***
План был прост до безобразия: разделить рабочих на изолированные группы и дать каждой команде мечты свое задание, свою машину и свою точку передислокации — какому ансамблю на хвост сядут, в том и крыса. Найти лазутчика в квартете куда проще, чем в толпе, да и вряд ли доблестный помощник полицейских не попытается сделать ноги до того, как их ему отрубят. — Шевелите булками, хорошие мои. Если не успеем свинтить до приезда бравых ребят в форме, то будет нам всем и небо в клеточку, и кофты в полосочку. — Разнобойный смех работников по складу эхом пробирается, они головами кивают, словно болванчики, и, улыбок ярких не скрывая, продолжают тяжелые контейнеры с товаром и оборудованием таскать, машины под завязку загружая. Никогда ещё Влад не был так благодарен Лизе за сложную логистику: не будь у него в доступе нужного количества складских помещений и машин, не имей он возможности развести все группы по разным районам города, его гениальный план не имел бы никакого смысла — они бы не нашли хвостатого друга среди толпы, не успели бы. Череватый никогда не произнесёт этого вслух, но все те отвратительные бумажки, которые приходится регулярно заполнять, с лихвой окупаются в такие моменты. — Начальник, стеллажи разбирать? — управляющая через все здание кричит, руками активно размахивая: та вместе с подчиненными погрузкой заниматься вызвалась, хотя Влад, как истинный джентльмен, предлагал ему компанию составить, а не надрываться. Девчонка мелкая ещё совсем, но энергии в ней на всю Москву хватит и ещё останется, она ящик с лампами захлопывает и к Череватому несётся, едва с ног рабочих других не сшибая. — А ты как думаешь, рыбка моя золотая? — Влад ей улыбается ласково, бутылку с водой протягивает. — К приезду наших чрезмерно правильных братьев здесь от нас даже отпечатков быть не должно, не то что стеллажей. Девочка кивает быстро-быстро и, не пойми откуда вытащив чемодан с инструментами, несётся обратно в свой угол демонтировать металлические стеллажи, с неё саму и весом, и размером. Влад её энтузиазму даже завидует немного: сам он бы уже давно здесь на уши всем присел. На пол рядом с Череватым увесистый ящик опускается, и Вовочка-охранник любезно крышку открывает, десяток килограммов белого порошка начальству показывая. Из всего, что на этом складе вообще было это самое ценное — последняя бельгийская партия на всю Россию-матушку. — Что, Владислав Сергеевич, не успели по камере соскучится? — по залу вновь дружный хохот прокатывается, а Вова только улыбается беззубо, глазами хитрыми сверкая. Знает, поганец, что Влад ему ничего не сделает, пока Лиза с больничного не выйдет: та охранников сама отбирает, и Череватому их трепать без необходимости нельзя. — А ты, я погляжу, соскучился уже, да? — парень плечами пожимает безразлично и, после кивка одобрительного, ящики запечатывает. — Так, давай, мы тебя операм в подарочек оставим, я даже бантик тебе найду, золотце, розовый и со стразами. Всё как ты любишь. — Обижаете, начальник. Мне бы красный, в цвет нашей страсти. — Вова бровями поигрывает и смеётся довольно, ящик в багажник Череватого опуская. Не то чтобы это безопасно: ездить по городу с сорока килограммами кокаина в машине, но этим грузом рисковать Влад не намерен. Он на эти несчастные пакетики все свои нервные клетки положил не для того, чтобы кто-то отнял их в благородной борьбе за общественный порядок. — Или Вы мне откажете? — Будет тебе и красный, и розовый, и фиолетовый. Только лапками шевели побыстрее, а то я тебе этот бантик не на голову повязывать буду, а на памятник. — Влад охранника по плечу хлопает пару раз и к бедной управляющей на помощь идёт: разобрать стеллаж умница смогла, а вот утащить у крохи сил точно не хватит. К половине седьмого склад опустел, и рабочие, вооружившись хлоркой, литрами перекиси и сомнительного вида тряпками, стирали любые следы жизни в помещении. Влад с удовольствием посмотрит на клоунов, решивших обвинить его в наркоторговле, когда у них из реальных доказательств один металлический каркас с бетонным полом останется. Его многие за идиота держат, он не против, честно, это даже помогает иногда: никто не воспринимает его как серьёзного противника до тех пор, пока он не приходит за их головами с автоматом наперевес. Но в действительности, будь он недалёким — уже бы умер. Череватый ленивый, неуравновешенный и невнимательный, но никак не глупый, он под «меч правосудия» голову добровольно не подставит и другим себя на это подписать не даст, как бы они не пытались. Среди всех его многочисленных работников, было несколько человек, чётко попадавших в образ типичных канализационных грызунов, но всех их Влад, не без помощи вездесущей Лизы, отсеял ещё до встречи с подполковником. Всех, кроме Марата. Щупловатый молодой альфа без роду и племени устроился к Череватому под крыло около двух лет назад и сразу вызвал такое количество антипатии у остальных рабочих и своего начальства, что взашей гнать его собирались уже через неделю, да только Ленка не дала, заступилась за мальчика, попросила второй шанс ему дать. Ну, Влад и дал, чтобы жену лишний раз не гневить, и забыл про мальчишку с чистой совестью, на управляющую складом его спихнув. Именно того склада, адрес которого доблестные полицейские получили ещё до того, как успели официальное дело на Череватого завести, и, конечно, по чистой случайности именно он уже два года самый убыточный из всех, что у альфы имеются: тут то товара не досчитаются, то выручки. Удивительная череда совпадений. Будь здесь Оленька, наверняка бы сказала, что нельзя людей без неопровержимых доказательств обвинять, попросила бы всё тщательно проверить, выслушать обвиняемого и только потом делать выводы. Будь здесь Лиза, Калугина бы уже закатывали в бетон с красивой дыркой посередь лба. Влад тоже мальчишке пулю в головёшку пустую пустил бы, чтобы не заморачиваться — они ведь не полицейские, им никакие доказательства не нужны, чтобы суд свой вершить. Просто ситуация не та: Марат не к конкурентам пошёл, а к дружелюбным стражам порядка, и Череватому жизненно необходимо знать всё, что этот житель нечистот успел им поведать, чтобы быть готовым к труду и обороне. В прочем, всё это действительно может быть обычным совпадением, а виновным в результате окажется кто-то другой. Для этого Влад своих людей и проверяет, не так ли? — Начальник, мы закончили. Выдвигаемся? — Управляющая дышит через раз, потом от нагрузки непривычной обливаясь, и альфе её почти жалко: девочка раскраснелась вся, на ножках трясущихся с трудом прямо стоит, но достоинства своего ни на секунду не теряет, смотрит прямо, уверенно и дальнейших указаний ждёт — такое упорство достойно уважения. — Посиди немного, красавица, ты хорошо поработала, пора и отдохнуть. — Череватый ей бутылку воды протягивает, улыбаясь спокойно, и управляющая послушно на пол влажный падает, выдыхая расслабленно. — До визита дрессированных собачек ещё минут двадцать есть, не меньше. — Может, Вы хоть адрес какой дадите? Куда нам всё это везти, Вы так и не сказали. — Ишь, любопытная нашлась. Захочу — скажу. — Это нам по городу на машинах с наркотой гонять надо что ли? — голос возмущённый по всему помещению эхом разносится, и столько злобы в нём, столько претензии и агрессии скрытой, что Череватый с трудом внезапное желание по морде недовольному съездить подавляет. Марат от толпы отдыхающих рабочих отходит, к начальству приближаясь и, кажется, замолкать совсем не планирует: — а если остановят, что делать? Идиотами прикидываться? — Тебе и прикидываться не придётся, — управляющая себе под нос шипит тихо-тихо, неразборчиво, но Влад рядом злобную шпильку прекрасно слышит и хихикает одобрительно, по плечу девочку пару раз хлопает, большой палец вверх поднимая, и та тоже губы в улыбке довольной растягивает, к бутылке с водой прикладываясь. Калугин всем своим видом недовольство излучает, ответа ожидая: дышит тяжело, ноздри задувая забавно, смотреть грозно пытается, брови тонкие на глаза опустив, он весь сейчас — одна сплошная карикатура, ничего, кроме смеха и жалости, не вызывающая. — Так Вы ПДД не нарушайте просто. Или ты дальтоник, зелёный от красного на светофоре не отличишь? — Череватый едва смех сдерживает, чужое негодование видя. Мальчик глупый совсем, раз думал, что так легко Влада на информацию развести сможет. — Надо будет — будете в формулу-1 на дорогах играть, пока бензин не кончится. — А если я не хочу? — Марат в глаза Череватому заглядывает упрямо, но старший альфа там ничего, кроме страха, не видит. Это давить инстинктивно заставляет, собственное превосходство показывать, и Влад уже с места встаёт, чтобы ближе подойти и носом в собственную несостоятельность Калугина ткнуть, как управляющая его за руку дёргает с удивительной силой, обратно на место усаживая. Девушка сама на ноги поднимается и таким взглядом молодого альфу окидывает, что тот всю свою спесь в мгновение теряет, голову в плечи вжимая. — Всё ты хочешь, панк недоделанный. Я тебя сейчас к стеллажам в кузове привяжу, сам за руль попросишься, — её глаза таким презрением горят, таким гневом, что Череватый сам спрятаться от неё в этот момент хочет, от греха подальше. Марат сжимается весь, вмиг ещё более неказистым становясь, до отвращения жалким и слабым, голос его, до этого громкий и уверенный, тихим и дрожащим становится, неразборчивым. — Простите, Диана Сергеевна, — он взгляд прячет, голову склоняя, и в толпе рабочих теряется, а управляющая только улыбку довольную тянет, обратно на пол усаживаясь. — Да ты диктатор, кроха, — Влад смеётся, удивление и восхищение за шуткой заурядной скрывая. Ему всегда странным казалось, что такая маленькая и хрупкая девушка может пропитых мужиков в ежовых рукавицах удерживать, но Лиза за управляющую была готова глотки рвать, с пеной у рта её профпригодность доказывала. Теперь понятно, почему. Череватый хихикает истерично, себе под нос бубня: — карлики всегда держаться вместе. — Вы что-то сказали? — Дружба — это чудо, говорю, — он по плечу худому хлопает пару раз, улыбки своей не теряя, и с места поднимается, потягиваясь лениво: –ну, что, хлопцы, по коням. Не дадим нашим законопослушным братьям лишних поводов для радости. Никаких им премиальных за наши головы, пусть довольствуются кровью налогоплательщиков. Одиннадцать доверху нагруженных машин с квартетами из трудолюбивых рабочих стены родного склада покидают без десяти семь, разъезжаясь по Звенигородскому шоссе в разные стороны. Влад с Вовочкой-охранником и бойкой управляющей отчаливает ровно за две минуты до назначенного полицейскими времени и встречает недружелюбный свет проблесковых маячков на выезде с территории, почти сразу сливаясь с бесконечным потоком автомобилей в вечернем городе. Удивительная удача — отсутствие личного транспорта в принесённых подполковником списках его, Череватовского, имущества. Надо признать, Илья Владимирович с бумажками постарался на славу — без этих во истину волшебных документов у Влада было бы куда больше проблем с собственными гениальными планами, просто фея-крёстная в погонах, не иначе. — Куда нам, начальник? — встав в бесконечную пробку у перекрёстка, охранник наконец вспоминает об отсутствии пункта назначения, но его это нисколько не печалит, он по рулю пальцами мелодию непонятную отбивает и улыбается, глупо так, как только он, кажется, и умеет, да на Череватого посматривает, щурясь игриво. Влад ему любезно подыгрывает — воздушный поцелуй посылает, ресницами короткими хлопая быстро-быстро: — В светлое будущее, Вовочка. — А точный адрес у нашего «долго и счастливо» есть? Ну, так, на всякий случай, вдруг я в другую сторону еду. — Езжай в Остерию на Ленинградском, — Диана с заднего сидения внезапно руку вытягивает, по плечу охранника хлопая, и тот совсем не по-мужски взвизгивает, на кресле подлетая. За сердце хватается картинно и смаргивает вполне настоящие слезы, дыхание восстанавливая, а управляющая только улыбается пакостливо, выходкой своей довольная. — Елизавета Филипповна сказала, что Надежда Эдуардовна не против нашего визита. Вовочка адрес в навигатор вбивает сноровисто, словно не умирал тут пару секунд назад и плавно съезжает с основной трассы в ближайший переулок, больше внимания ни на начальника, ни на управляющую не обращая, за дорогой следя. — Ты докладываешь Лизе? — Влад руки вскидывает, об крышу ладонями ударяясь, и лицо его полно мук и разочарования, от столь неожиданной измены. Он на сиденье разворачивается, как может, чтобы в глаза девушке заглянуть, но только ремнём безопасности живот себе передавливает, кряхтя, как старик. — И как давно? — Всегда вообще-то. — Предательница. — Управляющая только плечами пожимает безразлично и в телефон утыкается, все его дальнейшие выпады игнорируя, а Череватый себя глубоко оскорблённым чувствует: собственные подчиненные его ни во что не ставят, как же так. С другой стороны, его бизнесом действительно управляет Лиза, сам Влад только на важные встречи для устрашения ездит да морды бить под настроение катается, вот его никто и не ценит по достоинству. Но это ничего, это исправимо. Череватый, решимости полный, за смартфоном в карман лезет и, абсолютно уверенный в собственной правоте, объявляет во всеуслышание в общем рабочем чате:«С этого дня я буду работать сам»
***
— Рассредоточьтесь по всей территории, важно держать выходы со склада под контролем, никто не должен уйти без предварительной проверки документов, понятно? — Оперативники головами кивают, сосредоточенно указания выслушивая, словно первый раз их получают, честное слово. Сергей, собственную важность явственно ощущающий, грудь колесом выпячивает и почти светиться от самодовольства. Он всех взглядом жутко довольным обводит и добавляет, словно нехотя: — постарайтесь не убить подозреваемых, наша задача предать их справедливому наказанию, а не вершить самосуд. Слова о справедливости от Сафронова звучат не очень убедительно, но, кажется, его подчиненные уже привыкли к подобному — никто, кроме Ильи от его оскала кровожадного не поёжился, все, как один, честь отдали и по группам разбились, оборудование проверяя. — Ну, что, Илья Владимирович, готов? Давно мы с тобой вместе не работали, с самой академии, кажется. — И еще столько бы вместе не работать было бы неплохо. Ларионов улыбается дежурно, с тошнотой сражаясь: Сафронов никогда у него положительных эмоций не вызывал, и сейчас ничего не изменилось. Рожденный альфой, он был удивительно слабым и беспомощным по сравнению с другими представителями своего пола и оттого компенсировал собственную неполноценность не самыми здоровыми способами, ущемляя тех, кто не мог дать ему сдачи — Илью, например. — Мы уже на «ты»? — Зачем излишняя формальность, мы же не чужие люди, — Сергей по плечу Ларионова хлопает, улыбаясь дружелюбно, но Илья ничего, кроме желания эту руку скинуть, не чувствует. Он в недовольстве морщится раньше, чем ловит себя на том жутчайшем отвращении и брезгливости, но альфа этого словно не замечает вовсе: приобнимает по-свойски, вздыхая мечтательно: — сегодня прекрасный день, Илья. Давай забудем старые обиды и отпразднуем нашу победу над злом вечером? Я нашел хороший ресторан с вегетарианским меню специально для тебя. — Вынужден отказаться от столь заманчивого предложения, — бета из объятий мерзких выворачивается, к ящикам с оружием направляясь: если всё идет по плану, то оно ему не пригодится, но лучше быть готовым ко всему. Особенно с Сафроновым под боком. На его контейнере, вместо печатки чернильной одно пятно смазанное красуется, ничего хорошего не предвещая, но Илья лишь крышку откидывает, в лице не меняясь. Он всё проверяет внимательно, Сафронова под боком отплясывающего игнорируя, но ничего странного не находит — только патрона два поцарапанных аккуратно, для винтовки штурмовой и пистолета. Они первыми в магазинах лежат, и Ларионов не сдерживает легкого смешка, на новые их меняя: Сергей за его спиной выдыхает недовольно, собственную авантюру сдавая с потрохами. Помнится, в академии Сафронов трюк с меченными пулями частенько проворачивал, приятно осознавать, что на большее мозгов у него до сих пор не хватает. — Отказываться от жеста мира — моветон, Илья, — Сергей кажется несколько раздосадованным, но усиленно это скрыть пытается, улыбаясь нагловато и глазками сверкая. Бета в этот момент явственно ощущает, что недавно съеденный салат просится на волю, с мерзостью Сафронова не справляется даже его желудок. Почему-то в этот момент в голове на мгновение Череватый всплывает: тот тоже улыбку глуповатую давил и взгляды двусмысленные бросал, смеялся много и прозвищами сальными пестрил, только от него блевать не тянуло, хотелось по котелку пустому пару раз ударить, да и только. — Протягивать руку мира, чтобы нагадить исподтишка — тоже, Сергей, — Илья улыбается совсем недружелюбно, и в глазах его ничего, кроме обещания вечной расправы, Сафронов не видит. — Столько лет прошло, а ты как был мелочной сукой, так и остался. Я не отниму у тебя минуту славы, не переживай. Единственная причина, по которой я напросился поучаствовать: косяк моего начальства с задержанием Череватого в начале августа. — Тогда у тебя точно нет причин отказать мне в одном жалком ужине, Илья. Ты-то изменился, возмужал, ещё и одинок, — намёк в интонациях звучит вполне конкретный и недвусмысленный, Сергей довольством лучится, бровями редкими поигрывая, и Ларионов не сдерживается, смеётся громко, до слёз в глазах, едва на землю не падая: — Спать я с тобой точно не буду, Сафронов. — А что так, не в твоем вкусе? — альфа оскорбленным выглядит, и Илья чувствует, как его настроение паршивое вновь вверх поднимается с небывалой скоростью. Сергей сегодня его эмоциональный подъём весь день спонсирует и явно прекращать не собирается, недовольством своим бету подстегивая в лицо всё, что тот о нём думает высказать, и Ларионов не сдерживается, улыбается гадко-гадко, сверху вниз на Сафронова торжествующе смотрит, проговаривая четко: — Да, не в моём, — он на плечо чужое руку опускает, сжимая крепко, и в лицо противное словами едва не плюет: — я с животными не трахаюсь. Сафронов от ярости пятнами красными покрывается, он воздух ртом хватает, дрожа от негодования, и пытается ответ достойный придумать, но времени на это у него уже нет — часы гордо сигнализируют об окончании времени на подготовку, и оперативники подтягиваются поближе к своему начальству, ожидая команды, словно настоящие цирковые собачки. Альфа пару глубоких вдохов делает, Ларионова про себя проклиная, и спрашивает недовольно: — Все готовы? — экипированные болванчики согласно головами кивают, и Сафронов, вновь в своей жажде крови теряется, командуя громко: — тогда вперёд.***
В ресторане, расположенном на людном проспекте, удивительно пусто для вечернего час-пика: нет семей, зашедших на ужин, или парочек, устроивших себе свидание — только Надежда Эдуардовна, гордо восседающая за одним из центральных столов, с кипой каких-то документов и большим калькулятором. Женщина их взглядом ловит, на мгновение всего задумывается, и с места встаёт, улыбаясь тепло-тепло: — Кто ко мне пожаловал. Иди сюда скорее, дитё неблагодарное, — она руки приглашающе распахивает, и Влад в объятия её крепкие почти влетает, всем телом к теплу родному тянется и от счастья едва не плачет. Женщина только охает, едва на месте покачиваясь, и головой в сторону столов кивает, подчинённых его сесть приглашая. — В ногах правды нет, посидите где-нибудь спокойно, а я пока с Владиком поговорю, да, дорогой? Он и не думал, что так сильно соскучился по Надежде Эдуардовне, пока её перед собой сейчас не увидел. Из-за дел насущных, он совсем забылся, на еженедельные ужины не приезжал, не звонил почти, не писал, а она словно и не обижена совсем, радостью пахнет, теплом и заботой, к себе его прижимает, как ребёнка маленького, укачивает, по спине поглаживая. — Простите, Надежда Эдуардовна, давно я к Вам не заглядывал. — Да уж, давненько, — Череватый голову виновато в изгибе плеча её прячет, сжимаясь, и всхлипывает, чрезмерную эмоциональность про себя проклиная: Шевченко не любит плакс. — Ну, что ты, хороший мой, так рад меня видеть, что сопли разводишь? Не надо, лучше расскажи, как дела твои идут. Она по плечам широким ладонями проводит, сжимая слегка, и улыбается, в глаза темные заглядывая, а Влад только носом шмыгает да паркет ногой ковыряет стыдливо. Вот как женщине признаться, что всё плохо у него и дальше лучше становиться пока не планирует — она ведь переживать будет, с давлением мучатся, а ей нельзя. Череватый на месте мнется, слова подбирая, но в голову ничего, кроме извинений жалких не приходит, и Влад сдаётся: — Всё у меня плохо. — Насколько, сынок? — она его за стол усаживает, чашку свою со сбором травяным в руки суёт, встревоженной куропаткой над ним порхая, — я могу чем-то помочь? — Вы уже помогли, Надежда Эдуардовна. Я вашему подполковнику по гроб жизни обязан буду, спасибо. — Илья хороший молодой человек, порядочный и работу свою достойно выполняет, я рада, что он тебе пригодился, — она кивает довольно, на место тяжело усаживаясь. Влад с ней согласен: подполковник действительно хороший, ответственный и удивительно красивый для заурядной беты. Череватый ничего против них не имеет, никакой дискриминации по половому признаку — Лиза бы за это убила, но они обычно действительно не выделяются ни умом, ни красотой, ни харизмой, стабильная непримечательная середина между вспыльчивыми и грозными альфами и хрупкими и плаксивыми омегами. Безусловно, из любого правила есть исключения, Влад такими окружен, но Ларионов всё равно кажется чем-то удивительным и необычным. — Да, он замечательный специалист, огромное Вам за него спасибо. Я уже готовился к скучной серой форме и клею, вместо завтрака, обеда и ужина, когда Ваш верный рыцарь в звёздчатых погонах вытащил меня из изолятора. Он и сейчас свой геройский подвиг продолжает, представляете? — А что такое? — Шевченко поближе наклоняется, с интересом альфу слушая, а тот вздыхает тяжело, не давая себе времени передумать, и всё как есть вываливает: — Кто-то из моих слил полицейским мои адреса, списки сотрудников, номера машин и прочие данные, разглашению не подлежащие, и сейчас первый окружной отдел в компании бравого подполковника штурмует один из моих складов. — Надежда Эдуардовна в ужасе за сердце хватается, глаза выпучив, и Влад спешит рассказ свой дополнить, пока женщине действительно плохо не стало. — Но всё хорошо, честно. Я заранее обо всём знал и подготовился. Оправдание звучит неправдоподобно из-за голоса дрожащего и взгляда бегающего — Влад словно в пятый класс вернулся, на урок литературы к противной классной руководительнице, требующий с него пересказ текста, который он в глаза даже не видел. Только Надежда Эдуардовна его не осуждает, не высмеивает, она за Череватого беспокоится, позаботиться о нём хочет, помочь, оттого и стыд внутри ворочается куда сильнее привычного, краснеть заставляет. Влад штаны на бёдрах сминает, слюну вязкую сглатывая, и продолжает тихо-тихо, старясь на женщину не смотреть: — Я разделил рабочих на несколько групп и отправил их с товаром на те склады, о которых полицейские уже знают, чтобы проверить, за какой группой поедут оперативники. Мне показалось это хорошей идеей: я ничего не потеряю, а предатель сам себя выдаст. — Ничего, кроме товара и своих людей, да? — Шевченко недовольной выглядит, головой качает в огорчении, и Влад едва ли не плачет от досады. — Я отправил с главным подозреваемым мебель и дал его группе адрес подчищенного помещения. Ларионов позвонит мне, когда узнает следующую цель оперативной группы. — А если ты ошибся? — Охрана поможет им уйти до того, как полицейские их накроют, — голос его дрожит, срываясь на шёпот, и Владу за такую слабость стыдно. Но Надежда Эдуардовна только вздыхает тяжело, руку ему протягивая: — Не реви, Владик, это не красиво. — Альфа ладонь свою холодную в её большую и тёплую вкладывает, и женщина улыбается тепло так, довольно, и глаза её гордостью блестят. — Ты молодец, мальчик мой, всё продумал. Всё получится, я уверена. Шевченко с места поднимается, кряхтя тяжело, к Череватому подходит, по голове его ласково поглаживает и к себе прижимает, успокаивая: — Давай мы с тобой чайку попьем, о жизни поболтаем, чтоб время скоротать, а там тебе и Илюша позвонит. — Влад лишь головой кивает, слёзы непрошенные рукавом смахивая, и Надежда Эдуардовна шуршать начинает с немыслимой скоростью: на кухню убегает за чашками и чайничком пузатым и, документы со стола собирая, в служебное помещение уносит. А Влад просто сидит неподвижно, слёзы глотая, и думает, что пора бы уже заглянуть к психиатру.