***
Ее звали Аделой Бригге. Ей говорили, что ее отец — нормандец. Он был воином в одном из отрядов Вильгельма Завоевателя, который погиб в первом же сражении при походе на анжуйские земли, когда молодой герцог Нормандии решил приструнить наглого возгордившегося графа Жоффруа. Ее мать тогда была на сносях. Она умерла через десять дней после родов, будучи измученной родильной горячкой. Недугом, что забрал жизни у многих молодых женщин и их младенцев. Она осталась сиротой. Никому не нужным дитем, что десяти дней отроду было отдано на воспитание своим опекунам. Должно быть, это были очень богатые люди, приближенные к королевскому двору. Ведь иначе как объяснить тот факт, что вся сознательная жизнь Аделы прошла в стенах женского монастыря Нуннаминстер? Это была очень значимая обитель. Известность монастырь снискал благодаря дочери короля Англии — Эдуарда Старшего — Эадбурге, что была отдана родителями сюда в трехлетнем возрасте. Девочка была связующим звеном меж жителями церковной общины и королевской семьей. Король щедро одаривал монастырь, делал воистину невероятные взносы. Все для развития Нуннаминстера. Все для своей дочери Эадбурги. Несмотря на принятие монашеских обетов, инокиням не воспрещалось участвовать в политической жизни королевского двора, общаться со своими прежними семьями. И даже иметь свое собственное имущество. У Аделы таких привилегий, увы, не было. Она не была одной из детей, что были родом из семей, приближенных к правящей семье. Нет, быть может, ее опекун и был некой значимой фигурой при дворе короля, да вот только своего благодетеля Адела за всю свою жизнь не видела ни разу. Он не написал ей ни одного письма. Хотя настоятельница регулярно, по ее словам, получала вести от опекуна Аделы Бригге, а также материальный взнос на ее содержание. Вот и все, что она знала о самой себе и своей семье. Было ли это правдой? Сколько в этих словах лжи? А может, это все изначально выдумка, глупый фарс? Разве мог кто-то знать? Настоятельница Нуннаминстера знала наверняка. Но разве ее разговоришь? Это была крайне неприятная толстая женщина с маленькими крысиными глазками и большим носом, который напоминал репу. А еще крайне суровая. Однажды настоятельница застала Аделу за чтением книг в церкви, что категорически воспрещалось. В наказание она семь раз ударила хлыстом для лошадей по рукам Аделы, отчего те покраснели и сильно распухли. Еще неделю после этого жестокого наказания девушка не могла работать. Но разве кого-то это заботило? Хотя нет. Все же была одна вещь, которую Адела Бригге наверняка знала о себе. Она была волшебницей. Дикость. Просто безумие. Но это так. Магия в ней проснулась рано, но управляла она ею сознательно. После ряда насмешек со стороны девочек, с которыми она делила комнату, после угроз настоятельницы отправить ее в темницы монастыря за дьявольские проказы, Адела предпочитала не демонстрировать окружающим свои таланты. Она просто считала себя странной. Ни больше, ни меньше. Но однажды, на Пасху, когда все инокини раздавали еду для бедных в городе, одна старуха, которой Адела поднесла тарелку с куриным бульоном, вдруг неприятно улыбнулась, обнажив свои пожелтевшие зубы, и тихо произнесла: — Что ведьма делает в монашеских рясах? Адела тогда не поняла, что именно имела в виду эта дряхлая старуха. Но отчего-то ее слова глубоко засели в ее душу, пустив корни сомнений. Ведьма? Она? Но разве это возможно? А что, если и так? Откуда-то же в ней взялась эта способность оживлять уже мертвые цветы, находить потерянные кем-то вещи, предсказывать будущее, получая ответы из своих снов? Настоятельница считала это происками дьявола. Но Адела так не думала. Девочка с ранних лет тянулась ко всему странному, необычному, что много столетий назад так рьяно уничтожали первые христиане. Она любила во время своих тайных вылазок в город слушать рассказы престарелых саксов про друидов, лесных духов и прочих существ, обитающих где-то в чаще английских лесов. Она пыталась найти ответы на интересующие ее вопросы в книгах, что хранились в стенах монастыря. Но разве было ли там что-то, кроме Жития Святых? Однажды во время своей очередной несогласованной вылазки в город Адела увидела ту безумную старуху на рыночной площади. Вот так удача. Девушка решила проследить за ней. Зачем? Хотела ли она поговорить? Быть может. Тот странный вопрос, который эта карга насмешливо бросила Аделе на Пасху, никак не выходил из ее головы. Она проследовала за старухой, стараясь держать расстояние между ними в шагах десять, но в то же время не упускать из виду. — Ну и зачем ты следишь за мной? — не поворачиваясь к ней лицом, рассмеялась пожилая женщина, когда Адела свернула на очередную улицу, которая вдруг оказалась безлюдной. Так значит, она все это время знала? Знала и молчала? Вот же мерзкая старуха. — Ты думаешь, я не почувствовала твое внимание? — снова насмешливо произнесла она. Женщина повернулась к Аделе лицом и снова оскалила свои желтые зубы. — Ты сказала, что я ведьма. Почему? — набравшись смелости, задала вопрос Адела. Вопрос, который столько ночей оставлял ее без сна, который был с ней и в утренних, и вечерних молитвах. — Потому что это так и есть, разве это не очевидно? — Но как ты узнала? — не унималась Адела. — Настоящая ведьма своих узнает издалека, — снова эта улыбка, похожая на оскал мерзких желтых зубов. — Так ты тоже ведьма? — хмыкнула недоверчиво девушка. — Докажи. Старуха вдруг достала из кармана своей мантии толстый искривленный прут — что за чушь — рассекла им воздух слева направо, а после произнесла тихое: — Авис. Из деревянного прута появились серебряные искры. Адела затаила дыхание. Ну точно происки дьявола. Было страшно, но вместе с тем до жути любопытно. Девушка нервно сглотнула, когда из снопа светлых искр вдруг появились маленькие желтобрюхие птички, которые с шумным щебетом принялись летать, кружась вокруг них. — Как ты это сделала? — на выдохе произнесла Адела. — Воспользовалась своей волшебной палочкой, дурочка, — огрызнулась старуха. Юная инокиня непонимающе уставилась на нее. — Неужели ты ничего не знаешь о себе? — удивилась пожилая ведьма. — Странно, ведь ты чистокровная. Чистокровная? Это еще что за определение? Сначала эта карга зовет ее ведьмой, насмехается над тем, что она живет в монастыре, а теперь и вовсе называет какой-то чистокровной. Ну точно, дикость. — Значит, что оба твоих родителя были магами, и их родители тоже. Глупая твоя голова, — судя по тону, ведьма начинала злиться. Вот так утверждение. Но ведь ее отец — нормандец, смелый воин короля Вильгельма. А мать? Разве умерла бы она при родах, будучи волшебницей? Разве могут волшебники так глупо и нелепо погибать? Легче от разговора со старухой Аделе не стало. Появились сомнения в собственном происхождении. Она ни разу не видела ни одного портрета своих родителей, что было странно, ведь должен был остаться хоть один медальон, в котором изображены мать или отец. У девочек, с кем Адела делила комнату, были такие. А еще опекун. Кем он был? Ей запрещалось даже читать письма от него. Мифический, богатый и щедрый дядюшка, не желавший встреч со своей подопечной. За свои девятнадцать лет Адела Бригге не помнила ничего, кроме серых стен Нуннаминстера, унылых вечеров, проведенных за долгими молитвами и скромной, совершенно невкусной монастырской похлебкой. Все. И те факты, что она знала о себе, были рассказаны настоятельницей. А что, если все это лишь хитросплетенная ложь? Но зачем? Зачем выдумывать все это? Зачем держать Аделу в монастыре? Были ли живы ее родители? Почему бросили? Кто такой ее опекун и что ему известно о ее родителях? Да, легче от разговора с ведьмой не стало. Появилось куда больше вопросов. И снова ни на один из них не было ответа. Адела стала все чаще приходить к старухе во время своих тайных вылазок в город. К слову, звали ее Фритствит Нотт. Пожилая ведьма много рассказывала о мире магии, о его тайнах, о возможностях, которые были открыты абсолютно всем волшебникам. Под неярким светом свечей старуха открывала Аделе тайны целительства, учила собирать травы и правильно использовать их магическую силу. О себе ведьма практически не говорила. Однажды вскользь упомянула, что много лет назад сбежала от своей семьи и отреклась от них. В чем была причина конфликта меж Фритствит и ее семьей, неизвестно. Адела не расспрашивала ее, а та, в свою очередь, не задавала глупых вопросов девушке. Ведь ответов на них по-прежнему не было. А вскоре начался кошмар наяву. В городе объявили охоту на ведьм. Епископ, прибывший из Лондона как раз в разгар засушливого лета, объявил, что в этом всем узрел Божье наказание. Бог гневался на то, что в городе сильна дьявольская власть, что люди поддались грехам, а от того не дает дождей и гибнет урожай. О, люди. Их умы так подвластны бессмысленным проповедям бестолковых священнослужителей. Собрался отряд из пятидесяти мужчин, вооруженных тем, что первым попалось под руку. Они принялись изничтожать всех, кого считали причастным к колдовству. Без лишних разговоров убивали мужчин, женщин, детей, стариков. Всех, кого подозревали в греховной связи с самим Дьяволом. Адела решила пересидеть «ведьмовскую лихорадку» в стенах монастыря. Здесь, за серыми каменными стенами, она была в относительной безопасности. Она молилась. Каждое утро, каждый вечер. Никогда ранее она не взывала к Богу так ревностно и отчаянно. Молила о спасении душ, что пали от рук разъяренной толпы, молила о прощении для всех повинных в убийствах. Молила о милости к себе. Нет, Адела Бригге не была намерена отказываться от своей магии. Только не сейчас, когда она начала узнавать больше. Сейчас, когда она могла приблизиться к разгадке тайны своего происхождения. А спустя полторы недели все прекратилось. Пошел первый дождь за столь долгое время. Людей охватила небывалая радость. Епископ, прибывший из Лондона, призывал всех возносить молитвы Богу. Он увидел раскаяние смертных, погрязших в грехах. Он даровал им свое прощение. Теперь урожай совершенно точно не погибнет. Зимой люди не останутся голодными. Ведь так? Адела прекратила молиться так рьяно. Как только для этого представилась возможность, она выбралась из Нуннаминстера и бросилась в город, к дому Фритствит Нотт. Затаив дыхание, девушка остановилась у низкого перекошенного деревянного заборчика, который окружал узкий двор, что прилегал к обветшавшему, местами даже сгнившему дому. Всего восемь шагов отделяли Аделу от ужасающей правды. Восемь шагов, которые она совсем недавно проходила каждый вечер. Восемь шагов навстречу своей истинной сущности. Что она увидела внутри? Разбросанные по грязному полу черепки разбитой глиняной посуды, металлические подсвечники, железные плошки, травы, связанные меж собой толстыми нитями. Фритствит нигде не было. Но, судя по всеобщему беспорядку, сейчас хозяйка дома покоилась в сырой могиле. Со всеми теми, кто стал жертвой обезумевшей толпы. С тяжелым вздохом девушка присела на один из стульев. Она многого не успела спросить, многого не успела узнать. А как теперь найти ответы? Фритствит Нотт была ее единственным ключом к разгадке тайн, окружавших Аделу Бригге. Тут ее внимание привлекло нечто, брошенное среди старых засохших трав. Волшебная палочка. Это палочка хозяйки дома. Адела подняла ее с пола и попыталась произнести одно из тех заклинаний, которым успела обучить ее старуха. Ничего. Слабый свет золотистых искр появился из кончика палочки, но ничего более. — Каждому волшебнику нужна палочка, — вспомнились ей слова пожилой ведьмы. — Это наше оружие. Это наша сила. Наши возможности. Когда же Адела начала расспрашивать Фритствит о волшебных палочках, о том, где их берут, о том, какая должна быть палочка, и много других вопросов, беспокоивших девушку, старуха ответила: — Не волшебник выбирает палочку, а палочка выбирает волшебника. Волшебные палочки изготавливают мастера. Нет лучшего мастера в Англии, чем Леофрик Олливандер. Жаль только, что Фритсвит не знала, где именно сейчас был мастер Олливандер. Аделе так не терпелось заполучить свою первую волшебную палочку. Она хотела научиться колдовать по-настоящему, совсем как эта старая ведьма. Маленьких фокусов, которые девушка умело вытворяла с детства, знаний о травах и магических растениях, что давала ей старуха, уже было мало. Адела хотела большего. Что же, решено. Она бросила обратно на пол волшебную палочку, некогда принадлежавшую Фритствит Нотт. Она ей была не нужна. Она была бесполезна. Накинув обратно на голову капюшон своей мантии, Адела вышла из старого разваливающегося дома, от которого пахло гнилостной сыростью. В монастырь она тем вечером не вернулась. Адела решила разыскать Леофрика Олливандера. Но как? Она и сама не знала ответ на этот вопрос. Она просто шла вперед, прислушиваясь к тому, что подсказывала ей интуиция. Бывшая инокиня старалась идти через леса параллельно людским трактам. Все же молодая и хорошенькая девушка, путешествуя совершенно одна, была крайне уязвима. Пускай она и была ведьмой, но что может сделать одна слабая хрупкая волшебница, которая узнала о своих силах всего три месяца назад, против грубых, неотесанных мужчин? Шел тысяча шестьдесят восьмой год. Это было время расцвета Средневековья. Время абсолютной власти мужчин и несправедливой бесправности женщин. Адела быстро пожалела, что не убежала из Нуннаминстера в монашеской рясе. Быть может, так было бы проще. Так бы какой-нибудь старик согласился довезти в своей повозке, которую тянула вперед какая-нибудь дохлая кляча, ее до ближайшего поселения, чтобы она не сбивала свои ноги по узким, ветвистым лесным дорожкам, какая-нибудь семья согласилась бы пустить ее на ночь в дом, чтобы ей не пришлось спать на сырой земле, с ней бы обязательно поделились теплым супом, и ей бы не пришлось воровать хлеб и яблоки на местных рынках. Все было бы куда проще, облачись Адела в монастырские одежды. Монахинь не обижают. Никто не хочет гневить Бога. Как быть дальше? Где найти Леофрика Олливандера? Адела старалась не впадать в отчаяние, но иногда, холодными и бессонными ночами девушка плакала. Плакала от собственной беспомощности, от собственной глупости. А наутро все мысли, грузом висевшие в ее душе ночью, исчезали. Она снова верила, что рано или поздно встретит кого-то, похожего на Фритствит Нотт, кто поможет ей, как это сделала в свое время старуха. Так оно и произошло. Опрометчивый поступок Аделы Бригге вынудил ее бежать от разъяренной толпы, которая то и дело скандировала: — Ведьма, ведьма! Она снова стала свидетельницей «ведьмовской лихорадки». Но теперь жертвой глупых людей с обагренными кровью руками должна была стать она сама. Это была погоня за ведьмой. Охота. Опрометчивый поступок Аделы Бригге привел ее к двум величайшим волшебникам, которые позднее навсегда останутся на страницах магической истории. И именно так она оказалась в Хогвартсе.***
С самого первого дня, как эта девчонка появилась в стенах монастыря, Блайт Идгит, настоятельница Нуннаминстера знала, что ее ждут большие проблемы. В тот далекий день, девятнадцать лет назад, когда несносное дитя, которому было дано имя Адела Бригге, шел сильный дождь. Раскаты грома были слышны отовсюду, а яркие всполохи молний озаряли маленькие окна монашеских келий. Совсем как сейчас. Девятнадцать лет назад Блайт Идгит стала настоятельницей священной обители. На тот момент ей было всего тридцать с небольшим. Молодая инокиня ужасно гордилась собой. В ее возрасте не каждой удавалось занять такой значимый пост. Теперь ее не будут называть «яростной фанатичкой». Просто не посмеют. Она теперь настоятельница большой и богатой обители. Однажды к стенам монастыря прибыли несколько всадников. Судя по их одеждам, господа были знатные и благородные. Такие нередко хотели отдать своих дочерей, сестер, племянниц в стены Нуннаминстера. Древний женский монастырь снискал свою популярность среди знатных семей еще во времена короля Эдуарда Старшего. Если другие обители были лишь пристанищем для безродных сирот, которые не обладали и малейшими средствами к существованию, то Нуннаминстер был отличной возможностью стать ближе не только к Богу, но и к королевскому двору, его политическим играм. Девушки, живущие в его стенах, могли творить огонь истории. — Так значит, вы хотите, чтобы девочка воспитывалась нами? — задумчиво протянула Блайт, посмотрев на странного посетителя, сидевшего напротив. Мужчина был старше нее самой. Но, несмотря на возраст, который по меркам их времени уже считался солидным, волосы его еще не успели поседеть. Тогда как многие ровесники мужского пола, настоятельницы Идгит, и вовсе лишились большинства из них. Возраст странного гостя выдавали лишь морщины, глубоко залегшие под его глазами. Одет он был в дорогой кафтан, аккуратно пошитый явно искусным мастером. При нем было трое слуг, включая одну хрупкую служанку, державшую в руках некий сверток. Ребенок. Держался он достойно, но отчего-то казалось, что к Блайт он испытывает нечто похоже на пренебрежение. Но почему? — Девочка должна оставаться в стенах монастыря столько, сколько это потребуется, — заявил мужчина, поднимаясь со своего места. — Я буду обеспечивать ее содержание. Каждый месяц мой посыльный будет вам передавать деньги. — Могу ли я узнать, как зовут девочку? — спросила Блайт, когда служанка переложила в ее руки младенца. — Имя я позволяю вам выбрать самостоятельно, — отмахнулся мужчина. — А какую фамилию ей дать? — Тоже придумайте, — кажется, гость начинал раздражаться. — Я не буду навещать ее, не хочу, чтобы она искала общения со мной. Буду лишь передавать средства к существованию. А также взносы в обитель за ваше молчание, — его глаза зло блеснули. — Не более того. — Как вам будет угодно, — кивнула Блайт, поправив пеленки, в которые был завернут ребенок. — И еще, если вдруг девочка будет вести себя как-то странно, напишите мне, — добавил таинственный гость, уже будучи стоя в дверях. — Странно? Как? — удивилась настоятельница. — Вы поймете. Это был первый и последний раз, когда Блайт Идгит, настоятельница Нуннаминстера, видела опекуна девочки, который представился дядей осиротевшей малышки. Он не назвал имени ее родителей, не объяснил, почему вдруг она осталась совершенно одна в этом жестоком мире. Историю ее происхождения придумала настоятельница, понимая, что однажды, когда та подрастет, начнутся вопросы. Монахини дали имя ей — Адела. А позднее, когда пришел первый сундучок с золотыми монетами на содержание и письмо от опекуна сироты, подписанное неким человеком, о существовании которого прежде Блайт не доводилось слышать, к имени добавилась и фамилия. Не та, что носил ее опекун. Чуть переделанная все той же настоятельницей Нуннаминстера. Он говорил о странностях? Что же, они начали проявляться в девочке еще с младенчества. Адела росла беспокойным, капризным ребенком. По мере своего взросления доставляла немало хлопот монахиням, жившим в стенах Нуннаминстера. Иногда она говорила очень странные вещи, оживляла увядшие розы в церковном саду и могла найти любую вещь, потерянную где-то в монастыре. Это пугало других инокинь и воспитанниц. Несомненно, все это происки самого дьявола. Они умоляли Блайт написать опекуну Аделы Бригге забрать ее из стен священной обители. Но настоятельница Идгит была непреклонна. Она твердила, что, быть может, в этом их миссия — излечить нежную душу ребенка от дьявольских силков. На деле же Блайт боялась, что тогда богатый покровитель девочки заберет ее. И на этом закончатся все спонсирования Нуннаминстера с его стороны. Но чем старше становилась Адела, тем чаще Блайт задумывалась о том, что пора бы написать ее дяде. Она совсем отбилась от рук. Интересовалась дьяволом и творила всякую чертовщину. Несносная девчонка, создающая немало проблем. А теперь она и вовсе сбежала из монастыря. Как раз в тот день, когда от ее покровителя пришло очередное письмо, в котором он просил о встрече со своей подопечной. О встрече? Так почти двадцать лет назад он просил об обратном. Что изменилось? Блайт Идгит снова посмотрела на пергамент, лежавший на ее столе. Что она должна ответить Годфриту Берку? Что его племянница умерла? Но тогда почему они не сообщили об этом раньше? Что она тяжело больна и к ней никого не пускают? А если он начнет требовать, чтобы его лекарь осмотрел его племянницу? Или открыто признаться, что та сбежала? Но почему они не уследили? Несмотря на то, что Блайт один раз в жизни видела Годфрита Берка, опекуна Аделы Бригге, она испытывала буквально первобытный страх перед ним. Было в нем что-то такое странное и пугающее. Женщина повернулась к окну. За окном дождь лил чуть ли не стеной, но древний замок, возвышающийся на холме, был по-прежнему отчетливо виден.