Сделай это лучше

В квартире у Таку все давно покрылось пылью, стоило вообще от нее отказаться, но последние две недели было совершенно не до этого. Таку включил свет в прихожей, на мгновение у него появилось давно забытое, старое чувство, словно он привел к себе женщину, он даже обернулся убеждаясь, что с ним Това. — Пойдешь в душ? Поешь? — спросил Таку, не в силах удержаться он снова обнял Тову, вжимая его в себя. Было почти страшно, Това казался таким зыбким сейчас. Не напуганным, но исчезающим. — Я хочу только тебя — мой голос бархатится нежностью в тишине. — Иди сюда, — я тяну его к постели, я помню, где она. — Иди ко мне, — я увлекаю его за собой, цепляя взглядом, и, не отстраняясь, подталкиваю к кровати, роняя на нее. Пусть он и хочет казаться заботливым, но… Меня он хочет больше, и в этом должно раствориться все. На самом деле у него нет никаких сил сопротивляться мне. — Това… — снова прошептал Таку, уступая. Он протянул к Тове руки, желая снова обнимать его. Неправильно было начинать так, но с Товой все было иначе. Ему нужно почувствовать желание, потребность в нем прежде всех других вещей. Это было важнее даже сигарет и алкоголя, что уж говорить о еде или первой помощи. Самое время было родится главному вопросу: «Как ты себя чувствуешь?» — но Таку прикусил язык. Това не был в порядке, очевидно, точно так же очевидно, как и его ответ, и требование продолжать. Таку сжал его ладонь. Таку падает на постель, и меня пронзает странным щемящим чувством, но в нем нет никакого смысла, и я оставляю его на пороге сознания. Таку взбудоражен и, благодаря... мне, очень быстро становится разобран. Я нахожу его губы и топлю в поцелуе, расстёгивая его брюки. Касаюсь его через белье, языком впихивая ему в ухо слова: — Да, это я. Осторожно, почти невинно я глажу его член сквозь ткань белья. Это так просто, словно я могу лишь поманить его пальцем, и он накалится до предела. Как и обычно с Товой, легкое прикосновение произвело ошеломительный эффект. Това редко бывал настолько нежным, гораздо чаще требовательным и жадным, и Таку нравилось, что сейчас иначе. Не то, чтобы с обычным поведением Товы были проблемы, просто… Так тоже было чарующе хорошо, а последние дни Това злился и вовсе не хотел никаких нежностей. Таку забрался ладонями под майку Товы, сминая ее, чувствуя его кожу под пальцами. — Все хорошо? — прошептал Таку, притягивая Тову, стараясь уронить его на себя. Эти слова звучат, как эхо, и прошибают настолько, что тело неконтролируемо сотрясает, а сознание делает кульбит, но… Мне так нравится отклик Таку, что он затмевает собой все лишнее, все не нужное. Я знаю… Это оказывается гораздо более увлекательно и ярко, чем можно было ожидать и… навязчивое желание во мне отчего-то растет. Млея, я с удовольствием отзываюсь Таку, накрывая собой. И трусь промежностью о его член, что возбуждается так легко. Он… Ты… Правда скучал? Во мне нет мыслей, я так легко гоню их прочь. Это нравится всем… Неужели? Но я спешу, от того, что он спешит. — Мне было так одиноко, — констатируя я. — Ты… Распрямляясь, сжимая его бедра коленями, я приподнимаю свою майку, почти срывая ее, обнажая все, что под ней. Это уже не шрамы, это раны и часть из них едва закончила кровоточить. Это безумие, но я знаю, что это нравится, а я… хочу нравится… ему. Таку успел обхватить ладонями бедра Товы, а потом увидел и задохнулся. — Това! Не было смысла спрашивать, что случилось, и не было сил удерживать лицо. Таку попытался сесть. Това послал бы его, предложи он обработать порезы, и Таку просто смотрел на него в тревоге. Внутри нарастала почти боль, но и она неумолимо перемешивалась с возбуждением. На мгновение Таку закрыл глаза и прошептал: — Зачем ты… Господи, малыш… Таку придержал Тову под поясницу и попытался перевернуться с ним. Внезапно внутри всколыхнулась невероятность злость. На Сакаки, на Фудзиеду… И на себя. — Я должен был понять раньше, — голос был хриплым, сломленным. — Ох, мой хороший… Таку теперь не понимал, что делать. Он хотел Тову, а Това хотел его, но порезы зияли, не пугали, но ранили. — Все в порядке, — нежно шепчу я и ловлю его за плечи, не давая поменяться, тяну к себе, прижимаясь к нему всем телом. Он более чем взбудоражен, что ни делай, как ни трактуй, но… мне нравится. — Все в полном порядке сейчас, да. Тише, — я зову его к себе, в себя, захлебываясь в ощущениях. Мне так нужно его… Я горю изнутри и, сползая по постели ниже, приподнимаю бедра, так чтобы потереться ими о его нереальное возбуждение. И я хочу не меньше, мне нужна вся его… любовь? Или похоть? Не важно… Необходимость. Каждый мой порез горит, глубокий и яркий — просится к Таку, воспаляясь на глазах — я шалею, схожу с ума и у меня нет никаких сил что-то остановить. Может быть… Может быть, я тоже хочу, чтобы ему понравилось, но мне так… Страшно. За Таку. Ослепительно… светясь, боль выливается сразу сквозь все раны, заставляя их кровоточить. Но я — это она, и мне не остается ничего, кроме как подчиниться. «Беги!» — мысленно кричу я, мечтая просто… не стать, но происходит только то, что происходит. Мне так… больно, а мое желание огромно — вся боль от новых порезов, обращается в желание. И она… она лишь улыбается. Словно на ее лице не бывает никаких других эмоций. А значит она… Или я… Краснею. К щекам приливает румянец, и член Таку упирается в меня сквозь одежду, остается только стонать, потому что слов нет. Я дышу сквозь стиснутые зубы и хочу почувствовать больше. Но сознание уплывает, оно дрожит, и мир рассыпается на цвета, словно на моих глазах повязка, я не могу увидеть ничего, кроме света Таку. Я слышу, как он зовет меня, но — ее… Меня? Уже не остановить. Между нами нет никакой границы и разницы, это я шалею и схожу с ума, чувствуя, как у Таку на меня стоит. Это она улыбается, ведет языком по его шее и так хочет продолжения… Меня уже нет, но… Это я хочу… большего? — Това, — позвал Таку. — Малыш, ты уверен? Может… О, черт… Желание переполняло, и никакие раны не могли его унять, но Таку хотел быть уверен, что все правда в порядке, что это не просто самовнушение. Идея пришла неожиданно, и Таку ускользнул от рук Товы, потянул его ремень и молнию на джинсах, открывая себе его возбужденный член. Таку заскользил уже влажными от пота ладонями по бедрам Товы, спуская джинсы и белье, губами прижимаясь к его израненному животу, и не ожидая, что Това даст ему время, снова попытался поменять с ним. Я вздрагиваю, по телу словно идет ток. — Нет! — я возражаю, не давая Таку права опомниться. — Доведи меня без этого! — внезапно мой голос звучит слабо, почти умоляюще. Так нельзя! Как… Нет! Это не я! Мне нужно иначе. Я бросаюсь к нему вперед, чуть приподнимаюсь, ловко выползая из расстёгнутых джинсов. Теперь я чувствую его член собой. — Поторопись, — прошу я так нежно, и голос дрожит невесомостью, смущенным желанием, но неумолимо настаивает. А сердце бухает, как в колодце, и мне так трудно дышать… Но этому нет места, я лишь продолжаю, пытаюсь уйти от прикосновений Таку к члену на моем теле, сползая вниз. Пусть его сознание заполнят мои губы. Все будет так, как он хочет, но все же… лишь мне решать, что дальше, верно? Дыхание, прерываясь, колеблется внутри, пытаясь родить звук, но я мысленно сжимаю себя за горло так, что нечем дышать, я все еще улыбаюсь. Это так… больно. Я приму все что угодно. Но это я управляю тем, что будет. Мое тело пылает, щеки жарит дурацким румянцем, губы горят, вспухая, в них бьется пульс, а пальцы немеют и руки не слушаются, мешая закрыть лицо. Но… Мне нужно больше! Меня слишком много, я задыхаюсь и ненавижу… Мне страшно, но желание никуда не уходит. Это так болезненно и нереально, воздух колышется, а тело выгибается и почти насаживается на Таку, сотрясаясь и зияя ранами. Это я? По коже струиться пот, и мне так… мало. Меня нет, но… Мой голос звучит, словно у последней наигранной шлюхи, струится в воздухе — меня от этого тошнит. Я не разбираю собственных слов, но… Чувствую Таку так близко и так хочу, я не могу представить, чтобы он сейчас отказался от меня. Я отвлекаю его от члена, он должен утонуть! Падай! Падай в меня, слышишь?! Таку почти испугался, обхватил Тову за плечи, несильно сжимая в руках, и устремил на него взгляд, позвал, как никогда требовательно: — Това! Това иногда действительно хотел обойтись без ласк, но сейчас что-то было не так. — Почему? Таку не пытался отстраниться, но протянул руку и коснулся щеки Товы. Провел по ней пальцами, а потом поймал Тову за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я хочу тебя, — выдохнул Таку. — Хочу касаться тебя, хочу гладить, хочу видеть, как тебе хорошо. Слышишь? Последнее слово прозвучало чуть громче, Таку требовал ответа. Он точно знал, что Това сходит с ума, но это было не важно само по себе — только то, что Това правда понимает, что сейчас происходит, что это Таку с ним. Я дергаюсь, встряхивая головой, ухожу от руки Таку… Но ловлю его пальцы губами, втягивая их в себя. Воздух дрожит чуть слабее, чем голос в мое голове. Где я? Я? Не я? Или все-таки я? Желания сплетаются в один густой комок. — Просто не трогай там, — шепчу я, пока он втягивает в себя пальцы Таку и смотрит тому точно в глаза. Но я не могу увидеть! Меня разрывает словами Таку, но тело точно знает, чего хочет. — Поторопись — я трусь о него бедрами бесстыдно-робко и нежно, заманивая. — Трахни меня, — сквозь мои раскаленные губы и воздух прорываются жесткие и неумолимые, настойчивые слова. Я закрываю глаза. В этот момент тело приподнимается и насаживается на член Таку. Опускаясь резко, принимая Таку в себя, почти падая, с разбега, изо всех сил, неумолимо, без права пойти на попятный, без права на нежность — до упора, чтобы разорвало все внутренности — я так хочу… его. Мой стон, почти крик, разрезает воздух, низкий, так не похожий на всю предыдущую мою речь. «Как ты смеешь?!» — звенит внутри. Но… я смею. Таку звал меня. Я путаюсь в своих и ее желаниях, но это уже не важно — Таку заполняет меня так охуенно, так глубоко. И я не провоцирую его, но и не жду — не давая никому из нас опомниться, я двигаюсь на нем сам. — Я… — нет больше слов, но в этом все. Я не различаю больше ни звуки, ни запахи, ни цвета, ни себя от нее. Голова кружится. — Возьми меня! — Сильнее… Я не понимаю, кто из нас говорит. Я не понимаю, что из этого больше нравится Таку. Выгорая, я не знаю, где предел, но хочу большего. — Еще, — прошу я, и разницы словно нет. И так гораздо страшнее. Страх мог бы выхолодить меня изнутри, но Таку меня жарит, мешая страху парализовать меня. Слишком хорошо, чтобы сдаться, сликшом нужно, чтобы останавливаться. Но чудовище должно умереть, а я… Не… хочу… так… Я… не хочу… быть ей! Я не верю в бога, и мысленно молю не его. Я повторяю про себя одно слово — Таку. И не чувствую разницы между моими желаниями и желаниями Майи сейчас, ее тело также выгибается, а глаза закатываются, ее голос идет трещинами, выпуская мои стоны, и я только… Смотрю, смотрю на Таку, обхватывая его собой, забирая его в себя без остатка, давясь хриплым дыханием. Я не понимаю, кого же выбирает он? Мне больно! — Малыш… — простонал Таку. Это было так сильно, так хорошо, что невозможно было уже противиться. Он обхватил бедра Товы и чуть сжал, наклонился вперед, целуя куда мог дотянуться. Было страшно потревожить раны, но Таку снова заскользил ладонями по его бедрам, уверенно накрывая ладонью член. — Тебе же нравится так… — прошептал он, ведя пальцами осторожно, едва касаясь. — Я хотел бы… Таку сжал зубы, давя стон, и продолжил: — Как, когда ты ласкаешь меня языком, я хотел бы… вернуть это. Чувствовать тебя так. Я бы так хотел, чтобы ты… Таку опять потерял дыхание. Он хотел сказать: «Чтобы ты был целым», — но эта фраза была одновременно такой емкой и такой двусмысленной, что ее стоило придержать в себе до того времени, как Това… просто расслабится? Перестанет мучиться этим чертовым прошлым! Таку бы все отдал, чтобы изменить его, даже свою возможность быть с Товой. Чтобы как в той книге: его детский смех звенел среди других голосов! Но такого волшебства не существовало, они все жили с тем, что Шинкоми сделал с каждым из них. — Это просто я, Това. Просто я с тобой, —прошептал Таку. От слов Таку перед глазами вспыхивают картинки, и я становлюсь чуть-чуть сильнее. Этого ничтожно мало, но все же… Таку касается моего члена, и ему невозможно возразить. Меня так много. И… Я не хочу верить, но… мои желания мало отличаются от желаний Майи? Нам? Нравится… Я злюсь… Мне от себя страшно… И с каждым экстатическим движением, страшней.Не важно, как и где, мне — так хорошо… С Таку, только с ним. Это чувство пронзительное, жадное, оно падет, накрывая меня, захлестывает. Между нами нет никакой разницы? И все выглядит так, будто так оно и есть… Блядь. Это… я? Боль повсюду, куда бы я ни бежал, о чем бы сейчас ни думал — она внутри. А снаружи Таку, он смотрит так глубоко и так… поникая внутрь. Я падаю в его глаза, не в силах закрыться от этого. — Еще! Сделай это… — мой стон разрывает реальность. — Жестче. Давай, — я почти умоляю и… Теряюсь окончательно… Но все же остаюсь с Таку. Я хочу быть с ним. Я помню Таку совершенно: до самых мелких деталей, до крошечной родинки над ключищей — никто от меня такого не ожидал, даже я. Но Таку еще не видел меня таким. И… неужели это… Я? — Нет, — прошептал Таку. — Я не хочу так с тобой, Това. Таку никогда не считал себя нежным любовником, но с Товой это было чем-то другим. Дело было не в интенсивности или напоре, он просто не мог не думать о Тове. О том, дьявол всех разбери, как он себя чувствует! О том, чего он правда хочет сам, а не только угадывает в Таку или прячет от себя. Часто бывало, что Това действительно в форме, чтобы прижать его в углу кладовки и быстро, буквально между осмотрами, без прелюдии, не успевая дышать в бешенном ритме их движения навстречу, насытится друг другом. Или когда Това сердился на Таку, но ни один из них не мог отказаться от молчаливой и яростной близости, которая ничего не помогал прояснить, но давала утешение и веру, что они все еще вместе. Но сейчас… Тову ломало: в этой его изломанности всегда была невыразимая хрупкая красота и даже… Своя особенная привлекательность? И сейчас Това ломал уже ее? Таку плохо понимал, но Това словно пытался сломать сам себя, и ему было больно, а Таку не хотел множить его боль. Голос Товы звучал утрированно нежно и высоко, но двигался он требовательно и почти отчаянно. Словно не мог выбрать, не мог решить, как? Таку терялся, а Това не останавливался, и возбуждение сбивало остатки мыслей. Кроме, пожалуй, одной. — Я люблю тебя, — выдохнул Таку вдруг. Эта фраза еще ни разу не звучала между ними, и не было времени понять, почему сейчас. Что-то клокочет у меня в горле и… я не падаю, я поднимаюсь со дна, потому что… Как бы ни было хорошо, эти слова принадлежат только мне. Мне одному, и тени из прошлого пугливо отшатываются, зажимая себе по углам. Я остаюсь… — Таку… — это больше, чем мне есть сказать, и нет других слов, способных выразить… — Я… — мой стон, низкий протяжный заполняет комнату, она пропитана желанием, и она тоже просит. И я… прошу: — Трогай меня, — вырвавшись вперед, заявляю я… Лицо мое чуть кривиться, недовольное тем, что я прошу любви и ласки. Однако, это лишь наше с Таку дело. А он узнает меня, узнает под толщей всего того, что происходит. Даже голос ему не мешает. Он слышит… А мне страшно. Не от того, что он делает, лишь потому, как я безволен и… полон им. Нет ничего больше, но он все еще зовет меня? Все еще ведется именно на меня, игнорируя, то во что я играю. — Таку… — мой шепот звучит точно как ее… А… что если я и есть чудовище? Что если она все еще живет во мне? Каждый порез откликается в ответ, и я все еще не понимаю, как выключить в себе чертову Майу. Она пришла и уничтожила меня. Однако, я все еще здесь, но… где у меня… кнопка? Мысли скачут, я не знаю, что буду делать с ответами на свои вопросы? Меня трясет одновременно от страха, от боли и от возбуждения. Я хочу забыться? Хочу… Чтобы Таку не мог оторваться от меня, не мог отпустить, не мог уйти, чтобы его мир был только — я. Я шире развожу колени, выгибаю спину, чтобы оказаться еще ближе, я увеличиваю амплитуду: вверх, позволяя члену Таку выскользнуть почти полностью, вниз — до звезд в глазах. Я почти нерешительно, смущенно заползаю руками ему под футболку и прошу мягким дрожащим шепотом: — Разденься… Я хочу видеть его обнаженным. Мои новые порезы горят, ноют, и мне нужно касаться ими его кожи не меньше, чем чувствовать его пальцы. А Таку так… нежен. Со мной. Улыбка снаружи, улыбка на моем лице, но она отравляет меня изнутри, а теперь, наверное, выглядит изломанной и больной. Нет! Не только сейчас… Всегда. То есть все же… со мной! Я настаиваю? Делаю рывок, и зрение туманиться от удовольствия, я дышу широко открытым ртом, а потом все же фокусируюсь, впиваюсь в Таку взглядом, словно желая найти там что-то. Таку послушно стянул футболку, а потом опустил руки. Почти невозможно было коснуться Товы и не задеть свежего пореза. Они были повсюду, словно Това пытался вскрыть себя и… выпустить? Таку приподнялся, прижимаясь губами к коже Товы, ладонью снова нашел его член и чуть сжал. Това отдавался так, как никогда раньше, и это тоже сводило с ума. — Това, — прошептал Таку, вкладывая в его имя все свои чувства и сомнения. — Останься со мной. Удовольствие бьется внутри, и я почти кончаю, но… Я все еще не понимаю. Она так близко, она во мне, и ей так легко одерживать надо мной верх. Вот и сейчас… Я двигаюсь, чтобы сильнее слиться бедрами, чтобы касаться сосками голой груди Таку, и, часто дыша, проникаю языком в его рот. Он не сопротивляется и тихо стонет, притягивая меня к себе за бедра, а по его коже бегут мурашки. Я могу дать ему все, что он захочет и оставить себе? Это так… нужно. Он снова и снова выдыхает это имя! И мне… больно. Так трудно контролировать, так трудно помнить, я впиваюсь пальцами в его плечи, запуская в них ногти и смотрю на него сверху вниз. Это неправильно, но я, кажется, никак не могу изменить наше положение. Я… снова и снова теряю контроль над ним! И даже секс не помогает. Я чуть дрожу, потому что… Мне нужно кончить с ним! Не только для него, но потому что я… хочу! — Кого из нас ты хочешь?! — вдруг спрашиваю я на грани истерики и голос дрожит, то поднимаясь высоко, то падая до хриплого шепота, он звенит и дальше в тишине. Звенит и вибрирует. По моему телу струиться пот, волосы прилипают к лицу. А Таку все старается касаться меня так, чтобы обойти раны, и это почти нестерпимо. Сознание с трудом впустило в себя вопрос Товы, Таку даже замер на мгновение. Это не было сложным вопросом, но для Товы в нем таилось что-то такое… — Тебя… Таку было что добавить, но формулировать сейчас мысли в слова было почти невозможно. Как и ошибиться, оказаться двусмысленным. Това умел быть любым: абсолютно подстраиваться под все ситуации, под всех людей. Что там изобразить Майю, у них и правда хватало общего. Эта страсть, эта чуткость, даже это умение угадывать человеческие сердца, просто Това использовал это не для себя, а для других. Но Таку казалось, что он знает кое-что большее, чем даже сам Това. Това был гораздо больше любого из выбранных им образов — он был ими всеми. Он был хрупким мальчиком с грустными глазами, был страстным любовником, был сердитым подростком, который назло уходил шляться и искать неприятности, был увлечённым художником, был просто очень отзывчивым парнем, недалеко ушедшим от Рея, и великолепным и отчаянный бойцом, как Мадараме, и был потрясающим мужчиной, который мог добиться всего, чего хочет, как Фудзиеда. — Тебя, — повторил Таку, срывающимся хриплым голосом. — И ты не должен угадать. От голоса Таку у меня кружится голова, и сознание плывет. Я не понимаю смысла его слов, но я чувствую… Что-то такое. От чего реальность и представления мои трещат по швам, ткань рвется, и я зависаю. Лишь чувство, что Таку внутри, горячий, напряженный, распирающий, страстный, держит меня в сознании. Я ведь точно чувствую его и это… я? Понятия не имею, кто я. А Таку не дает мне подсказок. Я знаю его так давно, что могу угадывать его состояния и без дыма. Но не его желания. Я не понимаю, как он видит меня, на что откликается сейчас? Истерика внутри делает пике, а я делаю несколько толчков, крепко зажмуриваясь. Мне бы хотелось, чтобы было больно, но мне так… хорошо. Теперь у меня есть так много знаний о себе, что меня тошнит, это все не влезает в меня… Убирайтесь, я не хочу! Это все слишком для одной глупой человеческой оболочки: детские воспоминания, которых никогда не было, память подростка, которая всегда была размытой, стертой на половину, выцветшей… Я старался не оглядываться назад и не думать о вчера. Как и о завтра. Но теперь это все огромная часть… моей… Моей! памяти. И так было всегда. Я жил, словно это было всегда, просто не знал об этом? Еще есть воспоминание о моей жизни последние годы, и оно так близко, так знакомо, однако и оно не кажется мне достаточным, и что-то мешает мне уцепиться и остаться там. Есть здесь и сейчас. Может, я живу всего лишь для того, чтобы мое тело вместило мою мать? Я — это она… Или… Мы так похожи. То есть… Нет никакого другого человека, что я впускаю в свое тело? Есть… Я? Это я? Странная не очень качественная копия Майи. Не она, а я — ее попорченное, разбитое, изъеденное шрамами отражение. Со всеми ее знаниями, умениями и навыками, с ее чертами лица, особенностями ее характера. Жалкое и подавленное ей ничтожество, однако, все еще способное ее превзойти. Я Майа 2.0? Я схожу с ума, и словно что-то сдавливает мое горло, мешая закричать от ужаса. Эти мысли так ранят меня, много больше тех ран, что на теле. «Все в порядке, » — ее голос звучит в моей голове, и я, наконец-то, нас различаю. И теперь я боюсь… себя. Все ни хрена не в порядке! А Таку говорит, что любит меня. И я… просто хочу сосредоточится на нем. Почти вскрикивая, я прижимаюсь к Таку всем телом, притягивая его к себе, вжимаясь в него изо всех сил и двигаются только бедра. Я не хочу думать… Я не хочу ничего знать! — Забери меня полностью! «Возьми, пока ты еще не знаешь, какое я чудовище. Люби меня эти последние несколько минут и пусть они длятся вечно!» А Таку смотрит на меня, почти замирая. — Возьми… — Я почти умоляю, — Больше тебя, я хочу тебя во мне, сильнее. Ну же, быстрее, — я почти приказываю. — Таку… пожалуйста, — вдруг говорю я просто. Мне нужно, почувствовать, как он хочет… меня. Каким бы я ни был, даже чудовищем. Таку словно один во всем мире знает меня всего. И все еще остается внутри. И все еще не оставляет меня. Я останавливаюсь на нем, оставляя ему полную свободу. Делать то, что он захочет и так, как он захочет. Сердце останавливается тоже. Я хочу хоть на миг забыть, что у меня внутри и оказаться наполненным Таку. — Малыш, — Таку почти простонал это Тове в ухо, притягивая его к себе одной рукой. Мысли закручивались и рассыпались, оставляя только их дыхание и жар тел. Таку поймал губы Товы, целуя горячо, не переставая ласкать и двигаясь теперь в Тове ритмично и быстро. Это был плохой способ говорить, но все же — это тоже было их частью. Это безумное желание и это слияние. Таку почувствовал, как мышцы Товы сжимаются вокруг, сжал его член чуть сильнее, ускоряя и эти движения, не разрывая поцелуя, зарываясь пальцами в волосы Товы и прижимая его к себе за затылок. Я чувствую, как все отступает: мое сознание, как и я сам, теперь заполнены Таку. Он движется внутри, во мне, глубоко и быстро, меня уносит этот ритм. Член Таку становится больше, и каждое движение все откровеннее и ярче, я наполняюсь, и пустоте с тишиной не остается места. Язык Таку завораживающе ласкает мой рот изнутри, его дыхание щекочет уши, а ладонь притягивает меня, словно я что-то невероятно ценное. Так и есть? У меня не получается оставаться безвольным, не получается просто ждать. В этом терпении не будет меня, а я… есть. И я отзываюсь Таку, ловлю его ритм, открываясь навстречу движениям, усиливая проникновение и удовольствие. Мой язык находит язык Таку, обхватывает и ловит его, это не состязание — это встреча. Это все — больше слов и гораздо важнее сейчас. Я чувствую, как Таку хочет меня. Любит… меня. На этом мысли прерываются, их заглушает стук сердца, оно колотится уже не только в груди, а повсюду, где Таку касается меня. — Скажи еще раз, — вдруг говорю я, и мой собственный глаз удивленно распахивается. Таку медлит всего секунду, которая нужна ему, чтобы уловить без объяснений о чем я: — Я люблю тебя, Това. Таку движется во мне в ритме этих слов и со всей глубиной их смысла. — Да! — Я все же кричу, кончая и цепляясь за плечи Таку, обнимаю его, пряча лицо на его груди.