Кельтские сумерки… Жгучее пламя Бельтайна, Юность бурлящая, праздник пьянящий любви, Яблонь кипенье и лент на ветру трепетанье, Жаркие вздохи, ожог от простого касанья, Хмель полнолунья, бродящий в горячей крови… ¹
***
Салазар любил Белтейн. Пускай он и не был так молод, как большинство обитателей Хогвартса. Но не утратил своей мужской удали. Это был Белтейн. Время всеобщего веселья, танцев и даже любовных игр. Как давно он не был с женщиной? Кажется, совсем недавно. Но ведь это древний кельтский праздник, вдыхающий в каждого, кто поднялся на священный холм, страстный аромат вседозволенности и похоти. Слизерин наблюдал за девушками, танцующими вокруг майского дерева, украшенного разноцветными лентами. Тонкие изящные фигуры носились по холму так синхронно и быстро, что развевающиеся на ветру платья и ленты напоминали языки пламени. Необузданного, живого, всепоглощающего огня. Вот уже несколько минут Салазар наблюдал лишь за одной из них. Смеющейся и искренне улыбающейся всему. Тело ее извивалось, подобно змее, словно не было тысячи костей внутри. Ее ничего не сдерживало, не стесняло. В одно мгновение движения были резкими, словно она сражалась на мечах с каким-то неведомым противником, в другое же — плавными и размеренными, как тихие волны, прибивающие к каменному берегу. Адела Бригге была невероятно притягательна этим вечером. Именно к такому выводу пришел Салазар, когда, в очередной раз отпив из своего кубка, задержал взгляд на ее изящных извивающихся вокруг пестрых лент руках. Это было неправильно, абсолютно недопустимо. Слизерин отчетливо понимал это разумом. Но разве объяснишь изголодавшемуся мужскому естеству, что юная девица, не имеющая внятного прошлого, в которой то и дело встречались какие-то неразрешимые загадки, совершенно неподходящая партия? Салазар, осушив бокал из толстого цветного стекла, отвернулся в другую сторону. Не смотреть. Отогнать подальше глупые, грязные, поганые мысли. Вот единственно правильное решение. — Почему ты такой хмурый в этот славный вечер? — услышал он над собой звонкий женский голос. Ровена. Она, не изменяя себе, облачилась в темно-синее платье из тонкого, почти невесомого шелка. Длинные темно-каштановые волосы ниспадали на плечи. В свете мелких костров, предшествующих зажиганию священного огня Белтейна, казались совершенно черными. Ее серо-зеленые глаза блестели от выпитого эля. Венок из мелких полевых цветов украшал голову. Да, она не была юной девицей, едва вступившей во взрослую жизнь, но она могла бы посоревноваться с каждой из них по красоте. Ровена Когтевран была притягательна и прекрасна этим вечером. Впрочем, как и всегда. — Сегодня Белтейн, следует веселиться на славу, — добавила она, присаживаясь рядом. Салазар вновь повернул голову к танцующим девушкам. Аделы среди них не было. Ну где же она? Он быстро пробежался глазами по всем ученикам Хогвартса. Где она? Взгляд сам остановился на Эсманде Малфое. Конечно, она была рядом с ним. Мужчина нередко замечал двух молодых людей вместе в последнее время. То они прогуливались по окрестностям замка, то пробегали мимо него в коридорах школы. Эти двое и на занятиях садились друг с другом. Были ли они лишь друзьями или кем-то большим, Салазар наверняка не знал. Но почему-то Эсманд не казался способным на серьезные чувства. Слишком простой, много улыбающийся. Иногда он казался совершенно бестолковым. Совсем другой, не такой, как его серьезный, уверенный в себе, обладающий твердым волевым характером старший брат — Арманд Малфой. Малфои были родом из Франции. Арманд, как и многие волшебники, прибыл на земли Британии вместе с войском Вильгельма Завоевателя. Когда новый правитель, излишне самоуверенный нормандец, утвердился на троне туманного острова, старший сын перевез свою семью через Британское море в новые земли, где их наверняка ожидало богатство и величие. По крайней мере, так думал Арманд. Он ловко устроил свою жизнь, женившись на молодой наследнице Валдуина Флинта. Определил для своих двух сестер не менее богатых и влиятельных мужей из истинно-чистокровных семей. А Эсманд был отправлен в Хогвартс для приобретения необходимых всякому волшебнику знаний. Арманд был одним из близких друзей Слизерина. Из уважения к Малфою, Салазар приглядывал за младшим братом своего приятеля. Относился к тому с куда большим вниманием, чем к остальным своим ученикам. Эсманд был другим, совершенно не подготовленным к жизни вне стен Хогвартса. Слишком простой, много улыбающийся. Наивный. Бестолковый. Кажется, это понимал даже Арманд. Он не делал больших ставок на младшего брата. В конечном итоге, Малфои и без того славно устроились. — Что в ней особенного? — спросила Ровена, прекрасно понимая, за кем наблюдает Салазар. — Интересно, твоя знаменитая мудрость от острого ума или надоедливой внимательности? — огрызнулся он, криво усмехнувшись. — Она опасна, — заявила женщина, накрыв его большую ладонь своей тонкой изящной рукой. — Я это явственно вижу. — Тогда ты ошибаешься, — хмыкнул Салазар. — Я хочу знать о ней все. Я жду ответов от Олливандера. — Что вы хотите найти? — Все. Она не так проста, как кажется на первый взгляд, — он чуть сощурился и посмотрел на свою ученицу. Она так искренне рассмеялась чему-то, что рассказывал ей Эсманд. Неприятное чувство кольнуло его изнутри. Неужто это ревность? Какая чушь. — В ней есть древняя магия. Но я не понимаю ее природы. — Если бы в ней была древняя магия, она бы непременно овладела волшебной палочкой, — Ровена вскинула брови и одарила Аделу ненавистным взглядом. Почему она так категорически против ее присутствия в Хогвартсе? — Она ведь и дверь отпереть не может. Ей не удаются элементарные заклинания. — Это дело времени, Ровена, — отрезал Салазар. И тон его, и взгляд, и раздраженные движения плеч говорили, нет, буквально кричали о том, что он не расположен к диалогу. Ровена снискала славу мудрой волшебницы, а потому без лишних слов поднялась с толстого бревна, на котором они сидели с Салазаром, и двинулась прочь. Подальше от этого невыносимого мужчины, от шумной веселящейся толпы. Ровена даже не обернулась, потому что знала: он не должен увидеть ее слез. До рассвета еще так далеко. А праздник был в самом разгаре. Шум и гам со всех сторон. Всполохи ярких лент. Сладостный привкус меда. Хмель, что обжигал горло. Безудержные танцы. Духи, проказливые и любвеобильные, наконец нарушили границы своего мира, чтобы смешаться с живыми. Кельтское неистовство. Белтейн. Но не было никакого дела до всеобщего веселья ни Салазару Слизерину, ни Ровене Когтевран.Мы с тобою вдвоем До утра не уснем Под весеннее птичее пенье. Будут песни и смех, Будет праздник у всех - Нету дня веселее Белтейна. ²
***
Ровена, спустившись с холма, медленно побрела в сторону Черного Озера. Постепенно утихали звуки волынок, смеха людей, что праздновали Белтейн, запахи приготовленных угощений растворялись в воздухе, и без того неяркие огни маленьких костров, предшествующих священному костру Белтейна, исчезли в сумраке этой ночи. Прохладный летний вечер уносил все это прочь. Жаль, что нельзя было ему отдать все свои печали. Ровена медленно ступила на каменный пляж. Даже в темноте были хорошо различимы очертания небольшого пригорка, поросшего вереском. Она нередко сидела там, часами наблюдая за безмятежной озерной гладью. Это было ее излюбленное место в окрестностях Хогвартса. Но сейчас взбираться на него не было ни желания, ни сил. Ровена, устало прикрыв глаза, опустилась на гладкий высокий камень, стоящий у самого подножья озера, на усыпанной галькой земле. Почему все так глупо? Нелепо? А главное, когда все началось? Когда Салазар перестал быть для нее всего лишь другом, соратником? Когда он стал куда более значим, чем Годрик? Случилось ли это два года назад, когда они протанцевали весь вечер на Йоль? Это был первый большой праздник, который было решено устроить в Хогвартсе. Всем ученикам, даже самым маленьким, было разрешено не спать всю ночь. Они повеселились на славу. Ровена готова была поклясться, что в тот вечер она впервые за много лет знакомства с Салазаром видела его искреннюю улыбку. Зима на земли Британии, согласно верованию кельтов, всегда начиналась после Самайна. Мир погружался во тьму. И духи главенствовали над ним. Это было мрачное время потаенных страхов. Но Йоль, приходивший на землю в конце декабря, символизировал возрождение. Он напоминал, что вскоре солнце согреет мир теплыми ласковыми лучами, что скоро вновь придет весна. И люди вновь соберутся вокруг священного костра для празднования Белтейна. Йоль открыл для Ровены совершенно иного мужчину. Не того Салазара, которого она привыкла видеть каждый день своей жизни вот уже шесть с лишним лет. Не того Салазара, с которым впервые встретилась на охоте, которую организовал лорд Морли в своих владениях. Не того Салазара, который предложил ей присоединиться к ним с Годриком. Иной. Совершенно незнакомый доселе. Улыбающийся, открытый, легко шутящий, много танцующий. В тот день под каменными сводами Большого Зала он открылся ей с другой стороны. И этот образ надолго застыл у Ровены в голове. Между ними всегда существовала некая связь. С Салазаром они были едины во многих вещах. Да, он мог быть крайне категоричен в отношении маглорожденных волшебников, но ведь изначально Слизерин действовал во имя благополучия их будущего и будущего Хогвартса в целом. Не для того они потратили немало усилий и своей магической силы, чтобы вот так глупо лишиться всего, допустив к неким сакральным вещам детей тех, кто неистово сжигал волшебников на кострах. Было в его словах нечто правильное. То, что следовало бы поддержать изначально. Так, Ровена невольно стала той, кто негласно вставал на его сторону. Практически во всех вопросах, что касались управления Хогвартса. Также, как простушка Хельга поддерживала Годрика. Во всем. Ах, Хельга. Милая и славная толстушка Пуффендуй. Она не была красавицей, не могла похвастаться столь острым умом, как Ровена, и все же Хельга была успешна. По-своему. Спускаясь с холма, Когтевран заметила в тени дубов, что росли у его подножья, своих друзей. В объятиях друг друга. Белтейн. Это время всеобщего веселья, танцев и даже любовных игр. Ровена не стала задерживаться, дабы не смущать их своим присутствием. Но она уже давно подозревала, что между Годриком и Хельгой что-то было. Пару раз заставала его в части замка, что была отведена под владения Пуффендуй. И с чего бы ему здесь находиться в такую рань? Видела, как заботливо вокруг Гриффиндора крутилась Хельга, словно птица, что воркует над своими птенцами. Да, только слепой глупец не заметил бы того влечения, существовавшего меж ее друзьями. Ровена не слыла глупой, да и слепой тоже. Ровена Когтевран, несомненно, была сильной волшебницей, невероятно мудрой. Большинство известных нынче заклинаний были придуманы лично ей. Она спроектировала Хогвартс, она создала множество защитных чар, что скрывали замок от глаз посторонних. Ровена Когтевран, несомненно, была выдающейся колдуньей современного мира. Но она все еще оставалась женщиной, что втайне мечтала об обычной судьбе, где есть место теплому семейному очагу, красавцу-мужу и шумным детишкам, снующим по дому. С того дня, как Салазар семь раз приглашал Ровену на танец в Йоль, безликая роль красавца-мужа вдруг стала принадлежать ему. Бедное наивное женское сердце. Эта магия была куда более древней, чем та, что вершилась при помощи волшебной палочки. Она появилась еще с первыми людьми. И вдруг в той сказке, что сочинила самой себе Ровена, появилась она. Абсолютно несуразная девица, пришедшая из ниоткуда. Без прошлого. Без будущего, судя по ее бесплодным попыткам научиться хотя бы держать в руках волшебную палочку. Опасная. Вихри магии, живший в этой девчонке, по-прежнему пугал Ровену. Да и не только ее. Годрик и Хельга подозревали нечто неладное наравне с ней. Но с чего бы вдруг Адела Бригге так заинтересовала Салазара? Она не была красивей Ровены. Возможно, даже уступала ей во многом. Не была умна. Не была сильна. Так почему этим вечером Слизерин так восторженно наблюдал за ее танцем, а Ровена стала лишь причиной того, что он, разозлившись, ушел в неизвестном направлении? Чем эта юная пустышка привлекла его? Что в ней особенного? Вот она, еще одна магия, родившаяся вместе с первыми людьми. Ревность. Любовь. Какое же это сложное, запутанное чувство. В одну минуту ты окрыленно возносишься на вершину блаженства, а потом вдруг кубарем падаешь на землю, обнаружив, что все совсем не так, как казалось до этого. Глупо. Нелепо. И сколько же абсурда было в том, что такая умная, такая сильная волшебница, как Ровена Когтевран, стала жертвой такого обычного, маггловского чувства, как любовь. Что предметом ее восхищения оказался не самый благородный и идеальный рыцарь. Что на ее пути вдруг появилась не самая достойная соперница. Все это сложно. И запутанно. Ровена, тяжело вздохнув, наклонилась и зачерпнула воду ладонями. Стало прохладно. Но легче ли? Отнюдь. До рассвета еще так далеко. А праздник лишь начался. Шум и гам со всех сторон. Всполохи ярких лент. Сладостный привкус меда. Хмель, что обжигал горло. Безудержные танцы. Духи, проказливые и любвеобильные, наконец нарушили границы своего мира, чтобы смешаться с живыми. Кельтское неистовство. Белтейн. Но не принес он покой душе Ровены Когтевран. Не унес холодные зимние вихри из ее сердца.Слышишь — это песня весенних ручьев. Слышишь — это радость ожившей воды. Слышишь — это всполохи древних костров. Слышишь — это отблеск далёкой звезды. Слышишь — время верить несбывшимся снам. Слышишь — оживают спящие тени. Слышишь — в Инис Эйрин приходит весна, А значит скоро вспыхнет безумный костер Белтейна! ³
***
А тем временем, вдали от Хогвартса, от священного костра Белтейна, что обещали зажечь с первыми рассветными лучами солнца, вершилось страшное. Именно так думала Блайт Идгит, настоятельница Нуннаминстера. Недаром первая ночь мая была так важна для предков, что много веков населяли земли Британии, что верили в огромное множество разных Богов. Темные и злые духи главенствовали над миром. И даже священные стены обители не спасали от них. Настал час расплаты за все те грехи, что камнем висели на душе Блайт Идгит. В Нуннаминстер прибыл Годфрит Берк, опекун сбежавшей Аделы Бригге. — Настоятельница, гость требует встречи с Аделой, — сообщила одна из воспитанниц монастыря, заглянув в келью Блайт вот уже третий раз за последние пятнадцать минут. Судя по настойчивости господина Берка, он не собирался уходить, не встретившись со своей подопечной. Интересно, с чего бы вдруг в нем проснулась эта нетерпеливая сентиментальность? Ведь за все девятнадцать лет жизни Аделы Годфрит ни разу не искал с ней встречи. И как назло, его интерес совпал с пропажей девчонки из Нуннаминстера. Ну вот где она? Настоятельница Идгит обращалась к констеблю, но все напрасно. Поиски воспитанницы прошли безуспешно. Десятки мужчин, отправленные констеблем в леса, не обнаружили и следа. Она как будто провалилась сквозь землю, словно ее и вовсе не существовало. Как жаль, что именно сейчас о ее существовании вспомнил щедрый меценат Нуннаминстера. Блайт, державшая в руках часослов и стоявшая спиной к двери, где ее ответа смиренно ожидала молодая инокиня, посмотрела в окно. Старый дуб, росший во дворе Нуннаминстера с незапамятных времен, так легко склонился к земле от очередного порыва северного холодного ветра, пришедшего со стороны моря. Разве должно такому сильному дереву сгибаться под порывами ветров? Разве долгие годы существования не позволили ему обрести мощный ствол и твердые ветви, делая старый дуб практически невозмутимым перед неистовством переменчивой погоды? Но, видно, в этом удел сильных — сгибаться перед чем-то неизвестным, а оттого пугающим. — Иди, дитя, — с тяжелым вздохом произнесла Блайт Идгит, положив часослов на подобие письменного стола. — Сообщи гостю, что я готова его принять. Воспитанница скрылась за дверью, а вскоре, перебирая в руках уже давно утратившие краску четки, за ней последовала и сама настоятельница. Блайт проходила по узким коридорам Нуннаминстера и с каждым шагом все более явственно ощущала, насколько трудно ей двигаться вперед. Так пугала ее предстоящая встреча с господином Берком. Они встретились под нефом старой церкви, что стояла на территории Нуннаминстера еще с тех времен, когда здесь жила любимая дочь короля Эдуарда Старшего. Был в этом умысел настоятельницы. Она не хотела провожать гостя в новую церковь, где только на прошлой неделе закончили расписывать своды художники, прибывшие из самого Вестминстера. Не хотела, чтобы Годфрит Берк знал, как облагородилась старая обитель на денежные средства, что он присылал на содержание Аделы. Пусть думает, что Нуннаминстер по-прежнему нуждается во взносах и подношениях. Быть может, тогда, узнав, что девчонка сбежала, он не станет отказываться от своих обычных пожертвований. Но как же Блайт ошибалась. — Где вы шляетесь? — взревел гость, когда настоятельница прошла в церковь. — Напоминаю, сын мой, вы в стенах Божьих, — осторожно заметила женщина, подходя ближе. — И что мне с того? — не унимался господин Берк. — Не верите в Господа нашего Бога? — Я верю лишь в то, что могу увидеть и услышать. Кажется, его совсем не пугал гнев Бога. И только подойдя ближе, Блайт поняла почему. Перед ней стоял сам дьявол. За прошедшие девятнадцать лет господин Берк совершенно не изменился. Волосы едва ли тронула седина. Морщины были заметны лишь при ближайшем рассмотрении. Он словно не постарел ни на день. Но разве это возможно? — Вы ошибаетесь, господин Берк, Господь все видит, все слышит. Он неосязаем, но Господь с нами всегда. — Когда вы наконец перестанете мне заговаривать зубы? — прорычал мужчина. — Я проделал этот длинный путь, чтобы увидеть... — он запнулся. Конечно, ведь за столько лет он так и не удосужился узнать ее имени. — Девочку, — ответил Годфрит спустя мгновение. — Адела выросла, — ответила Блайт. — Теперь она — молодая женщина, самостоятельно принимающая решения. — Что за чушь вы несете? — не унимался в гневе гость. — Адела более не воспитанница Нуннаминстера. Она ушла из священных стен монастыря. — Вы лишились остатков разума? — проревел господин Берк, схватившись за голову. — Вы позволили ей сбежать? Где я должен ее искать теперь? — А зачем? — спросила Блайт и встретила на себе изумленный взгляд гостя. — Вы не искали с ней встреч все девятнадцать лет. Она вам не была нужна. Что изменилось? — она, чуть сощурившись, изучающе посмотрела на Годфрита. — И прекратите уже кричать, вы в стенах Божьих, не гневите Господа еще больше. Подумайте, он послал вам эти душевные терзания в наказание. Наказание за гнев, за пренебрежение девочкой, что была вверена вам. Вы виноваты во всех своих бедах. Только вы. Блайт развернулась. Она более не собиралась вести никаких диалогов с этим человеком. Ей и без того приходилось нелегко. Трудно быть спокойной, говорить не повышая голос, когда стоишь в непосредственной близости с этим мужчиной. Сам дьявол. Страшный человек. Она повернулась спиной к злу во плоти, а потому не видела, как, выхватив из кармана своего дорогого цветного кафтана, мужчина взмахнул чем-то наподобие деревянного прутика. Тонкая серебристая блестящая нить уверенно потянулась к Блайт Идгит, настоятельнице Нуннаминстера. Что это было? Женщине вдруг показалось, что она что-то забыла, что-то потеряла. А зачем она пришла в старую церковь в такой поздний час? Наверное, душа ее все искала успокоения, вот и направила ноги к месту молитвы. Сноп белесых искр растворился в воздухе.