Часть 10
15 июля 2023 г. в 12:00
Утром во всех новостях появляется грандиозная новость о взрыве в офисе Фудзиеды.
А я отчего-то совсем не волнуюсь, Фудзиеда не такой придурок, чтобы так по-идиотски умереть. Но он не появляется, и его телефон молчит, а мне нужно хоть чем-то себя занять.
У меня странные развлечения, например, разговор с Сакаки. Я довольно прямо спрашиваю его о Фудзиеде, а он легко признается мне, что взрыв — его рук дело. И хотя он уверят, что не хотел убить Фудзиеду, он врет.
Я точно знаю это, но для Сакаки делаю вид, что верю.
А он рассказывает мне мрачные истории из прошлого Фудзиеды. Достает их из шляпы, как фокусник. Видно, рассчитывая вызвать мое отвращение, живописуя в красках о том, с чего начинал Фудзиеда, с какого дна поднимался, но я лишь убеждаюсь в его чертовской целеустремленности. И…
В общем-то, я восхищен. От последней шлюхи до адвоката Такасато. Фудзиеде есть чем гордиться.
Меня провожает Эйджи, и я успеваю перекинуться с ним парой слов, даже договориться о том, чтобы осмотреть то, что осталось от офиса Фудзиеды.
Это не очень стремное, зато довольно увлекательное путешествие. В итоге я заполучаю трофей — блокнот Фудзиеды. Наверняка, он ему дорог, и Фудзиеда захочет его обратно.
Я ни черта не могу разобрать в его зашифрованных записях, зато нахожу внутри фотографию. Как я и ожидал, на ней девочка… Мей.
Теперь, после того, как Таку рассказал, я помню ее имя.
Юзуки Мей.
Я смотрю на нее достаточно долго, чтобы испытать весь последний набор моих недомоганий, но стоит мне убрать снимок обратно в блокнот, как…
Я снова не могу вспомнить ее лица, лишь кролика в ее руках и тень от ее улыбки.
Я знаю о своем прошлом, но все еще ничего не помню. Есть только картинка — я смотрю на нее со стороны. Она топорная, плоская и, как ни вглядывайся, она не становится ни более наполненной, ни живой, словно чего-то не хватает. Картинка уродлива и больна, а я болен, когда смотрю на нее.
Таку, к сожалению, все еще нужно работать, хотя меня он официально отпускает со смены, и новый день тянется мучительно. Мне даже приходит в голову мысль поискать Фудзиеду в его старой квартире…
Но он появляется на пороге моей комнаты совершенно внезапно — как всегда на шаг впереди. Лохматый и всклокоченный, он проходит внутрь и смотрит на меня требовательно.
— Я так и думал… — без лишних экивоков, говорю я вслух.
— А если бы я был мертв? — Фудзиеда чуть приподнимает бровь.
— Я бы посмеялся… Но ты не такой дурак, я и не сомневался, — закурив, я усмехаюсь. — Зато у меня кое-что для тебя есть.
Фудзиеда смотрит на меня с подозрением:
— Для меня? Ты… был в офисе… — констатирует он.
Догадливый…
— Да. Впечатляющее зрелище. Но я кое что нашел…
— Отдай! — вырывается у Фудзиеды, и он нетерпеливо протягивает ко мне руку.
Мне вовсе не хочется томить его, хотя можно было бы предложить ему обменяться, на кролика, но…
— Возьми, — я вкладываю блокнот в его руку.
Фудзиеда облегченно выдыхает.
— Ты читал?
— Конечно. Только ничего не понял.
— Это просто записи о моем расследовании, — объясняет он зачем-то. — Сейчас в них не очень много смысла, но…
— Фотография, — заканчиваю я за него.
Фудзиеда находит ее между последней страницей и обложкой, и лицо его меняется, а потом он переводит взгляд на меня:
— Ты ее помнишь? Мей?
Я стараюсь, но… вместо ее лица передо мной пустота. Даже попытки нарисовать ее ни к чему не приводят. Я пытался вчера, но… лист лишь превратился в дыру на месте ее лица. Чертовски… аллегорично.
— Извини, но нет.
Глядя на меня до тошноты серьезно, Фудзиеда кивает, и глаза его заполняет решимость:
— Пойдем. Если ты не передумал, — говорит Фудзиеда, и я совершенно бездумно соглашаюсь.
Трудно устоять перед его одержимостью. Тем более, что мне так нужно уже сдвинуться с места, уйти из этой точки и, если не попасть, то хотя бы двигаться по направлению к новой.
— Куда? — спрашиваю я его уже на улице, накидывая пальто.
— В особняк, я нашел его. Это оказалось просто, — поясняет Фудзиеда, и я понимаю, что заранее знал ответ.
Ожидаемый, но… Я беспомощно таращу на Фудзиеду глазом, вспоминая как дышать. Его такие мелочи не интересуют, и мы незаметно уходим все дальше от клиники.
Я специально не говорю ничего Таку. Он явно не испытает восторга от этой затеи, так что лучше ему не знать, чтобы не отговаривал… чтобы не волновался.
Особняк перед нами огромен, заброшен и обветшал, но он все еще остается величественным. Он купается в лучах предзакатного солнца, и очертания его окрашиваются алым.
По моему телу пробегает дрожь… Но я все еще… в порядке?
Я ловлю свое сознание, приковываю его к чему-то существующему на самом деле. Например, к цепи, опоясывающей дверь, и замку, который достаточно быстро мне поддается. Можно подумать, что он ждал… Ждал меня?
Ты взломщик? — удивленно спрашивает Фудзиеда.
«Я — якудза» — это самый быстрый и правильный ответ, но Фудзиеде я говорю что-то, не имеющее значения.
Мы идем вперед, и я цепляюсь за новые фрагменты реальности. Огромная дыра в полу точно перед лестницей приветливо зияет на нас раскрытой пастью, словно этот дом медленно проваливается в пустоту, начиная с сердцевины. Лепнина на потолке грандиозна, и сам особняк восхищает, побуждая воображение рисовать картины его прошлого шика.
И подавляет такого, как я, ведь… все это сразу сообщает, кого принимали здесь.
Лестница заманивает нас наверх, и ничего не остается, кроме как подняться.
Но мне кажется, что я падаю.
«Не двигайся! Остановись! Не ходи дальше, » — требует голос в моей голове и бьется о черепную коробку, напуганный.
Мое дыхание колеблется, становясь все более беспорядочным.
Ты в порядке? — оборачиваясь, спрашивает Фудзиеда, заставляя меня остановится, почти столкнувшись с ним нос к носу.
«Заткнись!» — звучит внутри, но я лишь зажимаю рот ладонью, подавляя тошноту.
— Нормально, идем, — я выхожу вперед.
Но, кажется, уже не совсем понимаю, что происходит.
Голос в голове становится все громче, и я забываю уже то, что происходило пять минут назад, зато… те, другие воспоминания дышат мне в спину.
Во мне словно закрыты все двери, и раз за разом я терплю поражение, пытаясь войти, но сейчас… дверь передо мной настоящая.
Тяжелая и… как там сказала Хасегава: «то, что происходило за закрытыми дверями»?
«Стой! Ты не хочешь этого знать!» — голос становится четче, реальнее, и я… наконец узнаю его. Он мой.
Чтобы двигаться дальше, приходится ухватиться за стены. Комната темна, и я пытаюсь осветить ее фонариком от телефона — довольно безнадежно.
Этого света никогда не хватит.
Я вдруг забываю все, даже то, что Фудзиеда все еще здесь, со мной. Его голос больше не кажется настоящим.
Секунда, и я чувствую себя запертым в этой комнате. Беспомощным, брошенным, почти мертвым. Мне так страшно…
Голос внутри, впиваясь в мозг, взрывается в громком крике, бессмысленном и напуганном:
— Ааааа, — и я вторю ему.
Разум не справляется под напряжением, я оседаю на пол, по-детски глупо закрывая глаза, чтобы… Все исчезло.
Но все работает с точностью до наоборот.
Я вспоминаю. Нет, не так… Я проживаю все это снова. Осознаю на самой глубине смысла — чувствую, пытаюсь скрыться, но лишь рассыпаюсь пылью.
Под ногами…
Я вижу ее… вижу свою мать. Я могу рассмотреть, как нежны и утонченны ее черты, как умиротворяюще-спокойна ее улыбка, но… она страшная.
Беспощадная, жестокая, холодная…
Она так бесчувственна, что, наверное, безумна.
Она стоит и говорит со мной без слов, я только улавливаю, как шевелятся ее губы, но могу угадать слова: «Все в порядке.»
А потом тишина кончается, словно кто-то прибавил громкость.
Ее взгляд и голос вдруг проникают в меня, и я не могу… Не могу не слышать ее, не могу не слушать и не слушаться.
— Все в порядке, — говорит она мне, и протягивает руку, — у тебя новый клиент, Харуто.
Я не могу не то, что возразить, даже пошевелиться, чувствуя как, предавая, тяжелеет тело, не подчиняется мне больше. Колени подгибаются, но я все еще иду за ней, как под гипнозом, или… словно кукла на ниточках.
— Нет!
Но я соглашаюсь. Снова и снова.
Она повторяет:
— Все в порядке, все уже в порядке, — даже когда я истекаю кровью и не могу пошевелить ледяными пальцами, не могу сделать вдоха.
Я не понимаю, что меня выворачивает прямо на пол, а Фудзиеда едва успевает поддержать. Он что-то говорит, но — слишком далеко.
Она как ведьма, и… я пытаюсь бороться…
Даже сейчас, пытаюсь помнить, что ее нет, но…
Она словно держит мою душу, владеет ей абсолютно и тащит на дно. Ничего не поделать.
Она продает меня, дарит им наслаждение, улыбаясь мне, пока я захлебываюсь в агонии. Это так больно… Что почти уже все равно, почти уже хорошо.
Да! Хорошо…
Я не принадлежу себе.
Только Таку об этом не подозревает. Он единственный, с кем мне все еще хочется разговаривать. И странный — всегда так старается не сделать мне больно. Спасти?
А я все жду, надеюсь, что однажды у него не получится. Я не говорю ему: «Не надо», а просто терплю, пока он обрабатывает мои раны… Ведь если я скажу так, ему станет грустно. Мне не нравится огорчать Таку, а его странно радует, когда я иду на поправку. Но меня это только пугает.
А потом появляется Мей.
Она приходит из неоткуда, так неожиданно — она входит в ту же дверь, что и все остальные — мать сама приводит ее в мою комнату.
Это ничего не может изменить, однако меняет… все.
Меняет меня, и вот тогда я начинаю рассказывать о ней Таку.
Я смотрю в лицо Мей и делаю вдох, потом выдох.
Я смотрю в лицо Мей, мысленно сжимая в ладони пальцы Таку, и выныриваю в здесь и сейчас.
Мне не надышаться, по спине струями стекает пот. Убирая мокрые волосы от лица, я смотрю на Фудзиеду.
— Я помню ее… — вдох и выдох, сердце нещадно вколачивается в мои ребра, — И… Она… не сестра твоего друга, верно? Она… твоя… сестра.
Он замирает.
Будь я в состоянии чуть раньше мыслить здраво, понял бы уже давно. Так вот в чем его интерес…
Собираясь с силами, я рассказываю Фудзиеде об «Эйфории». Совсем немного обо мне, чуть больше о Майе и все, что помню о Мей.
А потом…
Начав очередное предложение, я не успеваю договорить… Голова болит и снова адски кружится, мешая подобирать слова.
— Това… Ты… Не дави на себя, — Фудзиеда очень милосерден, но…
Зато я — нет.
Не к Харуто.
Я мотаю головой, мне нужно продолжать.
Ему нужно, чтобы я продолжал. И от того, как он участливо окликает меня, я лишь сильнее чувствую, что у меня нет права заткнуться.
Новое воспоминание врывается в меня с разбега, почти вышибая дух. Зря я надеялся, что… уже все.
Я помню руку Мей в своей ладони, и… Мы бежим, это вовсе не кажется глупым, наоборот. В этом столько смысла, столько силы, столько света. Я не чувствую себя бессмысленным. Я словно верю… Я верю, что все кончится хорошо, когда Мэй улыбается мне…
Но…
Чувствовать улыбку Мей на щеке, мягкое тело ее зайца в руке, ступени под ногами и верить в такую не понятную мне «другую жизнь» было нестрашно.
Но потом наступила темнота.
Я вижу… я что-то вижу?
Кровь заливает все вокруг, и новый крик, клокоча, вырывается не из горла, а из груди. Меня бьет дрожь, и впервые в моей детской жизни я открыто бьюсь в истерике. Но и это заканчивается.
— Больше никогда я ее не видел. — Я замолкаю и меня снова тошнит… — Извини, но я не знаю, что с ней случилось.
Я не хочу этого знать. Ты прав… Ты всегда был прав… Харуто.
И я снова знаю, что ненавижу его, но уже не могу выпихнуть все это дерьмо из себя.
После моих слов, Фудзиеда уплывает взглядом куда-то очень далеко. Он уже не здесь, так что почти не важно, что он поднимается и… уходит. Я думаю, что не важно.
За ним со щелчком захлопывается дверь.
Я остаюсь один, снова в этой запертой комнате, в коробке без окон, как в мышеловке.
Оно внутри… и я чувствую это так, что… стоит чуть расслабиться, как оно происходит со мной снова и снова. Сейчас.
Я едва могу вернуться, но… все же нахожу себя на грязном заблеванном полу. Темно и только крошечная точка света дрожит где-то поодаль… Я нахожу ее, беру в руку — это мой мобильник. Я знаю, как позвонить, но впервые нарушаю наш с Таку и Реем ритуал.
Я не могу больше справляться. Обнаружив себя на улице, у дверей «Эйфории», я даже не могу вспомнить, как все же поднялся на ноги и вышел оттуда.
Фудзиеды нигде нет, но… я уверен, что именно этого и заслуживаю.
Пустоты больше нет, я полон собой. До краев.
И я изливаюсь в мир, наполняя его… собой. Меня так много, и мне уже не сбежать, как раньше. Не спастись. Воспоминаний тоже много, и…
Лучше бы мне не знать.
Зеркало зияет на меня дырой с осколками, но… Отражение все еще существует.
А я ненавижу лишь сильнее и бью лбом, бью на пораженье.
Зеркало податливо рассыпается, но я… зачем-то все еще дышу. Занимая чужое место, вот и все.
Я так не хочу, но все еще пытаюсь найти себя в новом мире, который старше моей памяти на бесконечность прожитых в беспамятстве лет.
Я иду. Сначала просто чтобы чувствовать дорогу под ногами и быть в движении. Реальность отступает, она не кажется мне настоящей. Я живу лишь там — внутри своих воспоминаний. Не чувствуя усталости, ничего не заканчивая, а лишь оттягивая момент ожидания. Снова и снова. Я ни капли не изменился?
Я знаю, кто я. И так трудно перестать решать, но я…
Стоит признать, что я всегда лишь следовал распоряжениям своей матери. Идеальный сын, уникальная… игрушка. Даже крика не оставалось, только если я полностью забывался в боли, теряя разум, почти теряя сознание.
Я иду по пятам за своим прошлым, повторяя его, открывая его, как островки суши посреди болота, снова и снова. В надежде вспомнить все.
Пусть мне и не стоило знать этого.
Я прячу себя подворотнями и углами, спасаю себя от мира, а мир от себя, но это не нужно. Комната без окон окружает меня. Только она одна. Хочется кричать, но крика нет, нет даже просто голоса. Я не знаю другого мира. В нем мне и следовало остаться, но старый особняк зияет дырами и катится к черту, он проваливается куда-то, как в разлом реальности. Я бегу, убегая от него, но лишь для того, чтобы вернуться снова.
Я ищу… нет, это слишком активное действие и слишком сильное слово, я просто… жду.
Они приближаются. Их движения дерганы, их слова бессмысленны, их действия легко читаемы, их желания просты. Это их я ждал.
Я позволяю им зайти так далеко, как только может их воображение. Они распоряжаются мной, выпуская себя на волю, и их гнев даже не переливается алым, это просто кровь заливает мой глаз.
Стоит им войти во вкус, как я перестаю сопротивляться, позволяя им делать все, что угодно.
Мое тело лишь инструмент, и я сам им не владею. Оно существует, чтобы другие играли на нем свои причудливые симфонии.
Это просто чудо, что я не предлагаю им зайти дальше. Они бы хотели, но их неповоротливые мысли не могут разродиться, а я не могу совсем позабыть о Таку, пусть он и принадлежит другому миру. Миру, которого я не достоин, и… стоит им уйти, наигравшись вдоволь, я не могу об этом помнить.
Я едва вспоминаю, как заставить себя делать вдох и выдох. Пусть хотел бы и это забыть.
К тому моменту, как он закончил с операцией, Това снова ушел. И видно что-то в лице Таку переменилось к худшему, потому что Рей, встретившийся ему на первом этаже, вдруг начал оправдываться и объяснять. Таку помотал головой и после недолгих поисков схватил свой телефон, убеждаясь, что Това его не искал.
Таку потребовалось всего три безуспешных звонка, чтобы решится связаться с Фудзиедой. И слушая его рассказ, его спокойное: «Он вспомнил. Он вспомнил все», Таку побледнел. Только Фудзиеда мог считать, что нормально оставить человека один на один с такой памятью. Таку злился на него, на Рея, который не понял, но больше всего на себя, который позволил всему этому произойти.
Таку владело не предчувствие, но точное знание. Он поставил на уши всех, до кого дотянулся, не зная, куда бежать и где искать. Тревога сводила с ума, и через несколько часов бесплодных поисков Таку вернулся в клинику.
Пустую и темную, но Това ведь и не стал бы приветливо зажигать свет в окошке.