Blurred Lines

Прошло ровно 5 месяцев с тех пор, как Йере навестил его в Словении. Он приехал в августе, забронировав номер в отеле недалеко от того места, где жил Боян. Боян хотел предложить ему остановиться у него дома, но быстро отказался от этой идеи. Находиться так близко к Йере было бы опасно. «Такое искушение не должно находиться в такой непосредственной близости от меня», — подумал он. Так близко, что если бы он протянул руки, то смог бы дотянуться до него. Как можно было удержаться от того, чтобы не попасть в ту же ловушку, что и раньше? Ночь, которую они провели вместе, была ошибкой. Совершив ошибку, он все еще нес на себе последствия. Кто бы мог подумать, что одной ночи страсти будет достаточно, чтобы раскрыть чувства, о которых он даже не подозревал. Или, может быть, он просто отказывался допускать мысль о том, что они когда-либо существовали в его сердце. Что под жаром страстных прикосновений, которыми они делились, под желанием обладать было что-то более греховное. Любовь. Какое же ужасное чувство. Для Бояна это было хуже, чем вожделение. Одно дело — так сильно желать кого-то, что ты погибаешь без его прикосновения, и совсем другое — осознать, что источник этого желания глубже, чем просто физическое влечение. Глубже, чем просто похотливые мысли. Это любовь, которая может разрушить вашу душу, может столкнуть вас в самые глубокие глубины вашей жизни и заставить вас завидовать аду, потому что в этом страдании кажется, что это истинный Рай. Но любовь, о, любовь может дать тебе крылья, и ты полетишь по розовым плюшевым облакам, как беззаботный ребенок, в блаженном счастье. Для Бояна все было похоже на нескончаемый дождливый день, его чувства были омыты криками его сердца. Он подавлял их, насколько мог, игнорируя затянувшуюся боль, его кожа пропитывалась болью от каждого прикосновения, его душа разрывалась от муки каждой улыбки. Струны его сердца заиграли меланхоличную мелодию, настроенную на симфонию его неразделенной любви. Так что не было ничего удивительного в том, что он отдавался моментам восторга, когда дышал одним воздухом с Йере. Когда планировал избегать этого, как чумы. Он позволил соблазнить себя и заманить в ловушку, которой был Йере. И хотя бы на мгновение ослабить тяжесть, которая медленно тянула его вниз, в бездну абсолютной агонии. Даже если это была очередная ошибка, сильный толчок в бездну его ада, он воспринял ее так, словно это было его единственным спасением. И в каком-то смысле так оно и было. В объятиях Йере он мог притворяться. Притворяться, что существуют чувства, которых никогда не было. Даже если бы это была всего лишь жестокая игра, то, когда момент пройдет, он причинит еще больше боли. Боян предавался фантазиям своего сердца, пока они не поцеловались. И он похоронил бы воспоминания, как собака закапывает свои самые дорогие кости, чтобы навсегда сохранить их во всей красе. Чтобы потом никогда не оглядываться на них. (По крайней мере, он так пытался). После их последней страстной ночи вместе он пообещал сжечь мосты, которые связывали его с Йере, в каком-то смысле друзья не должны быть так связаны. Все это было основано лишь на сексе, да? Время, проведенное порознь, помогало. Расстояние помогало. Пока все не вернулось на круги своя. Потому что и вот он снова здесь. Ждал, когда его самолет приземлится в Финляндии, и забытые чувства воспламенили все его тело. Он весь горел. Воздух вокруг него был прохладным, и он дрожал, как лист, которого коснулась ледяная зимняя ночь. Он почувствовал, что вспотел, как будто пробежал марафон, чего никогда не мог и не делал. Он нервничал из-за новой встречи, нервничал из-за того, что снова увидит Йере, из-за того, что будет так близко к Солнцу. Он боялся, что снова обожжется, если не будет достаточно осторожен. Но как он мог полностью защитить себя от боли, когда еда прямо перед ним и ему нужно только лишь откусить кусочек? Рискуя по пути потерять зубы, но вкус того стоит. Самолет приземлился, и его с распростертыми объятиями ждал парень его самых сладких грез. Йере бежал к нему, с трепетом подхватывая его, крепко обнимая его стройное тело, притягивая его так близко, что они дышали одним воздухом, их сердца бились в одном ритме. Это могло бы быть идеально, это могло бы быть всем. Если бы только человек, который притянул его к себе, питал такую же сильную любовь, как Боян.

~о~

Утро, на взгляд Бояна, наступило слишком рано. Он провел всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Минуты превратились в часы, когда его глаза, наконец, закрылись, чтобы подарить Бояну долгожданный отдых. Когда они снова открылись, его тело осторожно тормошили руки, чей хозяин был ему хорошо знаком, как будто ощущение их прикосновения было запечатлено в его памяти с рождения. Сонными глазами он взглянул на человека, который потревожил его сон, и попытался понять, что происходит. — Доброе утро, Боян, — Йере нежно улыбался, его волосы были растрепаны из-за часов, которые он мирно провел в своей постели. Под слоями мягкого хлопка. — Вставай, сегодня мы пойдем в студию. — Давай еще поспим, — пробормотал Боян и, словно маленький ребенок, натянул одеяло на голову, заслоняя свет, который пытался проникнуть к нему через зрачки. — Еще десять минуток, — голос Йере был мягким, и Боян почти мог представить, как тот с любовью смотрит на его тело. От этой мысли Бояну захотелось притянуть его к себе и провести эти 10 минут вместе, прижавшись друг к другу в теплой пещере, которую он создал под своими одеялами. И как будто Йере прочитал его мысли, секундой позже словенец почувствовал тяжесть чьего-то тела рядом со своим. Тела, которое забралось к нему под одеяло, и руки, которые обвились вокруг него в уютном объятии. — Ну, может быть, двадцать. И в уюте тела Йере он обрел покой, который искал всю ночь.

~о~

Эти двадцать минут превратились в час. Им обоим было сложно разорвать текущее положение тел. «Какой прекрасной была бы жизнь, если бы ты мог провести весь день в объятиях своего возлюбленного друга?» — подумал Боян, его тело отказывалось покидать маленький пузырь, который они создали. Казалось, выдержка Йере была сильнее, жар его тела исчез. Тело, словно призрак, обратилось в пустоту позади Бояна. Затем чья-то рука потянулась, чтобы разбудить его. — Давай, здоровяк, просыпайся, — Боян позволил поднять себя, снова оказавшись в объятиях Йере. И у Бояна закружилась голова от иллюзии любви. Все начало возвращаться на круги своя. Надежда, желание, вожделение, жажда, страдание, тоска. Слишком легко вернуться к вредной привычке, к своей прошлой зависимости, если наркотик прямо в руках. — Я приготовлю нам завтрак. Йере пошел по направлению к маленькой кухне, держа Бояна за запястье. И Боян не мог не надеяться, что эти пальцы опустятся ниже и сомкнутся с его пальцами. Всего лишь несколько сантиметров, так близко, но на расстоянии галактик. Его взгляд был настолько прикован к руке Йере, что он даже не заметил, как они уже добрались до кухни. И тепло вокруг его запястья исчезло, его нервы уже скучали по этому прикосновению. — С каких это пор ты умеешь готовить? — он уселся на один из стульев. На тот, откуда был хорошо виден Йере, который сейчас был занят тем, что рылся в своем холодильнике. — Всегда, — он повернулся к Бояну спиной, словенец не мог видеть его лица, но знал, что тот улыбается. — Чего хочешь, красавчик? — Удиви меня, — ответил Боян, стараясь не распаляться от комплимента. Йере начал называть его так после того, как увидел его фотографию с такой подписью. Все началось с поддразнивания и переросло в нечто большее. Бояну так хотелось думать. Как будто за ширмой подшучиваний скрывалось нечто большее. Правда ли Йере думал, что он красив? Был ли он его красавчиком? — Тогда будет каша, — и Йере приступил к готовке, напевая мелодию, которую Боян не смог распознать. Может быть, новая песня? — Ты не похож на такого человека, — ответом послужило «хм-м?» от Йере. — Фаната каши. — А я и не фанат, — заявил он, и Боян почувствовал гордость за то, что парень правильно его понял. — Но я хочу, чтобы ты попробовал что-нибудь финское, — Йере повернулся к нему, сверкнув широкой, лучезарной улыбкой. Боян начал вжиматься в свой стул. — Ты знаешь, что вы, ребята, не единственные, кто ест кашу? — он поддразнивал, подавляя бурлящие чувства. — Заткнись, — все, что он получил в ответ. А потом перед ним поставили тарелку, и они приступили к еде. Боян тоже, возможно, и не был любителем каши, но для Йере он таким станет.

~о~

— Так зачем же мы пришли в твою студию? — они находились в небольшом здании, служившем студией Йере. Боян догадывался, зачем тот привел его сюда, и все же лучше было услышать ответ тихим голосом Йере. — Мне нужно записать парочку вещей, — заявил он, и Боян отметил тот факт, что, кроме наблюдения за тем, как финн работает, что само по себе доставило бы ему удовольствие, он не имел никакого отношения к этому месту. По крайней мере, он так думал: — И я говорил серьезно. — По поводу чего? — его глаза искали ответ в глазах Йере. — О том, что мы вместе записываем альбом, — об этом говорилось не в первый раз. Но Боян всегда отмахивался от этого предложения. В этом было что-то такое, что глубоко пугало его. Может быть, он боялся, что случайно прольет содержимое своего сердца, и больше не будет возможности промокнуть тряпкой вылитое. Что это разрушит их связь, и это разорвет его на куски. — Йере, ты же знаешь, я… — начал он снова, и то же самое оправдание готово было сорваться с его лживых губ. — Больше никаких отмазок, Боян. С меня довольно Я уже все распланировал. Три песни, мини-альбом. Три темы, рассказывающие короткую историю, и мы выпустим его летом. Понял? — его тон был требовательным, и не было никакой возможности воспротивиться происходящему. И Бояну пришлось побороть желание ответить: «Да, сэр». — И какие три темы? — он смирился со своим поражением. И если бы он отбросил свои тревоги в сторону, то смог бы увидеть красоту в том, что их стили пересекаются и растворяются в одной или парочке песен. Он чувствовал рвущееся наружу желание этого, которое таил глубоко внутри себя. — Я думал насчет: вечеринка, секс и любовь. Все подвязано под летний роман, — если бы у Бояна во рту был напиток, он наверняка бы им подавился. Вечеринка имела смысл, в конце концов, это был бренд Йере. С сексом было сложнее, но тем не менее, он мог представить, как Йере сочиняет песню об этом вместе с ним. (В конце концов, у них и совместный опыт был). Но любовь? Йере не был музыкантом, пишущим песни о любви. Боян прослушал все песни, которые тот выпустил, все, что было в Сети. Перерыл весь Интернет в поисках точных переводов. И он был уверен, что есть только одна или две песни, которые можно считать более-менее про любовь. Так почему же Йере решил записать нечто подобное именно с ним? Должно быть, это снова была жестокая шутка судьбы. (И Боян попытался подавить вопрос, который начал закипать у него в груди. Был ли Йере влюблен?) — Летний роман? — вместо этого спросил он: он проглотил горечь при мысли о том, что Йере был в кого-то сильно влюблен. Это оставило неприятный привкус у него во рту, на который он постарался не обращать внимания и смыть водой. Он знал это чувство, которое окрашивало его настроение в красный и зеленый цвета. Красным, какими стали бы его глаза, если бы Йере любил кого-то другого, кроме него, и зеленым, как яд, который он выпустил бы в свое тело. (Какое же ты чудовище, ревность). — Я подумал, что это нам подойдет, — простой ответ. Пара слов, которые имели такой вес, что Боян почувствовал, что сейчас упадет на землю. Его сердце упало. Так вот кто они друг другу? Летняя интрижка? И действительно им подходило, как идеально сшитое платье — девушке. Правда ужалила его, как пчела, и он почувствовал, как токсин распространился по его венам, останавливая сердце. — Да, ты прав. Нам подходит, — казалось, у него распухло горло, было трудно говорить. — У меня уже кое-что готово для нашего альбома. Я работал над этим с другом. Иди сюда, послушай, — его снова потянули за руку, но Боян почувствовал оцепенение. Как будто его душа покинула тело, и то, что осталось, было просто зеркалом того, кем он был раньше. Летняя интрижка. Они никогда не говорили о своих отношениях, и он по глупости надеялся на что-то большее, даже если говорил себе, что это невозможно. Но теперь у него были ответы на все вопросы. Интрижка.

~о~

Он находился в комнате, которая должна была служить кабинетом Йере, внутри студии. Финн оставил его там после того, как показал ему фрагмент, о котором говорил. Йере отошел записывать партии для своих новых песен, в то время как Боян был заперт здесь, и кусочек песни звучал у него в ушах на повторе. В тот момент, когда Боян услышал его, на него снизошло вдохновение. Как будто его поразил свет, и он умер, только для того, чтобы возродиться в новом мире. Мелодия унесла его на берег океана. Его ноги утопали в мягком песке, летний ветерок овевал его лицо, а свежесть океана очищала его душу. Его возлюбленный вышел из океана, вода стекала по его телу, и Боян сцеловал соль с его губ. Йере точно заметил блеск вдохновения в его глазах и повел его в эту комнату творить. Творить в тишине. Комната была маленькой и уютной. Выдержана в стиле Йере. Здесь было парочка его личных фотографий, несколько вместе с друзьями. И на всеобщее обозрение выставлена их совместная фотография, сделанная во время поездки Йере в Словению. Фотография перед ним и вид голубых глаз Йере только разожгли его разум. Его мысли, как обезумевшие мыши, метались в его голове. Мысль за мыслью, слова врезались в слова, превращая его разум в прекрасный беспорядок. И он что-то записывал, а затем стирал, совершенствуя линии в миллионный раз. Навсегда запертые на этом пляже, с Йере, страстно любящие друг друга на глазах у лета.

Я вижу океан в твоих глазах,

И я ныряю в них.

Зарываюсь поглубже в тайны синевы.

От тебя у меня перехватывает дыхание,

Но мне это нравится.

Утопать в наслаждениях сладкой лазури.

Твой голос подобен голосу сирены,

Я загипнотизирован.

Полностью загипнотизирован твоими небесными вздохами.

В воды желания

Я ныряю глубже.

Медленно теряюсь в волнах греховных наслаждений.

— Есть какие-нибудь успехи с песней? — Йере снял с Бояна наушники, привлекая к себе его внимание. — Можно и так сказать. Я написал пару строк, — Боян перевел взгляд на бумагу, исписанную его неряшливым почерком. Его эмоции были написаны в изгибах его слов. — Можно мне посмотреть? — вопрос был задан осторожно, как будто Йере просил раскрыть самые сокровенные тайны Бояна. — Держи, — он протянул листок Йере, его руки слегка дрожали от беспокойства, возникшего в его теле. «Понравится ли Йере?» — спросил Боян про себя, и узнает ли финн, что он думал о нем, когда писал эти строки? Он знал, что это довольно маловероятно, но все же сама по себе такая возможность разгоняла его кровь. Он чувствовал, как колотится его сердце, как учащается сердцебиение, как горячая кровь бежит по венам. Время замедлилось, и он словно в слоумо наблюдал, как глаза Йере пробегаются по бумаге. — Довольно неплохо, — через несколько минут сказал финн, — но я бы с удовольствием посмотрел на словенскую версию. Я думаю, это придало бы песне неповторимый колорит, если бы мы к ней еще и финский добавили бы, — он продолжил, и, несмотря на просьбу, на его лице появилась довольная улыбка. Как будто он гордился работой Бояна. — Это мог бы быть припев. Я мог бы спеть куплеты, а мост снова на тебе. Может быть, и предприпев тоже. Нам нужно будет посмотреть на развитие песни. Но она будет реально классной. О, он был горд, понял Боян. Его рука лежала на плече словенца. «Реально классной». — Тогда я в ближайшее время подготовлю словенскую версию. И мы сможем сравнить, — может быть, он был слишком жаден, но Боян в кои-то веки позволил вознаградить себя. Его рука нашла свое место на ладони Йере, слегка сжав ее. — Жду не дождусь, когда услышу ее, — Йере не отодвинулся. Он позволил Бояну снять свою руку со плеча и взять ее обеими своими. Бояну захотелось запечатлеть поцелуй на загорелой коже, желание было почти невыносимым. Но он не осмелился этого сделать, вместо этого позволил себе медленно погладить ладонь финна. Позволил себе запечатлеть форму его руки и ощущение его кожи в своих воспоминаниях. — Мне нужно еще кое-что закончить. Я скоро вернусь. Дождись меня, а потом пойдем пообедаем, — магия момента, под которой они находились, была разрушена, и рука исчезла из его. И все же Боян купался в блаженстве предыдущих мгновений. Не в силах сдержать улыбку. «Он позволил мне держать себя за руку». Боян чувствовал ликование. Он сдерживал себя, чтобы не испортить эту минуту излишними размышлениями. Чрезмерным анализом. Попытками найти смысл, стоящий за действием. Вместо этого он позволил себе купаться в радости. Напевая мотив их будущей песни, он еще раз оглядел комнату. Его взгляд остановился на стопке бумаг. Любопытство взяло верх, и он пролистал страницы. Он не мог понять слов, все на финском, поэтому начал просматривать названия. Взгляд зацепился за одно из них. «Absintti» Это была незаконченная песня, всего несколько строк на бумаге. И, может быть, это была судьба, но в нем внезапно расцвело желание узнать, что в них скрыто. Желание понять. Он вытащил свой телефон и набрал в нем текст, полностью сосредоточившись на копировании слов одно за другим:

Rakkautesi kuin absintti,

Tumma ja tulinen.

Yksi siemaus tuosta tulesta,

Ja olen riippuvainen.

Kaipaan lisää,

Ole kiltti ja osoita minulle armoa.

Ole minun rakkaani,

Ja rakasta minua, rakasta minua

Закончив вводить, он услышал, как шаги его друга становятся все громче и громче. И, поскольку вор был пойман с поличным, в спешке он попытался замести свои следы. Пытаясь воссоздать прежний облик комнаты. Дверь открылась, и он повел себя так естественно, как только мог. Прикидываясь невинным. Как овечка, которая только что родилась и так и не узнала о зле этого мира. — Пойдем? — либо Йере не заметил перемен, либо ему было все равно. Как бы то ни было, он не сказал ни слова по этому поводу. — Да, — ответил словенец, и они вышли из комнаты. И на теплом сиденье машины Йере Боян проверил значение вбитых слов.

Твоя любовь подобна абсенту,

Темная и огненная.

Один глоток этого огня,

И я зависим.

Я жажду большего,

Пожалуйста, прояви ко мне милосердие.

Будь со мной, любовь моя,

И люби меня, люби меня.

Слова были громкими и ясными. И его сердце ушло в пятки. Это была песня о любви. Йере был влюблен. Йере… Кого ты любишь, Йере?

~о~

После обеда финн показал ему город. Не полноценная экскурсия, пока нет, как сказал Йере, просто тот показал несколько своих любимых мест. Они шли в направлении его квартиры. И на пути, ведущем к ней, было место из списка особых. Небольшой парк, ничего экстравагантного, но Боян мог оценить его очарование. Было что-то такое, что заставляло чувствовать себя комфортно в окружении высоких зеленых деревьев. Которые даже в самую ледяную зиму гордо стоят, облаченные в свой лучший изумрудный костюм. Стоял январь, и дорожки были покрыты толстым слоем снега. И вот они лежали на полянке посреди парка, и снег, словно шелковистое одеяло, укрывал их в своих холодных объятиях. Они болтали, их руки случайно соприкасались, невзначай задевая друг друга при этом. Они знали, что если будут лежать так слишком долго, то холод, который сбивал с ног, уже не остановить. Тем не менее, они были в трансе, из которого было трудно вырваться. — Давай слепим снеговика, — вдруг сказал Йере, поднимаясь с земли и увлекая Бояна за собой. — Снеговика? — Боян был не против этой идеи. Их обоих объединяла детская энергия. Энергия, которую они оба излучали. — Давайте слепим каждого из нас в виде снеговика, — так они и сделали. Уделяя внимание деталям, которые сделали бы очевидным, что это действительно были они, слепленные из груды снега. Боян все еще совершенствовал свою собственную работу, когда его взгляд упал на Йере. Предполагалось, что это будет беглый взгляд, но он поймал себя на том, что перестал работать над своим собственным творением, наблюдая, как парень напротив создает маленькое существо из снега. Животное, лежащее рядом со снежной версией Йере. — Что это? — спросил Боян с искренним любопытством. — Наш малыш-тюленик, — Боян отступил на шаг назад, чтобы оценить картину полностью. Вот они, втроем. Йере, он и малыш-тюленик, сделанные из белейшего снега. Он не хотел думать об этом, но мысль сама собой заползла ему в голову. Они выглядели как… — Маленькая семья, — закончил Йере фразу, пришедшую в голову Бояна. Как будто финн читал его самые сокровенные мысли. Как будто он мог видеть морщины раздумий на лице Бояна. — Я — твоя семья, — эти слова сорвались с его губ без разрешения мозга. Как будто его рот был рабом, наконец-то освободившимся из-под контроля. — Да, ты такой, — ответил Йере. В его словах был какой-то смысл, который Боян не осмеливался расшифровать. На них опустилась уютная тишина. Но, несмотря на тишину, мысли Бояна были громкими. Вопрос повторялся в нем снова и снова. Ты любишь меня, Йере?

~о~

Боян лежал без сна на кровати в гостевой комнате, как и прошлой ночью. Как будто событий этого дня никогда и не было. Этих событий было бы достаточно, чтобы утомить любого, особенно того, кто не выспался накануне. И все же он лежал без сна. Его мысли разъедали его, как голодные жуки. Он попытался точно определить событие, с которого все началось. В какой именно момент чувство любви расцвело в нем подобно прекрасному цветку. Красивому и в то же время ядовитому. Смертоносный паслен. Он знал, что все обострилось с первой интимной ночи, но он знал, что все началось еще до нее. Когда же это произошло? Было ли это в нем всегда, с того самого момента, как они увидели друг друга? Было ли это с тех пор, как они впервые вместе рассмеялись? Это могло бы объяснить, почему он так усердно старался выучить текст Cha Cha Cha. Почему он репетировал снова и снова, чтобы исполнить ее перед Йере. Почему он так сильно хотел произвести на него впечатление и увидеть, как тот улыбается, напевая слова, одно за другим. Это могло бы объяснить, почему у него так закружилась голова, когда Йере опустился на колени. Просить его руки. Они оба знают, что это была шутка. Так почему же тогда это вызывало у него такую ужасную радость? Он с удовольствием сыграл свою роль в их представлении. Это могло бы объяснить, почему какая-то его маленькая часть хотела, чтобы их короткие вылазки превратились в свидания. Почему те казались ему свиданиями, даже если тогда он отрицал это, отрицал даже то, что позволял себе думать о подобном. Это могло бы объяснить, почему он дорожил каждой минутой, проведенной с Йере. Почему Йере мог сделать его таким счастливым одним своим существованием. Его улыбка была настолько широкой, какой только могла быть, и всегда отражалась в глазах, когда они были вместе. Медленно, но постепенно, с того самого дня, как они встретились, Боян влюблялся в него. Любовь только усиливалась, чем больше он узнавал о нем. Все вышло из-под его контроля с момента первой улыбки. Но что насчет Йере? Любил ли тот его? Если бы вы спросили его об этом вчера, его ответ был бы отрицательным. Несмотря на все приятные моменты и воспоминания, которые они разделили как при встрече в Словении, так и во время общения онлайн. Несмотря на все крошечные знаки. Он бы сказал «нет». Но после сегодняшнего дня он не был уверен. Сегодня всякий раз, когда их кожа соприкасалась, все непременно было наполнено чувством, похожим на любовь. Без сексуального подтекста. Чистой, как бриллианты. А еще песня. И что они были семьей. Все это могло ничего не значить, а могло означать все. И он не мог забыть о доказательстве противоположного — «летней интрижке». Он полностью погряз в терзаниях. Что же скрывалось в сердце финна, в клетке сильных мышц? Ты любишь меня, Йере? Он встал со своей кровати. Он больше не мог этого выносить. Поэтому он решил обратиться за ответами к единственному человеку, который мог бы ему их дать. Его путь привел его к комнате Йере. Он постучал в дверь, ожидая, что финн откроет врата в свое сердце. Дверь открылась, и его встретил растерянный Йере. — Что ты здесь делаешь? Не можешь уснуть? — последовал вопрос. А Боян просто стоял, застыв на месте. Вопрос, который вертелся у него в голове, отказывался сорваться с его губ. В данный момент он нуждался в этом больше всего. Ты любишь меня, Йере? — Я хочу спать с тобой, — наконец сказал он. И наблюдал, как выражение лица Йере превращается во что-то похотливое. Финн шагнул ближе к нему, его рука автоматически обхватила его за талию. — Такой нетерпеливый, — пробормотал он, его губы покрывали сладкими поцелуями линию подбородка. — Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо. И, о боже, Йере уже делал ему… Так хорошо. Поддаться порыву было бы легко. Проще, чем написать букву «е». Сдаться и забыть об истинной причине своего визита. Позволить себе избежать затхлой темной воды с ее тайнами, скрытыми под темным абажуром, и поплавать в светло-голубой, где он мог ясно видеть. Но нет. Не сегодня. — Нет, Йере. Я хочу спать вместе, — и это сработало. Финн неловко отступил назад. Впуская Бояна в свою дверь. Они легли на кровать. Как два ножа в ящике стола, ни одна часть их тел не соприкасалась. Они несколько раз делили постель, но никогда еще атмосфера не была такой напряженной. Над ними воцарилась тишина. Тишина была оглушительной. При таком напряжении можно было бы заряжать телефоны и резать тела. Воцарилось неловкое молчание, которое только ухудшило душевное состояние Бояна. Он почувствовал, как его самообладание медленно утекает сквозь пальцы. И стена, за которой скрывались все его чувства, медленно трескалась. Он был похож на фарфоровую куклу. Небольшой трещины, совсем крошечной, достаточно, чтобы кукла разлетелась на миллион кусочков. Например, маленькой бабочки достаточно, чтобы вызвать лавину. — Ты любишь меня, Йере? — и это случилось. Вопрос, на который ему так хотелось узнать ответ, наконец-то покинул клетки его сознания. — А ты? — Боян не ожидал, что этот вопрос так быстро отскочит к нему, подобно пульсирующей волне. Он решил ответить честно, под взглядом ночи. — Я пытался разлюбить тебя, Йере. Правда, пытался. Но я не смог… — он почувствовал, что его голос срывается. — Я так сильно тебя люблю. В комнате царила тишина, и Боян почувствовал, что полностью ломается под ее напором. Его глазам хотелось увлажнить изгибы его лица. Ему хотелось убежать и никогда не оглядываться назад. Вернуться в прошлое и остаться в своей комнате, чтобы вздохи его души никогда не прекращались. Но было слишком поздно, и теперь он чувствовал отчаяние. Отчаянно нуждаясь в ответах. Отчаянно желая, чтобы Йере высказал все, что у него на уме, заполнил пустоту между ними. Позволил ему хоть раз заглянуть в свою душу. — А ты, Йере, любишь? Финн сделал глубокий вдох, прежде чем заговорить. — Песня. Absintti. Ты читал ее? — спросил он. — Откуда ты… — значит, Йере все-таки заметил небольшие изменения в своем кабинете. — Она о тебе, — начал Йере. Привлекая к себе все внимание Бояна. Его рука сомкнулась с рукой Бояна, когда он заговорил. — Всегда был лишь ты. Тот, кого я хотел. Тот, кто мне был нужен. Я хотел, чтобы ты был моим. Я хотел, чтобы ты любил меня. Боян анализировал его лицо, чтобы увидеть на нем какой-нибудь обман, но его не было. Только правда, чистая, как вода. И Боян выпил всю ее до дна. — Итак, отвечая на вопрос, люблю ли я тебя? Их тела повернулись друг к другу, их глаза встретились, и финн дал самый ласкающий слух ответ, о котором Боян когда-либо мог мечтать. — Я безумно тебя люблю.

•••

Моя La fée verte,

Ты станешь моей смертью.

Так продолжай целовать меня, прикасайся ко мне, люби меня.

•••

Йере сидел на интервью, отвечая на вопрос за вопросом. Какие-то давались легче, какие-то нет. — Кто или что из последнего сделало тебя счастливым? — спросил интервьюер. И Йере не нужно было даже задумываться об этом. Его губы изогнулись в улыбке. — Мой Боян.