Мальчик в манеже

В этот день мы оба забыли, что нужно идти в школу. Мы перебрались на кухню. Мама предложила сварить борщ, ведь за целый день у меня маковой росинки во рту не было, но я ответил, что пусть как хочет, всё равно ведь накормит, великана. Смутно помню её присказку «Каша-малаша, ты так хороша…». Скромную кухоньку наполнил аромат варёных овощей и пряностей, из всех могу точно только лавровый лист назвать. — Я не хотела бы поднимать эту тему за столом, извини. — Всё хорошо, у меня ведь аппетит, как у великана, не перебьёт. — отшутился я. Мама улыбнулась и потупила взгляд. Она подсела ко мне за стол, прислушиваясь к звуку, который издаёт кастрюля на медленном огне. — Что сказал уролог? — А разве в карте не сказано? — Я хочу услышать лично от тебя. — Жить буду. — немного поразмыслив, ответил я. — Ничего страшного не произошло, переутомился из-за экзаменов. — Знай, Маркусик, я нормально отношусь к твоим мужским потребностям. — она придвинулась ко мне ещё ближе, и расстояние между нами не превышало одного локтя. Мне известно, что все мальчики делают это… Ты боялся мне признаться в этом, и из-за этого тебе не спалось? — Не совсем. Мне снилась какая-то дрянь. Она понимающе кивнула. — И она была, как сказать, связана с тобой и другим мужчиной, который был на меня похож. — я поднял глаза на неё, чтобы удостовериться, что не поняла меня неправильно. Мама приоткрыла рот, а потом закрыла, её взгляд стал будто стеклянным, и я увидел отражение своего взгляда в тот день, когда мы развлекались с девушкой, и я случайно обнаружил зеркало во весь рост напротив. По-моему, самое неудачное расположение, как по заказу для извращенцев. Кажется, я правильно донёс свою мысль, и мама вспомнила то, что сама почти забыла. — Это было давно. — горячо зашептала она. — Что? — обеспокоенно спросил я, но мама не слышала меня. — Ты не мог этого помнить в таком возрасте, этого не может быть! — мама приложила пальцы к губам и отвернулась, пытаясь справиться с эмоциями. — Это происходило на самом деле, и это был папа? Но вы же расстались ещё до того, как я на свет появился! — Да, это так, расстались, а потом сошлись, а потом… — бормотала она, а потом вздохнула, уронив голову на скрещенные руки, длинная коса безжизненно упала на стол. — Расскажи по порядку, я готов выслушать, что между вами произошло тогда? — я с грохотом сошёл со стула и обнял её, лаская, как маленького ребёнка. Её плечи тряслись с каждым всхлипом. Я снял с её носа очки и положил подальше. Что такого страшного могло произойти, что такая уравновешенная женщина, как она, потеряла контроль над своим эмоциями. Одна догадка была страшнее предыдущей, сотни вариантов роились в голове. Через пару минут она успокоилась и выбралась из моих рук. Она проверила борщ, приоткрыв крышку, и села на место. — Мне казалось неправильным утаивать это от тебя, Марк, хотела рассказать об этом к твоим восемнадцати годам и, полагаю, уже можно. Ну, садись, рассказ будет долгим, пока борщ на плите варится. Я никогда не боялся правды. Смутное происхождение моё было окутано туманом, и я давно устал ломать голову об этом. В графе «Отчество» я всегда ставил прочерк. Взрослые сочувственно качали головой, как будто это была частично их вина. Правда, женщина с паспортного стола, которой, честно говоря, пора уже на пенсию, когда выдавала мне документ на 14-летие, бестактно спросила, почему у меня прочерк. Что я должен был ответить ей? Просто пожал плечами. Старуха послала меня выяснять, почему так, и я, сдерживая слёзы на глазах, быстро пошагал к маме, которая в том же здании снимала деньги с банкомата. Ух, в каком гневе она была! Совершенно другой человек. Досталось потом той женщине, и паспорт мне отдали. Классная руководительница свирепо оглядывала всех, чтобы не смели подшучивать надо мной из-за этого, добрая она женщина была. На самом деле, ей не нужно было стараться, ведь с одноклассниками мне всегда везло. Знаю, что это большая редкость, поэтому я ценю их и люблю. — Я росла в цыганской семье, мы жили в Подмосковье. В отличие от наших не таких уж далёких родственников-кочевников, мы были оседлыми, у нас была своя квартира, полученная в СССР от государства, незадолго до развала. Я закончила, как ты знаешь, девять классов, была на пороге двухтысячных. Твои бабка с дедом, царство им небесное, — мама трижды перекрестилась, — считали, что этого было достаточно, да и жених скоро должен был к нам прийти. — Ты об этом никогда не рассказывала, — недоверчиво произнёс я. — Не было повода. — отмахнулась она. — Но мне был интересен другой парень, твой отец. Я был в предвкушении, аж заёрзал на стуле. — Он был похож на меня? — это звучало из моих уст слишком по-детски, и я на секунду устыдился. — Есть некоторые сходства. — задумавшись, отметила она. — Правда, он был примерно на голову ниже тебя ростом и не был так красив, как ты. — Вы как познакомились? — Не поверишь, но на работе моей тогдашней, нянечкой была на полставки. В то время не требовали диплома, поэтому можно было туда пойти с пятнадцати лет. Да и харчи были бесплатные — что дети не доедят. В особенности они ненавидели печёнку, а я в то время могла есть её вёдрами… — Это здорово, конечно, но ты отвлеклась, мам. — А, да, извини. — Как-нибудь попозже расскажешь, ладно? — Ладно. Кем же работал мой отец? Я перебирал всевозможные варианты: сторожем, уборщиком… — И весь детский сад — от яслей до утренника — посещал мальчик, одарённый, на гитаре «Кузнечика» играть любил. И у него был отец. — Что? — Отец был у него, что, что… — поддразнила она. — И ты была его любовницей? — Да, когда-то. — сказала она это нехотя. — Всё равно его жену лично не встречала никогда. Эта новость ошеломила меня. Никогда бы не подумал, что родная, единственная, моя мама могла бы разрушить чью-то семью. — На тот момент он выглядел вполне сносно, одет хорошо, даже парикмахера посещал каждую неделю. Видно было, как любил своего ребёнка, и это было взаимно. Это меня, дуру, подкупило. — А потом родился я. — Правильно. «Мам, ну как не стыдно тебе было — с женатым-то мужчиной!» — Твои старики не в восторге были, мягко говоря. Грозились, если аборт не сделаю — мне можно забыть дорогу домой. А я сгорала от любви к нему — ну дитя-дитём. Думала, или с ним, или умру будучи «в девках» — мама облокотилась о стол рукой и возвела глаза к потолку, положил ногу на ногу, и её тапок слетел с приподнятой конечности и болтался на одном большом пальце. Сколько бы ни говорила, как ненавистно это время для неё, но ностальгия — легализованный наркотик, доступный всем и каждому. И меня она часто посещает. — Я осталась одна с брюхом, снимала квартирку в семейном общежитии, рядом со силикаткой, этот тяжёлый густой воздух не давал дышать. Вот откуда, оказывается, у неё проблемы с дыханием. — Но в остальном всё было можно перетерпеть. — Почему отец не развёлся с его женой и не женился на тебе? — Он? — мама залилась смехом и махнула в сторону рукой. — У меня нет ничего — ни квартиры, ни образования, ни работы… — Но были чувства. — настаивал я. — У меня — да, а он любил помоложе. — Ты говоришь, что будь у тебя всё перечисленное, он бы полюбил тебя, так? А если у его жены всё это было, почему он гулял с тобой, а не с ней? Мама пожала плечами. — Ты никогда не задумывалась об этом в таком ключе? — серьёзным тоном спросил я. — Говорю же, он любил молодых. Я едва не выругался. — Ну а что потом было? Ваши встречи закончились? — Если бы. — процедила мама сквозь зубы. — Он посещал мою квартиру, он отправлял немного денег, так, чтобы жёнка ничего не заподозрила. Когда родился ты, дела стали идти ещё туже. А твой отец стал скрягой, да и виделись мы реже: он переключил всё на родного сына. — Но я тоже ему родной, мам! — Это другое, Марк. — вздохнула она. Я вспомнил фрагмент с урока истории, где учительница, которая вела предмет скучно и не отрывала глаз от учебника — повезло, что я сдаю другой предмет, — рассказала занятную вещь. Тема была про Викторианскую Англию, насколько помню. Детей знатных господ, рождённых вне брака, называли бастардами, ублюдками, то есть. У них не было даже базовых прав, да и забота о них полностью лежала на любовнице. Ребёнок в законном браке имел больше шансов воспитываться и вторым родителем. Я подумал о том мальчике. Ещё в детском саду на гитаре играл, а я сейчас не могу освоить её, даже треклятого «Кузнечика», сейчас гитара пылится где-то на балконе, под грудой тряпья. Но не об этом сейчас. Меня передёрнуло, ведь мальчик тот, наверно, в универе уже отучился, возможно, всё ещё не в курсе отцовских похождений, наверняка считает его белым и пушистым. — И что же ты сделала потом? — Звонила, писала. Он игнорировал. Я знала, где от точно появится и не отвертится. Вернулась в тот детский сад, «соскучилась» по коллегам. Как раз к вечеру. Он всегда приходил раньше всех родителей, и я заговорила с его ребёнком. Васечка тогда подрос и был просто лапочкой. Твой отец понял, что к чему быстро, хотя обычно туго соображал. Пока Вася резвился на площадке, мы сидели на скамейке. Тогда одна женщина приняла меня за его дочь и похвалила за то, что я такая хорошенькая получилась. — Дальше. — сказал я, хотя заранее догадался, что было дальше. — Он готов был отщипнуть мне часть своих сбережений, только я должна была лечь с ним в постель. — мама выдохнула, будто с плеч упал неподъёмный груз. Она больше не горбилась и приняла хладнокровное выражение лица. — Я помню тот день. — ответил я. — Почему? — спросила она. Странный был вопрос, прерванный какой-то. Полностью, сдаётся мне, он звучал бы: «Почему ты всё ещё помнишь это, детсадовцы порой не помнят даже, что ели вчера на завтрак, а ты мне тут по полной программе выдаёшь». Одно дело — забыть такую мелочь, как завтрак, другое — твоё изнасилование, мама, прямо на моих глазах. — Неважно. — ответила она на свой вопрос за меня. — Он тебя ударил тогда, да? — Я пощёчину ему дала, — ответила мама, — он не перестал делать это, даже когда я заплакала. Он сделал замечание и ушёл сам. Ни копейки я тогда не получила. Я обхватил голову руками. Будто стоял на верёвочной лестнице над пропастью, и если появится малейший ветерок, я сорвусь вниз. — Мама, ну зачем тебе всё это надо было начинать?! — Тебя кормить надо было. — парировала она. — Но какой ценой? — Дурак. — отрезала она. — Когда окажешься, не дай бог, у волка в жопе, тогда поймёшь. Опять я мыслю как идеалист. — Всегда можно найти другой выход. — Тогда времена другие были, сынок. — смягчилась она. — Кто бы взял на работу девочку без образования да ещё с ребёнком? Пришлось бы целый день работать на износ, а тебя оставить не с кем. Тогда я была готова пойти на это с твоим отцом, у него были деньги. Но просто так он бы мне не отдал. Но не в моей это природе было — быть падшей женщиной. — Блять… — сказал я. — Ешь, Маркусик. — сказала будничным тоном мама, разлив борщ по тарелкам. — Почему ты думаешь о борще, пока мы обсуждаем подобное? — от такого поворота событий я потерял на минуту дар речи. — Потому что сейчас мы можем готовить борща столько, сколько нам нужно. А то, что было тогда уже давно прошло. — пожала она плечами. Мне кусок в горло не лез. Вот же гандон штопаный. Попадись он мне на глаза — убью нахер. — Ешь, любимый, что было, то прошло. — Где он сейчас живёт? — А зачем тебе знать? — Да так, сказать пару ласковых. — Не надо. — покачала она головой. — Он должен ответить за то, что сделал с тобой, вернее, с нами. «Из-за него у меня испортились отношения с девушкой!» — Дурак. — повторила она бесцветным голосом. — Не дурак, он заслужил сгнить в тюрьме. — Тебя самого в тюрьму отправят за нападение, — сказала она, сохраняя остатки самообладания в голосе. — Ты будешь дураком, если лишишься возможности поступить в хороший университет из-за того, что прошло больше десяти лет назад. Я сделала всё, чтобы ты не стал похожим на этого… этого… — Можешь назвать как угодно, я уже взрослый. — Дурака!