Юрьевы лозы

Оказывается, эти пилюли совершенно не приносят боли, но Юра всегда говорит правду. Хотя, не говорит, а говорил. Он появлялся, но намного реже и приходил в ярости, было довольно страшно, но, похоже, я наконец-то смирился. На самом деле я не уверен, вообще ни в чем не уверен. Иногда я начинал себя спрашивать, помню ли я его, это ли он на самом деле? Иногда хочется, чтобы он вернулся. Ладно, я вру, перед сном я постоянно его вспоминаю. Такая невыносимая тоска тогда накрывает, такая злоба, которую я способен выместить только на свою руку, чтобы никому не навредить. Чаще всего мне кажется, что он рядом, как было тогда, когда мое сознание со мной говорит. До сих пор очень сложно отличить галлюцинацию от реальности, и часто я поддаюсь Юре, мне нравится с ним говорить, даже если это очередной глюк. Есть одна мелочь, которая еще больше сводит меня с ума, я не могу до него дотронуться. Он совсем рядом, так близко, но я даже не могу приблизиться. Это ужасно. Потом появляется страх, чувство, будто я лежу под большой толщей воды и меня то поднимает на поверхность, то опускает на дно. Часто хочется исчезнуть, будто меня никогда не существовало, чтобы ничего не чувствовать. Тревога особенно любит меня посещать. Да, во всех этих мыслях виноваты пилюли, я прекрасно знаю это, но они помогают, может и с премерзкими побочными эффектами, но помогают. В дни, когда тревога особенно меня поглощает, Юра появляется чаще, говорит они скоро перестанут действовать, тогда я еще сильнее издеваюсь над собой. Боль хорошо помогает мне сосредоточиться на чем-то одном, и я успокаиваюсь. Потом я все обрабатывал и заматывал бинтом. Таня обо всем знала, пыталась со мной поговорить, но это было слишком неловко и стыдно, будто меня отчитывала мама за скрытые плохие оценки. И я молчал, улыбался и кивал. Это тоже было стыдно, как все в этом разговоре. К счастью она поняла и перевела тему. — Мы же с Вами друзья, так ведь? — Тань, я уже много раз говорил, что ты можешь обращаться ко мне на «ты». — Просто это слишком непривычно. Я в общем хотела спросить, мы с Ва.. с тобой довольно давно знакомы, но я ничего о тебе не знаю, хочешь что-нибудь рассказать? Ну, или я могу начать! Хотя, может это слишком для Вас. То есть, для тебя не удобно. — Я попробую, так.. Это довольно сложно. — Если Вам неудобно, можете не рассказывать, я не заставляю! — Нет-нет, все хорошо. Я просто даже Юре почти ничего не говорил, ему не стоит знать все, что происходило у меня в семье. Ну, как в семье, именно с отцом. У Юры и так проблем было много. Я замялся, никогда не чувствовал себя так странно. Хочу рассказать, но слова не идут. Прям вообще не могу их найти, чтобы не показаться странным. Из меня вырвался нервный смешок. Ладно, попробуем еще раз. — Мама была добрая и невероятно красивая. Мамины друзья всегда подмечали, как я и Саша на нее похожи. От отца мне достались только глаза. Еще мама всегда говорила, что мы с сестрой как две капли воды, характеры одинаковые и внешность тоже, только у Сашки родинка под губой, а у меня под глазом, но не близнецы, она на год младше меня. Мы любили до ночи играть в саду, домой шли, когда мама звала спать. Отец же был.. ужасным. Да, возможно ты скажешь, что не стоит так говорить о своем родителе, но о нем по другому никак не сказать. Он любил выпить и поднять на маму руку, да не только на нее. Тогда всем было плохо. Даже вспоминать мерзко.. Мама была сильной, но в один момент вымоталась, он ее довел. Мне было десять, а сестре девять. Отец не разрешал мне общаться с детьми из «низких сословий, которые отравляют нашу землю» и после школы я сразу шел домой. Один раз по пути домой я встретил паренька. Озорной такой был, кудрявый и рыжий. Родя его звали, но ему не нравилось, так что мы придумали прозвище. Мотылек. Мы проводили много времени вместе, тогда я понял, что.. Ну, я надеюсь ты поняла. Отец увидел нас один раз. Я не знаю, что он сделал с Мотыльком. Я больше не видел его. Мне было пятнадцать. До сих пор надеюсь, что его не убили. Мне тоже досталось, намного сильнее чем обычно, я тогда отключился от боли. Отец всегда говорил, мол «я боялся своего отца, значит и ты должен, а то вырастешь тряпкой», и все в таком духе. Как же я мечтал, чтобы отца не стало. Это звучит ужасно, я знаю, но господи это было самой заветной мечтой! И она сбылась! Через год у него отказала печень. Как я ликовал, было просто восхитительно! Такая радость захлестнула меня! После его смерти я поклялся не стать таким. Начал помогать беглецам. Юру вот.. Встретил... Почему-то мне не хотелось плакать, я сидел глядя в пустоту. Через несколько секунд очнулся, посмотрел на Таню, она выплакала все за меня. Стало неудобно, стыдно. — Вик, мне так жаль.. Это.. Это... — Я не хотел тебя расстраивать! Забудь все, что я сказал. Таня со всхлипами кинулась мне на шею. Я чувствовал, как она дрожит. Хотя я действительно был готов рыдать с ней, но слез не было. Было только какое-то холодное безразличие. Сознание мое не кричало, как это бывает, когда мы внезапно просыпаемся после кошмара. Просто было полное безразличие. Оно светилось в моей душе, и даже трепетало. Я поглядел на стену. Вот начинал же рассказывать нормально, и захотелось же мне вспомнить самые грустные моменты! Мы некоторое время так и простояли. — Тань, все хорошо? — Да.. Да, я просто.. Прости. — Я хочу побыть один, ты не против? — Вик, если тебе будет плохо, то, пожалуйста, позови меня! Не надо себе вредить, прошу.. Я буркнул «хорошо» и пошел в свою комнату. Сел на кровать и замер. Говорить не мог. Почему-то стало так холодно. Мне стало неловко перед ней, хоть к черту иди, идиот, ей больно и неприятно. Сердце билось где-то в горле, только сейчас дошло все, что я рассказал. Давно это не вспоминал. Поняв к чему все идет, я прикусил костяшку пальца. Не помогло. Почти сразу слезы потекли по щекам. Я не простил отца, потому что он до сих пор причиняет мне боль, живет в моих воспоминаниях вместе со всеми синяками и криками. Мама, бедная моя мама, если бы ты знала, до чего я докатился. Если бы ты знала, каким мерзким человеком я стал сам для себя. Какое кровавое месиво живет у меня в душе, Господи, если бы ты знала все это. Из-за меня мертвы два человека и, возможно, Мотылек с ними, я не знаю, что мне дальше делать, мои руки опускаются. Ничего не болит, но я ненавижу себя и не могу этого больше выносить. Прости меня, Юра. Если ты все же жив и сможешь вернуться, то не увидишь ту маску на моем лице, которую я сделал специально для тебя. Не думаю, что тебе понравится настоящий я: плакса и идиот в одном лице. Я не смогу даже улыбнуться тебе. Прости меня, я не хотел, чтобы все так получилось. Голова гудела, я почти прокусил кожу на костяшке. К черту, все. Сам Дьявол, видимо, ненавидит меня.