***
О стену один за другим ударялись дротики. Бедный рыжий олень давно бы уже скончался от серьёзных ранений, не будь тот всего лишь картинкой, непонятно кем и когда приклеенной на стену в качестве мишени. Эмма вошла в бар, но, едва увидев метавшего дротики – того, кого встретила последний раз чуть меньше суток назад возле дома мэра, мгновенно развернулась, стрелой вылетая из заведения. Остаться незамеченной ей явно не удалось, в нескольких дюймах от её головы просвистел дротик, пытаясь остановить, однако это не сработало. Она вновь на улице. Вновь на этой мокрой от бесконечных дождей дороге. Эмма тяжело дышит, коря себя за слабость. Она знала, что рано или поздно с ним придётся пересечься, но и подумать не могла, что настолько скоро. Она ведь хотела поступить, как взрослый человек, когда вновь его увидит. Десятки раз продумывала, что скажет ему, когда он спросит её о случившемся, планировала сказать что-то в духе «вы взрослые люди, ваши дела меня не интересуют», но сейчас это прозвучало бы слишком неестественно. Ей стыдно это признать, но ей действительно БЫЛО дело до того, что произошло, и, возможно, уже не в первый раз между Реджиной и Грэмом. Но почему? Почему её должен интересовать их роман, или что бы это ни было? Неужели она ревнует, а если да, то разве испытывает она к шерифу хоть малейшую симпатию, достаточную для ревности?.. Или, может, дело вовсе не в нём?.. — Эмма! — донёсся голос из-за её спины. — Эмма, стой, давай поговорим! — Да не о чем здесь разговаривать, — холодно бросила Свон, хотя внутри всё клокотало от ярости, источника которой она и сама пока что понять не могла. — Как не о чем? А вчерашний вечер, когда?.. — Когда ты выходил от мэра, — Эмма резко обернулась к мужчине, стараясь унять желание его ударить. — Точнее выползал. — Эмма, почему это тебя так злит? — настойчиво спросил Грэм. — Действительно, — саркастически закатила глаза Свон, словно ответ был очевиден. — Грэм, я на тебя не зла, — произнесла она, убеждая скорее саму себя. — А мне кажется, ещё как з… — не договорив, шериф уставился широко распахнутыми то ли от удивления, то ли от ужаса глазами куда-то чуть выше правого плеча Эммы. — Не шевелись. — Что? Грэм, что с тобой? — Просто не шевелись, — повторил мужчина. Его остекленевший взгляд заставил дрожь пробежаться по спине. Эмма обернулась и тут же застыла такой же немой статуей. Из темноты на неё смотрели два огромных чёрных глаза, принадлежавших существу, поначалу показавшемуся собакой… Но разве собаки смотрят с таким леденящим кровь звериным спокойствием?..***
Грэм бежал, не разбирая дороги, уже очень долго. Его единственным проводником и ориентиром стали глаза – эти чёрные глаза дикого зверя, чёрные глаза волка. Он знал, что зверь не желает ему зла, но разве может зверь хоть чего-то желать?.. Он не знал, да это было и неважно. Волк останавливался время от времени, чтобы убедиться: человек всё ещё следует за ним. Терпеливо ждал со снисхождением, пока он, задыхаясь от долгого бега и непонятного волнения, нагонит его, а затем вновь продолжал бежать по лесу, еле заметно освещаемому ледяным лунным светом. Так глубоко в лес не заходил ещё никто и никогда. На мили вокруг не было видно человеческого следа, лишь изредка трава колыхалась под дуновением ветра. Здесь, на ярко освещённой поляне, волк остановился, кажется, окончательно. — Что тебе нужно? — выкрикнул Грэм, словно и вправду ожидая ответа. Но волку недоступен был человеческий язык. Высоко подняв вытянутую морду, он завыл протяжно и громко, будто призывая лесных духов. Грэм не знал, что заставило его это сделать. Большие выразительные глаза волка манили его с той древней, непоколебимой силой, что живёт во взгляде любого дикого животного. Грэм упал на колени, обессилев. Волк медленно подошёл чуть ближе, едва заметно подминая под шагами сухую траву. Его неестественно белоснежная шерсть сияла почти магическим светом в лучах луны. Грэм больше не чувствовал страха. Не чувствовал слабости. Сейчас ему понадобилось бы время, чтобы вспомнить, о чём он говорил с Эммой Свон всего четверть часа назад. Зверь подошёл максимально близко к человеку, но больше не внушал ему того животного ужаса. Грэм приподнял руку и решительно коснулся его белоснежной шерсти… В одно мгновение вся та картина, что он видел перед собой, — и волк, и поляна, и потусторонний лунный свет— исчезла, уступив место миллионам других… Он всё ещё чувствовал тупую боль в коленях, стоящих на твёрдой земле, но теперь всё это стало таким далёким и словно «задвинулось» в самый дальний ящик его сознания… Он видит перед собой старика. Этот старик знаком ему, и его не смущают сейчас ни его странная одежда, ни тяжёлая корона на его голове. — У меня есть причины полагать, что сердце королевы принадлежит другому… В руке старика стопка писем. Он вскрывает одно из них, но Грэм не понимает почти ничего, что в нём написано, всё плывёт перед его глазами… Лишь два слова «Мой Рыцарь» успел зацепить его взгляд прежде, чем череда воспоминаний атаковала его с новой силой. На мгновение мужчина вернулся в настоящее, на ярко освещённую луной поляну, увидел собственные руки, почувствовал пальцами мокрую от росы траву, а затем вновь покинул это место и как никогда отчётливо и ярко увидел перед собой молодую женщину ангельской красоты. Волосы женщины спускались золотой, как рожь, волной до самого пояса. Закутанный в тёмно-зелёную ткань на её руках спал младенец, а она с улыбкой смотрела на его спокойное лицо. Сны спускаются на землю, Словно ангелы, легки. Звёзды над твоей постелью — Золотые мотыльки. Он не слышал больше пения её высокого, мелодичного голоса, стоило ей поднять на него свой взгляд — взгляд огромных сине-серых, как небо перед рассветом, глаз. Грэм протянул было руку, но женщина тут же исчезла, печально улыбнувшись напоследок, растворилась в тёмном небе над его головой… Вокруг него вновь шумит лес, шелестит трава, и где-то далеко разносится шёпот сверчков… Волк исчез.***
— Здрасьте, — приветливо улыбнулся Генри, открывая дверь и видя перед собой знакомого мужчину. — Мамы нет дома. — Ничего, — выдохнул шериф, проходя внутрь дома, куда не входил ещё ни разу без ведома его хозяйки. — Вообще-то я к тебе. Генри удивлённо вскинул брови: обычно, узнав, что госпожа мэр не дома, шериф уходил, предварительно потрепав волосы Генри, словно в соответствии с каким-то ритуалом, и то, что сегодня этого не произошло — не просто необычно, а почти пугающе. — А что вам нужно? — поинтересовался мальчик. — Твоя мама рассказывала мне о твоей книге сказок, — после недолгой паузы ответил шериф. — Скажи, Генри… А я там есть? На какое-то время у Генри словно отнялся язык. Затем лицо мальчика озарила улыбка, поначалу недоверчивая, а затем широкая и радостная. — Конечно! — воскликнул он. — В ней есть все сторибруковцы. Вы подождите, я сейчас! Спотыкаясь о ступени с острыми краями, Генри ринулся наверх и всего через несколько секунд появился вновь с книгой наперевес. — Пойдём, — взбудоражено крикнул он, таща Грэма в гостиную, словно собираясь прокатиться на самом захватывающем дух аттракционе в парке развлечений. — Садитесь, — он хлопнул рукой по дивану рядом с собой, и тут же открыл книгу где-то посередине. Грэм задумчиво наблюдал за его действиями. Что на него нашло? Следует за волком, видит странные видения, и теперь обращается за помощью к ребёнку, принимающего сказки за чистую монету… — Знаешь, я видел вчера волка, — первым начал шериф. — Волка? — Да. Белого. Он отвёл меня в лес, а потом… — Грэм сглотнул, вновь проживая те то ли горькие, то ли сладкие минуты. — Я видел… Не знаю, как описать толком… Что-то вроде воспоминаний, хотя я не знаю никого из этих людей. — Воспоминания… — протянул Генри, подаваясь чуть вперёд. — Скорее всего, волк был лишь проводником, — мальчик настойчиво уставился прямо в глаза гостя. — Что именно вы видели? — Поначалу, — шериф прикрыл глаза, оживляя и без того живые образы. — Там был король. И он говорил что-то. Что-то про свою жену, про королеву… Сейчас точно не вспомню, но он просил у меня совета, а я… Я ничем не мог помочь. — Я не знаю, о чём вы говорили с королём, — понизив голос, произнёс Генри. — Но король мог просить совета лишь у одного человека. У своего советника. Вы видели что-то ещё? — Да, — с жаром ответил Грэм, и сердце забилось где-то в районе горла, стоило ему вспомнить о втором образе. — Там была женщина. И она пела. Колыбельную для… — …своего новорождённого сына, — закончил за него мальчик. — Откуда ты знаешь про младенца? — Это ваш сын. Лео, — ответил с благоговением Генри. Впервые кто-то по-настоящему слышал его, впервые человек смотрел на него не с состраданием, мысленно крутя пальцем у виска, впервые во взгляде человека напротив он видел то самое великое ЗНАНИЕ. — А вашу жену зовут Элис. — Элис, — прошептал Грэм. Он не знал, не помнил, просто верил слепо мальчишке, которому не верил никто и никогда. Элис… Почему-то это имя так удивительно подходило той девушке из видения, девушке с ярким взглядом и волосами светлыми, как хлебный колос… — Чудное имя. Так кто же я сам? Моё имя тебе известно? Генри вновь перевёл взгляд на книгу, перевернул несколько страниц, сейчас казавшимися Грэму живой историей. И наконец открыл разворот, где принц и принцесса связались навеки узами брака, а прямо за ними Грэм увидел собственное лицо… — Мартин. Твоё имя Мартин.***
Захлопнув дверцу «жука», Эмма рванула к двери особняка Миллс, нервно поглядывая на наручные часы. Чёрт, хоть бы Реджины не было дома. Первый раз она доверила Свон отвезти бесценное чадо к психологу, и, разумеется, они уже опаздывали. Но дверь открылась ещё до того, как Эмма постучала. И на пороге стояла не Реджина, и даже не Генри… — Грэм? Всё ясно, можешь не объяснять, — холодно произнесла Свон. Но шериф словно не слышал её слов. И лишь теперь Эмма заметила, что взгляд его странно расфокусирован, он смотрит на неё, но будто не замечает. — Грэм? — вновь с беспокойством окликнула девушка. — Грэм, тебе нехорошо? — Королева. Перед заклятьем вырвала мне сердце. Элис должна быть в городе. Нужно найти сердце, — тихо и бессвязно бормотал шериф. По спине Эммы пробежался холод. Речь Грэма, его взгляд — взгляд безумца — настолько пугающий, совершенно ему нехарактерный. Свон положила руку на его плечо, словно пытаясь разбудить, но тот не обратил на это внимания. — Грэм, — уже отчётливее позвала Эмма, ожидая в этот момент буквально чего угодно, но всё же стараясь сохранить спокойствие. — Грэм, о чём ты говоришь? Впервые взгляд Грэма отчётливо сфокусировался на Свон, и некая искра осознанности мелькнула в его глазах. — Моё сердце, Эмма, — прошептал он. — Реджина забрала моё сердце, оно сейчас в её склепе. — Постой, я думала, мы говорим фигурально, — нахмурилась Эмма. — То есть ты… Ты правда считаешь, что живёшь без сердца? Взгляд Грэма говорил сам за себя. Свон осторожно коснулась тыльной стороной ладони его лба. — Ты весь горишь, — констатировала она с некой толикой облегчения: по крайней мере, шериф не сошёл с ума. — Пойдём, я тебя отвезу, — она потянула его за локоть к «жуку», но следовать за ней он явно не собирался. — Эмма, ты не понимаешь, — горячо воскликнул мужчина. — Нам нужно в её склеп, мы должны найти моё сердце! — Грэм! Но Грэм уже не слышал. Быстрым шагом, больше похожим на бег, он вылетел из калитки и понёсся в неизвестном Эмме направлении. Свон ринулась за ним, уже совершенно позабыв об обещании отвести Генри к Арчи. Если шериф и правда не в себе, сейчас главное — догнать его, попытаться помочь, хоть помощи он явно не желал… Солнце стремительно неслось к горизонту, но шериф и его помощник всё бежали и бежали непонятно куда. И даже несмотря на немаленький опыт Эммы в погонях, что-то между рёбер уже начинало покалывать, а дыхание не успевало восстанавливаться за те секунды, что она давала себе на перерыв. А Грэм всё бежал, непонятно чем или кем ведомый, бежал без устали, как обычно бывает при сильном всплеске адреналина. Однако оказаться в ЭТОМ месте Свон ожидала меньше всего. Она редко бывала на кладбище: хоронить в прямом смысле этого слова ей было некого. Она часто хоронила воспоминания и старые привычки, но никогда – людей. А потому вид десятков надгробий, символов угасшей жизни, и правда вызвал в её душе некий трепет. Но все камни с высеченными на них именами и числами, означавшие, что этот человек когда-то, наверное, точно так же ходил по кладбищу, невольно думая о конце, явно не интересовали Грэма. Он направлялся к сооружению куда более величественному, словно возвышающемуся над всеми остальными… — Оно здесь, — прошептал мужчина, потянув дверь на себя. И она поддалась. — Грэм! — вновь крикнула Эмма, но тьма этого места будто сжали её голос превратив в надрывный хрип. — Грэм, не ходи туда. И лишь теперь она увидела крупными буквами из ржавого метала написанную над входом фамилию «Миллс». Страх липкими, ледяными пальцами сжал её сердце. Здесь, в этом склепе, лежат давно уже отошедшие в мир иной родственники Реджины… И пусть Свон не верит ни в призраков, ни в восставших мертвецов, которые и за тысячи лет не причиняют столько вреда, сколько причиняют живые за день, святость этого места нарушить было никак нельзя. И всё же Грэма было не остановить. Быстрыми, лихорадочными движениями он ощупывал каменные стены в поисках чего-то своего, пока Эмма оглядывала это маленькое, холодное помещение с одним-единственным гробом посередине. «Генри Миллс. Любимый отец» — значилось на нём. Так значит имя сына Реджина выбрала не просто так… — Грэм, да нет здесь твоего сердца, — глухо произнесла Эмма. — Оно у тебя в груди, разве смог бы ты жить без него? — Как видишь, могу, — быстро ответил шериф, продолжая шарить руками и взглядом по шершавым стенам. — Грэм, иди домой, отоспись и тогда… — Какого чёрта вы здесь делаете?! — раздался ледяной голос из-за спины Эммы. Та резко обернулась, завидев в дверном проходе знакомый силуэт. — Реджина, — выдохнула Эмма. — Мисс Свон, я не… — Это моя вина, — выкрикнул Грэм. — Это я решил сюда заглянуть, я просто… Он запнулся, как только Реджина подошла чуть ближе. Она уже не выглядела так яростно, как в первое мгновение, скорее встревоженно. — Выглядишь неважно, — произнесла она, оглядывая шерифа. — Идём, она решительно схватила его за руку, почти силой выводя из склепа. Эмма последовала за ними, но, как и стоило ожидать, едва оказавшись на улице, Грэм вырвал свою руку из её, и лишь теперь стало видно, что он смотрит на Реджину так, будто видит впервые, словно узнавая, но не веря в то, что доселе мог быть настолько слеп. — Я никуда не пойду, — почти спокойно, голосом, больше похожим на его обычный, сказал он. — Не с тобой. Тишина. Абсолютная тишина, нарушаемая лишь стрёкотом сверчков где-то в траве и вечным молчанием десятков мертвецов. — Зато пойдёшь с ней, — холод, резко сменивший участливость, прозвучал в её голосе. — Нет, — качнул головой Грэм, отступая на шаг назад. — Нет, Реджина, я ухожу не к ней… Я ухожу от тебя. Слов назад не вернуть, да он этого и не хотел. Ни один мускул не дрогнул на лице мэра. Она спокойно обернулась к Эмме и подошла чуть ближе, чувствуя на себе взгляды шерифа и его помощника. Свон смотрела в эти спокойные карие глаза, чувствуя их магнетическую силу… Даже пожелай она отойти, не смогла бы. Она не знала, что будет дальше, не знала, что собирается сделать Реджина, а когда слепящая боль пронзила её скулу, не сразу поняла, кем был нанесён этот удар — удар, достаточно сильный для хрупкой брюнетки, и всё же Свон могла бы отразить его без труда. Могла… Но не стала. Лёд этих глаз, когда она едва поймала взгляд Реджины, заморозил ей руки, заставляя принять ещё один удар, который удалось перехватить лишь в последнее мгновение. Хоть внешне её лицо ничуть не изменилось, Эмма знала, как клокочет ярость внутри женщины. Она билась в сильных руках, словно раненный зверь, брыкалась, силясь вырваться, когда Свон удалось наконец прижать её к стене склепа, почти полностью обездвижив. Предплечье девушки зафиксировало мэра где-то в районе груди, а потому Эмма чувствовала, как колотится от бессильной ярости её сердце… — Успокойтесь, — произнесла Свон, словно весь холод Реджины перешёл внезапно к ней. — Реджина, успокойтесь. Оно того не стоит. Реджина перестала сопротивляться. Гордо подняла голову, и на лице отразилась тень её ледяной улыбки. Ночь, тишина, звёзды и проигранный поединок… Всё это было когда-то, но сейчас им всё равно. — Убирайтесь отсюда. Мисс Свон, — тяжело дыша, прошипела мэр так, словно не она стоит сейчас, прижатая к стене склепа и неспособная пошевелиться. Возможно, в суматохе схватки Эмма и не заметила, что слишком сильно сдавила на мгновение ЕЁ запястья, что перекрыла ЕЙ дыхание, надавив локтем меж рёбер… Реджина виду не подаст, это понятно… Но сейчас, когда минута слепящей ярости прошла, отвратительное, липкое чувство ненависти к самой себе заполнило существо Эммы. Позже, вернувшись в офис после этого безумного дня, она долго не могла прийти в себя. Пыталась работать, заполнять бесчисленные бумаги, чтобы хоть как-то отвлечься. Не удалось. Она не знала, почему, но ненавидела сейчас свои руки, которые причинили боль Реджине. Она напала первой, это верно… Но разве Эмма имела право отразить удар? Бумаги разлетелись по офису, медленно, как перья, опускаясь на пол. Эмма ударила кулаком стену. Затем ещё и ещё, она била, уверенная, что заслуживает боль, а потому, наслаждаясь ею, била, пока не поняла, что отомстила сполна собственным рукам — рукам, что причинили боль ненавистной Реджине Миллс…***
Ночь в ноябре настаёт очень быстро. Половина десятого. Почти во всех домах горит ещё свет или свечи, из открытых окон едва слышно доносятся чьи-то голоса… Все эти звуки — звуки, наполненные жизнью, так резко контрастируют с мёртвой тишиной кладбища, откуда он только что вернулся… В этом окне свет кажется особенно тёплым, пусть и неярким. Тёмно-зелёная занавеска, шелестя, чуть выбивается за оконную раму… Она всегда любила зелёный цвет. Сны спускаются на землю, Словно ангелы, легки. Звёзды над твоей постелью – Золотые мотыльки. Пусть не мучают тревоги, Пусть тебя отпустит страх… В этом мире всё спокойно Лишь у мамы на руках. Он слышал этот же голос совсем недавно, вчера в ночи на лесной поляне, но вживую не слышал его уже много лет… Он не видел её лица, но хорошо его помнил. В ней всё осталось неизменным – и синие глаза, и волосы цвета ржи, и ребёнок на её руках… Одна лишь разница — теперь Элис и её мужа разделяют долгие двадцать восемь лет разлуки и утраченная память о счастье. Слёзы горячим потоком заструились по лицу Грэма — Мартина, любящего мужа и отца. И теперь он мог бы поклясться самой любовью в том, что помнит всё… — Добрый вечер, — крикнула девушка, прервав чудное пение. — Шериф, вы хорошо себя чувствуете? «Шериф»… Одно это слово подкосило ноги мужчины, и он упал на колени, видя, как испуг отражается на прекрасном лице Элис, слыша, как ребёнок начинает плакать на её руках. Всё в тумане… Она исчезает из окна и сбегает вниз по ступеням, всё ещё прижимая сына к груди. Но Мартин не успевает увидеть её в последний раз, не успевает разглядеть лицо Лео впервые за долгие годы… Где-то далеко, на сторибрукском кладбище, под землёй, в окружении некогда вырванных сердец его собственное сердце сжала властная рука, и, ударив в последний раз во имя любимой, оно осыпалось в прах. Грэм и Мартин, шериф и королевский советник, любимый муж и любящий отец… Был мёртв.