Леон Фантом

      …Ему казалось, что её тело пахнет мёдом и молоком, чем-то невероятно сладким, мягким, тёплым — одновременно успокаивающим и распаляющим. Ещё ему явно мерещился запах южного, жаркого солнца — куда более южного и жаркого, чем в Каринтии, запах пустыни. Её тело манило, влекло к себе до такой степени, что он не мог остановиться, даже когда и сил уже почти не оставалось. Ночь медленно и плавно двигалась к утру, а Фантом, в перерывах между сном с короткими, но на удивление лёгкими и не тягостными сновидениями, всё продолжал и продолжал будить Аврору, ласкать её до полного изнеможения, брать её, наслаждаться ею. Вспомнилось, что кто-то из древних греков говорил, что идеальная женская грудь должна быть такого размера, чтобы помещаться в руку любимого — не больше и не меньше. Грудь Авроры как раз была такой, она помещалась в его руку — и ему не хотелось отнимать руки. Ему была неприятна даже сама мысль о том, что этой бледно-зелёной кожи, высокой упругой груди с тёмными большими сосками, мускулистого втянутого животика, стройных ножек может касаться чья-то другая рука, кроме его. Он мысленно называл её своей, чувствовал её своей — и никому бы её не отдал. И это было так странно, так невероятно, вызывало такую эйфорию, которая совсем не походила на манию, была более светлой, лёгкой, жизнерадостной, без всех этих тяжёлых и тёмных страстей со смещением некоторых табу и моральных ориентиров, которые он испытывал в мании. Нет… это было что-то другое, новое, непривычное, что-то… сильно более хорошее и благородное. Но вряд ли же влюблённость? Леон знал, что его оригинал был, в общем-то, в некотором роде эмоциональным калекой — он любил разводить других на эмоции, заряжался чужими эмоциями, но сам был не сильно-то привязчив и уж совершенно точно не влюбчив… а особенно тот, 24-летний, которого застал Гаспар — он был молод и ещё не был влюблён в Луи. Сам же Дьявол, будучи больным, умирающим клоном, сделанным только ради Апокалипсиса, и вовсе решил и уже давно, что ни сам не будет влюбляться и привязываться — ни кому-то другому не позволит, а тем более женщине. Но теперь ему хотелось запечатлеть Аврору, запомнить её памятью тела, запомнить её запах, её голос, её лицо и тело так, чтобы не забывать до самой смерти. Ему начало вдруг хотеться, чтобы она любила только его, чтобы она спала только с ним, чтобы она не встречалась с другим мужчиной, по крайней мере, пока Леон жив. И это тоже было странно — ведь он не приложил никаких особых стараний для того, чтобы её завоевать, не бегал за ней, он общался с ней как с другом и воспринимал её прежде всего как друга, он ценил больше всего ту теплоту, доверие и полную открытость, которая была в их разговорах с самого начала их знакомства. Но ведь и Аврора не приложила никаких усилий, чтобы его добиться, не бегала за ним. Для неё это должно было быть в порядке вещей, ведь она альвийка. А значит, секс с мужчиной для неё должен быть чем-то лёгким и без всяких обязательств? При этой мысли Леон вдруг ощутил что-то вроде ревности. Его мускулистые руки с новой силой прижали к себе стройное, спортивное тело спящей девушки.       — Леон… — Аврора приоткрыла один глаз. — Я сплю, вообще-то… Почему ты не спишь?.. Это же уже невозможно, сколько раз ты можешь, это уже не полезно, Леон…       — Я просто хотел спросить… Ты со всеми мужчинами с такой же лёгкостью спишь, как со мной?..       — Да нет же, с чего ты взял такие глупости… — Рыжая зевнула и сонно шелохнулась. Капли высохшей спермы на внутренней поверхности бёдер причиняли ей некоторый дискомфорт — пять раз за ночь в душ не побежишь, она хотела принять душ после всего сразу, но Леон не мог остановиться, и усталость сморила её раньше. — Раньше я была с Рексом, но это было очень давно… Он остался в другом мире… Договорились, что он меня найдёт, но… Потом ещё раз или два переспали с Альфаром, чисто по-дружески, и тоже давно… но на этом и всё… Когда он меня в пьяном виде назвал «Люци», я сразу остыла.       — Хотя это, наверное, неправильно, и я не имею права на это, но я не хочу, чтобы ты с кем бы то ни было спала, пока я жив… — шепнул брюнет.       — Хорошо, Леон, я не буду…       Альвийка открыла свои ясные зелёно-голубые глаза и теперь посмотрела на любовника открыто, ясно и удовлетворённо:       — Я и не собиралась… Не хочу никого другого…       — А Рекс, если он приедет? Кто это вообще такой?.. Твой бывший, да?       — Это мой брат… Ну и, да… Мы с ним хотели если не пожениться, то жить вместе и завести детей… Но…       — Не хочу!.. Не надо инцеста!.. — рявкнул Леон, болезненно сжав плечо девушки. — Знаю, что для альвов это норма, но конкретно ты — спать с братом не будешь!.. Даже после моей смерти не будешь.       — Хорошо, Леон… — на удивление быстро согласилась та. — Я обещаю…       — Обещаешь?..       Альвийка опять шелохнулась в постели, взяла руками руку Леона, на которую было надето её кольцо, и просто, но двусмысленно, сжала его.       Леон покосился на её и свою руку и тихо произнёс:       — Но и влюбляться в меня тоже не смей, — предупредил Фантом. — Мне скоро умирать…       — Хорошо, Леон, зная, как ты относишься, я тебе не буду говорить, что люблю, даже если люблю…       Рыжая зевнула, вздохнула и повернулась к любовнику спиной. Тот же, тяжело дыша наклонился над плечом девушки, стараясь заглянуть ей в лицо:       — Любишь?.. Аврора, ты меня любишь?..       — Леон, я сплю… — шепнула альвийка, демонстративно закрывая глаза, но, помолчав, добавила. — Но и ты в меня не влюбляйся тоже, если будешь жалеть об этом.       Дьявол негромко засмеялся и наконец, полностью опустошённый и выжитый как лимон, прикрыл глаза, хотя на улице уже светало, и ночь близилась к концу.       Утром следующего дня Аврора принесла Леону кофе и лёгкий завтрак на подносе прямо в постель, а сама села, скрестив ноги по-турецки, на край кровати, и начала вслух читать письма, которые приходили к Леону, пока его не было. Одним из самых длинных на удивление оказалось письмо от Эдель, невесты Террона, которая приглашала Леона, с разрешения Террона, как она писала, чтобы полюбоваться на их недавно родившегося сына, которого решили назвать Алехо.       — Ну, и как думаешь?.. Ехать? — прищурился Леон. — Террон меня не очень жалует, похоже, сердится из-за Хуанниты, а также на то, что я ввязался в историю с монахами-педофилами.       — Тем не менее, он тебе помог… Дал своё пальто, навестил, благословил, можно сказать, и без всякого скандала отпустил к тебе своего аманте.       — Да, что на него не очень похоже… Чую подвох… потому что Террон похож на собственника, похлеще меня самого… — задумчиво потёр щёку Фантом. — Но на малыша посмотреть было бы интересно. Эта его невеста очень красивая, ребёнок тоже должен получиться красивый. Да ещё и титан… Пожалуй, поеду, заодно навещу Марко, а также узнаю, не изнасиловали ли женщины Гаспара после того бала. Мы ведь перед тем балом такие духи с афродизиаком изготовили…       — Съезди, — весело посоветовала альвийка. — А после, как вернёшься, прогуляю-ка я тебя по портовому району Рико — вряд ли твои аристократические друзья захотят тебе показывать те места. Но если изучать город — так весь, тем более, что там есть немало славных мест…       Примерно в полдень Леон оделся и вышел из дома, чтобы отправиться на виллу Хайтфанто. Однако, едва он вышел за границы Альвийского квартала, ему повстречался отряд местных пеших и конных католических инквизиторов в одинаковых белых плащах с изображёнными у них на груди и спине чёрными крестами.       — Это он, — кивнул один из инквизиторов другим. — Дьявол, вселившийся в человеческое тело, которого описал монах перед смертью.       — …Что?.. — Леон с некоторым удивлением поднял лицо на весьма внушительно выглядящих каринтийцев.       При виде них, в его голове мелькнула мысль… что Каринтия вовсе не так проста и наивна, какой казалось ему до того, что Каринтия вовсе не похожа на курорт, на котором можно делать и говорить всё, что вздумается, не опасаясь последствий. Как бы ни был Фантом силён и умён, отряд заметно превосходил его и числом, и оружием, а на их мрачных лицах можно было прочесть лишь одно намерение — схватить его, не слушая ни убеждений, ни оправданий и независимо от того, будет брюнет сопротивляться или нет.       Пытки инквизиции… Об этом Леон раньше разве что читал в книгах или смотрел в научно-популярных передачах. Теперь ему пришлось испытать это на собственной шкуре — от дыбы до кнутов и… прижигание раскалённым железом — на его запястьях выжгли кресты. Эти следователи-монахи в чёрных рясах пытались получить от него признание, что он — Дьявол. Да, разумеется, он Дьявол, но они имели в виду не прозвище, а имели в виду Дьявола самого что ни на есть настоящего. А всё потому, что последний монах-педофил, тот самый, которому Фантом прижёг яйца раскалённой кочергой, перед смертью заявил, что во всём виноват Дьявол и успел даже подробно описать внешний вид и опознавательные приметы Леона, вплоть до гетерохромии глаз. Также инквизиторы интересовались тем, куда девались занимавшие ту келью в богадельне Сильвия и Хосе Гонсалвесы, а также пытались по описаниям внешности установить личности Хуанны и Агатона.       Разумеется, как всякий обычный смертный, Леон испытывал и страх, и боль… Вначале он пытался сдерживать крик боли, но у него это не получилось. И, несмотря ни на что, Леон не мог оговорить всех тех, кто оказался втянут вместе с ним во всю эту авантюру, а утверждения о том, что он и есть, мол де, самый настоящий Дьявол, веселили его так сильно, что он не мог удержаться от смеха и колких замечаний по этому поводу — а подобное в свою очередь ещё сильнее раздражало инквизиторов. Да, наверное, стоило вести себя как-нибудь иначе, чтобы скорее освободиться, без излишнего ехидства и сарказма, но у Леона не получалось.       После двух часов пыток, так и не добившись нужного эффекта, Леона швырнули на солому в подобие средневековой тюремной камеры, где, кроме него, содержался ещё один человек — мужчина чуть старше него, со спекшимися от грязи и крови русыми или каштановыми волосами (они казались темнее от грязи) в потасканной, грязной и изодранной рубахе. Однако, по рюшечкам на вороте и рукавах этой рубахи можно было догадаться, что заключённый принадлежит к дворянскому сословию. Леону, впрочем, первое время было абсолютно всё равно — он лежал на соломе, тяжело дышал и с трудом приходил в себя.       Видя состояние нового арестанта, сокамерник Леона двинулся в угол темницы, где стояла прикованная к полу кровать (дворянам похоже разрешалось всё же спать на кроватях, а не на соломе), вынул из-под подушки сложенную и на удивление довольно чистую простыню, разодрал её на лоскуты и пошёл перевязывать запястья Леона.       — Что за… — Брюнет вяло шевельнулся и приоткрыл глаза. Прикосновение ткани к свежим ожогам вызвало новую боль. — Убери… Ожоги не переносят тканей, без повязок будет легче и быстрее заживёт…       — Откуда знаешь?.. Ты врач? — опешил незнакомец, убирая лоскуты и всматриваясь в лицо брюнета.       — Я просто Фантом… — неохотно ответил тот и покосился на своё запястье, глядя на место поражения. Болело просто адски. Нет, не так. АДСКИ.       — А страдаешь как простой смертный из плоти и крови… — с сомнением покачал головой его собеседник. — Ты здесь, видимо, надолго… Как и я… Просто так они не выпустят… пока признания не получат… Только потом уже приговорят…       Фантом скривился — не собирался он тут слишком надолго засиживаться, впереди столько важного, нужного и просто интересного и приятного, и он вот уж точно не собирается тратить свою и без того короткую жизнь на то, чтобы тюремные сроки ни за что мотать.       — Будем знакомы, — продолжал между тем его сокамерник. — Моя фамилия д’Аргента. Может быть, слышали. Виконт Мигель д’Аргента. Меня обвиняют в… в том, что я якобы нарушил Договор о неприкосновенности и был в связи с тритоном Марио… хотя это неправда… А тебя за что?..       Леон лежал с закрытыми глазами и не особо-то собирался тратить силы на пустую болтовню, но произнесённая сокамерником фамилия заставила его открыть глаза.       — А, это ты… Так вот ты какой, значит. Тесен мир… А что, у тебя с тем Марио в самом деле ничего не было?.. И намерений не было?       Леон заинтересованно прищурился.       — Я знаю, как это сейчас прозвучит, но… — Мигель задумался, прежде чем продолжить. — Марио бродяга, странник. У него нет ни жилья, ни дома. По особому распоряжению морского короля Алоизия и его супруги, королевы Анхелики, ему запрещено жить в море. Своего бунгало у него тоже нет, потому что не аристократ. В Рико у него ни друзей, ни родственников. Люди используют его, как шлюху, иногда предоставляя ночлег на одну ночь или временное проживание на неделю-две, а то и месяц, пока не надоедает, потом его всё равно вышвыривают. Где подкормят, где приютят — вот так он и выживает. Я хотел ему дать кров насовсем, чтобы ему было, где жить, приискал бы ему со временем и работу в Рико. Но мой отчим очень разозлился и не захотел, чтобы я его пустил хотя бы на зиму. Впрочем, я думаю, он использовал этот случай как удобный предлог, чтобы посадить меня. Что касается Марио… Этот тритон одержим, он хочет секса всегда… так что, если бы, спустя время после того, как я приютил его, если бы это вышло успешно, он захотел бы меня — я бы не стал отказываться. Да, знаю, как это звучит, знаю, что это против законов Каринтии… Но, его в самом деле жалко… Если бы ты его только видел…       Леон посмотрел на собеседника, вздохнул и прикрыл глаза.       — Знаю я твоего отчима. Скотина та ещё… Впрочем, теперь его скоро будут судить… Так что его тоже ждёт тюрьма, пытки и вот это вот всё?..       — Даже если вина Эмилио Эстероса будет доказана, — осторожно ответил Мигель, — никто его не будет держать в тюрьме и пытать… У него слишком много друзей, знакомых и кумовей при дворе. В лучшем случае его будут держать под домашним заключением до самого суда, а приговорят потом к отсекновению головы. В худшем случае его просто вышлют из Каринтии…       — Просто вышлют из Каринтии?! — прохрипел Леон, не веря своим ушам и чувствуя, как по его телу пробежал неприятный озноб — не то после пыток, не то после услышанного. — После того, что он сделал с Лаурой, Мерседес, с Лопе — его просто вышлют из Каринтии и всё?!       — Похоже, ты много знаешь о моих сёстрах и брате… и об истинной сущности моего отчима… — глухо проговорил Мигель, разглядывая Леона очень внимательно. — Тебе рассказали?.. Не из-за всего этого ли ты попал сюда?..       — Нет… Из-за монахов-педофилов, но разница невелика… Так. Мне нужно отсюда выбраться, как можно скорее… И тебя вытащить. Твоего брата и сестёр я усыновил, дневник гадёныша передал суду. Неужели его помилуют?..       Леон вытянул руку и начал трогать и осматривать решётку, которой была закрыта их камера. Гнить тут, когда правосудие Каринтии может присудить Эстероса всего лишь к изгнанию?! И даже если его приговорят к казни через отрубание головы с содержанием дома, а не в тюрьме — всего этого было мало, бесконечно мало, на взгляд Фантома, для того, чтобы сунуть Эстероса в самые круги ада… Впрочем, ни в ад, ни в рай, ни в Бога, ни в дьявола он на самом деле не верил, хотя и не исключал, что в этом магическом мире может быть всё, что угодно. Но, поскольку посмертная судьба Эстероса ему была неизвестна, ему очень хотелось устроить ему ад ещё при жизни.       — …Выбраться… отсюда… Это нереально… — печально заметил Мигель.       Леона допрашивали и пытали ещё пять дней и всё также безрезультатно. После некоторых пыток приходил врач, чтобы латать измученное тело так, чтобы Леон оставался всегда в ясном сознании и мог ходить и сам себя во всём обслуживать. Теперь, когда у Дьявола появилась дополнительная мотивация как можно скорее выбраться, он старательно запутывал следователей, выставляя из себя дурачка, пока среди инквизиторов не стало ходить мнение, что тот, кого описывал погибший монах перед смертью, не имеет никакого отношения к Леону, а то и вообще мог быть плодом галлюцинации или бесплодным духом. Пока они спорили об этом, у них внезапно появилась дополнительная причина, чтобы отпустить Леона.       — Камера №66. Подозреваемый Корнелий Дэвил’э. На выход, без вещей.       Инквизитор в чёрной монашеской рясе всунул ключ в замочную скважину, и дверь со скрипом отворилась. Рядом с монахом появилось ещё двое плечистых тюремщиков, чтобы Фантом выходил «без глупостей» или чтобы «глупости» не пришли на ум заключённому виконту, делящему с ним одну камеру.       Леон подозрительно взглянул на тюремщиков, сложил руки за спиной, как полагается, и медленно вышел, сопровождаемый взглядом Мигеля. Монах закрыл камеру и повёл Леона куда-то по коридору, но не в ту сторону, куда обычно уводили пытать. Они довольно долгое время шли по коридору, вдоль рядов камер, потом поднимались по лестнице вверх. Леон глухо кашлял, потому что в сыром подвальном помещении кашель опять вернулся к нему. Наконец они вошли, к немалому удивлению Леона, в довольно просторную, уютную и чистую комнату, отапливаемую камином. У камина, спиной к Леону, спрятанные за высокими спинками кресел, сидели две, судя по всему, какие-то высокопоставленные особы, окружённые пятью или шестью стражниками, стоявшими на вытяжку.       — Ваши Высочества… — угодливо и раболепно протянул монах, кланяясь низко, в пояс. — Я привёл к вам этого… того, кого вы спрашивали…       С одного из высоких кресел поднялась рослая бледная русалка с закрученными в высокую причёску розовыми волосами. Одетая в багрово-красное длинное платье, она сделала шаг, шурша юбками, и остановилась, подавив в себе желание броситься на шею к Фантому. Он узнал Хуанниту и отвёл взгляд. Со второго кресла поднялся одетый в парадный мундир с начищенными золотыми пуговицами Гаспар. Он взглянул на сестру, сжал её руку в районе запястья, призывая сдерживать свои порывы и медленно пошёл в сторону Леона, остановился совсем рядом и произнёс по-английски:       — Интересно, сколько раз, пока ты в Каринтии, я буду тебя из жопы вытаскивать?       — Смотря из чьей жопы… — почесав небритую щёку, вальяжно ответил брюнет, сложив руки в боки и чуть ли не насвистывая.       — Ты ебанутый, да?.. — задал тритон риторический вопрос и, вздохнув, повернулся к монаху, переходя на родной язык: — Отец Санчо, этого человека надо выпустить из-под стражи немедленно. Или хотите дождаться официального распоряжения короля Каринтии?..       — Что вы… что вы… Ваше Высочество… э-э… дон Гаспар… Не надо так волноваться… — елейным тоном произнёс в ответ монах, шаркая ножкой и снова бья поклоны, как православный перед иконой. — Э… Вышла ошибочка… Да-с… Этот человек оказался ни в чём не виноват… Его спутали… Мы так и так хотели отпустить сеньора Девил’э…       — Вот и славно. И я, между прочим, не волнуюсь, — веско произнёс морской принц. — Но на будущее, чтобы ошибочек больше не выходило, хочу уточнить, что если ещё раз хоть волосок упадёт с головы моего названного брата…       — Ой, ну что вы… Ваше…ство… — угоднически запричитал монах, кланяясь так низко, словно сапоги Гаспара хотел облобызать. (Леон, глядя на всё это, посмотрел на «раба Божьего» с величайшим презрением). — Никто же не знал, что это ваш… Официально известно, что только дон Архан дель Альба — ваш названный брат… А этот… кто ж мог подумать… Он на дворянина не похож, живёт в Альвийском квартале со всяким сбродом вроде альвов… Мы думали, его альвы из другого мира привезли…       — Даже если так. Кто мешает человеку из другого мира быть моим названным братом?.. — резонно уточнил принц.       Отец Санчо угодливо и противно засмеялся, обнажая не очень чистый, наполовину беззубый рот:       — Да-с… да-с… Всё очень верно, дон Гаспар… Но мы не знали… Больше этого не повторится… Никто ведь не хочет огорчать Вашу высочайшую сестру… и Вас самих, Ваше Высочество… хе-хе-хе…       — В общем, освободить, — подытожил Гаспар, с презрением взглянув на монаха и опять поднял взгляд на побратима, переходя на английский: — …И всё потому, что ты в состоянии мании забыл маску на лицо надеть тогда, в богадельне?.. Эх, ты…       — Даже согласен… Я сплоховал, — признал Фантом, пожав плечами. — А зачем ты Хуанниту с собой взял? Чтобы она посмотрела, как я выгляжу, когда грязный и изувеченный, и разлюбила меня?..       — Чтоб весу было больше, чтобы показать, что это не только моя прихоть — тебя освободить.       — По-моему, весу было бы больше, если бы ты был один, — не согласился Леон.       — Ой, ладно тебе!.. — Гаспар немного раздражённо закатил глаза. — Я тебя освободил, а ты тут придираешься, ехидничаешь… Умный больно.       — Кто тебе самому мешает быть умным?.. — Леон потрогал подбородок, заросший пятидневной щетиной и осмотрел свою рубаху. — Мне можно будет помыться, побриться, переодеться — или я в этом пойду?.. Аврора напугается…       — Аврора уже напугалась, что ты без вести пропал, чёрт небритый!.. Переодеться я тебе принёс, из своего гардероба, а мыться-бриться уже дома будешь.       — Из своего гардероба?.. Твои тритоновые шмотки на мне порвутся, боюсь…       Гаспар закатил глаза, сложив руки на груди, отошёл и посмотрел на Хуанниту, которая замерла, с глубоким состраданием и обожанием во взоре, глядя на любимого.       — Вот чёрт лохматый, не люблю Скорпионов, прямо сто слов в ответ скажет… — пожаловался ей Гаспар в сердцах. — Я его спас, а он…       — Меня так и так бы отпустили, — Леон почесался и начал прямо при всех снимать рубашку. — Трусы мне при твоей сестре снимать или как?..