряжается им, будто имеет на это полное право. Небрежно засунув руки в карманы, он изучает тело Дина с интересом учёного. Однако Сэм — всего лишь оболочка, независимо от того, насколько хорошо Люцифер научился ею пользоваться: Кастиэль видит слабое свечение, очерчивающее контуры его тела, и тень крыльев за спиной, то появляющихся, то исчезающих из поля зрения. Карие глаза совсем не похожи на глаза Сэма: в них виден лишь холод безжизненной вселенной, лишённый даже воспоминаний о свете.
Кастиэль чувствует, что стал объектом внимания этого леденящего взгляда, скользящего по нему с нескрываемым любопытством. Глядя вниз, он с удивлением обнаруживает, что его руки по самые локти запачканы засыхающей кровью, и следы её продолжаются на джинсах, где она оставила на их выцветшей ткани неприятные липкие пятна. На губах Люцифера расцветает усмешка.
— Я так понимаю, ты не захотел умереть без боя?
Во рту пересыхает, и, облизнув липкие губы, Кастиэль чувствует привкус железа и меди. Их запах с каждым вздохом ощущается всё сильнее. Безжалостные глаза Люцифера сужаются, выискивая в теле, которое давно перестало быть сосудом, нечто, давно переставшее быть ангелом.
— Не то чтобы я ожидал чего-то другого от тебя. Или него. — Люцифер смеряет нечитаемым взглядом тело Дина. — Сэм знал, что он не перестанет сражаться. Мне следовало ему поверить. — Его голос полон нежности, в каждом слове слышатся одобрение и задумчивое сожаление. От проскользнувшей мысли о том, что эти эмоции могут быть искренними, кожа Кастиэля неспешно покрывается мурашками. — Зачем ты пришёл ко мне? Просить пощады или быстрой смерти?
— Ни того, ни другого. Я пришёл за ним.
Люцифер на мгновение замирает, после чего его губы растягиваются в ненасмешливой ухмылке.
— У людей так много бессмысленных обычаев, просто нелепо. Ни за что бы не подумал, что ты им поддашься. — Он взмахивает рукой в сторону тела Дина, но всё же решает прекратить глумление. — Что ж, прощайся, если так хочешь. Потом, как закончишь, я сожгу тело. — Он одаривает Кастиэля усмешкой. — Это меньшее, что я могу для тебя сделать.
— Спасибо.
Словно наблюдая со стороны, он видит, как его окровавленные пальцы закрывают стеклянные зелёные глаза, которые однажды были последним оставшимся в мире источником света. Этот свет безуспешно попыталась потушить пуля и, успешно, — сломанная шея. Закрыв глаза Дина, он кладёт ладонь на его холодный лоб: мне жаль.
— Я закончил.
Не переставая ухмыляться, Люцифер направляет взгляд вниз, на тело Дина, которое тут же охватывает вырвавшееся из земли пламя. Яркие языки тянутся к тёмному небу, поглощают воздух возле лица и исчезают, после чего Кастиэль, опомнившись, снова начинает дышать. Пару раз моргнув, он ждёт, пока не исчезнут черные мушки перед глазами и не станет видно обугленную землю, а на ней — превратившуюся в пепел фигуру Дина.
— Я пообещал Сэму, что под конец они будут вместе, — говорит Люцифер, пожимая плечами, чтобы поправить безупречно чистый пиджак. — Не волнуйся, Кас, с ним всё будет хорошо. Как я понял, в первый раз он весьма хорошо устроился. Привыкнет.
— Не привыкнет.
Люцифер прекращает рассматривать рукав пиджака, к лицу примерзает жалостливая улыбка, брови нахмуриваются, выдавая зарождающееся замешательство.
— Что… где он?
— Откуда мне знать? — задумчиво произносит Кастиэль. — Убийство жнецов было весьма недальновидным поступком с твоей стороны. Без их сопровождения души могут запросто заблудиться.
Карие глаза взметаются вверх и встречаются с Кастиэлем, почти пылая от ярости.
— Что ты сделал?
— Что я вообще мог сделать? Если ты забыл, то напомню — я пал. — Кастиэль с невольным восхищением наблюдает за вспыхнувшим на щеках Люцифера гневным румянцем. Его руки сжаты в кулаки, и Кастиэль задается вопросом: повезёт ли ему лицезреть, как он топнет ногой.
— Что. Ты. Сделал. — Внезапно рука Люцифера обвивает его горло, невозможно горячие пальцы обжигают кожу, и он рывком поднимает Кастиэля на ноги. — Я слишком долго этого ждал, Кастиэль. Воинство давно не у дел, они сдались. Он — мой.
— Он никогда не будет твоим, — отвечает Кастиэль, с улыбкой глядя в яростные глаза.
Рука Люцифера сжимается, перекрывая доступ к воздуху, и ноги Кастиэля оказываются в нескольких дюймах над землёй. Лёгкие горят, он задыхается, пальцы слишком скользкие, чтобы ухватиться за запястье Люцифера. Он смутно ощущает, как Люцифер ощупывает края его разума, давит, ищет, как пробраться внутрь. Он чувствует, как ярость Люцифера растет по экспоненте, когда тот обнаруживает, что каждая связь сожжена и запечатана, чтобы заключить разум ангела в человеческое обличие. Когда черные точки начинают затмевать взгляд, Кастиэль упрямо цепляется за сознание, тянется к пистолету за поясом и мысленно прикидывает, не придётся ли ему стрелять в Люцифера, чтобы отвлечь. Возможность кажется весьма привлекательной. Как правило, ангелы не чувствуют боли, но Люцифер провёл достаточно времени в этом сосуде, чтобы успела выработаться человеческая реакция на физическое повреждение.
Затем он внезапно оказывается поваленным на траву, и опустевшие лёгкие принимаются жадно втягивать испорченный серой воздух. Прикоснувшись к распухшему горлу, Кастиэль прослеживает следы волдырей, образовавшихся на коже в форме пальцев Люцифера, осторожно сглатывает слюну и, наконец, поднимает на него глаза.
— Я бы спросил, остались ли у тебя ещё вопросы, но…
— Что они с тобой сделали перед уходом?
Кастиэль вздрагивает.
— Я пал.
— Методы дисциплины в Воинстве уже не те, какими я их помню. Обрекли на смертную жизнь в грязи ангела. Милосерднее было бы убить тебя. Просвети меня — так теперь в Воинстве называют любовь и сострадание?
— Ты слишком долго пробыл в клетке, — резко отвечает Кастиэль. — Любовь никогда не была милосердной, Воинство — и подавно.
— Ты мог бы перейти ко мне. — Люцифер приседает перед ним. — Я покинул Воинство, ты пал, но не перестал быть мне братом.
Люцифер протягивает к нему руку. Тёплая ладонь оказывается на удивление мягкой — Сэм вот уже как пять лет перестал быть охотником, от былых мозолей не осталось и следа — и пальцы уверенно ложатся на щёку. Благодать Люцифера, густая как мёд, обдаёт кожу Кастиэля, впитывается в него, проникает глубже несущественных барьеров — плоти и костей. Прикрыв глаза, он на мгновение представляет, что никогда не обменивал родной мир на этот, состоящий из острых углов и оледенелых плоскостей ограниченного пространства, четких границ и болезненно яркого света, страданий, боли и постоянной, бесконечной работы, необходимой просто для того, чтобы существовать. Он так устал. Времени, когда всё было иначе, он уже не помнит.
— Они заперли тебя здесь, — ошеломленно шепчет Люцифер, и Кастиэль отдёргивается от одурманивающего прикосновения, впиваясь пальцами в траву. Отсутствие благодати подобно физической боли, агонии до самих костей, которую невозможно унять или забыть. — В аду и то более милосердные методы.
— Милосердие нужно заслужить, — отрезает он. — Его нельзя купить.
— Милосердие — всего лишь иллюзия. Я предлагаю сделку. Я могу помочь тебе.
Кастиэль фыркает, но тут же жалеет об этом — его снова пробивает на кашель и рот заполняет привкус сгнивших растений.
— Ну да, взамен я должен пасть перед тобой ниц и верно служить. Придумай уже что-нибудь новое.
— Не самое худшее предположение, что я слышал за сегодня, — Люцифер ухмыляется, обнажая слишком белые зубы. — Я не могу вернуть тебе благодать, но…
— Вот так удивил.
Люцифер закатывает глаза и встаёт.
—… но я могу предложить место в аду, со мной. — Он неопределённо взмахивает рукой. — Ну знаешь, как обычно. По мою левую руку, возвышаясь над всем и вся, на веки вечные. Как на Земле, так и в аду.
Наступил конец света, Дин Винчестер погиб, а Кастиэль никогда не рассчитывал стать свидетелем этих событий. Уставившись в пространство между прахом человека, ради которого он пал и был готов пожертвовать собой, и между братом, который этого человека убил, Кастиэль задаётся немым вопросом: неужели это не достаточная плата за все совершённые им прегрешения? Очевидно, ответ «нет», и последней платой станет предложение от Люцифера.
— Или я могу предложить все царства земные, раз ты так любишь возиться в грязи вместе с людьми, — добавляет Люцифер с отвращением. — Выбор за тобой.
— «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю её». — Люцифер ухмыляется ему, и внезапно в голове Кастиэля всё встаёт на свои места. — Ты хочешь, чтобы я преклонялся перед тобой.
— Приятно видеть тебя на коленях, братец. Мне даже нравится, — ухмылка Люцифера становится шире, он снова приседает рядом с Кастиэлем и поднимает пальцами его подбородок. Теплые волны благодати соблазнительно проникают Кастиэлю под кожу, напоминая: ты тоже можешь овладеть этим. Почти невидимое сияние истинной формы Люцифера пробирается за пределы сосуда, обдавая Кастиэля сиянием света Утренней Звезды. Необъятный взмах крыльев затмевает весь мир. — То, что ты заперт в мясном мешке, не изменяет твоей истинной природы. Ты был создан, чтобы преклоняться и служить Богу. Я над тобой поработаю, и ты склонишься передо мной.
Кастиэль не чувствует ни земли под собой, ни вечернего воздуха, ни собственного тела. Есть только Утренняя Звезда — архангел, превосходящий его настолько же, насколько человек превосходит одноклеточных.
— Ты возжелаешь этого, — заверяет Люцифер, обдавая его щёку горячим дыханием. — Ещё как. Я научу тебя. А затем отправлю тебя на Землю, где ты научишь всех людей жаждать этого.
— Ты хочешь стать богом.
Люцифер удивлённо пожимает плечами.
— Почему бы нет?
Пророчество оказывалось бесполезным больше раз, чем Кастиэль может сосчитать, но в этот момент оно побило все прошлые рекорды. В нём говорилось о пророках, праведниках и Апокалипсисе, который определит судьбу всего Творения, но почему-то умалчивалось о вещах похуже конца света. Например, о создании нового мира, где оформлением займётся Люцифер.
— Тебе не нужна моя помощь в становлении Богом.
— Может, это просто моя прихоть, — Люцифер одаривает его улыбкой. — А чего хочешь ты, Кастиэль?
Кастиэль думает: «хочу, чтобы Дин был жив и Сэм был свободен. Хочу, чтобы мир не был на грани гибели и Апокалипсис никогда не начинался. Хотел бы умереть сегодня, или в ту ночь, когда пал, или когда взбунтовался. Хотел бы повернуть время вспять, до того момента, когда я пал, до момента, когда Воинство обвинили меня в неверности, и сказать себе из прошлого, что что бы я ни выбрал, мы в любом случае проиграем».
— Хотел бы, — отвечает Кастиэль, глядя Люциферу в глаза. — послать Воинство куда подальше ровно перед тем, как я пал.
Улыбка исчезает с лица Люцифера.
— Об этой упущенной возможности, — задумчиво добавляет Кастиэль, — я иногда жалею.
Люцифер встаёт над ним и пригвождает взглядом.
— Было бы пустой тратой времени навечно повесить тебя на дыбу, но развлекательная ценность сего зрелища вполне компенсирует непрактичность.
— Ангелов не вешают на дыбу. Ты либо склоняешь их на свою сторону, либо убиваешь.
— Ты не ангел, а я правлю адом. Могу делать что захочу, — усмехается Люцифер.
— Ты зовёшься правителем ада, — поправляет его Кастиэль и наблюдает, как с лица окончательно испаряется ухмылка. — Им правят наши братья, и я сомневаюсь, что они отдадут бразды правления тебе.
Удар наотмашь вызывает не только физическую боль. Благодать пронзает его зазубренными лезвиями, будто заживо сдирая с него кожу сотню — тысячу раз — по мере того, как время то замедляется, то ускоряется, секунды растягиваются в часы, дни, года, вечность. Но эта боль несущественна. Дин страдал сильнее на дыбе и еще больше — когда покинул её. Кастиэль прожил в человеческом теле в одиночестве два года. Это всё несущественно, на уровне плоти, крови и костей, обыкновенная биологическая иллюзия. Напоминание о том, как долго Люцифер отсутствовал в Воинстве, как много он пропустил, не подозревая о новых методах дисциплины, которые однажды применили на Небесах для обуздания взбунтовавшегося ангела и его принуждения к предательству своих подопечных. Всё то, что может сделать с ним Люцифер, никогда не сравнится с тем ужасом, что ему уже довелось испытать.
Как только всё прекращается, отголоски боли продолжают отдаваться в каждом нерве. Кастиэль сплевывает кровь на пыльную землю, куда по самые костяшки оказываются погружены его пальцы. Каждый вдох отзывается жгучей болью в саднящем горле. Должно быть, это последствия продолжительного крика.
— Ты за… — Кастиэль морщится от скрипучести собственного голоса. — Ты закончил? У меня есть дела поважнее, чем потакание твоей истерике.
— Даже ради брата Дина?
— Что? — он удивлённо смотрит на Люцифера.
— Я могу освободить его. От тебя требуется только сказать «да».
— Предложи ты хоть остановить Апокалипсис и вернуться в клетку в аду, — едва дыша поговаривает Кастиэль. — Одного знания, что ты чего-то от меня хочешь, будет достаточно для отказа.
Люцифер стоит настолько неподвижно, что его можно принять за статую.
— Таков твой окончательный ответ?
— Мне казалось, я ясно выразился, но для соблюдения формальностей повторю: проваливай. Убирайся. Катись отсюда. — Кастиэль ухмыляется, из-за чего корка на губах трескается и во рту появляется привкус крови. — Пошёл нахуй.
Осторожно поднявшись на затекшие ноги, он старается поймать равновесие, и, к счастью, покалывание ослабевает ровно настолько, чтобы можно было идти. Развернувшись, он подбирает оружие и направляется обратно к джипу через густую зелень, чувствуя с каждым шагом, как глаза прожигают его спину.
— Крайне глупый выбор, — произносит Люцифер ему вслед. — Даже для тебя.
— Я отдал всё, чтобы иметь право его сделать. — Во всех смыслах.
— Ты считаешь, что я позволю тебе уйти? — с интересом спрашивает Люцифер, когда Кастиэль уже доходит до выхода из переулка. Он сглатывает, разворачивается и устремляет взгляд на Люцифера через тёмную кучку праха Дина.
— Да.
— И ты прав.
— Не представляешь, как я счастлив.
Люцифер равнодушно рассматривает его.
— Не хочешь узнать, почему я решил пощадить тебя?
— Мне плевать. — Кастиэль задаётся вопросом, знакомо ли Люциферу чувство усталости. Такой сильной усталости, когда неравнодушное отношение к чему-либо стоит огромных усилий над собой. Все оставшиеся чувства и без того напряжены до предела. На неравнодушие не осталось никаких сил. — Ещё что скажешь?
— Ты весьма преуспел в саморазрушении, — мягко произносит Люцифер. — Интересно, как скоро ты начнёшь ненавидеть себя больше, чем меня.
Кастиэль делает дрожащий вдох.
— Увидим.
Ощущение присутствия демонов испаряется одновременно с исчезновением Люцифера, и Кастиэль остаётся практически один в медленно разлагающемся городе.
Прислонившись к мокрой кирпичной стене в переулке, он закрывает глаза, концентрируется, но не чувствует поблизости никаких демонов или кроатов. Кастиэль возвращается к месту, где оставил джип, по пути осознавая, что ощущение абсолютной пустоты начинает расти, и что-то ещё вместе с ним, напоминающее зуд под кожей. Не исключено, что причиной тому разыгравшееся воображение, но раньше таких ощущений никогда не возникало, поэтому он сомневается, что они появились сегодня только для того, чтобы поиздеваться над ним.
Ускоряя шаг, он выбегает на пустующую парковку, представляющую собой мешанину из местами раскрошенного асфальта и искорёженных остатков автомобилей, и пробирается между ними к своему джипу, прижавшемуся к руинам торгового центра. В послеполуденной серости слишком тихо — даже легкий ветер не шевелит гниющие остатки деревьев, но беспокоит не только это. На полпути через стоянку он вдруг осознает, что бежит трусцой, и с каждым вздохом нарастает нетерпение.
Возле дверцы джипа Кастиэль на мгновение замирает, и по телу проносится настолько мощный прилив адреналина, что начинают трястись руки.
Не останавливайся, слышит он настолько чётко, будто ему говорят в самое ухо, —
не оглядывайся.
Только Орфей был глуп настолько, что не прислушался к чёткому предупреждению. Такая самонадеянность крайне редко остаётся безнаказанной.
Я не хочу тебе навредить.
Кастиэль застывает на месте и обводит взглядом пустую парковку.
— Что?
В ответ не слышно даже шелеста ветра.
Открыв дверь и забравшись на водительское сидение, он машинально поворачивает ключ.
— Ничего не говори, — бросает он дрожащим голосом и начинает задним ходом выезжать на ближайшую свободную дорогу. — Не сейчас.
В отвечающей ему тишине, как он и ожидал, слышится обвинение и настороженность. Кастиэль сосредотачивает всё своё внимание на дороге впереди. Проплывающая за окнами городская черта, словно огни маяка, велит убираться отсюда как можно быстрее, и он определённо слишком трезв для этого.
Воображение разыгралось, думает он; длительное применение наркотиков, разумеется, тоже причастно; безумие — весьма вероятно; травма — кто ж его осудит. Но он не Орфей, который, поднимаясь из преисподней, не внял одному единственному чёткому предупреждению — поэтому он не оглядывается.
***
Словно для того, чтобы подчеркнуть аргумент о безумии, ощущение исчезает, как только Кастиэль проезжает погнутый знак «Граница города». Он сворачивает на обочину, ставит джип на стоянку, утыкается лбом в руль и делает глубокий вдох, как человек, который начал идти ко дну, но сумел выплыть.
Он не уверен, сколько времени проходит, прежде чем с половицы пассажирского сидения слышится нетерпеливое шевеление, которое напоминает, что на самом деле Кастиэль не один, как бы ему ни хотелось обратного. Подняв голову, он поворачивается и смотрит вниз на Дина Винчестера, и тот смотрит на него в ответ с пола джипа, все ещё сжимая в руке мобильный телефон. Кастиэль задается вопросом, каким образом можно убедить Дина в том, что, даже если в пределах пятисот миль от их текущего местоположения есть работающие вышки сотовой связи, они вряд ли достигают альтернативных миров. Либо достигают, но в крайне редких случаях.
— Можно я уже сяду? — осторожно спрашивает Дин. — Какого чёрта…
— Я слишком, слишком трезв для этого, — говорит Кастиэль и откидывает голову на подголовник. — Всё-таки стоило принять побольше. Да, можешь сесть.
Забираясь на сиденье, он запоздало прячет телефон в карман куртки, и Кастиэль ловит себя на искушении протянуть руку через салон и ткнуть в Дина пальцем, просто чтобы убедиться, что это не затянувшаяся галлюцинация. Это прекрасная мысль, но в таком случае ему придётся смириться, что вся его оставшаяся жизнь уже не будет такой простой, как прежде.
— Кас? — слышится менее подозрительный, по-прежнему осторожный, но теперь пронизанный тревогой голос Дина. У Кастиэля сжимается горло, и в нём застревает смесь ужаса, горя, веселья и полного неверия. Облокотившись на руль, он разражается смехом. Из него извергаются громкие смешки, раздирающие горло и отдающиеся болью в животе. Это на самом деле произошло, всё взаправду, а он понятия не имеет, что делать дальше. Он не рассчитывал остаться в живых.
К мешанине эмоций присоединяется исходящая от Дина тревога, и это лишь добавляет веселья — беспомощность, одышка, боль, еще раз боль — и оно всё никак не прекращается. Цепляясь за руль и тяжело дыша, Кастиэль пытается успокоиться, но сосредоточиться не выходит. Сейчас он способен только отдышаться, чтобы не потерять сознание.
— Кас. — Тёплая ладонь аккуратно ложится ему на плечо и крепко сжимает. Кастиэль замирает, и весь смех растворяется в груди. Повернувшись к Дину, почти устроившемуся на сидении, он встречается с его зелёными глазами, потемневшими от, вероятно, беспокойства, что кажется странным, кажется… — Мне сесть за руль?
Стоит Кастиэлю представить заезжающего в лагерь Дина, как в сознании воцаряется стерильная ясность, которая в последний раз наблюдалась там в начале его не совсем человеческой жизни.
— Нет. — Выпрямляясь, он чувствует, как рука соскальзывает — почти неохотно, как ему, наверняка ошибочно, кажется — и смотрит на Дина, который снова усаживается на пассажирское сиденье. — Не думаю, что кому-либо в лагере стоит тебя видеть. — И причин на то много, но ни одну из них Дину знать не нужно для его же блага.
Дин нахмуривается и открывает рот, чтобы возразить, но быстро вспоминает, что сегодня — день, когда невозможное возможно, поэтому закрывает рот и неохотно кивает.
— Ладно. Значит, едем в лагерь?
— Да. — Если бы Кастиэль мог придумать другой план действий, то последовал бы ему, но, к сожалению, выбора нет. Прежде чем Дин начнёт заваливать его бесконечными вопросами, на которые не найдётся ответов, Кастиэль говорит: — Ты вернулся в своё время после смерти Дина. Как давно это было для тебя?
Дин удивлённо смотрит на него.
— Около трёх лет назад. Откуда ты… ладно, неважно. Это какая-то ангельская способность?
— Процесс старения у каждого человека индивидуальный, но я знаю, как стареет Дин, — быстро отзывается Кастиэль, чтобы не развивать эту тему. Более того — ему не понравилось то, как Дин ответил. — То есть ты точно не знаешь?
Глаза Дина расширяются от нарастающей тревоги, и это не нравится Кастиэлю ещё больше.
— Я был на охоте, кажется…
— Ты не помнишь? — Откинувшись на спинку сиденья, Кастиэль сглатывает, пытаясь придумать, каким образом вытащить из Дина информацию, и при этом не напугать его ещё сильнее. Захария садист, но, в целом, в его действиях логика, пусть и извращённая, присутствует. — Зачем Воинство закинуло тебя сюда на этот раз? — Буквально заставили смотреть конец света: это не садизм, а самое настоящее безумие.
— Не думаю… Не думаю, что это они.
Кастиэль замирает.
— Не они?
— Захария умер. — Какая неожиданная и приятная новость. — Воинство… — Дин бросает на него беглый взгляд, после чего принимается сосредоточенно рассматривать приборную панель. — У них сейчас есть дела поважнее. Трудно объяснить. К слову, мы остановили Апокалипсис.
— Мои поздравления. А мы — нет.
Кастиэль и представить не мог, что реальность может с такой сокрушительной точностью имитировать последствия одного конкретного бэд трипа.
— Кас, в чём дело? Почему я снова здесь?
— Для начала предлагаю рассказать всё, что ты помнишь о том, как попал сюда. — Дин выглядит так, будто хочет возразить. — И все события до этого.
Дин фыркает.
— Что, за все три года?
— Да, — отвечает Кастиэль, пропуская раздражение Дина мимо ушей и заводя джип. — Начнём с этого.
***
Дин неохотно соглашается спрятаться на заднем сиденье, когда они оказываются в пяти милях от лагеря и в пределах периметра патрулируемой местности. Как только они добираются до Читакуа, Кастиэль слышит свой собственный голос, хладнокровно излагающий часовым несколько отредактированную версию катастрофических событий этого дня, прекрасно осознавая, что Дин слушает каждое его слово.
В гараже их никто не встречает, что неудивительно. Поскольку уже давно стемнело, им остаётся просто пройти пешком расстояние до хижины под покровом темноты, скрывающей личность человека, идущего рядом с ним. Если кто-нибудь случайно увидит их, то никому и в голову не придёт, что такое событие, как катастрофическая миссия с большим количеством потерь, отобьёт у него желание забыться в удовольствии.
Кастиэль успевает только смыть большую часть крови и сбросить испорченные рубашку с курткой на пол ванной. Вернувшись в маленькую гостиную, он обнаруживает Дина Винчестера —
как и почему это вообще происходит — сидящим на диване, сгорбившегося и уставившегося в никуда. От одного лишь взгляда на него бросает в дрожь, несмотря на то, что Кастиэль мысленно заблокировал резонанс, возникающий при виде человека, перемещённого во времени и пространстве. Он мысленно благодарит самого себе за то, что потрудился выучить этот трюк в тот раз, когда этот Дин впервые оказался здесь, хоть и не ожидал, что возникнет необходимость снова прибегнуть к этой уловке.
Непонятно, сколько по времени он стоит, застыв на пороге ванной, прежде чем Дин резко вскидывает голову и вскакивает на ноги, сверкая горящими от ярости глазами.
— Что это, чёрт возьми, было?
Смысл вопроса ускользает от Кастиэля, даже когда Дин приближается к нему, продолжая говорить на опасно высокой громкости. Диссонанс в каждой детали: джинсы, футболка, куртка, новые ботинки, отсутствие оружия, более молодое лицо, но всё это меркнет перед тактильной памятью о холоде тела Дина за секунды до того, как Люцифер превратил его в прах.
— …не сказал им, что он умер! Почему ты… — Кастиэль понятия не имеет, что Дин ему говорит. Он лишь осознаёт, что монолог внезапно обрывается, и Дин, с выражением лица, значение которого Кастиэль не припомнит, смотрит на него с расстояния не больше фута. — Кас?
Кастиэль подходит к дивану и наклоняется через подлокотник, чтобы взять почти полную бутылку, которую не рассчитывал когда-либо допить. Потому что не ожидал пережить конец света. Потому что никому не удавалось пережить Дина Винчестера, и Кастиэль понятия не имеет, что испытывает от осознания, что он — первый.
— Кас? — Дин всё ещё стоит посреди комнаты, и, возможно, именно так выглядит сочувствие на лице Дина Винчестера. Возможно, это самое странное зрелище за сегодня, но в свете последних событий трудно сказать наверняка. — Кас, что там произошло?
— Мне нужно… — он замолкает, чтобы сосредоточиться на удивительно сложной задаче — разжимании онемевших пальцев, вцепившихся в горлышко бутылки. — Мне нужно было увидеть его тело.
— Чёрт, — Дин прикрывает глаза, и весь гнев улетучивается. — Я забыл, что здесь прошёл всего час. Ты…
К счастью, он замолкает прежде, чем успевает закончить вопрос словом «в порядке». Факт того, что Дин Винчестер сумел подумать, прежде чем сделать, дарит чувство новизны и завораживает.
— Операция затянулась. Люцифер отвлёк меня, как только я нашёл Дина.
— Люцифер? — Дин делает шаг вперёд. — Он был там?
Кастиэль медленно кивает, запрокидывает голову назад и невидящим взглядом упирается в потолок.
— Это было ожидаемо. Он ни за что бы не упустил шанс позлорадствовать.
Возможно, это была холодная месть Сэму за то, что тот так долго сопротивлялся. Люцифер был бы в восторге. Открутив крышку, Кастиэль делает глоток вслепую, но ожидаемый привкус алкоголя полностью отсутствует. Единственные ощущения — это дым и смерть. Он вытирает рот и вздрагивает от неожиданности — перед ним на расстоянии одного шага стоит Дин с обеспокоенным видом. С чужим страхом он умеет справляться. С беспокойством — не может и не хочет. Он с улыбкой протягивает Дину почти пустую бутылку.
— Будешь? Где-то здесь должна быть ещё одна….
— Кас. — Игнорируя его, Кастиэль делает было очередной глоток, но Дин внезапно вырывает бутылку из рук. — Кас, — с хмурым видом повторяет Дин. Зелёные глаза опускаются ниже и сужаются. — Что с твоей шеей?
Коснувшись покрытой волдырями шеи, Кастиэль вздрагивает.
— Забыл про это.
— Люцифер постарался. — Прежде чем Кастиэль успевает язвительно прокомментировать очевидный вывод, Дин приподнимает пальцами его подбородок. — Господи. Где аптечка?
— Мне не больно. — Ещё как больно, но болит абсолютно всё, поэтому ожог не сильно выделяется на общем фоне. — У него всегда были проблемы с самоконтролем. Всё равно что разговаривать с избалованным ребёнком.
Дин наклоняет голову набок и впивается в него глазами.
— Кас, ты здесь?
— Разве не видно?
— Я не про это.
— Он сжёг тело Дина. — В доме определённо недостаточно спиртного для этого разговора. Дин силится что-то сказать, но вместо ответа замирает с открытым ртом. — Ты знаешь, что терпение — это добродетель?
Дин сглатывает и уверенно кивает.
— Слыхал.
— Возможно, это единственная добродетель, которой я ещё обладаю. — Он всматривается в лицо Дина. — Может, вернёшь мне бутылку?
— Кас. — Дин неожиданно оказывается рядом, хватает за запястье, почти сбивая с ног, разворачивает и обнаруживает всё ещё кровоточащую рану, которую Кастиэль не особо помнит, как получил. — Кас, я был там, пока вы сражались. Помимо руки ещё что-то задето?
— Нет.
— Господи Иисусе, — Дин встаёт и отпускает его руку. — Где. Гребаная. Аптечка?
Кастиэль пытается сосредоточиться.
— На кухне под раковиной.
Он возвращается с сурово поджатыми губами, что пересекает возможные комментарии со стороны Кастиэля. Дин с удовлетворённым видом садится на диван и быстро проводит ревизию аптечки, после чего достаёт марлю, пластырь, спирт, маленький тюбик антибиотика и небольшие ножницы.
— Дай руку, — велит Дин почти тем же ровным и не терпящим возражений тоном, какому Кастиэль привык из принципа не подчиняться. Не дождавшись реакции, Дин берёт Кастиэля за запястье и кладет его руку ладонью вверх себе на колено. Наклонив голову, Дин с неожиданной скурпулёзностью смывает оставшуюся кровь и обрабатывает порезы тонким слоем ненужного антибиотика, а затем, аккуратно перевязав их, закрепляет пластырь с привычной легкостью.
— Голову вверх, — тихо говорит Дин, и мозолистые пальцы тут же обхватывают подбородок Кастиэля, откидывая его голову на спинку дивана. Проще не сопротивляться, думает тот. На чувствительной коже ощущается слабое давление, и боковым зрением он замечает, как Дин, поняв природу этого следа, расплывается в улыбке. — Ожог первой степени от благодати. Будучи спасённым из ада ангелом, я кое-что узнал.
— То был след моей благодати, отметившей твою душу. — Дин в ответ закатывает глаза, и Кастиэль чувствует, как губы невольно растягиваются в лёгкой улыбке. — На самом деле, это не физическое повреждение, к восходу должно пройти.
— Так что он хотел сделать с твоим истинным обличием?
Дин весьма умён.
— Он ничего не мог сделать, разве что убить меня. Воинство, к его недовольству, уже уничтожило значительную часть моей сущности.
— Пошли они куда подальше. — Сев обратно, Дин склоняет голову набок. — Ты ведь понимаешь, что у тебя шок?
— Неужели?
— Ага. — Дин облизывает губы. — Кас, ты бы прилёг.
— Отдай бутылку.
— Алкоголь не поможет.
— Ничто не поможет! — огрызается он, не успев себя одёрнуть. — Но без него никак.
Дин про себя считает до десяти, встаёт, хватает бутылку и всовывает её ему в руку.
По крайней мере, ему не впервой ощущать молчаливое осуждение Дина Винчестера, в то время как всё остальное кажется чуждым. Допить остатки — дело пары секунд. Где-то поблизости должна быть ещё одна.
— Что ты сделал с рукой? — сев рядом, спрашивает Дин. Даже сейчас не перестаёт быть охотником — выпытывает информацию у самого бесполезного свидетеля в не самое подходящее время. — Кас?
— Не помню. — Дин наклоняется, забирает у него пустую бутылку и ставит её на пол. Когда он разгибается, в руках у него оказывается уже полная. — Откуда…
— Ты же устроил мне экскурсию в прошлый раз, забыл? Вход в ванную через спальню, никакой еды, зато повсюду наркотики и Джим Бим под столом, будто вывеска «бери всё что хочешь». Я обратил внимание. — Дин соблазнительно покачивает бутылкой. — К слову, откуда ты всё это берёшь?
— Оплата за оказанные услуги, — рассеянно отвечает он, протягивая руку за бутылкой, которую Дин тут же поднимает так, чтобы Кас не смог дотянуться.
— Всему своё время. Что случилось с Люцифером?
— А что с ним обычно случается? Он засыпал меня нелепыми угрозами и ещё более нелепыми предложениями. Я отказал ему и ушёл.
— И он просто так отпустил тебя.
— Я счёл его объяснения не стоящими моего времени. Может, вернёшь уже бутылку? — Дин поджимает губы, но прежде, чем он успевает ответить, Кастиэль сам выхватывает её, откручивает крышку и делает большой глоток, ожидая, что что-нибудь — что угодно — произойдёт. Однако, хоть разум остается удручающе помутненным, заметной разницы в ощущениях пока не наблюдается. Он сползает на пол, достает коробку из-под дивана, но не находит зажигалку. — У тебя есть зажигалка?
Дин смотрит на него во все глаза.
— Что?
— Зажигалка? — Открыв коробку, Кастиэль достает один из пакетиков задумчиво взвешивает его в руке. — Не волнуйся, я поделюсь.
— Серьёзно? — неверяще спрашивает Дин. — Прямо сейчас?
— Кажется, ты не в курсе — Люцифер победил, — сухо говорит Кастиэль. — Нам всем крышка. Когда, если не сейчас?
Дин замолкает на несколько секунд.
— Люцифер победил, — тихо повторяет он. — Об этом я тоже забыл.
— Я стремлюсь достичь того же. — Трясущимися руками он роется в сумке и чуть не роняет ее. — Поскольку это первый в истории конец света, нет никакой информации о том, как должны развиваться события. Всё… — «должно было быть не так», — думает он. На мгновение перед глазами встаёт лишь тело Дина, остывающее в сером свете рядом с кустами роз. — Не знаю, сколько нам вообще осталось.
— Значит нам нужно делать ноги отсюда как можно быстрее, — вырывается у Дина прежде, чем он успевает осознать, насколько нелепо это звучит.
— Дин, куда, по-твоему, мы вообще можем податься? — тем не менее спрашивает Кастиэль.
Внезапно Дин опускается рядом с ним, достает из кармана зажигалку и бросает её себе на колени, после чего берёт кусок бумаги из коробки. Разложив один полупрозрачно-белый квадрат на крышке, он протягивает руку.
— Дай сюда. Сколько у нас времени?
— Не знаю. — Кастиэль ослабляет хватку, и пакет падает в руки Дина. Тот мастерски сворачивает косяк и облизывает край, чтобы скрепить его. — Возможно, до утра. Обереги долго не продержатся против всей его армии. — Или же в лагере закончится еда, и им останется только дожидаться смерти — рано или поздно всё сведётся к этому сценарию.
Взяв зажигалку, Дин рассеянно вертит ее в руке, не сводя глаз с дверного проёма. Бусины слегка покачиваются от резкого порыва ветра.
— Поэтому ты им ничего не говоришь.
— Каждая минута может стать последней, — шепчет Кастиэль, хватая готовый косяк, и едва не роняет его. Он смутно осознает, что его руки дрожат. — Пусть они хотя бы проведут её не в панике.
— Давай помогу. — Выхватив косяк у него из пальцев, Дин зажимает его между своих губ и прикуривает, после чего возвращает обратно. — Подожди немного. Я принесу еще пару бутылок.
