Сборник драблов по МШ

Летняя душная ночь входит в распахнутые окна. Звезды светят смазано и как-то косовато, хотя, может, Кэпу на пьяную голову просто чудится. В ушах немного шумит. Он лежит на барной стойке, чуть через нее перегибаясь, свесив руку на другую ее сторону. Сторону, для посетителей недоступную. Джей недоверчиво посматривает на него черными глазами из-под капюшона и все трет прозрачный, скрипящий от чистоты стакан. Ученому думается, что если он продолжит, протрет в несчастном сосуде дыру. — Дже-ей, а можешь повторить еще разок? — немного жалобно просит Кэп, едва шевеля обмякшим непослушным языком. — Последний. — Твой последний был три стопки назад. По-хорошему, — бармен горько посмеивается, сгребая опустевшие рюмочки. Они звенят и скрываются где-то за горизонтом барной стойки. Ученый провожает их взглядом. — Хватит тебе. — Тогда сыграй что-нибудь, — он со скрипом поднимает себя со дна бокала, вороша мутный темный осадок, упирает локти в стойку, кладет на них тяжелую голову. Под ее весом они немного разъезжаются. Картинка перед глазами скашивается. Во рту вяжут отголоски сладкого солода. — Так и быть. В виде исключения, — добродушно вздыхает бармен. — Но ты это заканчивай. Даже Жираф до закрытия не сидит, а ты, последнее время, что-то зачастил. Кэп не вполне понимает, о чем конкретно друг толкует именно сейчас, но на всякий случай раскаянно кивает. Джей в синем балахоне, окаймленном золотом, как призрак. Не идет, переплывает к пианино, притаивается за ним, с торжественным трепетом открывая крышку. Кэп любит смотреть, как он играет. Слушать тоже любит, но смотреть больше. Как его пальцы парят над клавишами, как кисти из цельной и понятной разуму конструкции превращаются в таинственное, полное магии мельтешение, результатом которого становится чарующая мелодия. Как он сосредоточенно жмурится, вздергивает голову в моменты взлета и тихонько снимает последние ноты отточенными движениями. Кэп закрывает глаза. Ему чудится нотный стан, длинная дорожка, усыпанная закорючками бемолей, диезов и бекаров, петляющая в темноте. Призрак Джей в синем балахоне плывет по ней, от его тонкого голоса она поднимается ввысь, потом спускается обратно, ветвится и змеится. Джей трясет его за плечо. — Э-эй… — он тихонько зовет, наклоняется поближе, и ученый даже не морщится, только сощуривается, ловя его в фокус. — Ну, ты чего-то совсем расклеился! Давай-ка домой. — Спасибо, — пьяно мурлычет ученый. — Так здорово. Джей меняется в лице. Сочувственно, но строго сверлит его черными блестящими стеклышками глаз. — Мне так хорошо. — Это пока, — саркастично подмечает бармен, копаясь за стойкой, наводя порядок. — Давай доброшу тебя, а то сам ты явно не дойдешь. — Спасибо, спасибо, — пьяно повторяясь, так же счастливо бормочет ученый. На него наплывает большое и нежное, но он вовремя спохватывается, что Джей вряд ли оценит это его настроение и дружеские вольности. Он поднимается, осторожно сползает с высокого стула, теряет равновесие и в ту же секунду находит чужое плечо. Когда и как Джей успел преодолеть стойку он не понял, но это не имеет значения. На улице, под звездным небом, холодным и острым, становится легче дышать. Ветер обдувает горячие щеки и уши. Прохлада забивается в ноздри, выгоняет хмель, и тело разнемевает, медленно наполняясь былой легкостью. — На лошадь влезть сможешь? — оставляя его у ограды, недоверчиво спрашивает Джей. Он внимательно смотрит в циановые мутноватые глаза, в надежде найти там ясное сознание. Кэп молча кивает, смотрит, как бармен подводит гнедую кобылу. Ее короткий мех искрится под лунным светом белым электричеством, черная грива, забитая пернатыми косами, ракушками и монетками струится по холке пестрыми ручьями. Она фырчит, встряхивается и льнет к чужим рукам. Джей чешет ей мягкий бархатный нос. Они рысят через поле, поросшее ячменем и душистой травой. Ее запах дурманит, вызревшие колосья качаются на ветру, расходятся волнами, как золотое море. Кэп робко держит друга за плечи. Скоро поле заканчивается, они замедляются и трусят по узкой вымощенной камнем тропе меж виноградников. Тишина окутала округу своим большим пушистым хвостом. Только глухой перестук подкованных копыт и звон увешанного колокольчиками недоуздка. Еще пара минут, и вот уже виднеется берег холодного моря. В высоких столбах сосновых стволов тонет луна. У причала в черной воде бьется лодка. — Дальше сам? — набрасывая поводья на столбик, спрашивает бармен. Кэп глядит на горизонт, покрытый мелкой рябью. Его каменная башня на колоннах возвышается среди морской глади как великан, увешанный цепями, стоящий на четырех лапах, недвижимый ни морем, ни ветром. Он так стар, что широкие бока давно поросли подвесными домиками, деревьями и гнездами буревестников. — Да, конечно, — будто очнувшись ото сна, отвечает ученый. Мутная пелена хмеля почти пропала в ночной прохладе. Он смотрит на Джея немного оторопело, циановые глаза жутковато светятся в потемках. — Спасибо, что проводил. — Заглядывай в выходные, партию темного чертилы вскрывать, — объятия робкие, и непривычные для них обоих. — Обязательно, — последнее сказанное слово. Кэп хлопает друга по плечу. Ненадолго они застывают так. Джей тоскливо вздыхает, явно о чем-то думает и молчаливо мечется. Кэп не спрашивает, знает, что бесполезно, просто обнимает, столько, сколько Джей сочтет нужным. Их прощание всегда выходит немного неловким, и в этот раз тоже. Бармен держится за полы капюшона, скрывая за ними пунцовые щеки, лошадь берет под уздцы. У ученого на поджатых губах остался аромат зиры и каких-то специй. Задумчивый и совсем немного пьяный, Кэп садится в лодку.