El Camino a Casa

Примечания от Bookworm Gal в начале главы: Почти все сходят с ума в комментариях, уже напуганные и с разбитым сердцем. Думаю, я проделал хорошую работу, зарекомендовав себя как злой писатель. Давайте посмотрим, как будут развиваться события, хорошо? Пока он следил за тем, чтобы его пациент допил свою чашку воды, а Гектор держал ведро у себя на коленях на случай, если он не сможет удержать воду, доктор Рамирес пытался решить, что он собирается сказать. Семья заслуживала того, чтобы знать, что происходит. Мальчики-близнецы подозревали всю серьезность ситуации. Он многое видел в их глазах. Дочка понятия не имела, невинно полагая, что её папе просто нужно немного отдохнуть. И его жена… Имельду Риверу было трудно понять. Но все они заслуживали того, чтобы знать, насколько серьезным на самом деле было состояние Гектора. «Я скоро вернусь», — сказал доктор Рамирес. — «Постарайтесь немного отдохнуть, сеньор.» Крепко зажмурившись и продолжая склоняться над ведром, Гектор сумел пробормотать своё согласие. Но каким бы несчастным он ни выглядел, его начало тошнить не сразу. Ему удалось удержать в себе воду, которую он пил, хотя это было явной борьбой. Мужчина должен быть в состоянии пережить несколько мгновений одиночества. Когда доктор Рамирес выскользнул из палаты, он прошел мимо Маргариты. Они обменялись короткими взглядами. Они знали. Они оба знали. Может, его жена и не была врачом, но у неё был инстинкт на такие вещи. Маргарита могла ясно видеть то же самое, что и он, даже если у неё не было достаточного образования, чтобы поставить более точный диагноз. Она знала, что происходит. «Я найду стул для его жены», — сказала Маргарита. — «Возможно, она пробудет здесь какое-то время.» Как только он коротко кивнул ей в знак признательности, она исчезла в остальной части дома, а доктор Рамирес направился в переднюю комнату. Он нашел ожидающими Имельду и одного из её братьев-близнецов. Полувзрослый мальчик стоял там, неловко потирая руки и покусывая нижнюю губу. Он не мог скрыть своего беспокойства. Редко можно было увидеть одного близнеца без другого, но кто-то должен был отвезти маленькую девочку домой и присмотреть за ней. Итак, доктор Рамирес остался с одним из братьев в его доме, и он понятия не имеет, кто бы это мог быть. Женщина не проявляла такого же беспокойства. Имельда расхаживала взад-вперёд, выпрямив спину и скрестив руки на груди. Её поза кричала о возбуждении. «Сеньора Ривера», — мягко произнес доктор Рамирес. Резко повернувшись к нему лицом, она рявкнула: «Что с ним не так? Насколько болен Гектор? Скажите нам правду.» Гостиная, хотя и была удобной для семейного отдыха или развлечения компании, в основном служила местом для его пациентов и их семей. И поэтому они обставили его несколькими удобными и прочными стульями, чтобы было достаточно места для сидения. Рамирес указал на одну из них, надеясь, что она присядет для этого разговора. Имельда не сделала ни единого шага ни к одному из стульев. «Ваш муж, кажется, считает, что причиной является пищевое отравление», — спокойно сказал он. — «Я не столь уверен. Некоторые симптомы совпадают, но другие не совсем совпадают. И время неподходящее для того, чтобы причиной стал его ужин. Он бы заболел ещё до поездки на поезде. Единственное, что, по его утверждению, он выпил после этого, была текила — прощальный тост с сеньором де ла Крусом.» «Если это не пищевое отравление, тогда что это? Лихорадка или болезнь? Что-то пронеслось по одному из городов, которые они посетили?» — спросила Имельда. «Это возможно», — нерешительно сказал доктор Рамирес. — «Хотя у меня есть и другие теории.» Теории, которые он в данный момент не мог доказать. Больница смогла бы доказать, был ли здесь замешан мышьяк или нет. Больница также могла бы предложить лечение, к которому у доктора Рамиреса не было доступа. Он, как правило, занимался более распространенными заболеваниями, травмами, связанными с работой на ферме, и подобными проблемами. Более серьезные проблемы были стабилизированы перед отправкой в больницу, на большое расстояние, которое он не мог рекомендовать для случая Гектора. Он опасался, что состояние его пациента быстро ухудшится, если они попытаются сильно его двигать. «Какие теории?» — тихо спросил подросток. Слегка покачав головой, доктор Рамирес сказал: «Будь прав я или нет, но факт в том, что его состояние остается серьезным. На данный момент я уменьшил его боль, но он всё ещё обезвожен. С другими симптомами можно справиться, только устраивая его поудобнее и пытаясь напоить водой. Есть только то, что я могу сделать, пока мы ждем, пройдёт ли это». «Если?» — спросила Имельда напряжённым голосом. «Я бы не хотел лгать или давать вам ложную надежду, сеньора», — спокойно сказал он. — «Он даже не мог самостоятельно стоять, когда приехал, и поначалу ему было слишком больно, чтобы признать мое присутствие. И он достиг этого состояния в течение нескольких часов. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. Но если я прав в своей теории, это может оказаться не в моей власти.» «Какую теорию?» — повторил её брат. — «Как вы думаете, что не так с Гектором?» Доктор Рамирес заколебался, не желая озвучивать это жестокое подозрение вслух. Он не хотел выдвигать такое обвинение без доказательств. И если бы он произнес это вслух, это выглядело бы более правдоподобно. Это заставило бы всё казаться более реальным. Он не хотел, чтобы это было правдой, потому что это решило бы судьбу его пациента. Но инстинкт подсказывал ему, что он был прав. И если бы он был прав, они заслуживали того, чтобы знать. «Симптомы, тяжесть и время — всё это наводит на мысль, что пациент… возможно, страдает от острого отравления мышьяком». Когда женщина и её брат напряглись, доктор Рамирес продолжил: «И если то, что он мне сказал, правда, то это, должно быть, из-за текилы, которую он выпил прошлой ночью». Он мгновение поколебался, прежде чем добавить еще кое-что. «Текила из тоста с сеньором де ла Крусом». «Вы… вы… Вы хотите сказать, что…? — заикаясь, пробормотал полувзрослый мальчик, широко раскрыв глаза за стеклами очков. — «Вы думаете, Эрнесто…» «Вы знаете наверняка?» Спросила Имельда, и её голос резко щелкающий, как удар хлыста. Слегка покачав головой, доктор Рамирес сказал: «Нет, Сеньора. Больница могла бы провести тест на это, я мог бы прислать образец для исследования, но это заняло бы время». «И если это мышьяк», — сказала она напряжённым и ровным голосом, — «что это значит для Гектора?» Говоря медленно и нерешительно, доктор Рамирес сказал: «Это зависит от того, сколько он мог выпить. В лучшем случае это может быть достаточно небольшое количество, которую он в конечном итоге сможет вернуть. Вероятно, это привело бы к необратимому повреждению его нервов и серьезным проблемам с его сердцем, печенью и другими органами. Если бы это было так, он никогда не был бы по-настоящему здоров, но он был бы жив. Но если в его организме слишком много мышьяка…» «Но вы не знаете», — перебила его Имельда. — «Вы не знаете, что мой муж отравлен мышьяком. Вы не знаете, что Эрнесто, человек, который всегда был Гектору как брат, отравил его. Случайно или намеренно.» «Как он мог случайно отправить текилу Гектора?» — спросил её брат, не скрывая своего ужаса так же эффективно, как она. «Я не знаю, Фелипе», — огрызнулась она, и по мере того, как её самоконтроль слегка ослабевал, появились едва заметные признаки эмоционального расстройства. — «И в этом-то всё и дело. Несмотря на все свои теории, доктор Рамирес ничего не знает наверняка о состоянии Гектора, и мы тоже. Это может быть другая форма болезни. Та, которая сурова, но которая пройдёт. Мы не знаем.» Когда она говорила, казалось, что она борется с собой. Доктор Рамирес не был уверен, пыталась ли она сдержать дрожь в голосе или старалась не кричать, но Имельда явно боролась за то, чтобы контролировать каждое слово. «Я собираюсь остаться с Гектором, пока он не поправится настолько, чтобы вернуться домой», — твердо сказала она. — «И никто из вас не будет упоминать при нём об этих теориях. Нет, пока вы не узнаете. Гектору не нужно слышать, как люди обвиняют его друга в том, что он его отравил. Не без доказательств или даже без причины, по которой Эрнесто мог бы так поступить. Я не позволю вам так расстраивать Гектора. Не сейчас. Ему не нужно беспокоиться о таких вещах, пока он болен». — Она глубоко вздохнула и покачала головой. — «Мы разберемся со всём этим, когда он поправится. Мы подождем, пока ему не станет лучше.» — Она снова выпрямилась и добавила. — «И не смейте даже намекать ему, что он…» Она пристально посмотрела на доктора, даже когда замолчала, сильная и решительная. Плечи молодой женщины были расправлены, а голова поднята. Выражение её лица и поза говорили о том, что она больше не примет никаких возражений. В её тёмных глазах горел огонь, готовый сжечь тех, кто не проявит осторожности. Нежное тепло, которым она делилась со своей дочерью и мужем, сменилось чем-то более агрессивным. Она была силой природы, принявшей человеческий облик. Любой, кто хотя бы предположит, что она может потерять своего любимого человека, встретит отпор, будь то это может быть доктор Рамирес или сама смерть. Отрицание может принимать различные формы. «Иди домой, Фелипе», — сказала она наконец. — «Оскару понадобится помощь. И если кто-нибудь спросит о заказах обуви на ближайшие несколько дней, передайте им мои извинения. Мы можем немного опоздать с этим.» «Да, Имельда», — сказал подросток. На её лице всё ещё застыло то же упрямое выражение, молодая женщина зашагала обратно, откуда они пришли. Она чуть не налетела на приближающуюся Маргариту, её руки были заняты футляром для гитары и багажом. Имельда, по крайней мере, пробормотала извинения, прежде чем исчезнуть обратно в спальню для гостей. «Я подумала, что кто-нибудь из вас, возможно, захочет забрать вещи Гектора домой», — сказала Маргарита в качестве объяснения. — «Мне показалось неправильным оставлять всё на полу в углу. Особенно учитывая, каким жалким он уже кажется.» — Она покачала головой, бормоча что-то себе под нос. — «Pobrecito…» «Спасибо», — сказал Фелипе. Он принял предложенные вещи, но, казалось, не мог встретиться с ними взглядом. — «Я… я могу взять это с собой. Я всё равно собирался уходить.» Тревога охватила каждый дюйм его тела. Отчасти это может быть связано с одиночеством. Доктор Рамирес не припоминал, чтобы когда-либо видел одного из близнецов Ривера без другого до этого момента. Но больше всего волновался повзрослевший мальчик. Он не разделял упрямого отрицания своей сестры. Фелипе, по крайней мере, рассматривал возможность того, что состояние Гектора было таким тяжелым, как и опасался доктор Рамирес. «Вы сказали, что Гектор испытывает боль и обезвожен», — сказал Фелипе медленно. «Я дал ему достаточно морфия, чтобы на время снять напряжение», — заверил он. — «И мы продолжим пытаться влить в него немного воды. Проблема в том, чтобы удержать его в желудке.» «Есть ли что-нибудь еще, что можно сделать? Мы можем чем-нибудь помочь?» «Молитесь. Молитесь, чтобы я ошибался», — без колебаний сказал доктор Рамирес. — «Если это отравление мышьяком, то Гектор Ривера нуждается во всех наших молитвах. Это единственное, что может иметь значение. Молитесь об облегчении его страданий». Было бы ещё хуже. Именно этого он и боялся. Становилось всё хуже, и они мало что могли сделать, чтобы помочь. Судьба Гектора была не в их руках. Выздоровеет ли он, теперь зависело от человека и Бога. Доктор Рамирес втайне надеялся, что облегчение для его бедного пациента наступит быстро. Либо от того, что Гектор выздоравливает от ужасной болезни, причиняющей его страдания… либо от того, что она закончилась более резким образом. Он боялся, что любой исход будет благом ещё до того, как всё это закончится.

———

Острая и жгучая боль, та, что наполняла его внутренности, время от времени пронзая всё выше и ниже, ощущалась более отдаленной, чем раньше. Как будто его отодвинули назад. Он всё ещё мог это чувствовать. Он знал, что это было там. Но это казалось чем-то далеким, позволяя ему почти игнорировать ощущение огня и ножей, разрывающих его на части. Эта особая форма боли больше не была всепоглощающей. Раньше он даже не замечал, как игла вонзается ему в руку. Но теперь он мог распознать остальные ощущения, изводящие его. В горле першило от рвоты, и даже вода не могла полностью изгнать привкус желчи и крови изо рта. И ему все время хотелось закрыть его глаза, борющиеся с ощущением, что комната вращается без предупреждения. Это только усилило тошноту. Он чувствовал стеснение в своем воспалённом горле. Из-за этого было трудно закончить его предыдущую песню. И хотя боль в животе была не такой острой и интенсивной, как у него, всё остальное тело болело. Его мышцы сводило судорогой, и он чувствовал себя так, словно весь день проработал в полях за пределами Санта-Сецилии, а не просидел всю ночь в поезде. И когда он задрожал от продолжавшего бить его озноба, это только усилило боль в теле. Какую бы болезнь ни вызвал чоризо, удар был сильным. Всё болело, и он был измучен. Все его силы были на исходе, и он отчаянно нуждался во сне. Игла шприца уменьшила боль до приемлемого уровня, но не остановила её. Ему нужно было облегчение. Гектор немного наклонил голову вперед, прислонив её к ведру, и устало задышал. Это была хорошая кровать с мягкими подушками, чтобы поддержать его уставшее тело, и удобными одеялами, чтобы завернуться в них. Это была чистая комната с тёплым солнечным светом и свежим воздухом, проникающим через окно. Но этого было недостаточно, чтобы дать ему отдохнуть. Болезнь не позволила ему этого сделать. У него внутри всё перевернулось. Он старался не лить воду. Он пытался. Но в конце концов его желудок взбунтовался бы так сильно, что он не смог бы сопротивляться. Он мог это чувствовать. Ему не становилось лучше. Даже немного. И боль, тошнота и изнеможение перевесили затуманенный наркотиками разум. Возникло чувство страха, от которого он не мог избавиться. Он думал, что встреча с женой и дочерью всё исправит, что это успокоит его. И было действительно чудесно снова увидеть их. Это согрело ту часть его души, которая болела за них. Но Гектор всё ещё чувствовал, что над ним нависло что-то зловещее и неотвратимое. Он не хотел об этом думать, но, учитывая то, как ужасно он себя чувствовал, и тяжёлое облако страха, пытающееся его задушить, эта идея казалась слишком возможной. Он… Он мог бы быть… Нежная рука опустилась ему на плечо, заставив вздрогнуть. Гектор устало поднял голову, встретившись взглядом с Имельдой. На этот раз он не смог спрятаться за ободряющей улыбкой, по крайней мере, до того, как она увидела, каким усталым он себя чувствовал и как сильно ему было больно. Но он все равно пытался. «Всё в порядке, mi amor», — тихо сказал он. Гектор протянул руку и погладил её по щеке, пытаясь прогнать беспокойство в глазах Имельды от его прикосновения. — «Всё в порядке». Закрыв глаза, Имельда протянула руку и накрыла его ладонь своей. Она судорожно вздохнула и наклонилась к контакту. «Не говори так. Не тогда, когда ты так болен и пытаешься спрятать это от меня», — прошептала Имельда. — «Не лги мне так» «Lo siento. Я не хотел беспокоить ни тебя, ни Коко.» Она поднесла его руку к своим губам, нежно целуя костяшки пальцев. Гектор увидел беспокойство, которое он хотел предотвратить. Но он увидел в её прекрасных глазах кое-что ещё. Что-то, что Имельда хотела скрыть. «Что не так? Что случилось?» — он спросил. Имельда покачала головой и сказала: «Ничего. Этот идиот-врач только что сказал кое-что, что меня расстроило.» «Это нечто большее, mi amor. Если бы ты только разозлился, я бы услышал, как ты кричишь. В тебе много чего есть, но утонченность — не одно из них», — медленно произнес Гектор. Боль в животе внезапно пронзила его насквозь. Наркотики притупляют это чувство, заставляя его съеживаться. Комната, казалось, бешено вращалась вокруг него. Из-за боли и тошноты, заставивших его пальцы крепче сжать ведро, он в конце концов проиграл битву со своим желудком. Вода, небольшое количество крови и желчи хлынули в его пересохшее горло, когда его вырвало, как ему показалось, в тысячный раз. Прошло несколько мгновений, прежде чем худшее снова начало отступать, оставляя его задыхаться и слабо вздрагивать. Нежные руки отодвинули ведро в сторону, прежде чем откинуть с его лица мокрые от пота волосы. Маленькие и знакомые руки с новыми мозолями от их нового ремесла. Руки Имельды. Гектор пожелал, что она этого не видела. Он не хотел, чтобы она видела, как сильно на него подействовала болезнь. Но теперь было уже слишком поздно, и, кроме того… Он скучал по ней. Он подался навстречу её успокаивающим прикосновениям, не открывая глаз. Это не избавило его от боли, но дало ему возможность сосредоточиться на чём-то более приятном. Точно так же, как видеть Коко и то, что он держал её в объятиях, позволяло ему легче игнорировать бунтующее состояние своего тела. Он почувствовал, как её пальцы скользнули по его лицу, словно изучая его черты после их долгой разлуки, её большой палец на мгновение провел по линии его подбородка, прежде чем скользнуть вверх по щеке. «О, Гектор…» — печально пробормотала Имельда. «Ты напугана», — прошептал он. — «Ты не просто расстроена. Ты напугана.» Её руки замерли от его слов. Он решил рискнуть, испытав головокружение, и открыл глаза. Имельда уставилась на него в ответ, её лицо было напряжено. Затем, слегка покачав головой, она, казалось, расслабилась и ободряюще улыбнулась ему. «Я беспокоюсь и расстроен из-за того, что ты чувствуешь», — сказала Имельда ровно. — «Особенно когда я только что вернула тебя. Я расстроена, что ты наконец-то дома, но ты так болен». — Её руки потянулись к его рукам, на мгновение сжав его пальцы. — «Это не то же самое, что быть напуганным». Гектор знал, что в последнюю часть лучше не верить. Он знал Имельду гораздо лучше. Она была напугана. Что бы ни сказал ей доктор и что бы ни увидела его жена, когда посмотрела на него, это напугало её, и она пыталась это скрыть. Но он не собирался указывать ей на это. Честно говоря, он тоже был немного напуган. Боль снова обострилась, расталкивая лекарство по венам и заставляя его шипеть сквозь зубы. Пальцы Гектора непроизвольно сжались вокруг её пальцев. Это было не так сильно, как до того, как он попал к врачу, до того, как ему ввели наркотики, но это всё ещё было так больно. Только его нынешнее положение удерживало его от того, чтобы свернуться в тугой клубок. И снова потребовалось несколько мгновений, чтобы агония стала более отдаленной и его тяжёлое дыхание ослабло. «Я должен был послушаться Эрнесто», — сказал он, его голос был почти хныкающим. Имельда напряглась от его слов. Она не была уверена, почему. Казалось, он не мог сосредоточиться настолько, чтобы расшифровать, что в этом предложении могло вызвать её реакцию. Его разум, казалось, немного помутился от наркотиков и усталости. Он просто так устал, и всё болело. «О чём ты говоришь?» — медленно спросила Имельда. «Он пытался уговорить меня остаться», — сказал он, на мгновение закрыв глаза, когда комната снова попыталась закружиться. — «Он сказал, что я неважно выгляжу. Я думал, Эрнесто просто не хотел, чтобы я уходила. Но он мог сказать, что я заболел, раньше, чем я это сделал.» Он открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как потемнело выражение её лица. Она уставилась на что-то, что могла видеть только она, что-то огненное и обжигающее в её взгляде. Осознание, ярость, обида и что-то ещё промелькнули на лице Имельды. Гектор почувствовал себя еще более сбитым с толку её реакцией, чем раньше. Затем этот мерцающий огонь угас, и выражение её лица смягчилось, когда она повернулась и снова перевела взгляд на него. Более острые эмоции снова сменились чем-то усталым и напряжённым. «Всё в порядке», — пробормотала Имельда. Она поднесла его руки к своим губам и поцеловала их, пытаясь утешить его, несмотря на то, что в её глазах было так много печали. — «Всё будет хорошо. Я здесь. Я никуда не собираюсь уходить.» Несмотря ни на что… Несмотря на боль, тошноту и слабый туман, который наркотики затуманивали его разум… Слова Имельды вызвали улыбку на его лице. Налив в чашку воды из кувшина на приставном столике, задержавшись лишь на мгновение, чтобы посмотреть на иглу рядом с ней, Имельда уговорила его выпить еще немного. Прохладная жидкость вызвала раздражение в пересохшем горле и оставила его откашливаться, но выпил. Гектор заставил себя выпить столько воды, сколько хотела Имельда. Его жене, казалось ему, так же не терпелось влить в него немного воды, как и доктору. «Тебе нужно отдохнуть», — сказала Имельда, протягивая руку, чтобы поправить подушки так, чтобы Гектору было относительно удобно лежать. — «Ты хоть немного поспал прошлой ночью?» «Нет», — тихо признался он. «Что ж, тебе нужно попробовать сейчас», — сказала Имельда, укутывая его одеялом. — «Ты же не хочешь, чтобы колыбельная Коко пропала даром, не так ли?» — Её рука скользнула назад, чтобы снова убрать волосы с его лба. — «Просто постарайся уснуть. Я буду здесь, когда ты проснешься. Я не уйду.» Он поймал её руку и потянул вниз, чтобы она легла ему на грудь. Гектор прижал её к себе. Он не хотел отпускать её. Так не должно было быть. Их воссоединение после столь долгой разлуки должно было быть другим. Возможно, с его стороны было ещё немного извинений, а с её — несколько сердитых взглядов, но все должно было закончиться тем, что он заключит свою жену в объятия. И, возможно, потом Имельда затащит его обратно в их спальню и наверстает упущенное. Это не должно было привести к тому, что он почувствует себя слишком слабым и несчастным, чтобы двигаться, и Имельда выглядела такой встревоженной. Предполагалось, что это будет счастливое событие. Но даже если это было не то, чего он ожидал или хотел, он все равно был с ней. И он не собирался отпускать её. «Я не уйду», — повторила Имельда. — «Я останусь. Я останусь, Гектор.» — Затем, почти так тихо, что я не расслышал, она прошептала — «Просто останься со мной». Гектор на мгновение крепче сжал её, и его охватил холод, отличный от предыдущих. Вот оно что. Этот невысказанный страх, нависший над ними, тот, который ни один из них не хотел признавать, даже когда он преследовал их обоих. Они бы не назвали это по имени. Они бы не стали упоминать об этом. Они бы и не подумали об этом. Но страх нельзя было полностью игнорировать. Но этого бы не случилось. С ним всё будет в порядке. Он был бы в порядке. Возможно, Гектор чувствовал себя хуже, чем когда-либо на своей памяти, и только лекарства доктора поддерживали боль на приемлемом уровне, но с ним всё будет в порядке. Ему просто нужно было заверить Имельду в этом факте. Этому невысказанному страху не суждено было сбыться. Он мало что мог сделать, чтобы избавиться от этого, но он сделает всё, что в его силах. Он не хотел, чтобы Имельда боялась за него. Возможно, он был напуган и чувствовал себя ужасно, но он не позволит ей волноваться. Нет, если бы он мог что-нибудь сказать или сделать по этому поводу. Он был готов на всё ради своей семьи. Он сделает так, как она просит. С ним всё будет в порядке. Для Имельды и Коко с ним всё было бы в порядке. «Я останусь», — сказал он, напугав свою жену. Она явно не ожидала, что он услышит её раньше. — «Я никогда не покину тебя. Я обещаю.» Примечания от Bookworm Gal в конце главы: В этой главе все так несчастливо проводят время, не так ли? Но вы не можете сказать, что я не предупреждал своих читателей о том, чего ожидать.