2020 г., лето
Наступило двадцать пятое мая — день, когда весь город заполнен одиннадцатиклассниками в школьной форме советского времени и красной лентой через плечо с надписью «Выпускник». Вот только в этом году никакого «Последнего звонка» не было ни в одной из школ. Вот уже два месяца, как длилась пандемия, самоизоляция, дистанционное обучение и прочие меры безопасности, которые, впрочем, никак не снижали темпов роста количества заболевших. Все мероприятия и праздники были отменены: не было выпускных из детских садов, нельзя было проводить свадьбы... Ну и, естественно, нельзя было приходить школьникам на «Последний звонок». Его просто не было. И выпускного не было. Точнее был, но тоже в онлайн формате, как и обучение последние полгода. Но если Мила и была чуточку расстроена тем, что ей не удалось нормально попрощаться со школой, она никаким образом этого не показывала. Отношения в доме Смирнитских — старшего сына Ярослава Евгения — очень сильно накалились после признания Милы в том, что она встречается с девушкой. И отчасти было благословением свыше, что у девочки не было выпускного: ей не пришлось спорить с матерью насчет одежды, прически, макияжа, а также идти с родителями на праздник и притворяться, что у тебя все хорошо, в то время как ничего не было хорошо. Мария игнорировала Милу всеми возможными способами, минимально вмешиваясь в её жизнь. И Мила в ответ вела себя точно так же. Евгений же выбрал другую тактику поведения: он пытался сделать вид, что ничего не происходит. Он общался с дочерью, как и раньше, обходя щекотливые темы. А она воспринимала это поведение в штыки, так как ощущала, что её не принимают такой, какая она есть. И из-за того, что с семьей ей было некомфортно, Мила стала часто пропадать у дедушек. Даже в день онлайн-выпускного она сидела в гостиной у Михаила Петровича, а не в своей комнате дома. — Господи, ну и расфуфырилась Ксюха, н-да, — прокомментировала Мила, стащила несколько чипсин прямо из упаковки и перелегла с правого бока на левый. — Как будто бы её кто-то увидит, кроме одноклассников. А мы, между прочим, привыкли видеть тебя с синяками под глазами и непричесанной гулькой на голове, Ксеня! — А ничего, что ты это вслух сказала? — шепотом спросил Михаил, не отворачиваясь от экрана компьютера: ему нужно было проверить курсовые должников. — Не-а, я отключила видео и звук. Это как будто я смотрю сериал со своими знакомыми. Или дом-два, — усмехнулась Мила и снова захрустела чипсами. — А ты не хочешь, ну не знаю, присоединиться к празднику? — Михаил Петрович всё же обернулся и посмотрел на крестную внучку. Пожалуй, видавшая виды футболка с надписью «May the Fourth be with you» и домашние бриджи были не лучшим вариантом, чтобы выходить в свет. Но все же это был выпускной, пусть и его аналог-калека. — Всё это для меня не праздник, — сказала Мила, облизнув пальцы, из-за чего Михаил не сдержался и сморщил нос. — Мы отпразднуем мой выпускной с Максимом, Юлей и Алиной, когда наши студентики сдадут сессию и практику. А это, — девушка потрясла телефоном, — просто развлекательный контент. Не хочу пропустить ничего смешного, чтобы потом было чем троллить бывших дноклов. В смысле, одноклассников. — Да я понял, понял, — улыбнулся старик. Всё же иногда он забывал, что Миле ещё нет восемнадцати, и она ещё ребенок, пусть и начитанный, и с критическим мышлением. Но молодёжный сленг никуда из её речи не девался. — Деда Миш, а у тебя есть фотографии со школы? Или со времен училища? — вдруг встрепенулась девушка, словно что-то вспомнив, и села. — Наверное, есть парочка, а что? — Да просто интересно, как выглядели парни в вашей молодости. Вот ты красивый и сейчас, даже с сединой и морщинами. Благородный, джентльмен. А на моих одноклассников посмотришь, и сразу ясно, почему я лесбиянка, — после каминг-аута, Мила стала слишком часто шутить насчет своей ориентации. Она подошла к крестному дедушке и показала на весь экран фотографию парня из её класса. — И это ещё не самый жуткий вариант. Ну, неужели, нельзя волосы вымыть? Девушка вздохнула и брезгливо поморщилась. Михаил не стал комментировать её «домашний» внешний вид, и вообще решил, что мода молодежи — это не его дело. — Мужчины, как вино, с годами становятся только лучше, — философски заметил Гайдук. — Ну да, а у девушек рассвет красоты в восемнадцать, а потом главное успеть подцепить на мордашку и фигурку хахаля, пока не превратилась в бабу Ягу. — Я этого не говорил, — строго ответил Михаил, но почти сразу смягчился. — Красота в глазах смотрящего. Например, твой дедушка считал, что он очень страшный и неприятный человек. Но сначала я, а потом и твоя бабушка его переубедили. — Это ты мне так тонко намекаешь, что не нужно быть поверхностной? И смотреть глубже, чем немытые волосы? — Это я тебе говорю прямо, чтобы ты не торопилась вешать ярлыки ни на других, ни на себя. Ярлыкам место на коробках, например, со старыми фотографиями и ненужными документами, — Михаил Петрович поднял палец, показывая на верхние полки шкафа, а затем вернулся к экрану компьютера. — Посмотри, где-то там должны быть мои старые фото. У меня все подписано, не потеряешься... Поставив смартфон на подставку на диване, чтобы продолжать слушать «онлайн-сериал-выпускной», Мила взяла табуретку и полезла наверх. Гайдук был педантом и аккуратистом, так что ей не составило труда найти нужную коробочку с фотокарточками. Странно было только то, что эти фотографии не были оформлены в альбом, как снимки Смирнитских. Но не успела девушка об этом задуматься, как ее внимание привлекла другая коробочка, из непромокаемого пластика, подписанная «1972-1974». Быстро взглянув вниз и убедившись, что дедушка занят курсовыми, Мила достала с полки обе коробки и спустилась. Она пододвинула к дивану журнальный столик и будто бы собралась раскладывать фотографии, которых, к слову, было всего ничего. Но вместо этого она открыла другую коробочку, чувствуя себя шпионкой и совсем немножечко стесняясь того, что полезла в чужие вещи. Конечно, она могла сказать, что подумала, что тут лежат снимки за семьдесят второй, третий и четвертый года, но что-то подсказывало ей, что содержимое гораздо интереснее. Внутри лежали конверты. Письма, адресованные, естественно, Михаилу Петровичу из военной части 44839-74.1972–1974 гг.
В начале июля 1971 года Смирнитский Ярослав Александрович сдал все экзамены и получил долгожданный диплом. Теперь он чувствовал себя взрослым и самостоятельным человеком. Его распределили рабочим на завод в том же городе, где он и учился, но предупредили, что, скорее всего осенью, его призовут отдавать долг родине. Слава немного завидовал Мише, которого родители смогли отмазать от службы, и похоже, в первую очередь из-за того, что знали о его ориентации. Гайдук думал, что отец, наоборот, отправит его побыстрее в армию, чтобы там из него сделали человека, мужика, и в целом выбили всю дурь. Но, вероятно, вмешалась мать Миши, и со своей странной логикой убедила мужа, что их сыну не место в армии, среди парней... В итоге у Михаила был липовый белый билет. Смирнитский тоже не рвался служить, но и мухлевать с документами или бегать от военкомата не собирался. Но ни в сентябре, ни в октябре, ни в ноябре за ним не пришли, и Ярослав спокойно работал на заводе, продолжал встречаться с Мишей, и его жизнь была практически идеальна. А на следующий год, в конце апреля 1972, Славе пришла повестка. А дальше медкомиссия, распределение, стрижка под ноль, казенная одежда — и вот рядовой Смирнитский уже в военной части №44839-74. И снова Мише и Славе пришлось общаться через «записки». Первое письмо написал Ярослав. Оно и понятно: Михаил мог написать четырехтомник «Войны и мир» любимому, описывая, как он скучает и ждет, вот только не знал, куда отправлять свое творение. Они заранее условились на некоторых нюансах для шифровки текста. Если вдруг письма попадут не в те руки, чтобы никто не заподозрил их в запретной связи. Например, «Д.» — обозначало «люблю» или «любимый», но чужие глаза бы увидели сокращенное «друг» или на крайний случай «дядя». А любое упоминание часов имело значение «я жду тебя и скучаю». Ну и главное, «я тебя люблю» они шифровали каждый по-своему: Михаил писал Г.М.П., а Ярослав — С.Я.А. Инициалы? Да, но с самым важным смыслом. «Д. Миша! Все мытарства позади, вот я и на месте, готов отдавать свой долг Родине. Нам выдали все необходимое. Конечно, подписывать свои вещи (точнее не свои) нам не нужно, но я все же поставил свои инициалы С.Я.А. на обуви, написал С.Я.А. на банных принадлежностях. Надеюсь, что всем будет понятно, что вещи, помеченные С.Я.А. лучше не брать! Понемногу разбираюсь с местными порядками. Никаких знакомых тут нет: всех товарищей, которых призвали вместе со мной, раскидали по другим частям. Но здесь все в таком положении. Будем знакомиться, притираться. Свободного времени очень мало. И часов практически нигде нет, только в комнате отдыха, над диваном. Но они так громко тикают! Ты бы их сразу отключил. Я не смогу писать часто. Надеюсь, что ты понимаешь. И не ждешь от меня сорока листов мелким шрифтом. Мне же всё-таки еще писать домой нужно. И ты не пиши мне слишком много (и часто). Где я буду хранить всю кипу твоих рассказов до дембеля? Как же до него далеко. Как у тебя дела? Какие планы на лето у свободных людей? Жду ответа. На конверте напишу точный обратный адрес, чтобы письмо обязательно мне дошло. С.Я.А. 30.05.72» «Д. Миша! Я не хотел тебе жаловаться, но раз ты настаиваешь, чтобы я рассказывал обо всем подробно и не обманывал... Так и быть, не стану перед тобой храбриться и строить из себя того, кем я не являюсь. Да и иногда мне думается, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя знаю. Тут тяжело. Не так, как у меня дома было, то есть не просто физически тяжело. Дома я уставал, но знал, что и как делать. У меня был четкий и понятный распорядок дня, но при том, если менялась погода или болело что-то, я мог сам изменить порядок дел. Я все контролировал (за исключением тех дел и работ, что поручали и контролировали родители). Тут же все контролируют старшие по званию. И хорошо еще, когда у них адекватное поведение и хорошее настроение. Иначе бывает так, что ты только начал одно дело, тебе уже поручили другое, а ругают за не выполненное третье, о котором даже речи не шло, плюс наказание, если хоть слово в свою защиту скажешь. Сплю очень мало и очень плохо, часто болит голова от усталости, но в медпункте медикаментов не выдают, всех считают симулянтами. И главное, здесь почти никогда нет возможности уединиться. Дома же я мог придумать себе занятие, чтобы побыть одному. Например, одно лето я пас коз и овец, лишь бы дома пореже бывать и с братьями не видеться... Помнишь, я рассказывал? А тут хуже, чем в общаге техникума. Всегда рядом сослуживцы, или какой-нибудь надсмотрщик, который жаждет впаять тебе наряд вне очереди, если заметит тебя прохлаждающимся. Особенную «любовь» тут вызывают задания по чистке чего угодно. Еще тут ужасно жарко и нет возможности помыться по-человечески. Я вспоминаю прошлое лето, когда мы любой выходной день проводили у воды (а чаще в воде). Я за поход на свое деревенское озеро даже убить готов!!! Но не волнуйся, я справляюсь. Все разбились по группкам-компаниям, человека по 3-4-5. И у меня появилось несколько товарищей, так что я не одинок и не чувствую себя белой вороной. До возвращения осталось примерно 20 месяцев… Как у тебя дела на работе? Ты принял предложение на участие в шахматном турнире? В отпуск поедешь куда-нибудь или снова все отпускные потратишь на книги? И чуть не забыл! Тот магазин часов в центре города все еще работает?.. С.Я.А. 26.06.72» «Д. Миша... Я очень рад, что ты купил новые часы. Только не советую ставить часы близко к кровати, а то отключишь будильник, даже не проснувшись. Так что найди часам место на комоде или подоконнике. Я вот очень скучаю по своим часам дома — больше не хочу вставать от крика «Рота, подъём!»… У тебя было когда-нибудь состояние «не стояния»? К вечеру я такой уставший, что ночью не вижу снов. А по утрам не чувствую ног — не успеваю отдохнуть. Групповые упражнения, тактические летучки, штабные тренировки, тактико-строевые занятия... Мне даже писать об этом физически тяжело. Если честно, то я очень рад, что у тебя мед.отвод. Я бы не хотел, чтобы ты оказался здесь! Мое тело сейчас словно чучело на масленицу: тряпка, набитая ватой. Ты не поверишь, но я уже даже скучаю по обычной сельской жизни (при том, что ты знаешь, как я ненавижу деревню!). Я готов голыми руками землю копать, пропалывать, окучивать, поливать... Но только не вот всё это, что происходит здесь. Насчет того, что ты спрашивал в последнем письме — нет, мои отношения с родителями не улучшились. Семья (мать) все так же считает, что после армии я должен вернуться в деревню, работать электриком на дому (в смысле, чинить розетки да вкручивать лампочки у старушек). Но я этого не планирую. Ты знаешь, где я хочу жить и почему. Мы опять поссорились. Умудрились даже в переписке, представляешь?! Мама стала мне писать реже, отец и братья не пишут вообще (а я этого и не ждал). Радуют только письма от тебя и от Гали. Кстати, раз ты никуда не уезжаешь из города и если у тебя будет время, ты сможешь встретиться с сестрой? Она поступила в медицинский! И как раз в конце августа должна заселиться в их общагу (то есть приедет из деревни в город). Ну, так, если ты «за», я дам тебе ее контакты. Мне будет очень приятно, если ты ее поддержишь. Потому что от моей семьи такого ждать не приходится. А тебя она обожает. Да и как иначе, после всей той помощи с подготовкой к поступлению? А еще у меня украли полотенце. Подписанное моими инициалами С.Я.А. Я его так и не нашел, но полотенца тут часто «пропадают», так что мне ничего за это не будет, кроме наряда вне очереди. Зря ты отказался от участия в турнире. Ты очень умный, и было бы круто иметь этому подтверждение. Жду ответа. Прости, что не задаю вопросы, но ты и так сам все красиво рассказываешь и интересно описываешь. С.Я.А. 15.08.72» «Д! Д! Д! Миша! У меня отличные новости!!! С неделю назад к нам в часть приезжали какие-то начальники начальников. То ли проверки, то ли еще что-то, мне не важно. Конечно, перед их приездом нас замучили строевой подготовкой, а потом заставили старую потрепанную парадную форму превратить в произведение искусства (кстати, благодаря твоим урокам «кройки и шитья», у меня получилось красиво починить рукава, и меня даже попросили помочь другие товарищи за сигареты). Но это того стоило. Лейтенант Савин П.А. спросил, есть ли у кого из нас профессия (как оказалось, большинство ребят после школы, не помню, писал ли я тебе об этом?). Ну я и сказал, что я закончил техникум и могу работать электриком. И меня перевели в другую часть! Я больше не буду маршировать и заниматься другой бесполезной ерундой. Нас отправили на строительство какого-то объекта. Мне и еще четырем моим товарищам нудно будет прокладывать кабеля и всякое такое, сам понимаешь. Работа не легкая, но хотя бы нужная! Ну и практика заодно. Теперь тебе нужно писать на другой адрес: в/ч 44278, строительной бригаде, ну и мое ФИО, С.Я.А., только полностью. Как твои дела? Твоей маме лучше? Ее выписали из больницы? Операцию провели? Я знаю, что тебе тяжело с ней общаться (после всего, что между вами было), но ведь она твоя мама и другой у тебя не будет. Так что поступай по совести. Если ей нужна помощь и твоя забота, то дай ей их. Иначе, ты всю жизнь будешь жалеть, что не был с ней. Хотел бы я обсудить это лично за тарелочкой горячих пельменей! Да и от любой другой домашней еды не отказался бы! Спасибо, что показал Гале город. Она от тебя в восторге. В письме пишет больше о тебе, чем о себе, а про меня даже не спрашивает. Дословно цитирую: «я бы хотела, чтобы Миша был нашим старшим братом, а не те бесчувственные упыри!». И еще я по привычке подписал ей письмо инициалами С.Я.А., и ее это рассмешило. Но теперь она тоже подписывается С.Г.А. Это немного странно, учитывая, что это значит, согласен? Мы с ней с детства не говорили такие слова друг другу, а теперь я словно слышу это от нее (хотя она, конечно, не знает о шифре), и все равно это нас как-то сближает, что ли. И мне дошел твой подарок (и поздравление) на день рождения. Спасибо, отличная книга! Хотя часы я все еще хочу. Сможешь их подарить мне, когда я вернусь, договорились? И ты не должен присылать мне деньги. Хоть у меня с родителями не все ладно, они продолжают меня поддерживать. Много посылать не могут, но на мои нужды (а они небольшие) хватает. Жду ответа. На новый адрес!!! С.Я.А. 19-20 сентября 1972» «Привет! Миша, извини, что так долго не писал. Тяжелая работа, сил не было. Я даже Гале не писал, честно! Можешь спросить у нее. В новой части мне нравится гораздо больше. Здесь в основном ребята моего возраста или на год-два старше. Так что и разговаривать с ними интереснее. На днях обсуждали девчонок, и все разделились на два лагеря. Те, кто уверен, что девушка может дождаться любимого, и те, кто убеждают в обратном. И если тех, у кого нет пары, но верит в любовь, я понять могу — они романтики. То те, кто ушел в армию, оставив любимых, и при этом думают, что их не дождутся, мне кажутся смешными. Зачем тогда это все? Расстались бы, чтобы никому не было больно. Я в разговоре почти не участвовал. Ну, что я могу им сказать? Что у меня никого нет? Это вранье. Что она смотрит на часы каждый день, в ожидании меня? Им этого знать не нужно. Но, если честно, я считаю, что дождаться можно. И это совсем не сложно, было бы чувство, которое хочется сохранить. Но время покажет, кто прав, а кому не повезло… В общем, у меня это все новости. Я перечитываю твои письма, когда есть время. Спасибо, что пишешь так часто и держишь в курсе новостей. Кое-что я читаю и ребятам, они называют тебя моей персональной газетой! Хорошо, что твоя мама поправилась. Я бы передал ей «привет» и пожелания всего наилучшего, но понимаю, что от меня ей это не нужно. Ты живешь у родителей или у себя? И да, я тут начал курить. Это проблема? Тут кто не курит — тот работает. А перекур — обоснованный повод взять перерыв в любой работе. С.Я.А. 1 ноября 72 года» «Гайдук Михаил Петрович! Это, блин, вообще не смешно! Я же извинился за то, что не писал так долго. Теперь ты мне мстишь? Раньше мне приносили почту каждую неделю. А в этот месяц я получил только короткое письмо от сестры! Я на тебя зол и обижен. А еще жутко разочарован. Не знал, что ты можешь быть таким мелочным. Ты же знаешь, что я тут не на курорте и не в санатории! Напиши мне! У меня все хорошо нормально. Только устал. С ребятами общаюсь, с некоторыми даже сдружился. Темп работы с наступлением холодов значительно снизился. Мы то ждем одну бригаду, то устраняем косяки за другой. В общем, дел еще не початый край. Я не уверен, что увижу сдачу объекта до своего дембеля. А как ты? Напиши мне. С.Я.А. Часы. Д, д, д Миша! Пожалуйста. С.Я.А. 3.12.72» «Д. Миша! Я прошу прощения за свое предыдущее письмо. Не помню, что именно там написал, но помню свои эмоции в тот момент, а значит, там было мало приятного. Я искренне извиняюсь за любые оскорбления, которые я использовал в твой адрес. Я просто… идиот. Я даже не подумал, что у тебя могло что-то произойти, что ты был не в состоянии написать мне. Ты же всегда такой надежный, педантичный и пунктуальный, что я иногда забываю, что ты тоже человек, а не небожитель (надеюсь, я правильно использовал этот термин). Так как ты себя теперь чувствуешь? Как я понял, из больницы тебя выписали? Ты уже вышел на работу или еще на больничном? Прошу, позаботься о себе! Твое здоровье — главный приоритет сейчас. Я напишу Гале, она будет к тебе приходить и помогать! Я знаю, ты не любишь выглядеть перед кем-то слабым, но, в конце концов, она тебе должна (имею в виду за все те книги для поступления в мед). И ей будет не в тягость. Ты, в отличие от меня, наверняка даже как пациент правильный: покладистый, послушный и не капризный. Набираешь потерянный вес? Не могу тебя представить похудевшим на 10 кг. Ты что, как скелет выглядишь? Высоченный и тощий? Кожа да кости? И я все равно С.Я.А. тебя!!! И у нас с почтой совсем печаль: не забирали письма вот уже две недели. Так что мне пришлось переписывать то, что уже было написано. Знаю, что ты попросишь прислать тебе всё (черновики тоже), но те строки больше не имеют значения. Я написал именно так и именно то, что хотел тебе сказать. И так как я не знаю, как быстро наладят ситуацию с отправкой писем, поэтому поздравляю с наступившим Новым годом и заранее с днем рождения!!! Подарок подарю, когда вернусь. И это не часы. До дембеля чуть больше года… С.Я.А. 20 января 1973 года» «Привет, Миша! Судя по твоим и Галиным письмам, вы неплохо поладили. Я этому очень рад. Даже учитывая, что у тебя много друзей-приятелей, еще одним другом больше — это всегда хорошо. Отрадно слышать (то есть читать), что ты пошел на поправку и нет долгосрочных последствий. Но впредь будь более внимательным к нуждам и потребностям своего организма! Сходить к врачу на профилактику проще, чем два месяца проваляться на больничном. И нет, мне не нужны деньги. Они лишними, конечно, не будут, но ты и правда можешь не присылать мне ничего! Представляю, что ты и сам на мели после всего произошедшего. Так что позаботься, наконец, о себе!!! Почему ты решил уйти с завода? Думаешь, что быть ремонтником тебе подойдет больше? Или дело в графике? Не хочешь больше выходить в смены? Я хотел бы работать с тобой (чтобы чаще видеться), но если для тебя будет лучше сменить место, то я тебя только поддержу. Нашу команду перекинули на другой объект. Теперь мы занимаемся монтажом уличного освещения. Мне больше нравилось работать в здании, но не я принимаю решения. Частично сошел снег, и мы уже копаем траншеи, постоянно сверяясь с планами и чертежами. В общем, скука смертная, зато новый опыт. Не буду засорять тебе голову этим. Жду ответа! Гляжу на часы. С.Я.А. 05-Март-73» «Здравствуй! Миша, у меня плохие новости: мне не дали увольнительную. Я очень хотел приехать летом, повидаться с тобой и с сестрой, но, похоже, это случится только через год. И очень надеюсь, что этот год пройдет быстро. Извини, я сейчас не в настроении писать что-либо, да и рассказывать особо нечего — ничего нового не происходит. День изо дня одна и та же рутина. Я напишу тебе, как будет «что» написать. С.Я.А. 30 мая 73 г.» «Привет, Миша! Спасибо, что писал мне все лето. Спасибо за открытки из твоей поездки. И спасибо за поздравление с днем рождения (хотя оно пришло немного рано). Твои письма и новости с гражданки очень поддержали меня. И извини, что не писал в ответ. Точнее, я писал, но не отправлял, потому что… Я скучаю по всему, что осталось дома. И хочу уже вернуться. И почему-то с каждым днем мне все сложнее писать, не только тебе, а вообще. Гале тоже. Словно с каждым новым письмом, строчкой, словом, я все дальше отдаляюсь от вас, от нормальной жизни. Я очень устал. Слава 22 августа 1973» «Привет. До дембеля осталось немного, несколько месяцев. Если ничего не изменится, то в мае я буду дома. Миша, пожалуйста, перестань писать, что все понимаешь и не обижаешься. Ненавижу, когда ты врешь. И мне. И себе. С последнего письма прошло… Сколько? 4 месяца? 5? Я потерялся в датах. Даже не заметил, как ушел один год и пришел новый. С прошедшим днем рождения, кстати. Я и пишу только из-за него. Не мог не поздравить тебя, хотя бы парой слов. Я знаю, что я веду себя, как скотина. Обещаю это исправить, когда вернусь. Но сейчас у меня нет сил на то, что чтобы поддерживать наше общение. И ты тоже можешь мне не писать до моего возвращения, если тебе так будет легче. Но отчего-то я уверен, что ты все равно будешь отправлять мне письма раз в две недели, даже если будешь только переписывать новости из газет за прошедшее время. Ты любишь издеваться над собой. Но я виню себя за твои решения. Просто, чтобы ты знал. Ярослав. 16.02.74» «Привет! У меня скоро дембель. Точной даты пока не знаю и письмо написать, скорее всего, не успею. Я дам телеграмму из города, и, если захочешь, сможешь меня встретить на вокзале. Возможно, там будет и моя семья. Галя точно. Все так же рядовой Смирнитский (и я не собирался подниматься до сержанта). 1.05.74 г.»2020 г., лето
Трансляция выпускного закончилась, но Мила уже давно не смотрела в смартфон. Она дочитала последнее письмо, датированное маем 1974 года, вернула его в коробочку, после чего потянулась так, что хрустнули плечевые суставы. — Что, старость — не радость? — подколол её Ярослав, открывающий и закрывающий все подряд дверцы шкафа. Михаила в комнате не было, компьютер был выключен, а Мила даже не заметила, когда он вышел. Интересно, а он обратил внимание на то, чем она занималась, или просто закончил свои дела и оставил ее наедине со своим ток-шоу? — Ага, не то слово, — немного заторможенно ответила девушка, всё ещё обдумывая прочитанное. — Что-то потерял? — Миша спрятал мои сигареты, — негодующе воскликнул Ярослав Александрович, захлопнув очередную дверцу, а затем стал выдвигать ящики. В верхнем были всякие ключи, во втором — документы, чеки и квитанции, а в третьем — швейные принадлежности. — С этой чертовой болячкой, он не хочет мне давать курить даже обговоренные две сигареты в день. Я уже на стенку лезу! — А бабушка рассказывала, что ты бросил, когда мой папа родился, — с вопросительной интонацией произнесла Мила, и старик кивнул. — Так почему не бросишь снова? Да и зачем вообще начинал? — Девяностые, — со вздохом ответил Ярослав, как будто бы это все объясняло. — Тяжело было. Ну и я решил, что лучше буду курить, чем пить. А впервые попробовал в армии. Знаешь же присказку, кто не курит, тот работает? — Вообще-то, кто не работает, тот не ест, — поправил Славу Михаил, вернувшийся в гостиную, и пристально посмотрел на внучку. — Ты нашла, что искала? — Я нашла кое-что другое, — призналась Мила и слегка подтолкнула пластиковую коробку на журнальном столе. По реакции Михаила стало очевидно, что он действительно не влезал в то, чем занималась крестная внучка, а просто закончил свои дела и ушел из комнаты. А теперь он поджал губы, скрестил руки на груди и при этом выпрямился, хотя для его лет у него и так была отличная осанка. Гайдук всем своим видом выражал неодобрение, но, почему-то, молчал и даже отвел взгляд. Его не интересовало, что нашла Мила в его вещах, он точно знал, что внутри коробочки с цифровой подписью. А вот Ярослав, наоборот, заинтересовался. Он посмотрел на стол, а потом на внучку. — А что это? — с интересом спросил он, бросив свои поиски сигарет, и прочитал вслух: — Семьдесят второй, семьдесят четвертый? Мила не стала отвечать, ей было очень неловко перед крестным дедом за свой поступок, но при этом жутко хотелось задать интересующие её вопросы. Например, где письма Михаила к Ярославу? Или, почему он продолжал писать, учитывая, что Слава ему месяцами не отвечал? И, конечно же, как можно сохранить отношения на расстоянии в течение двух лет? Продолжал ли Михаил любить Ярослава? Продолжал ли Ярослав любить Михаила?.. Но всё, что могла девушка, это молча наблюдать за тем, как её родной дедушка сел на пол перед журнальным столиком и открыл крышку. И, увидев старые пожелтевшие конверты, слегка побледнел и спешно закрыл коробку обратно. — Мои письма? Ну, конечно, — Ярослав Александрович неловко и смущенно потер шею ладонью. — С семьдесят второго по семьдесят четвертый, когда я служил. — Это мои письма, — жестко исправил Смирнитского старик. Потому что Слава писал их для него, а значит и их хозяином был он. Ярослав кивнул, немного покрутил коробочку, думая, открывать ее снова или не стоит. С одной стороны, ему было интересно перечитать собственные «сочинения» такой многолетней давности. С другой стороны, Михаил был прав, и Ярославу нечего было лезть в его вещи без разрешения. Кстати, как и Миле. — А где твои письма? — вдруг, осмелев, спросила девушка то ли у Михаила Петровича, то ли у Ярослава Александровича, но все поняли, про какие именно письма она говорит. — Те письма, что я писал, были у Славы. Я не знаю, где они теперь, — Гайдук ответил на вопрос очень сухо, и Смирнитский снова побледнел. Ему бы очень не хотелось рассказывать любимому, что он с ними сделал. А Михаил тем временем продолжил говорить с крестной внучкой уже сквозь зубы: — А тебе не знакомы термины «тайна переписки»? Личные границы? Частная жизнь? Приватность, в конце концов?! Мила покраснела и опускала голову всё ниже с каждым вопросом. Косая челка упала ей на лицо, закрывая глаза. Никто не шевелился и не издавал ни звука. Михаил был воспитанным и сдержанным ровно до того момента, пока его не выведут из себя каким-нибудь поступком из ряда вон. Как, например, чтение чужих писем. Хотя Мила и знала об их отношениях в молодости и теперь, хотя в самих текстах не было ничего компрометирующего, ведь они использовали шифр, всё равно это было подло — влезать в такую сферу жизни. И Михаил Петрович был зол и рассержен. Он судорожно соображал, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями, не наломав дров. Но при этом единственным его желанием было накричать на Милу, выставить её за дверь, а затем устроить Ярославу разбор полетов, с допросом, почему он не сохранил ни одного его письма… — Зачем ты их хранишь? — вдруг спросил Слава, прервав размышления Миши. — Чтобы помнить, что не только я и моя ревность виноваты в том, что произошло в семьдесят четвертом году, — уже прорычал Михаил, хмурясь. Решение, как избавить себя от угрызений совести из-за своих поступков, было найдено. Михаил решил попросту сбежать от конфликта. Он подошел к столу и забрал коробку с письмами. Открыв второй шкафчик справа, он засунул руку между полотенец и вытащил оттуда две пачки сигарет и кинул их в Ярослава, которые тот от неожиданности не успел поймать, и они прилетели ему, ударившись в плечо и грудь. Не убирая коробку обратно в шкаф, а прижав ее к груди, он поспешно вышел из комнаты, громко хлопнув сначала дверью гостиной, а затем и спальни. Слава, поднял одну пачку с колен, зашуршал полиэтиленовой упаковкой, чтобы снять её. — А ты не пойдешь за ним? — осторожно спросила Мила. Она понимала, что переступила черту не только в отношении Михаила, но и в отношении Ярослава, ведь это была их переписка. — Нет. Это глубокие раны. Если пойду сейчас, мы только поссоримся, обвиняя друг друга в старых ошибках, — Слава достал сигарету и взял ее в рот, задумчиво пожевывая фильтр. — И ты не ходи к нему. Вижу, ты хочешь извиниться и всё объяснить, но лучше сделать это позже. Мила тяжело вздохнула и перевела взгляд на другую коробку, с фотографиями. Ярослав протянул руку и взял один снимок. Судя по надписи на обороте, это был шестьдесят четвертый год. Год, когда Михаил окончил восемь классов и поступил в техникум. — Ну как, подойдет что-нибудь отсюда для нашей идеи? — сменил тему разговора дедушка и посмотрел на внучку. — Да, я возьму несколько фото, чтобы отсканировать, — кивнула Мила. Она опять нервно ковыряла ногти. Произошедшее всё ещё не отпустило. — А что ты решила с университетом? — Ярослав Александрович предпринял ещё одну попытку к смене темы, чтобы отвлечь Милу. — Подам заявления в разные места... И куда мама советовала тоже. Всё будет зависеть от результатов экзаменов. Куда пройду на бюджет, там и буду учиться... — А где ты хочешь? — Ярослав сделал акцент на последнем слове. — Не знаю. Да и какая разница? — голос Милы слегка дрогнул, будто бы она боролась с тем, чтобы не заплакать. — Родители и раньше-то не очень одобряли мой интерес к киноиндустрии. Ведь это не серьезно. Не престижно. И в нашей стране такие профессионалы не пользуется спросом, потому что снимать может каждый, даже какой-нибудь комик, лишь бы были деньги. А после того, как Макс чуть не вылетел из универа, а я призналась, что люблю не только парней, думаешь, они разрешат мне пойти на режиссуру? Просто не станут платить за учебу, которую не одобрят... — Они — нет, а я могу, — спокойно объяснил свой интерес к учебе Милы дедушка. — У меня есть кое-какие средства, и Миша обещал помочь. — Ну, явно не после того, как я влезла ему в душу, — горько усмехнулась девушка. — Я его никогда таким злым не видела. Я очень виновата… — Разве ты его так плохо знаешь? Он не откажется помочь тебе из-за одной маленькой обиды, — Ярослав оперся локтем о стол и опустил голову на ладонь. — Ты так уверен, что он сможет простить? — Конечно, уверен. Мне он может простить всё. Сама же прочитала, как я вел себя в те годы? И он простил меня. И моё пренебрежение. И мою отстранённость, и холодность, и жестокость. А тебе и Ире сможет простить, ну, практически всё, — Слава грустно улыбнулся и посмотрел на закрытую дверь. — Знаешь, по большому счету, мы оба виноваты в том, что у нас не получилось остаться вместе… А точнее, были причины для того, чтобы мы расстались… Мила перестала собирать фотографии и замерла, ожидая продолжения таких редких откровений от дедушки. — Если бы не расстояние между нами, физическое — жизнь в разных местах; и психологическое — необходимость скрывать отношения; то ни он, ни я не сдались бы так просто, — Ярослав задумчиво потер переносицу: давно забытый жест, которым он старался «пригладить» свой нос с горбинкой. — Поэтому я хочу предложить тебе и Максу переехать в мою старую квартиру. — Переехать? — Жить почти самостоятельно, — уточнил Смирнитский. — Женя и Маша не дадут тебе дышать свободно, а тебе нужно расти и не бояться быть собой. Но так как ты еще... относительно маленькая, то есть несовершеннолетняя, я хочу, чтобы брат за тобой присмотрел. — А что Макс сказал? — Ему я еще не говорил. Тебе первой. — Я... Думаю, что мне нужно подумать над твоим предложением и обсудить с братом, — разумно решила Мила. — Хорошо, я и не тороплю, — Ярослав поднялся с пола, засунул одну пачку сигарет в карман домашних штанов, а вторую оставил на столике. — Я пойду, покурю. Потом поговорю с Мишей. Думаю, что к ужину он уже остынет. Ярослав Александрович слегка похлопал внучку по плечу и ушел на любимый балкон. Сейчас он жалел, что сжег письма Михаила под влиянием эмоций. Хотелось бы их перечитать, ведь их было в разы больше, чем писем Славы. И они были наполнены такой теплотой, любовью и пониманием, что Смирнитский сам до конца не понимал, зачем же он от них избавился.