Одуванчики

В детстве все так любят слушать ванильные сказки про истинность, про идеальную совместимость, подаренную самой природой, верить в утопичное "долго и счастливо", все искренне надеются найти своего человека как можно раньше, чтобы никогда-никогда с ним не расставаться - это совершенная, но абсурдная картина мира вбивается в неокрепшие головы и остается где-то на подкорке до самого конца. Все говорят о родстве душ, но никто не говорит о том, что даже природа может совершать ошибки, что замечательные истории, написанные в книгах и учебниках, на самом деле лишь красивая обертка, натянутая обществом на обычную физиологическую совместимость, а парность не гарантирует любовь до гроба. Это то, во что всем очень хочется верить, на что хочется надеяться, что используется для оправданий. Никто не хочет работать над собой, становиться лучше, умнее, красивее, потому что есть гипотетический «кто-то», кто и так тебя полюбит и среди тысяч других, выберет именно тебя. Такой бред. Жизнь ставит на место всех замечтавшихся идиотов, что в сказки верят, даже вырастая, она не оставляет таким ни шанса, разбивая их розовые очки об суровую реальность: идеально все бывает лишь в мечтах. Тот, кто предназначен тебе самой судьбой может оказаться кем угодно: бомжом или алкоголиком, маньяком или террористом, может еще не родиться или уже умереть, и даже ваша встреча, идеальный послужной список и подходящий возраст не дают вам гарантийного талона на счастливое будущее. Этот человек может просто не выбрать вас, из-за внешности или характера, неважно, вы может просто не зацепить его, не понравиться, и в многолюдной толпе, ваша «любовь до гроба» пройдет мимо, не оглядываясь. Влад свою «идеальную вторую половинку» зацепил, он ее заметил и выделил, а она выделила его. Только это их жизнь лучше не сделало, потому что идеальная совместимость – ничто, по сравнению с реальным жизненным опытом, нажитыми психологическими травмами и больными мозолями, которые у каждого свои, индивидуальные, к задумке природы не относящиеся. Вот, что на самом деле рушит детские воздушные замки – плохая жизнь. Природа не знает в какой семье вы появитесь на свет, чем решите заняться, как будете учится, заведете ли друзей, будут ли у вас враги, великая и бездушная, она не задумывается об этом, все, что ее волнует – пресловутая идеальная совместимость, которая на деле, просто указывает хорошего кандидата для продолжения рода. Вот вам правда: вы не можете полюбить, только из-за прекрасного запаха или неземной красоты, для настоящей, крепкой любви нужно гораздо больше. Нужно то, чего не может дать природа – привязанность и коплиментарность даже на уровне внутренних загонов, понимание, уважение, а не желание поскорее затащить в кровать. Влад пытался построить именно такие отношения: крепкие и долговечные, искренние, но желания одного в таких вопросах всегда мало, а Лена его попыток стать одним целым не оценила. Она считала, что их страсти будет достаточно, что ребенок свяжет их крепче любых глубоких эмоций, она верила, что метка на загривке – единственное, что нужно для счастья, как и большинство людей на планете, ее нельзя за это винить. Винить Влад может только себя. И он винит за то, что не досмотрел, за то, что не усомнился, за то, что не справился, не избавился от угрозы раньше. Вот тебе еще один урок от жизни, который не плохо бы усвоить: просто не бывает. Влад считает, что лучше поздно, чем никогда. Ему начали намекать на проблему задолго до апофеоза сумасшествия, но он действительно не считал нужным прислушаться к чужим словам, присмотреться и подготовиться к концу, на который они, по собственной глупости, были обречены с самого начала. Влад просто затыкал уши и прятался в своем «долго и счастливо», которое заменило ему реальный жестокий мир, он становился тем маленьким недолюбленным мальчиком, чьи пьяные родители забывали о теплых объятиях и сказках на ночь за очередной бутылкой водки, и с удовольствием, с нездоровым рвением забирал всю ту заботу, которую Лена могла ему дать, наивно полагая, что это та самая настоящая вечная любовь. Поэтому и оказался не готов ко всей этой истории, до последнего верил, что в омеге его здравый смысл остался, что любовь к нему осталась. Надеясь на мирное решение, на разговор по душам, он упустил из виду собственную безопасность и ему очень повезло, что ребенка своего он защитил куда лучше. Потому что в Лене действительно не осталось ничего хорошего, в ней не осталось ни жалости, ни сострадания, ни благодарности – одна только ненависть и ревность, нездоровая, темная и безумная. Омега никого не пожалела: ни ребенка, ни Влада, она не пожалела даже себя. В попытке отомстить за что-то эфемерное, непонятное никому кроме нее самой, она сама надела петлю на шею. И этот урок Влад усвоил тоже: никакой жалости, никакого сострадания – это сведет в могилу куда быстрее любого врага. - Прощаешься? – Дима из сторожки небольшой выныривает совсем незаметно, по плечу хлопает осторожно, рядом вставая, и взгляд его такой скорбный и жалостливый, что от него одного удавиться хочется. - Нет. – Влад чувствует, как лицо его кривится от одной этой идеи, но в руки себя берет быстро, чужую ладонь с плеча сбрасывает. - Так, задумался. - Это хорошо. – И понятно по лицу черта поганого, что он о его мыслительных способностях отозвался, а не об отсутствии упадка. Ему бы по голове шибко умной пару раз ударить, чтобы это лисье выражение с лица навсегда стереть, да омега словно чувствует, собирается и весь такой серьезный в мгновение становится, прямой и изящный, и взглядом самым жутким своим смотрит, пустым и обжигающе холодным. - Ни к чему рыдать по разбитому корыту. Пойдем, все уже готово. Сзади них дверь в старенькую избу открываются и уши закладывает от поросячьего визга, Влад каждый раз удивляется – как в такой старой развалине может быть такая хорошая звукоизоляция, снаружи истерических криков совсем не было слышно. Лина, что рядом с Димой словно из-под земли вырастает, выглядит совсем уж недовольно, она кажется не очень любит шумных истерик, провести несколько часов в доме с рыдающей омегой для нее должно быть тем еще испытанием и Череватый немного злорадствует. - Она последние полтора часа и так не затыкалась, а как услышала, что ты приехал, так совсем с ума сошла. – Лина смотрела на него почти обиженно, раздраженно и это так душу ему грело, что он себе улыбнуться позволил, рассмеяться легко: - Сделал гадость – на сердце радость, Линочка! Это прям про меня придумали. - Кто бы сомневался. - Заткнитесь, пожалуйста. – Дима на них не смотрит даже, только морщится в притворном раздражении, только даже оно улыбку его спрятать до конца не может, его родные и знакомы препирательства явно успокаивают. Если Влад смеется и издевается, значит с ним все в порядке. Матвеев от них отворачивается и к дороге вдоль могил идет. – Нам действительно пора. Вышагивая вдоль нестройных рядов старых и новых захоронений Влад понимал, что в порядке ничего не было и что рыдать по разбитому корыту он все-таки будет, не сможет иначе, он же не Димка с его вечным железным занавесом, не сдержится, напьется и будет потрепанный семейный альбом слезами заливать. Но ему можно, у него сегодня похороны в конце концов: супруги, счастливой семейной жизни и воздушных замков. Даты на могилах все свежее становятся, кресты все ровнее, а оградок уже совсем нет – Дима на такую роскошь редко тратится, даже на памятники собственным жертвам скупится, жмот, только цветы сажает всегда, оттого и кладбище его больше на клумбу содовую похоже, чем на мрачный и устрашающий погост. Только деревья здесь вековые стоят, высокие и солнце скрывающие настолько, что даже днем дороги под ногами не разглядеть, и захоронений столько, что без проводника выход вовек не отыщешь, а так почти курорт – птички поют, лисы с крысами бегают, Влад как-то от Димы слышал, что здесь даже речка и пруд имеются, а в паре старинных фамильных склепов есть удобные каменные скамейки. Они между могилами петляют, через несколько зон кладбища проходя и Влад уверен, что реши Матвеев их тут бросить – через пару недель найдет их разложенные, так и не нашедшие выхода, тушки и прикопает где-нибудь под ближайшим дубом, потому что это место просто чертов лабиринт Фавна. В какой-то момент вся их процессия оказывается в совсем старом районе некрополя, на памятниках там не видно уже ни дат, ни имен, дорога под ногами совсем исчезает и Череватому кажется, что Матвеев действительно решил бросить их тут, отомстить так за свои утерянные нервные клетки, но тот сворачивает за одним из склепов и Влад замечает впереди небольшое столпотворение из своих подчиненных и людей Димы. Это успокаивает, а вот Лена, замолчавшая в начале их небольшого похода, начинает надрываться с новой силой. Кричит что-то про измену, предательство, про кражу ребенка и отсутствие совести, обещает Владу смерть в муках и на помощь зовет. Да только кто ей поможет? Лиза людей на пути расталкивает бойко, внимания на возмущения не обращая и Якубович за собой тащит, той неловко жутко, она извиняется перед всеми, мимо проходя, но не вырывается совсем, послушно за начальницей идет, папку с бумагами к груди прижимая. - Привет рабочему классу. – У Лены при виде беты настоящая истерика начинается, она в руках Виктора бьется, орет, будто ее режут и проклятиями сыпет, а Лизе кажется совсем все равно, она на омегу, что с пеной у рта ей скорейшей смерти желает, не смотри даже, смеется только совсем недружелюбно. – Пасть заткни, косяк ходячий. Я с людьми разговариваю, а не с животными. - Не обращай внимания, она совсем не затыкается, милая. – Лина морщится, на Лену недовольно поглядывая, и Лизу обнимает, здороваясь, та словно и не удивлена чужой «разговорчивости», плечами пожимает небрежно и все свое внимание на Влада переключает, едва на месте от нетерпения не подскакивая: - Оленька любезно согласилась мне помочь, так что мы все нашли, собрали и привезли. – Якубович папку протягивает осторожно, глаз с земли не поднимая и за Лизу, совсем маленькую рядом с ней, будто прячется, от Матвеева подальше вставая. – Здесь документы на всю собственность: дома, машины, акции и счета в банках, список всех сомнительных переводов за последние два года и дарственная на все движимое и недвижимое имущество на твое имя и завещание, разумеется. Нужна только подпись. - Длина ног не сказывается на скорости, а? Молодец. – Лиза ему на лакированные туфли каблуком встает, давит, что есть мочи, а он только по плечу ее хлопает довольно, надеясь, что его пальцы это испытание выдержат без переломов и трещин, а бета, довольная своей маленькой местью, переключается на Лину, давая возможность рассмотреть ценные бумажки. В маленькой зеленой папке документов оказывается больше, чем у Влада в сейфе дома. Оказывается сумасшествие на умственных способностях его жены не сказалось, та грамотно распоряжалась богатством, что оказывались в ее руках: недвижимость под аренду, куча каких-то акций и сейф с золотом в банке, явно на черный день, несколько неплохих машин и очень много накопительных счетов под процент, она не просто бездумно тратила получаемые от него деньги, она их преумножала, скрывая от него пассивный доход, и делала это уже очень долго – первым вложениям почти шесть лет, они старше, чем его собственный бизнес. В прочем, это не то, из-за чего следует расстраиваться или переживать: все накопленные ею богатства, все дома, квартиры и машины, земля и деньги, все это теперь будет принадлежать ему, а остальное уже неважно. - Я вас всех убью, на такие куски растащу, что ни один патологоанатом в целый труп собрать не сможет, бляди! – Лена сзади кричит, вырваться пытается и взгляд у нее весь разум растерял, одно лишь бешенство в нем плещется нечеловеческое, звериное совсем, и ненависть. Даже страха в ней нет, она будто и не понимает совсем, что все здесь не слушать ее собрались, что помочь ей уже никто не сможет. – Ты будешь гореть в аду, Влад! Я тебе этого не прощу, никому из вас не прощу! Виктор со скорбной рожей стоически все ее рывки и удары переносит, Ленка наверняка отбила ему все колени, лягаясь, и Влад искренне ему сочувствует, но помогать держать буйную омегу не собирается – она вся в грязи и крови, а на нем новенький костюм. К тому же, если быть действительно честным, он не уверен, что не отпустил бы ее в самый последний момент – сентиментальность никогда не была положительной чертой для человека его профессии. Не вслушиваясь в угрозы и проклятия, что сыпятся как из рога изобилия, он из кипы бумаг две самых важных достает: уже заверенные нотариально завещание и дарственная, данные в них проверяет и свой росчерк в нужной графе оставляет, Лизе возвращая: - Я к этой бешеной не подойду, ты посмотри, она слюнями во все стороны брызжет. – Он кривится в показном отвращении, подальше и от Лены и от Лизы отодвигаясь, к Диме за спину и добавляет осторожно. – Тебе-то ничего не будет, зараза к заразе не липнет. Лиза, к счастью, в наступление не идет, вздыхает как-то слишком удрученно, да глаза к небу картинно возводит, Влад прямо слышит ее горестное «За что мне все это?». Она руку к Диме протягивает, на вопрос в глазах его отвечая: - Пистолет дай. Я знаю, что у тебя есть. - Вы что, все на мое кладбище без оружия ходите? – Возмущению его не было предела, он смотрел на них, словно на идиотов, отстающих в развитии от своего биологического возраста лет на двадцать, а Влад еле смех сдерживал. Он оружие на встречи с Димой уже давно не брал и сегодня, по привычке старой, годами выработанной, в машине пистолет оставил. Да и зачем он ему здесь, где толпа вооруженных и верных ему людей? Это Дима у них вечный параноик, со стволом даже во сне наверняка не расстается. - Вы где бессмертия нажрались? Я бы тоже не отказался. - Там, где было – уже нет. Пистолет. – Лиза рукой потряхивает нетерпеливо, а на раздражение и недовольство чужие только глаза закатывает. – Пожалуйста. Влад чувствует, как напряжение, до этого незаметное совсем, его покидает постепенно, и душа его успокаивается. Сколько себя помнит, он боялся только одного: одиночества. Сначала в его жизни неугомонная Лиза появилась, с кучей своих братьев и сестер, с родителями, что самому Владу родными стали, потом Ленка пришла и о страхе своем Череватый забыл совсем. Ему казалось, что навсегда: они ведь истинные, сама природа их друг для друга создавала, они должны были прожить долгую, счастливую жизнь и умереть в один день. Ну, жизнь всегда была той еще сукой. Он наконец понимает, почему так долго терпел и надеялся: не ради сына, ради себя и своих глупых, давно изживших себя детских страхов. Он ведь не любит Лену давно, а может и не любил никогда, это просто казалось правильным, просто было удобным, природа ведь не ошибется, а он может, он часто ошибался, как оказывается. Сейчас, стоя на сраном кладбище, в кругу давно знакомых и близких его сердцу людей, Влад осознает, каким придурком все это время был на самом деле: он ведь не останется один, когда Лена умрет, не остался бы один, если бы бросил ее еще в самом начале этого кошмара, да даже устрой он третью мировую – его бы не бросили, потому что рядом с ним те, кто его любит, в отличие от его горе-жены. И от этого так легко становится, так хорошо, что предстоящие похороны ему не трагедией кажутся, а праздником. Знакомый пистолет в маленькую ладонь ложится, как родной, Лиза его веса словно не чувствует, с улыбкой, самой дурацкой, что есть в ее арсенале она к умолкшей омеге подходит, та на бету не смотрит совсем, только на оружие в ее руке: - За глупость всегда приходится дорого платить, дорогуша. Подпиши бумаги, будь так добра. – Виктор омегу отпускает, когда ствол той аккурат посередь лба утыкается, она не дергается, не моргает, не дышит даже, только на Лизу смотрит и во взгляде ее страх читается, почти ужас, а в глазах напротив целое ничего: никакой жалости, никакого злорадства, только расчет холодный и скука. – Сделай мою жизнь немного легче и я продлю твою. Лена ручку у Виктора берет и подписи на бумажках ставит, не споря совсем, с какой-то больной надеждой и нездоровым восхищением на Лизу глядя. Она, дурочка, в ее слова действительно поверила и оружие в чужих руках ее пугать перестало, и пустота взгляда чужого ужасной уже не казалась. Подписанные бумаги опустились обратно в папку и вернулись в надежные руки Ольги, та с облегчением вздохнула, снова к груди документы прижимая, и почти убежала обратно к кучке людей, скрываясь за чужими спинами. Владу всегда казалось это забавным: такая сильная и красивая, по настоящему волевая женщина, она не испытывает никакого трепета, находясь рядом с Владом и трясется, как осиновый лист, стоит поймать Матвеева взглядом или уловить его запах в толпе.. Знать бы еще почему. Виктор по команде Лену вновь за руки хватает и к толпе тащит, внимания на протесты и сопротивление совсем не обращая, и Влад его профессионализму даже завидует – какой бы маленькой и щуплой не была омега, удары у нее совсем не легкие, а эта груда мускулов и спокойствия даже не морщится. Девочки, прекратив трещать о чем-то отдаленно напоминающем работу, двигаются вслед за водителем, а Дима каким-то магическим образом обнаруживается не рядом с Череватым, а у новенькой оградки со свежей ямой. Влад уже знает, что будет дальше, знает и Лена, и все остальные тоже – у омеги на лице такой отпечаток отчаяния и гнева читается, она вновь кричит, почти воет и в потоке звуков этих слов разобрать больше не получается. Владу грустно, конечно, и немного противно: от ситуации в целом и от себя самого. Он ведь альфа, он свою омегу защищать должен, оберегать от невзгод, любить и нежить, какой бы она не была и что бы не делала. Только вот он человек живой, со своей головой на плечах, со своими интересами, проблемами, и чужое бешенство он терпеть не обязан, как бы природа не требовала обратного. Череватый все еще уверен, что сегодня вечером, в одиночестве, в безопасности собственного дома, он будет плакать, как маленький ребенок, кричать будет, посуду бить и мебель портить, потому что у него есть, что оплакивать – восемь лет своей жизни, потерянную родственную душу, бедного сына, оставшегося без матери так рано, много всего, на самом деле. Но не Лену. Потому что Дима, на самом деле, всегда прав: ни к чему рыдать по разбитому корыту. - Ты обещала! Лиза, ты обещала дать мне время, продлить жизнь! – У ямы стоит действительно роскошный гроб: никакой уродливой обивки с рюшами, драпировкой и бархатными вставками, только китайский черный шелк, без узоров или зацепок, без бесполезной и абсолютно безвкусной фурнитуры. Несколько мужчин без труда снимают крышку, опуская ее рядом с оградой на землю, а Лена начинает рыдать, слюнями захлебываясь и пуская отвратительные пузыри из носа, Дима рядом в таком искреннем ужасе и отвращении корчится, что Владу не удается истерического смешка сдержать. Омеге руки бечевкой спереди перевязывают крепко, ноги скрепляют, а она только Лизу проклинает. Та рядом стоит, улыбается совсем глупо, радостно и глаза ее весельем светятся: - Я и продлила, дорогуша. Часов на пять. – Дима на часы поглядывает, на Влада, на деревья рядом и на яму глубокую, лишь бы снова на Лену не смотреть, потому что от таких истерик его тошнить начинает, слишком неприятно, омерзительно. Лина из небольшой сумки воду достает, начальству протягивает, и по плечу гладит осторожно, с участием, с жалостью: кому как не ей знать, насколько Матвеев не любит проявления человеческих слабостей. Лену, трясущуюся в попытках вырваться, в гроб укладывают, почти как мешок с картошкой, Лиза вокруг скачет довольная жутко и когда крышка гроба готова опуститься на свое законное место, она позволяет своему злорадству выбраться на свободу, улыбка ее сочится ядом и глаза блестят в нездоровом предвкушении: - Я же говорила: за глупость всегда приходится дорого платить, милая. – А Дима, что собственное облегчение от окончания этого цирка даже не скрывает, с явным довольством, которое даже его чрезвычайное спокойствие скрыть не может, рукой машет: - Закрывайте.

***

- Левина так и не нашли. Я сама весь район прошерстила, этот старик словно сквозь землю провалился: людей бросил, деньги, его даже на квартире нет. – Голос у Лизы недовольный, она явно злится и жаждет крови, и Влад рад, прижимая сына к груди, тихо радуется, что его в зоне досягаемости ее цепких маленьких ручек нет. – Тут два варианта: он либо уже сдох, либо его кто-то героически спас. - Как-будто оба варианта не в нашу пользу, да? – Лева на руках трещит радостно, что-то про кошку родительскую рассказывает, непонятно совсем, но так энергично, что Влад уже представляет, как мелкий проказник дергал бедную Маркизу за хвост или длинные усища. – Я думаю не стоит бить тревогу раньше времени, красавица. В клуб больше не лезли, рядом с домами не светились и контракты все при нас, ни одной облавы за месяц. Пока все хорошо, так что не ссы, прорвемся. - Последний раз, когда ты так говорил, мне пришлось вытаскивать твой тощий зад из ИВС. Если опять на нары собираешься, предупреждай сразу, я хоть нервничать не буду. - Ты всегда нервничаешь, Лиза. Даже когда все хорошо, ты бегаешь, как в жопу ужаленная. – Лева смеется довольно, пальчиками пухленькими по бороде короткой проводя, дергая неаккуратно, а Влад от боли шипит и за руку маленького проказника кусает не сильно, больше обидно, чем больно. Ребенок вскрикивает испуганно и ладошку обиженную к себе прижимает, убаюкивая, качается на коленях отцовских и чуть на пол не валится, а Череватый просто смеется тихо и совсем беззлобно, под спину сына придерживая. - Ты там ребенка зачем кошмаришь? - Я же любя, ему может нравится. – Лева и правда смеется снова, улыбается и к отцу жмется, он успел устать за день, но никак успокоиться не может, слишком по родителю соскучился. – Кстати, про изолятор. Твой полицейский так и не забрал остаток? Может с ним случилось что? - Ты про подполковника Ларионова? Ему сейчас не до денег, из-за твоего дела их проверяют. – Влад телефон плечом заживает аккуратно, руку освобождая, и встает осторожно, сына покрепче перехватывая, тому уже пора в кровать. – Он звонил, просил нас быть осторожнее. У какого-то большого начальника на тебя зуб, так что отсутствие рейдов это не хорошо, это пиздец, как плохо, Влад. - Ммм, и что наш бравый подполковник никак не может помочь? - Он и помогает. Я на днях заглянула к нему в обеденный перерыв. Он мне два чемодана с копиями дел отдал, на тебя одного все, между прочим. - Как страшно. - Нихуя не смешно, Влад. Там материалов тебе на пожизненное хватит. И мне тоже. – Ребенок на кровати растягивается забавно, ноги к себе поджимая, он моргает сонно, а руки все равно к отцу тянет. – Ларионов сказал, что у них должна быть своя ручная крыса. - Это с хуя? – Вот это действительно уже не смешно: предполагать его незаконную деятельность и иметь реальные доказательства его причастности к ней – абсолютно разные вещи. Даже если полиция знает, что он занимается производством и распространением наркотиков, после работы подполковника у них нет ни единой улики на него, им не за что его привлечь. Но если у них действительно есть крыса, то полиции не нужны доказательства, они могут просто устроить рейд на одну из производственных точек и тогда даже ушлый щеночек Шевченко сделать ничего не сможет. Разбрасываться такими опасным и предположениями просто так не стоит, это может дорого обойтись, но Лиза зачем-то ему об этом сказала и это значит, что проблема над ними висит весьма реальная, а не гипотетическая. – У них что-то есть, да? У легавых сук что-то на нас есть. - Кроме двух чемоданов обвинений? – Лиза смеется, но никакой радости в ее голосе нет и Влад понимает, что они действительно в жопе, когда она отдышавшись, уныло продолжает: - Адреса. У них есть адреса трех производственных точек в черте города, список номеров наших грузовых машин и, кажется, мы спалили им один из складов Матвеева. - Тогда нам не о чем переживать, красавица. Дима закопает нас гораздо раньше бравых полицейских, за такой-то косяк. – Влад осторожно выбирается из цепкой хватки ребенка и тихо покидает комнату, не хотелось бы его разбудить. Не выспавшиеся дети всегда ведут себя отвратительно. – Ты ему сказала? - Чтобы он мне голову откусил? Нет, конечно. – Возмущение в ее голосе привычнее паники, оно успокаивает и заставляет мозги усиленно генерировать идеи, а не выбирать себе место на кладбище. - Молодец, я сам скажу, меня не жалко. – На улице уже чувствуется приближение осени, сумерки наступают все раньше и дышится уже легче, чем пару дней назад. – Значит, у нас завелся помойный грызун, да? Значит, нужно вызывать дезинфекцию. - А теперь на русском, пожалуйста. - Скажи своему полицейскому, что у нас для него работа появилась, пусть сколько хочет просит, лишь бы справился. – За шумом листьев почти не слышно подъезжающей к дому машины, Влад ворота открывает и радостно машет вернувшимся родителям. Лиза на том конце тоже отвлекается, кричит на кого-то благим матом и Влад смеется легко и беззаботно, он надвигающуюся угрозу чувствует, но не боится совсем, веселье предвкушая. - И что тебе от него нужно? - Череватый дом оглядывает с разочарованием: он ведь провел здесь всего неделю, а уже нужно возвращаться. Лева наверняка закатит истерику и будет требовать взять его с собой, а родители будут ругаться за сорванные планы на совместный отдых, но разве он может пропустить все веселье? С его образом жизни нельзя надолго выпадать из реальности, иначе в какой-то момент тебя выбросит из нее навсегда, в этом вся прелесть анархии и беззакония – твори, что хочешь, пока твой гроб не закопают. Лиза на том конце снова на кого-то орет и Влад, вздрагивая от смеха и легкого предвкушения, говорит: - О, сущая мелочь, красавица. Один звонок. Этой ночью, собирая вещи он улыбается до тех пор, пока его щеки не начинает сводить.

Впереди его ждет настоящее веселье.