Утро пятницы ничем не уступает прошедшему четвергу: вместо горячего латте и вкусного завтрака его ждёт серая бурда из автомата на первом этаже и забытые в кармане сто лет назад леденцы, взамен душа и чистой одежды — больная спина и опухшая морда с неровной щетиной. В кабинете всё ещё нет света, зато появляется чудесное пятно сомнительного происхождения, окрашивающее половину белого потолка в светло-коричневый, Илья надеется, что ржавчиной, а не чем похуже. В связи с этим прекрасным подарком от сантехников, те пара часов, что были у Ларионова до официального начала рабочего дня, ушли на перетаскивание всех хоть сколько-то ценных вещей в коридор и общий зал, превратив и так безрадостное место в настоящий склад из типичных триллеров. Никакого света, никакого удобства, только нависающие коробки с тоннами исписанных бумажек, делающие и без того неудобный проход ещё уже: тут теперь не развернуться совсем и под ноги смотреть постоянно приходится, чтобы не поздороваться носом с прелестной бюрократией. Первые сотрудники, что всё ещё уверенно гриппу буйному отпор дают, атмосферу, Ильёй собственноручно созданную, на себе прочувствуют сразу, он даже не сомневается, а когда грохот ужасный и мат на весь этаж раздаётся, едва улыбку грустную сдерживает. Зато не у него одного день теперь хреновый.
— Илья Владимирович, здравствуйте, — вчерашний стажёр в зал заходит, прихрамывая, у него на форме выглаженной пятно от кофе красуется, он на рубашку глазами грустными-грустными смотрит, вздыхает тяжело, словно плакать по испорченной одежде собирается, — а что тут за склад ночью обосновался, не знаете?
— Это из моего кабинета, — Илья на парнишку смотрит и никак не может имени его вспомнить, вроде представлялся вчера, в отчёте его имя фигурировало, а всё равно никак в памяти не всплывает.
— Всё-таки затопили Вас, да? — стажер к шкафу старенькому хромает и запасную рубашку достаёт, улыбаясь довольно, переодевается, в пакет какой-то вещи грязные суёт, завязывая крепко, чтобы запах кофейный ничего не пропитал, и на полку свою складывает. — Сходить Вам за кофе пока время есть? Тут рядом пекарня открылась.
— Ты уже сходил, судя по всему. — Парень взгляд стеснительно за чёлкой пышной прячет, голову опуская пристыженно, и Ларионову на мгновение даже неудобно за язык свой длинный становится, но стажёр быстро в себя приходит, улыбается боязливо немного, но в глазах светлых какая-то больная решимость появляется.
— Он вкусный, честно-честно. Они даже на растительном молоке делают, я спрашивал.
— Я пью латте с сиропом: карамельный или имбирный пряник, если нет, можно ваниль. — Парнишка светится не хуже лампочки, головой кивает и убегает, про больную ногу забыв совсем, а Илья не знает смеяться ему хочется или плакать: на него ребёнок запал, какой позор. Этому стажёру сколько, лет двадцать хоть есть, интересно? Надо бы его личное дело найти, хоть имя вспомнит.
Дежурные сотрудники стягиваются в кабинет с переменным успехом: кто-то сопли до пят отпускает, кто-то кашлем давится, а кто-то конечности об коробки в коридоре расшибает, витиевато проклиная чью-то мать. Сегодня народу явно больше, чем было вчера — вышли те, кто решил не открывать больничный и несколько уже поправившихся ребят, они, словно школьники, честное слово, Илье справки от врачей принесли и за каждый день отсутствия отчитались, и неважно, что Ларионов об их болезни от ФСС уже всё знает. Он бумажки с печатями показательно в папку складывает, кивает важно и надеется, что выкинуть их не забудет: весело будет, привези он их Череватому, вместо выписок на осмотр территории.
Ехать на встречу в чужой клуб после тяжелого рабочего дня не хочется от слова совсем, он же разорится на такси по вечерним пробкам, а, учитывая, с кем именно ему придётся встретиться — Илья останется и без денег, и без нервов. Хотя, с учётом его гонорара, первое сомнительно, и на том спасибо. Ларионов ничего против Череватого не имеет: он его уважает уже за то, что тот в любимчиках Надежды Эдуардовны ходит. Эта женщина третьесортных воротил терпеть не может, а Владислава, как его там по батюшке, едва ли не сыном считает, защищает рьяно, в делах помогает — Илья узнавал. Просто, при всём этом внушительном багаже и рекомендациях, Череватый всё равно не внушает особого доверия, он странным кажется, и Ларионов бы с удовольствием забрал свои деньги у Лизы, не пересекаясь с её начальством. Желательно, никогда в жизни. Впрочем, это всё — лишь пустые домыслы, и никакой связи с реальностью у них сейчас нет, а, значит, и переживать понапрасну не стоит, стоит поехать в незнакомый район к криминальному авторитету, забрать у него свои деньги, отдать накопленные знания о подставах и свалить в закат. Главное, не вперёд ногами.
На самом деле, на те средства, которые Череватый ему должен, у Ильи уже есть вполне конкретные планы: ещё одной ночи в участке его старческая спина не выдержит, а, значит, стоит снять номер в отеле и поскорее найти новую квартиру на съём. Если ему очень повезет, то и на ремонт машины хватит, и на еду до конца месяца, а там можно побольше заказов нахватать, покопить чуть-чуть, ужаться в чём-то. Может, и дочку тогда забрать на пару недель получится.
Нескончаемый поток планов прерывает вернувшийся с кофе стажёр. Илья на часы у входа смотрит, едва кивает в одобрении — не опоздал. Паренёк стакан на стол опускает и отходит немного, в глаза начальнику преданно заглядывая, и так он на собаку в этот момент смахивает, на пуделя или спаниеля какого, что внутри какое-то веселье нездоровое рождается и смех сдерживать с трудом удаётся.
Латте с карамельным сиропом действительно оказывается вкусным: напиток не горчит и сахар не оседает противной пленкой на языке и зубах, пенка мягкая и молоко не разбавлено проточной водой, как иногда бывает. Конечно, до кофе из его любимого кафе этому далеко, но тоже неплохо. Ларионов стажёра благодарит, улыбаясь слегка, а тот краснеет до самых ушей, гривой пушистой трясёт забавно и к рабочему месту своему почти убегает, за стопками документов скрываясь. Что ж, Илья его догонять не будет — бесплатный латте всегда вкуснее.
Из-за наличия в офисе руководства количество рабочих заданий увеличивалось быстрее, чем уменьшалось — нескончаемые потоки бумаг с отчётами для разных ведомств, на каждой копии которых нужна именно его, Ильи, подпись, печать, а ещё куча сопроводительных писем и графиков, спасибо, что хоть на вызовы сегодня ездить не нужно — людей хватает. Кислицын с важной рожей по этажам ходит, подбородок задрав едва не к потолку, улыбается довольно и, безусловно, злорадствует каждый раз, как Ларионова, по кабинетам носящегося, видит. Он знает, что Илюша, бедненький, в поте лица у бухгалтерии отчёты выбивает уже третий раз, потому что два предыдущих Андрей забраковал. И ещё столько же забракует, чтоб неповадно было на начальство исподтишка глаза закатывать.
— Ну, Илья Владимирович, ну, как так, Вы разве не видите, что здесь опечатка в Вашем отчестве? Я не приму такой доклад, это подсудное дело, между прочим. Будьте любезны переделать. — У Ларионова уже глаз дёргается, но он лишь улыбку вежливую выдавливает, кивая, и на рабочее место свое возвращается, Кислицына проклиная так, что самому страшно становится.
В отделе на подполковника с жалостью смотрят: уже все поняли, что их «высокое начальство» над ним просто издевается, заставляя бумагомарательством заниматься вместо реальной работы. Кто-то из отдела ему даже обед притащил, а ребята, с вызовов возвращаясь, заходили за кофе, стаканчики разноцветные у стола Ларионова складируя — они поддерживали, как могли, и молились, чтобы Кислицын обратно в главный офис побыстрее уехал, с проверкой своей внеплановой покончив.
К концу рабочего дня Илья расправляется с большей частью идиотских поручений, что на него навешали, и спокойно заполняет последние отчёты, закрывая летнюю статистику, он уже готов наконец покинуть офис, когда в их небольшую общую каморку злобной фурией залетает его бывшая жена. Она никакого внимания на замерших сотрудников не обращает, подскакивает к Ларионову и по столу его ладонями бьет, бумаги разбрасывая, и жест этот настолько же театральный, насколько недовольный и злой, Аня глазами сверкает разъярёнными и губы кривит так, словно её инсульт настиг. Было бы неплохо, кстати. От стольких проблем бы избавило.
— Почему твои счета заблокированы? — Лицо её красивое негодованием искажено до неузнаваемости, она шипит не хуже любой гадюки, краснея от бешенства неровными пятнами, и Илья едва улыбку самодовольную сдерживает. Вот мелочно подгадил, а всё равно приятно.
— Я не имею ни малейшего понятия о чём ты, дорогая, — он гласные тянет едко, и глаза его блестят от торжества и злорадства. Конечно, это может стоить ему встречи с дочерью, но Аня просто жадная до денег сука, она ради нулей на банковском счете душу продаст, не то что ребенка, — мой основной счёт заморожен из-за издания новой карты, его никто не блокировал.
— Когда будет готова, будь так добр, принеси её сам. У меня нет ни малейшего желания тащиться сюда через весь город, — она светлеет мгновенно, улыбку пустую на лицо натягивает, выпрямляясь во весь рост, а Илья бумаги в порядок приводить начинает, стоит рукам ухоженным со стола исчезнуть. Будь его воля, он бы её на костре сжёг, честное слово.
Документы неохотно в стройную стопку собираются, какие-то листы выглядывают из общей кучи, мнутся, но это впервые за день не нервирует, успокаивает даже, собраться позволяет. Ларионов никогда трусом не был, но вот перед женой своей постоянно пасует, а сейчас не хочется совсем. В последнее время каждый второй считает, что может на его горбу прокатиться, воспользоваться чужой добротой и простодушием, носом в ошибки ткнуть, пнуть побольнее — все думают, что он не ответит ничего, стерпит, как обычно. Вот только нервы у Ильи не железные и гордость у него есть, кто бы что не думал. Поэтому, складывая пачку бумаг на край стола, он на Аню даже не смотрит, лишь улыбается едко-едко и отвечает ей:
— Нет, — и голос его не дрожит от ярости и тревоги, как всегда бывает, он уверенный и спокойный. Илья с места насиженного поднимается медленно и плавно, никакого внимания на жену больше не обращая, и та теряется, не готовая абсолютно к такому повороту.
Это столько удовольствия, столько триумфа тёплого приносит, что от довольства прыгать хочется, но Ларионов взрослый и состоятельный подполковник, он просто глазами посветлевшими сверкает и сквозь башни из коробок по узкому коридору к выходу спешит, такси вызывая. Он, безусловно, выставит своей бывшей жене условия, придумает, как побольше встреч с Катей выторговать, но позже. Пусть промаринуется в собственной беспомощности, иногда полезно.
Илья действительно от этого всего устал: и от работы любимой, и от Кислицына, что из кожи вон лезет, лишь бы ему насолить, и от жены своей на деньгах помешанной. Все словно сговорились в попытках сжить его со свету и у них почти получилось — эти два дня по праву могут считаться худшими за последние годы, но почему-то вместо усталости и отчаяния в нём сейчас дикий восторг и гордость за себя любимого ярким цветом сверкают, он впервые за много лет в себе подъём чувствует, а не упадок. Может быть, у него окончательно съехала крыша, конечно, но тогда он не горит желанием возвращать её на место. Не сейчас: пусть сначала его удивительная смелость разберётся с наглеющей женой, а там можно будет и к психотерапевту сходить, и таблетки попить, и мозги поправить — всё равно деньги уже будут.
Такси приезжает удивительно быстро для пяти вечера в центре, водитель попадается на удивление молчаливый, и Ларионов с удовольствием тратит полтора часа пробок на разбор в семейном праве, пишет Надежде Эдуардовне с просьбой о встрече, уточняет у Лизы всё ли в силе и даже успевает найти и назначить на вечер просмотр пары неплохих квартир — после пятого стаканчика латте и какой-то жутко вкусной слойки, принесённых всё тем же бедным стажёром, в нём проснулось деятельное начало. Жаль, что рабочий день к тому моменту уже заканчивался. Илья знает, что это просто нервная перегрузка и через пару часов он свалится с больной головой, вернувшись в яму паршивого настроения и вечного недовольства, поэтому и пользуется подъёмом по полной, делая всё, на что обычно не хватает ни сил, ни времени.
Аня всегда говорила, что это ненормально и ему нужно к врачу, что такие резкие скачки настроения до добра не доведут, она вообще много чего говорила, но Илья мнение самодовольной истерички на хую вертел. И в прямом, и в переносном. От этой мысли так смешно почему-то становится, что сдержать истеричное хихиканье не выходит, но мужчина и не пытается — у него стресс, ему можно. Таксист на него через зеркало косится тревожно, но Илья уже к телефону возвращается, улыбки глуповатой не теряя. Главное, так на встрече с Череватым не заржать, он юмор может и оценит, но никто не гарантирует, что после этого Ларионов не уедет с пулей ровно посередь лба в ближайший лес. Никто не захочет работать с неадекватным полицейским, оставлять в живых неадекватного полицейского, который слишком много знает, — тоже.
Здание клуба ничем от других подобных построек не отличается: такое же двухэтажное здание, как и большинство в этом районе, яркая вывеска и пара вышибал у входа. А ещё грёбаная толпа отдыхающих, стремящихся поскорее оказаться внутри. Илья с трудом желание об окно побиться сдерживает — почему он не подумал, что в пятницу вечером в таком заведении будет аншлаг. Но, что более важно, почему об этом не подумал сам Череватый? Впрочем, кого волнует — Илье нужны деньги и свобода, Владиславу Сергеевичу нужна информация, они вполне могут удовлетворить желания друг друга и разойтись с миром, пьяные вусмерть свидетели вряд ли смогут хоть кому-то что-то рассказать.
Такси Ларионов покидает всё в том же приподнятом настроении, отбрасывая любые переживания и неуверенность в самый дальний угол сознания. Он уверенно к проходной подходит, минуя недовольную толпу и, представившись совершенно непримечательному охраннику, спокойно внутрь помещения проскальзывает. Громкая музыка по ушам бьёт, а типичное для подобных мест освещение неприятно слепит уставшие глаза, но общий настрой всё это не сбивает, лишь подстёгивает поторопиться. Илья танцпол по дуге широкой обходит, портфель двумя руками придерживая, лавирует сквозь пьяные кружки по интересам, добираясь до бара — спрашивает, где владельца найти, а на удивленный взгляд лишь про назначенную встречу говорит. Местный персонал особым дружелюбием явно не отличается, парень лишь головой в нужную сторону кивает и вновь к монотонной полировке стаканов возвращается, словно отключившись. Может, Череватый их на дури какой держит, может, они все наглухо отбитые просто — зная истории об этом альфе, всё возможно.
В кабинет Ларионов заходит без стука, в таком шуме его бы всё равно не услышали, а торчать под дверью совершенно не хочется. Тут, на удивление, музыки почти не слышно, лишь басы вибрацией по стенам иногда проскальзывают, а вот темень такая же, как и в зале стоит, одна несчастная лампа зажжена. Череватый на кресле за столом рабочим почти лежит, голову запрокинув, и Илья грешным делом подумать успевает, что тот кони двинул, но стоит шаг в его сторону сделать, как глаза внимательные на него в упор уставляются, пугая.
— О, полковник пожаловал. Здравия желаю! — Альфа с улыбкой идиотской левой ладонью честь отдаёт, и Ларионов едва удерживается от того, чтобы глаза к потолку возвести в раздражении. Кто к пустой голове руку-то прикладывает? Ещё и не ту.
— Подполковник. Добрый вечер, Владислав Сергеевич, прошу прощения, что раньше оговоренного времени.
— Полковник, подполковник, не велика разница! Я тебе не высокое начальство, можно и на «ты», — Череватый всё ещё улыбается, веселья своего странного не теряя, головой мотает и ближе Ларионова подзывает, на стул перед собой указывая довольно, — чё принёс, хвастайся давай!
Подобное панибратство смущает: они видят друг друга второй раз в жизни, а Череватый его как закадычного друга встречает, на неформальное общение переходя с первого предложения. Что странно, напряжения или явного недовольства в себе Илья не ощущает совсем, будто так всё и должно быть. С другой стороны, его предупреждали: у Череватого не все дома, он странный и опасный. Даже Лиза сегодня настоятельно рекомендовала быть осторожнее с начальством в её отсутствие и лишнего не болтать, если Ларионов, конечно, о дополнительных дырках в себе не мечтает. Илья не мечтал.
Альфа совершенно его не напрягает, не давит авторитетом и не пытается запугать, от него не чувствуется даже гипотетической угрозы. Он всего лишь дурака валяет, идиотом прикидываясь, и ради приличия Илья вполне может ему подрыгать. Особенно за те деньги, что ему достанутся. Подполковник на стул опускается осторожно и несколько папок из сумки достаёт, на стол складывая. Быстрее начнут — быстрее закончат. Кто же знал, что с Череватым это не работает.
— Ваше дело досталось первому окружному отделению, поэтому материалов немного, — «немного» в понимании Ларионова, это несколько килограмм копий, снятых с официальных улик: банковские счета, договоры аренды, регистрационные номера транспорта и адреса коммерческой недвижимости, всё, что хоть каким-то боком проходило через налоговую или МФЦ, теперь было на руках у доблестных полицейских.
— Приехали, блядь, — если до этого Влад пиздец только предчувствовал, то теперь с полной уверенностью мог заявить — он наступил: в этих несчастных бумажках отмечены практически все сделки, прошедшие за последний год от его имени. Только за несчастную неуплату налогов по этим документам его лет на сорок закрыть могут, — если это не всё, то мне уже страшно.
— К остальным документам у меня доступа нет, я полагаю, что там списки Ваших сотрудников и их личные данные, может быть информация о ближайших родственниках.
— Я просил на «ты», красавчик, — улыбка у Влада нервной сделалась, тревожной. Всё это не внушает никакой уверенности в завтрашнем дне, — когда они собираются пройтись по мне ебаным катком?
— В начале недели. Я договорился об участии в рейде, но точную дату не озвучат до объявления готовности. — Это радует. Да, такое количество данных Влада смущает, как любого человека в его ситуации, Лиза бы вообще об стол головой биться бы кинулась, увидь это, но в конечном итоге намеченный план это абсолютно не меняет. Ему нужно время, чтобы подготовить склады к переезду и Ларионов чудесно выполнил поставленную перед ним задачу это время выиграть.
— Адрес знаешь?
— Первым в списке назначения стоит склад на Звенигородском, утвержденный порядок в синей папке. — Влад её в куче на столе быстро находит, к себе подтягивая, открывает торопливо, интереса своего не скрывая.
Ему требуется несколько секунд, чтобы осознать и прийти в себя, еще парочка, чтобы не заржать в голос. Череватый с самым серьезным видом первый лист из папки в руки берет, взгляд на подполковника поднимая, и глаза его блестят от едва сдерживаемого ехидства. Он горло прочищает показательно, по груди себя кулаком пару раз бьёт и, поймав непонимающий взгляд Ильи, с выражением зачитывает:
— Хронический внутренний геморрой, ремиссия. — Лицо беты нужно было видеть: это незабываемое сочетание непонимания, испуга и стыда Влад сохранит в самом сердце на всю жизнь. — Мои поздравления, полковник. Рад, что вы справились с этим недугом, так держать.
— Это не мое, — глядя на растерянное, пятнами красными покрытое лицо, Череватый больше не может смех сдерживать, он пополам сгибается и едва не плачет, пока Ларионов рядом в стул вжимается, не зная куда себя деть, чтобы от этого ужаса спрятаться. Он знал, что так будет, знал и всё равно забыл вытащить эти злосчастные справки из папки. Внутри где-то злость поднимается лениво: на себя самого за неосмотрительность, на работников, что эти бумажки бесполезные ему таскают и на Череватого за отсутствие элементарного такта и мужской солидарности.
— Не переживай, я унесу эту тайну в могилу, — Влад брови на переносице сводит скорбно, слёзы с глаз рукой стирает и хихикает противно-противно, — кстати, с подобными вопросами лучше в частные клиники обращаться, там оборудование получше, не придется жопу рвать. Но это так, на будущее.
— Да нет у меня геморроя, там даже данные не мои! — Илья с места вскакивает, руками размахивая недовольно, а Череватому всё одно: ржёт, скотина, словно ничего забавнее издевательств над горем чужим, даже гипотетическим, нет. С другой стороны, чего еще от наркодиллера ожидать, сочувствия и поддержки? Альфа своей жестокостью славится и протекающей крышей, а не добротой и пониманием.
— Все мы иногда Кленов Никита Александрович, не надо стесняться, — фамилия удивительно неприятно на язык ложится, но со следователями всегда так, они ничего хорошего в жизнь Влада ещё не принесли. Кроме Ильи Владимировича, разумеется, этот ему радостные новости таскает, только и успевай деньги выдавать.
Стоит признать, этот подполковник своё дело хорошо знает: он от стольких проблем уже Влада уберечь успел, что ему орден за отвагу выдавать можно. Только за работу на убийц и наркодиллеров медальки не выдают, за неё сажают и расстреливают. Смертную казнь в России давно отменили, теперь обходятся пожизненным, но никто не исключает вероятность, что тебя ножичком в туалете пырнут или подушкой в камере придушат, с крысами всё бывает. Особенно с легавыми, а у этого ещё и мордочка ничего. Вот посадят его за помощь Череватому, и пойдет Илюша по рукам, пока от СПИДа не окочурится.
Интересно, как Надежда Эдуардовна его вообще во всё это дело затащить смогла? Ларионов ведь типичный хороший мальчик: у него воротничок выглаженный, звание высокое, достижений хоть жопой жуй, он на хорошем счету у начальства и семьянин примерный, красавица-жена и умница-дочка, всё по канонам — адреналина в жизни не хватило или всё не так хорошо, как кажется?
Подполковник на стуле сидит и едва ли пар из ушей не пускает от негодования, он на Череватого не смотрит совсем, упражнения из дыхательной гимнастики вспомнить пытается, переключиться. Ему нельзя с альфой ругаться, ему нужно разобраться с задачами и получить свои деньги — ссоры стабильному финансовому притоку способствовать не будут.
— Я должен был позвонить Лизе, как только нам дадут отмашку, но, насколько понимаю, она сейчас не в состоянии вести дела?
— А? Да, красотка болеет, так что звони-ка ты сразу мне. — Череватый из мыслей выплывает медленно, номер свой диктует и чужой заодно записывает. Интересно, насколько жёнушка полицейская удивится, если он в два часа ночи Ларионову порнуху скинет? Наверняка же увидит, не может она не следить за таким красавчиком, вдруг уведут. Илья объективно привлекательный мужчина: он высокий, сложен хорошо, морда у него симпатичная, работа прибыльная — он на породистую собачку похож, и милый, и красивый, и команды знает, и в глаза преданно заглянет, если надо. Женщины таких ох как любят. Да и мужчины тоже.
— Жёнушка твоя кипиш не поднимет? Время-то не детское, а красавца её дома нет. — Влад откровенно издевается и за реакцией чужой следит внимательно: за губами моментально поджатыми, за глазами потемневшими и за напряжёнными скулами. Мужчина весь сжался непроизвольно, взгляд отвёл, и Череватый с трудом сдержал своё ликование. В раю-то проблемы.
— Если это всё, то я бы хотел получить оплату за свою работу. У меня ещё есть неотложные дела на сегодня. — Илья с места поднимается и взгляд чужой выдерживает стойко, хотя по спине от него мурашки бегут. Он точно не станет обсуждать свою личную жизнь с кем-то вроде Череватого, пусть у того и шансов понять его больше, чем у любого другого человека. Просто ненавидеть свою жену и убить её — две абсолютно разные вещи.
— Не обижайся, красавчик, я не специально, — Влад из-под стола пакет обычный достаёт и на стол содержимое высыпает, не парясь, улыбается довольно, голову на ладони опускает. Будь у него возможность, он бы и ножками подрыгал, для пущего эффекта. Смотреть на чужое замешательство и недоверие ему нравится не меньше, чем на ужас и отвращение. Кто-то скажет, что он псих, кто-то обзовет извращенцем, но Череватый просто гордо именует себя фриком. Что, в общем-то, обычно включает в себя остальные два пункта, — здесь вся сумма, если будешь умницей и не дашь снести мне голову, то я, так и быть, от чистого сердца добавлю сверху столько же.
— До встречи, — деньги осторожно укладываются в полупустой портфель и подполковник спешит к выходу из кабинета. Настроение его безвозвратно испорчено, хотя энергия никуда не делась, Илья всё ещё чувствует острую необходимость потратить этот запас до того, как он уйдет в никуда: мыслями он уже далеко от этого клуба, заключает договор об аренде квартиры и покупает новое постельное белье, чтобы впервые за два дня поспать на нормальной кровати, возможно, он даже приготовит себе ужин.
— Эй, Илюша, — Ларионов едва не роняет потяжелевший портфель, оборачиваясь. Он глазами выпученными на Череватого смотрит, а тот только смеётся и воздушный поцелуй ему довольно посылает. — Будут проблемы — просто позвони, сладенький. Я не люблю оставаться в долгу.
Из клуба Илья вылетает быстрее, чем успевает понять, что произошло. Весь вечер он тратит на просмотр и заключение договора об аренде, действительно готовит себе ужин и ложится спать на чистое постельное белье.
Весь вечер его преследует ехидный смех Череватого, доносившийся из-за закрывающейся двери.
***
Выходные проходят удивительно спокойно: Илью никто не трогает, его не вызывают на дежурство, не просят заполнить какие-то забытые на неделе бумаги и даже его дорогая жена не пытается выдавить из него финансы вместе с жизнью, только Лиза звонит один раз, за Череватого извиняется, хотя и не знает, что на встрече произошло, а когда Ларионов спрашивает, та лишь говорит, что её любимое начальство не может без идиотских приколов и оскорбительных шуток. Мужчина её заверяет, что всё прошло более, чем культурно, что никто его не оскорблял, колени не простреливал и бумагами не кидался, и та успокаивается, даже желает ему удачных выходных и обещает доплатить за нагрузку, если случится какой-то незапланированный кошмар. Если бы все работодатели Ильи были бы такими чудесными, он бы уже не работал и жил бы где-нибудь на Мальдивах.
Понедельник наступает непозволительно быстро и с радостью продолжает марафон ужасов, начавшийся в четверг: документы, всё ещё протекающий потолок в обесточенном кабинете, куча больных сотрудников и вызовы-вызовы-вызовы. И, когда в их тесную коморку заходит Сергей Сафронов, Илья уже едва может вспомнить собственное имя.
— Подполковник, рад видеть, — он улыбается дежурно, руку приветственно протягивает и Ларионов с трудом сдерживает желание поморщится: последнее, что ему было сегодня нужно, это появление главы следственно-оперативной группы по делу Череватого. Потому что это может означать только одно:
— Здравия желаю, подполковник. Назначили дату штурма? — Илья с места встаёт, потягиваясь аккуратно, и пытается морально подготовится к тому, что отдыхать он теперь будет только в следующей жизни. Сафронов мгновенно преображается, глаза его хищно блестят в предвкушении, и это не предвещает ничего хорошего.
— Да. Сегодня в семь.
