Сделай это лучше

Рей и Фудзиеда покинули комнату, неслышно прикрыв за собой дверь, а Таку опять осторожно коснулся подбородка Товы пальцами, поднимая его лицо к себе. — Сначала душ? И, не дождавшись ответа, поймал губы Товы своими, так долгожданно присваивая. Истерический смех отступает. Словно только того и ждал, я поддаюсь Таку. Я делаю это не для него, просто… меня мгновенно захватывает чувством. Таку нежен, как он один умеет, он как будто гладит мой рот изнутри, и я живу этим. Я обхватываю его язык, втягивая в себя, и Таку становится все больше во мне. Пусть и только во рту. Я восстаю из пепла, обнаруживая себя со всеми своими чертовыми чувствами и желаниями. Я все еще не уверен, что хочу дать им столько места, но… Я слишком устал, чтобы думать о чем-то кроме. Я вдруг поднимаю руки и хватаю Таку за грудки, притягивая к себе сильнее. Теперь мой язык встречается с его, требовательно, жадно настаивая на своем. Это такой способ дышать. Запах растворителя перебивает мне запах Таку, напоминая обо всем, что случилось совсем недавно. Но я думаю не о другом, отрываясь от Таку со стоном, который даже не пытаюсь сдержать. — Ты… — говорю я, вот теперь глядя Таку точно в глаза, — Снова собирался уступить меня? Так… Как раньше, — Голос сочится горечью, и… Бешенством. Я даже не успеваю удивиться, словно все это и раньше жило во мне, просто я… Сам себя не слушал? Я игнорирую вопрос Таку, вовсе не собираясь бездумно следовать за ним в душ. Пусть у этой идеи полно смысла, но… рядом с Таку я забываю о послушании и о том, что мне бы не стоит сейчас перечить и огорчать его. Я все время бесстрашно расстраиваю Таку, игнорируя все его ожидания. Этим наши с ним отношения разительно отличаются от любых других. В них до хрена меня. Таку продолжил обнимать Тову совершенно неуверенный, что не смотря на эту вспышку, тот все же может твердо стоять на ногах. — Я просто подумал, что так лучше… Он такой… Ну, знаешь, уверен в кастинге на идеального парня, он был бы членом жюри. А ты сказал… Таку не мог в точности вспомнить, как именно Това сказал, но ему казалось, что он понял его правильно… Хотя было не так. — В любом случае, я вовсе не хотел тебя отпускать. Пойдем, пожалуйста, пока ты не вырубился от усталости и истощения. А то до той части, в которой я делаю именно то, что хочу, мы сегодня не дойдем. — Вот как? — Я снова отодвигаю с лица измазанные кровью волосы и вязкие бордовые следы остаются на моих ладонях, смешиваясь с растворителем и разводами краски. — Подожди, позже я сделаю все, что ты захочешь, но все же… Ты сказал, что не хотел отпускать меня, но думал всякую херню и все же… отпускал. Я верно понял? Я отказываюсь моргать и никак не могу пойти с Таку в душ, потому что тогда точно уже не удастся поговорить с ним об этом. А именно это так важно, твою мать, для нас… обоих. — Това… — простонал Таку почти в отчаянии. — Ну, как я мог понять иначе? Он пришел, и все перевернулось. Ты хоть понимаешь, сколько времени ты зависал с ним в вашем расследовании? И он… А что если он может дать тебе больше, чем я? Таку замолчал на мгновение, но заставил себя озвучить и остальное: — Я всегда боялся повлиять на твои решения. Боялся, что это принуждение. Я всегда… Това, да я даже твою память подменил! Я не хотел давить на тебя, но на деле — занимался этим постоянно. Какой шанс, что после всего ты будешь вот так вот выбирать меня? Я… каждый раз не верю, что это происходит. Потому что заслуживаю совсем другого. — Что? В голове пульсируют слова Таку, такие… понятные, очевидные и… полные идиотизма. Мне требуется немного времени, чтобы разобраться с ними. — Ты серьезно, — констатирую я. — И ты даже не представляешь, как я зол! Я останавливаю себя от удара в зубы, зато снова хватаю Таку за грудки. Но тело мое вдруг решает, что оно на пределе — пошатнувшись, я цепляюсь за Таку. Теперь я держусь за него, и мы вместе едва стоим на ногах. Реальность, кажется, решает нас горизонтировать, но я упорно возражаю — рано. — Таку… Я выбираю тебя. И я не знаю еще таких слов, чтобы выразиться попонятнее. Не заставляй меня насиловать мой тупой сейчас мозг. Я слишком не в форме для полноценной эйфории. Если я передумаю, ты узнаешь об этом первый, я обещаю. Но… Я понимаю, что Таку никогда не позволял себе удерживать меня или даже намекнуть на… Но и я никогда не говорил ему ничего из того, что стоило уже давно. — Бесит. Ты даже не представляешь как это бесит, Таку. Словно тебе нет на самом деле никакого дела. И нет, я не хочу, чтобы ты оставался рядом со мной в роли терпеливого и заботливого папочки. Я хочу тебя. Твои чувства все целиком. Если ты ревнуешь, я хочу видеть ревность, если ты обижен, я хочу слышать о твоей обиде, если не хочешь отпускать и злишься, я, блядь, хочу твоего гнева, я хочу чувствовать тебя… Я замолкаю на мгновение, чтобы взять дыхание. Мне кажется, я еще никогда не говорил так много и долго, все больше слушал, но… Таку поразительно молчалив. — Я не хочу выдумывать тебя, Таку, я хочу быть с тобой. Я хочу, чтобы ты позволил себе уже целовать меня, вот так, как сейчас, даже на глазах толпы, если это то, чего ты хочешь. И… мне страшно услышать, чего же ты по-твоему мнению заслуживаешь. Ты… ужасно умный, но иногда, когда ты говоришь, мне кажется, что ты бредишь. И раз ты думаешь такую чушь, то остается только одно — не думай рядом со мной вообще, не надо. Просто будь… со мной. Пожалуйста. Я так и не могу оторвать рук от его ворота, и, глядя, как меняется лицо Таку, я знаю… Нужно бы быть мягче, терпеливее, вкрадчивее — точно не вываливать на него все сразу, но я уже не могу. Я слишком долго испытывал его терпение, сам того не понимая, и пора уже нам обоим найти этот смысл. Остается только надеяться, что Таку меня услышит. Таку слушал, и внутри что-то напрягалось, звенело струной, готовой разорваться, и он просто обхватил Тову руками, притягивая к себе. Таку чувствовал и ревность, и обиду, и страх, но гораздо больше просто невероятное желание никогда и никуда Тову не отпускать. — Ты — идиот, — прошептал Таку. — Мало, что ты поперся туда без меня, так еще и сбежал. И чуть не убил себя! Как бы я жил дальше? Без тебя? Идиот! — повторил Таку, сбивающимся шепотом. Дурацкий запах растворителя и красок не давал ему почувствовать собственный запах Товы, но Таку все сжимал и сжимал его в своих руках. — Вау, — чувствуя хватку Таку, такую сильную, надежную, жадную, я запоминаю ее и стремительно расслабляюсь в его руках, — Бомба. Мне нравится! Лучше бы найти другие слова, но эти — правда, а Таку знает меня давно, он отлично обходится без того, чтобы я его угадывал. — Я не буду оправдываться, ладно? Зато компенсирую, — я улыбаюсь разбитыми губами. — Все, что ты захочешь, как я и обещал. Только не сдерживайся. И… забудь о том, что ты можешь переборщить. Я точно знаю, что, когда мне приспичит совершить что-то, что не порадует Таку или понадобится туда или тогда, куда и когда Таку не одобрит, я не смогу просто слушаться. Стану спорить с ним и возражать, в крайнем случае просто найду способ, но обязательно сделаю. И Таку отлично все понимает — никакого подвоха, все честно. Мне не страшно ссориться с ним, но трудно, когда Таку постоянно сдерживается, мешая мне почувствовать… его. Голова у меня кружится, ноги подкашиваются, а мы еще не закончили. И эта часть, где мы говорим о Таку, точно лучше, чем все до чего Таку мог додуматься дальше наедине с собой. Я только надеюсь, что он не вспомнит о том, что услышал от меня раньше. Даже когда я стану послушным. Таку заслуживает этого больше других. И нет никакой проблемы, я не хочу больше ему возражать. Таку на мгновение зажмурился, отгоняя лишние образы, касающиеся компенсации и «всего, что захочешь», и сказал уверенно. — Тогда идем. Он отпустил Тову, чтобы скинуть куртку, а потом подал ему руку и потянул в душ. Таку не собирался сам мыть Тову, просто не хотел разлучаться, но, глядя, как медленно тот раздевается, постоянно прислоняя себя к стене, и на открывающиеся синяки, передумал. Таку стянул майку, начал расстегивать джинсы, и Това вопросительно и игриво приподнял брови. — Не то, что ты думаешь, — пообещал Таку, избавляясь от одежды, но подойдя к Тове, чтобы помочь, вдруг добавил. — Или то. Губы Товы изогнулись в усмешке. Дождавшись теплой струи Таку, потянул Тову под воду, осторожно придерживая его одной рукой, а второй чуть потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову. — Держись за меня, — попросил он, открывая шампунь. Това послушно положил руки ему на пояс, но почти сразу повел ими вниз, одновременно прижимаясь бедрами к Таку. Таку стиснул зубы, чтобы не стонать. Он продолжал намыливать волосы Товы, а потом заскользил ладонями по его телу, осторожно касаясь свежих ссадин. Таку спускался все ниже, и вот ему уже потребовалось присесть, он вел руками по заднице Товы, не отводя взгляда от его члена… Таку качнулся вперед, вставая на колени, и сперва коснулся губами живота Товы над линией волос, а после провел языком там, где бился пульс бедренной артерии. — Таку! Черт возьми, прекрати! Това вцепился в его плечи, но Таку даже не стал напоминать насчет «всего, что он захочет», а просто обхватил член Товы ладонью, сдвигая крайнюю плоть, и провел языком по головке. — Так… ку… «Стой», — проносится в моем сознании, но я лишь беззвучно открываю и закрываю рот, вдруг теряя опору, и приваливаюсь к стене. Мое сознание пылает, как и щеки, даже струи воды кажутся теперь прохладными. Я приподнимаю руки, закрывая ими лицо, как в наш первый раз, впиваюсь зубами в ладонь, пытаясь как-то… Снизить ощущения? Меня размазывает по стене, а полыхает уже в паху. Таку находит то самое в сексе, чего у меня никогда не было. И… Это так… Странно. И так хорошо — офигенно. Настолько, что я не могу компенсировать, не могу просто слушаться, меня слишком захлестывает своими ощущениями. Я не могу даже представить Таку в этом положении и оттого открываю глаз, чтобы увидеть. В этом есть что-то особенное, такое, от чего перехватывает дух и трудно оторваться, потому что возбуждение от такой визуальной стимуляции стремительно нарастает. Обычно, я никогда не сомневаюсь в сексе, но не сейчас… Что-то орет во мне: это… То, что я вижу и чувствую — неправильно, но Таку, кажется, не разделяет такого мнения. Я слышу его дыхание, и в нем бездна возбуждения. Желания Таку всегда были для меня загадкой, и он продолжает поражать меня: его губы обхватывают мой член, а язык движется по головке. Безупречно, потрясно, так… Как я хочу. Вжимаясь лопатками в стену, я толкаюсь бедрами чуть вперед, навстречу губам Таку. Я не замечаю, но стон прорывается сквозь зубы, а вместе с ним отпускает напряжение, и я выдыхаю: — Да… Мое лицо все еще залито краской, но это не имеет значения, я завожу руки назад, упираясь ими в стену, не представляя себе, как коснуться Таку сейчас. И все же… Мне нужно больше. Я расставляю ноги шире, надеясь, что Таку просто поймет. Угадает. Он единственный, кто умеет угадывать меня даже прежде, чем я осознаю желание. О… Боже, пусть он сделает это сейчас. Таку достается лишь мой очередной стон, ничуть не облегчающий ему задачу. Слушая стоны Товы, ощущая его движение навстречу, Таку понемногу сходил с ума от возбуждения и восторга. Он медленно отстранился, оперся рукой о стену, так накрывая ладонь Товы своей, и начал подниматься скользя языком вверх. Оказавшись лицом к лицу с Товой, Таку прижался к нему всем телом, оставляя легкий поцелуй на шее. Стоило, точно стоило, пойти сейчас в комнату, но Таку положил ладони на бедра Товы и прошептал: — Повернись. Это завораживающе и совершенно не похоже на Таку. Словно какой-то контролер перегорел и… Это восхитительно, это больше, чем я мог желать — точно. Я глубоко вдыхаю и чувствую трепетание собственных ресниц на щеке. Я поворачиваюсь, упираясь ладонями в стену и прогибая спину. Мне нужно его. После всего, что произошло, мне так нужно Таку внутри. Знать, что он хочет, что забирает, что я все еще нужен ему. Тело отзывается болью на каждое движение, но… То что может сделать Таку — это ответ боли — я чуть шире развожу ноги. И молчу. Молчу, чтобы знать, помнить, что он сам… Таку прижался к Тове, накрыл его член ладонью и одним резким движением вошел, замирая, целуя плечи Товы. Таку хотел бы двигаться медленно, но все движения выходили рваными, резкими. Он не переставал ласкать Тову, второй рукой упираясь в стену рядом с его головой. Това выгнулся, запрокидывая голову, а потом наклонился вперед, упираясь лбом в ладонь Таку, и повел по ней языком, постепенно забирая в рот пальцы. — Това… — простонал Таку, шалея от всех этих ощущений и даже от теплых струй воды, что падали на них. Това горячий, узкий, напряженный и такой отзывчивый дрожал в руках Таку, приближаясь к оргазму, и это было едва ли не лучше всего остального. Таку обнимал его, переходя от поцелуев к легким укусам, не помня себя. Так восхитительно не помня вообще ни о чем.

***

Когда они все же закончили, Таку уложил Тову, который отказался вытираться, на кровать и начал обрабатывать его раны. Това лежал послушно, блуждая усталым взглядом по комнате и потихоньку ускользая то ли в сон, то ли в свои мысли. — Това… — позвал Таку. — Я хочу, кое-что спросить у тебя. Това неторопливо сосредоточил свой глаз на Таку и улыбнулся: — Это был первый раз, когда мне делали минет, но как профи, я могу только восхищаться тобой. Таку хмыкунул и покачал головой. — Я обещаю не останавливаться на достигнутом, но я о другом. О том, что ты сказал насчет «жизни взаймы». Я все еще помню Таку внутри и его пальцы: вокруг члена и у губ одновременно. Как я медленно изучаю их языком, прежде чем забрать в рот. И Таку не может противиться мне. Теперь он повсюду. Заполняет меня, и я больше не краснею, хотя он остается не только страстен, но и нежен. Этот секс заканчивается, но длиться прикосновениями и взглядами. Таку лечит меня — это волшебно. Я с трудом выныриваю из своих ощущений, следуя за голосом Таку. Черт! Таку кажется мне совершенно вездесущим и ужасно неуемным. И… все же он не может просто забыть. Это себя он умеет игнорировать. А меня — никогда. И я не знаю, что с этим делать. Я прикрываю глаз и оставляю его сомкнутым. Только чувствую руки Таку, они лечат, они оставляют меня на плаву. Редкий случай, когда я не прочь бы уснуть, но Таку уже приготовился говорить. — Ну… раз уж я не сумел достаточно отвлечь тебя и довести до изнеможения… потому что ты вдруг перехватил инициативу, — я ухмыляюсь, — и кажется, довел меня до… Как это в любовных романах: испарина, стоны, дрожащие колени, голова кругом, невозможность свести ноги? Ты знаешь, что сбежал из них? Отвлекая Таку, я увожу его подальше от вопросов на которые не хочу знать ответ. Но его дыхание явно сообщает мне, что выходит хуево. «Ну раз уж решился, давай, мочи, » — думаю я, пряча вздох в подушке. Таку невольно усмехнулся, а потом наклонился к Тове, целуя его в висок. — Я так и понял, что ты всерьез. Поэтому хотел сказать, что это неправда. Ты никому не должен свою жизнь. И ни в чем не виноват. Мей… — Таку чуть запнулся произнося это имя, — погибла не из-за тебя и даже не за тебя. Это трудно — слушать сейчас. Но я стараюсь, в конце концов, есть только тишина или голос Таку. Он красивый, его тембр особенный, а интонации как ни скрывай — так страстны. — Таку… постой. Не говори ничего. Пожалуйста, — Это все немного слишком. — Ты не понимаешь. Я должен был защитить ее… Уберечь. Спасти, — мой голос дрожит. — А я лишь подставил ее. Я… помню… Мать… Майа так гневалась, что Мей… дала мне этот шанс. Значит… Слова заканчиваются. Я просто точно знаю, что это значит — если бы я не бежал с Мей, то у нее был бы шанс выжить, возможно, на ее поиски пожалели бы сил. И мне так… тяжело, так трудно. Я не хочу воздуха и не делаю вдоха, но это вызывает только кашель и головокружение. — Ты думаешь, она бы не стала бежать одна? Она ведь знала, что ее ищут, что ее ждут… Или ты дал ей сил решиться? Таку погладил Тову по щеке, замер пальцами на его губах, повел ими к шее и там остановился. — Я голосую за второе. Но, к сожалению, Мей никогда не была так ценна, как ты. Она погибла бы в любом случае. Това… я уверен, если покопаться можно найти еще служащих «Эйфории», но никого из ее жертв. Потому, что вина заставляет молчать лучше угроз. Ты не виноват. И даже Мей меньше всех винила бы… тебя. Она умерла бы рано или поздно, а ты…был слишком ценен, чтоб умереть так просто, вот и все. Я вдыхаю слова Таку вместе с замершим на губах воздухом. А Мей в моей голове вторит его словам: — Ты не виноват, — уверенно говорит она. И мне ничего не остается, кроме как… поверить им обоим? — Я верю, — шепчу я опадающим осенними листьями голосом. — Я остаюсь, — и в этом все. Силы окончательно покидают меня, но я все еще могу протянуть руки и найти Таку, прижимая его к себе — не просто ладонь к груди, а его всего. Даже во сне я вижу, чувствую объятия Таку, а еще… Мей. Она смотрит на меня ласково и ее лицо различимо до мельчайших подробностей: в углоках ее губ притаилась улыбка, настоящая, отражающаяся и в глазах: — Никогда не сдавайся, слышишь! — говорит она. И исчезает — так нестрашно, когда я обещаю ей… нет не исполнить ее желание, а… просто… Жить. Таку обнимает меня, снова и снова напоминая, что это значит.