***
Биение сердца глухо отдаётся в висках, в руках появляется невольная дрожь… Сейчас Эмма впервые за долгие годы вспомнила, как когда-то давно, лет в тринадцать, в одном из детдомов она точно так же стояла у дверей директора. Это был во всех отношениях неприятный человек — даже фамилия у него была скрипуче-шепящая и очень длинная — Эмма так и не смогла запомнить её. В тот день один невыносимый мальчишка — Саймон — срезал целую прядь волос у той, кого Эмма считала тогда своей лучшей подругой, за что и поплатился. Свон нервно улыбнулась: очень приятно было чувствовать тогда, как нос хулигана хрустнул под ударом её маленького кулачка, затем она дёрнула его за короткие сальные волосы, после дала коленом в куда более чувствительную часть его тела… Да, бедняга Саймон долго не мог реабилитироваться в глазах сверстников: избит мелкой быстроглазой девчонкой его же возраста, да ещё и выл как сирена, зажимая ладонью кровоточащий нос… Да, осознание победы тогда было очень приятным. Но только наслаждение это длилось недолго: не прошло и минуты, когда разъярённый комендант, грубо схватив Свон за локоть, потащил её к директору детского дома. И вот спустя пятнадцать лет она стоит точно так же возле другой двери, не директора, но кого-то куда более страшного — мэра, и более того— мэра, с которым она не в ладах. Эмма запустила пальцы в волосы, слегка их натянув. Чего она боится? Да, один из последних их разговоров закончился дракой, но неужели Эмма на полном серьёзе боится того, что госпожа мэр снова может её ударить? Нет, дело точно не в этом. Она не боится того, что её изобьют. Она боится того, что придётся отражать удары. А ведь сейчас, увидя мисс Свон, Реджина может отреагировать абсолютно непредсказуемо, тем более, когда Эмма заявит о своих теперь уже официальных правах на должность Грэма. Нет, это глупо. Эмме уже не тринадцать лет — она взрослый человек, который всего лишь хочет оставить за собой свою работу. И теперь у неё есть на это полное право. Не позволив себе простоять больше ни минуты в колебаниях, она резко опустила ручку и вошла в офис. Реджина сидела за столом, заполняя какие-то документы. Властная рука то и дело ставила подпись на документах с решительностью монарха, оставляющего печать на очередном указе. Открывшаяся дверь разрушила многочасовую тишину этого помещения, но Реджина и бровью не повела. Эмма решительно подошла к рабочему столу, но лишь когда госпожа мэр закончила заполнение очередной бумаги, завершив всё тонким росчерком, она соизволила поднять взгляд на посетительницу. — Мисс Свон, — второй раз за день она слышала это обращение, и всё же Реджина произносила его несколько иначе. — Если вы здесь из-за работы, то секретарь мне не нужен. — Я здесь из-за работы, — повторила Эмма её же слова. — Но приносить вам кофе дважды в день я не намерена. — Очень жаль, — протянула Реджина. — И что же вам нужно в таком случае? — Вернуть свою должность. — Помощника шерифа? — Нет, — твёрдо ответила Эмма. — Шерифа. — Кажется, мы уже говорили об этом, — она взглянула на часы за спиной Свон. — Уже без пятнадцати пять, мне пора. С этими словами мэр принялась, будто совершенно забыв о наличии в помещении Эммы, складывать бумаги в аккуратную стопку, скрепляя некоторые из них степлером. Движения её были чёткими и размеренными, без лишней суеты, которая появляется обычно у тех, за кем наблюдает столь пристальный взгляд. — Помните, вчера вы напомнили мне о Гражданской войне? — спросила Эмма. Степлер зажал три листа бумаги, но разжался далеко не сразу. — На тот момент существовало две партии — демократы и республиканцы, верно? Реджина разжала степлер и сложила скреплённые листы в отдельную стопку, а затем впервые с момента начала сборов подняла взгляд на гостью. — Что вы хотите этим сказать, мисс Свон? — прищурившись, спросила она. — То, что Линкольна выбрал народ, — спокойно ответила Эмма. — Выборы. Вот чего я хочу. Вы, как мэр, имеете право выдвинуть кандидата, но станет он шерифом или нет — это решать не вам. — И вы уверены, что сможете победить на выборах? — усмехнулась Реджина, однако вся уверенность, с которой она подняла с табурета элегантную сумочку, была, скорее, уверенностью человека, который хотел проиграть с достоинством. — Я всего лишь не собираюсь сдаваться без боя, — ответила Эмма, следом за Реджиной покидая офис и направляясь к выходу из мэрии. — Что ж, всё верно, попытка не пытка, однако на вашем месте я бы… Стоило мэру коснуться ручки, дверь не просто открылась — она слетела с петель, чудом не попав в голову одной из них. Потоком обжигающего порыва воздуха обеих женщин сбило с ног. Выход пылал. Огонь стремительно пожирал паркет и обои, заполняя комнату едким запахом дыма. — Что за?.. — Эмма тут же подскочила на ноги. Голова раскалывалась от удара, не позволяя полноценно осознать происходящее, дым заполнял её сознание… — Реджина, нам надо выбираться. Впервые Свон назвала мэра по имени, но сейчас ни одна из них не обратила на это внимания. С верхней части дверного проёма с грохотом упала пылающая доска, усугубляя их положение. — Реджина? — вновь позвала Эмма, с нескрываемым ужасом наблюдая за тем, как с каждой секундой распространяющееся пламя уменьшает их шанс выбраться живыми. — Уходим, ну! Но Реджина не ответила. Свон видела, как побледнело её лицо: та смотрела в одну точку, тяжело дыша. — Не могу, — её голос был еле слышен за треском огня. И лишь теперь Эмма увидела, что рука женщины сжимает лодыжку, повёрнутую под неестественным углом. Но выход всё ещё есть. Огонь ещё не заполнил помещение, если она пойдёт прямо сейчас, то выберется и наверняка… Свон ринулась сквозь пламя — туда, где дверь, ещё не отрезанная огнём, оставалась спасительным выходом. Здесь же висел огнетушитель. Выбраться и оставить врага на произвол судьбы, или рискнуть всем ради ненавистной Реджины Миллс? Простой выбор, и исход его был предрешён с самого начала. Эмма схватила огнетушитель и слезящимися от дыма глазами взглянула туда, откуда пришла. Чистое безумие. И всё же иначе она не может. Поток густой белой пены пронзил стену огня, частично его обезвредив. Ненадолго. Она зажала рот и нос локтем и рванула сквозь образовавшуюся арку, стараясь дышать как можно реже. Она лежала там же, где Эмма её оставила, — лежала абсолютно неподвижно. Но воздух нельзя тратить даже на то, чтобы просто окликнуть женщину. Свон отбросила пустой огнетушитель и перекинула правую руку Реджины через собственные плечи, подхватив её за талию. Чёрт, это будет явно сложнее, чем она предполагала. «Арка», проделанная с помощью огнетушителя, была практически заполнена огнём. Эмма быстро взглянула на Реджину. Её глаза полузакрыты и расфокусированы, но всё же в них оставалась жизнь. А значит, надо сделать всё, чтобы эту жизнь сохранить. Она медленно пробиралась сквозь огонь, стараясь идти как можно ближе к полу. Голова раскалывалась и кружилась от дыма, всё сильнее накатывала сонливость. Эмма упала на колени. А нужно ли вообще куда-то идти? Есть ли в этом смысл? Может, лучше остаться здесь: в конце концов, лучше уж задохнуться от дыма, чем сгореть заживо в языках пламени... Сзади с грохотом обвалился дверной проём, приводя Эмму в чувство. Кровь застучала в ушах. Дым. Тот отнимал у них драгоценные секунды, и теперь надо очень постараться, чтобы эти секунды наверстать. Свон подхватила Реджину на руки. Сейчас, под действием адреналина, она даже не почувствовала её веса. Выход был совсем близко. Она больше не видела ничего вокруг — только дверь, до которой вот-вот могла добраться пламя… Но она успела раньше него. Распахнула дверь и на последнем издыхании вырвалась наружу — в прохладный ночной воздух, заполненный паническими возгласами. Сейчас этот вечер казался раем. Она вновь упала на колени, всё ещё по инерции прижимая к себе Реджину. — Там остались ещё люди? — кричит ей мужчина в противогазе. Эмма качнула головой, на большее просто неспособная. Мужчина отошёл, кому-то что-то передавая, а к ним уже бежала толпа врачей. Свон чувствовала, что её всю трясло то ли от стресса, то ли от невероятной усталости. Врачи пытались забрать у неё Реджину, но сейчас почему-то особенно важным казалось не отпускать её. — Мисс Свон, — настойчиво говорила ей немолодая женщина в белом халате. — Мисс Свон, ей помогут. Эмма отпустила наконец Реджину, почувствовав, как её и саму подняли и усадили на раскладной стул. Затем приложили к лицу ингалятор, измеряли пульс… А она просто смотрела в небо, на котором начинали уже понемногу появляться первые звёзды, невольно удивляясь, что всё ещё может их видеть, что она… Жива. Спустя несколько минут, когда дым окончательно вышел из лёгких, она вновь была способна мыслить здраво. Мэрию к тому времени уже потушили, пожарные машины понемногу разъезжались. Только сейчас Эмма осознала по-настоящему, как близко она была к непоправимому. — Где она? — первым делом спросила Свон, как только ингалятор сняли, с удивлением обнаружив, что пульсирующую от боли руку аккуратно забинтовали. — У доктора Клиффа, жить будет, — ответила всё та же женщина. — Так же, как и вы. У вас ожог, — она указала на забинтованную руку, — но, к счастью, несерьёзный. Вы герой, Эмма Свон. — Эмма! — донёсся звонкий голос. К Эмме с глазами, расширенными от восторга, мчался её сын. — Генри, — прошептала Свон. — Ты вытащила маму из пожара! Ты вытащила маму, хоть она и Злая Королева! — мальчик с благоговейным восторгом смотрел на Эмму, а затем обнял её так крепко, что у девушки тут же свело шею. Что-то внутри неё упало… Генри рад тому, что она вытащила его мать из огня лишь потому, что это доказывает её героизм. И до этого момента ей было всё равно, как он её называет, но сейчас… Стоило только вспомнить взгляд Реджины, когда она, задыхаясь, прощалась с жизнью, Эмма понимала, что больше никогда, даже ради Генри, не сможет назвать её «Злой Королевой».***
Очень скоро поздний вечер перетёк в раннюю ночь. Эмма не видела больше Реджину, убедилась только в том, что с ней всё хорошо, со слов врачей. Но возвращаться домой после столь насыщенного дня бессмысленно: заснуть она всё равно не сможет, а заниматься чем-то ещё, помимо бесконечных размышлений о случившемся, она не станет точно. Значит, нужно искать альтернативу, и именно этот поиск привёл Свон туда, куда она хотела зайти несколько часов назад — в заведение, возле которого её и встретил мистер Голд. Бар был на удивление пуст. Лишь за одним столиком сидел мужчина с полуседой бородкой и, ворча что-то себе под нос, потягивал из стакана лимонад, да бармен, на чьей лысеющей голове оставались лишь рыжие проплешины, стоял за стойкой. — Здрасьте, — кивнула Эмма, плюхнувшись на сиденье с высокими ножками. — Можно мне пиво… Хотя нет, давайте сразу два. — Денёк не задался? — печально улыбнулся бармен. — Постойте, вы случайно не?.. — Эмма, — ответила она. — Меня зовут Эмма. — Эмма Свон? Да вы герой дня, Лерой донёс мне о последних событиях, — он кивнул на мужчину за столом, в котором Эмма лишь теперь узнала того, кого увидела в соседней камере в первый же свой день в Сторибруке и позже — на похоронах Грэма. — Я Джон, — бармен протянул Эмме мозолистую руку. — Рада знакомству, — девушка пожала её. — Так что насчёт пива? — Простите, в ноябре алкоголь не подаём, — печально ответил мужчина. — Не подаёте? Но почему? — Зря поинтересовалась, сестрёнка, я эту душещипательную историю уже в восьмой раз буду слушать, — фыркнул Лерой, опустив взгляд в прозрачный стакан. — А что случилось, мистер?.. — Джон, просто Джон, — быстро ответил бармен. — Видите ли… Да, сегодня вам эта история будет особенно актуальна, — он горько усмехнулся, и боль, какая-то возвышенная, особенная боль, которую редко встретишь во взгляде владельца захудалого трактира, мелькнула в его взгляде. — Я в то время много пил, со мной развелась жена, оставила на меня дочь… — Ну ты ещё зареви, — язвительно вставил Лерой. — Было пятое ноября, — не обращая на него внимания, продолжал Джон. — Ночь Гая Фокса. Я оставил дочь дома одну. И тогда началось: где-то неподалёку сжигали Гая, но ветер разнёс огонь и дальше… — голос бармена дрогнул. — Ей было всего пятнадцать. Помню в ту ночь я подумал, что всё, хватит, — он ударил кулаком по столешнице. — Хотел бросить пить, понял, что надо прекратить это безумие, стать, наконец, настоящим отцом для моей девочки… А наутро её уже не было в живых. Моя милая Марианна, если бы в этот момент я был рядом… Да лучше бы я умер! С тех пор я не выпил ни капли, а другим наливаю лишь для того, чтобы было на что жить. Часто хотелось забыться, пропустить хоть стаканчик, но потом я думал, какой красивой женщиной она могла бы стать, дай судьба ей время… Простите. Наверное, не стоило вот так всё на вас выливать, но сегодня я подумал — почему так несправедливо? Почему такого героя, как вы, не оказалось тогда — рядом с моей Марианной? В этот момент молчал даже Лерой. Бармен не плакал. Его глаза, вокруг которых тонкой паутинкой тянулись морщины, не плакали и, видимо, уже давно. Эмма смотрела на него с неподдельной жалостью. Пусть он абсолютно чужой человек, она боялась себе представить ситуацию, когда кровь ребёнка остаётся на руках отца до конца его дней… Бремени тяжелее не придумаешь. И всё же этот разговор подействовал на неё сильнее, чем любой алкоголь. Теперь она знала, что всё пережитое ею сегодня — ничто по сравнению с тем, что пережил этот мужчина много лет назад…***
Замок щёлкнул, заперев дверь изнутри. Не верилось, просто не верилось, что всего несколько часов назад она выходила отсюда, волнуясь о предстоящей встрече с Реджиной, о том, что ей придётся сказать, о реакции госпожи мэра на её слова, а сейчас… Да, сейчас всё по-другому. И тот страх казался чем-то до смешного глупым. В такие моменты хочется обычно включить музыку или радио, чтобы заполнить хоть чем-то тишину. Но Эмма не шла на поводу у подобных желаний. Тишину заполняют лишь те, кто её боится, а она сегодня, рискнув жизнью, вытащила человека из огня — ей ли бояться тишины? Нужно постараться уснуть. Эмма сбросила куртку и джинсы и упала в одной лишь блузке на кровать. Выключила свет. На потолке изредка мелькало холодным светом отражение фар проезжавших мимо машин. Обычно они завораживали её, помогали уснуть. Но не сегодня. Сегодня в её голове слишком много мыслей. Взгляд упал на прикроватную тумбу, на которой лежала книга в чёрном переплёте… Да, наверное, сейчас и правда не лучшее время для сна. Свон зажгла неяркий светильник и взяла книгу в руки. Возможно, за сутки, что она владеет ею, у неё выработалась своего рода зависимость — прямо как у Генри к его книге сказок? Но нет, это же просто книга, что бы там ни говорил мистер Голд. И всё же к «просто книге» её не тянуло никогда с такой непреодолимой силой. Она открыла талмуд на том месте, над которым остановилась прошлой ночью, рассмотрела иллюстрацию. Белый Рыцарь стоит рядом с серебристо-белым конём, верхом на котором сидит принцесса Белоснежка. Пусть на этой сцене она начинала уже засыпать вчера ночью, сейчас на удивление отчётливо помнила каждую деталь. Глаза скользили по строкам, и вот она снова чувствует то странное, что чувствовала вчера. Она проживает события книги будто по второму кругу, интуитивно угадывая каждое следующее слово. Королева и рыцарь в деревне — той самой, с которой всё начиналось… Всё меняется очень резко, когда её охватывает пламя. По спине Эммы пробежался холод, она приподнялась на кровати. Именно сейчас вспомнились слова мистера Голда, сказанные этим утром: «Утрата иллюзий всегда болезненна и всё же наступает неизбежно. Вы остановились на месте, поверьте, весьма символичном. Советую дочитать на досуге». Теперь перед ней открылся новый смысл фразы, сказанной, казалось, как логичное завершение дружеского разговора. Пожар… Так Голд знал о том, что должно было свершиться сегодня. Он знал о пожаре в мэрии, но кто он, чтобы предвидеть будущее, – колдун, провидец, или может?.. Его зачинщик? Резкий трезвон телефона заставил её подскочить на месте. Она подняла трубку, услышав по ту сторону знакомый голос. — Мисс Свон. — Реджина? — Эмма удивлённо вскинула брови, на мгновение забыв даже о только что сделанном открытии. — То есть, мисс Миллс, как вы себя чувствуете? — Я в порядке, спасибо, — спокойно ответила она, словно вопрос Эммы задан был чисто из вежливости, а не с искренним беспокойством. – У меня для вас хорошие новости. — Я слушаю. — Сидни Гласс, ваш соперник, отказался от участия в выборах и поддержал вашу кандидатуру, — произнесла она. — Поздравляю, мисс Свон. Должность ваша.