Однажды и я стану чьим-то счастьем

Она ослепла. Да, определённо, она ослепла, ведь не видит вокруг себя ничего, кроме бесконечной темноты… Но и это ещё не самое ужасное. Ещё у неё нет рук и стоп, ведь она их не чувствует — следовательно, их у неё нет. Такие отрывочные мысли, каждая из которых завершалась логичным выводом, роились в голове у Эммы Свон, когда она пришла в себя впервые за непонятно как долго длящийся период времени. И мысли эти, которые до полусмерти напугали бы человека, находящегося в полном сознании, сейчас ничуть её не волновали. По крайней мере, пока она была неспособна толком думать и чувствовать. Но спустя всего пару минут эти же мысли вызвали в ней волну паники. Она правда ничего не видит и не чувствует собственные конечности! Чёрт побери, да где она вообще находится? Последнее, что она помнила, — силуэт человека в цилиндре и сильную боль в голове… Эмма резко дёрнулась, обернулась назад и… К своему огромному облегчению, увидела тонкую полоску света, пробивающейся меж задёрнутых штор. Глаза привыкали к темноте — и скоро, опустив взгляд, она поняла, что руки и ноги всё ещё при ней: они просто затекли из-за грубых веревок, которыми были связаны и уже, по-видимому, довольно долго. Что ж, она невредима — и это уже не может не радовать. Хотя она и в плену — в плену у настоящего психа… Бог знает, что может прийти ему в голову. Эмма оглядывалась по сторонам, одновременно стараясь хоть как-то размять онемевшие конечности. В темноте были видны только очертания этой комнаты, которая при свете дня сошла бы за детскую… Да, это определённо она: повсюду сидят куклы, плюшевые медведи и зайцы, которые пусть и выглядели весьма устрашающе ночью — при свете дня наверняка были лишь милыми игрушками. Хотя этого Свон увидеть никак не могла, зато вполне могла почувствовать - в этой комнате никто не жил, причём уже много лет… К рукам понемногу начинала возвращаться чувствительность, когда она, морщась от неприятных покалываний, принялась растягивать верёвку запястьями, восстанавливая кровоток. Время от времени поглядывая туда, где, скорее всего, находилась дверь, прислушиваясь к каждому шороху, Эмма принялась зубами ослаблять узел на левой руке. Это было непросто: хоть и завязанный явно на скорую руку, узел этот был достаточно тугим, а потому с ним пришлось провозиться добрых семь минут. В коридоре скрипнула половица, напоминая Свон вчерашний день… Если бы она верила в сверхъестественное, то, пожалуй, решила бы, что в доме живут лишь привидения: разве станет человек, знающий, что его жертва на полпути к свободе, просто стоять за дверью? Разумеется, нет: там точно никого нет. Безумный хозяин дома, кем бы он ни был, конечно, ещё не знает о том, что она пришла в себя. И пока что у неё есть такое преимущество, им нужно воспользоваться. Теперь, когда одна рука была свободна, дело пошло быстрее: на второй узел ушло около двух с половиной минут, а на лодыжки — и того меньше. Эмма тихо зашипела от сильного покалывания в ногах, но времени на то, чтобы размять их, нет: отсюда пора было выбираться. Осталось придумать как именно. Дом большой — и она понятия не имеет, в какой его части находится (даже примерно не представляет), как дойти до выхода… Окно. Последняя её надежда. Эмма выглянула на улицу, тут же обнаруживая, что находится на втором этаже, а чуть ниже, как раз примерно там, докуда она сможет достать, если вылезет, — карниз, правда вот не слишком надёжный… Но, в конце концов, если Эмма упадет с такой высоты, вряд ли она получит серьёзные травмы. Окно приоткрылось с негромким скрипом: в лицо Эмме ударил прохладный ночной воздух, когда внезапно на стене появилась её собственная тень и ещё одна, очень знакомая, за ней… Эмма резко обернулась, вновь заметив перед собой силуэт в высоком цилиндре. В одной руке он держал свечу, а в другой — пистолет… — Вечер добрый, мисс Свон, — буднично поздоровался он. — Вы уже уходите? Очень жаль, я-то надеялся с вами поболтать, — не сводя с Эммы ни взгляда больших, почти немигающих глаз, ни пистолета, безумец присел за деревянный стол, поставив на него свечу. Эмма продолжала стоять в растерянности у открытого окна. — Ах да, похитители ведь обычно говорят: «Ещё шаг — и твои мозги будут размазаны по стене!», — продолжал он. — Но мы обойдёмся, пожалуй, без этого. Будьте добры, закройте окно, а то свеча погаснет. Решив про себя, что воле безумца не стоит противиться, по крайней мере, пока дуло пистолета целится точно в неё, Эмма «захлопнула» свой единственный выход к свободе. — Зачем вы за мной следили? — спросила Свон, увидев, что пока мужчина был настроен вполне миролюбиво. — С чего вы взяли, что я за вами следил? Ах да, телескоп, — широко улыбнулся он. — Что ж, это весьма занятная история, и я с удовольствием поделился бы ею, будь вы моей гостьей. Однако гостям обычно предлагают чай, а если я отойду на минуту, чтобы вам его заварить, боюсь, вы тут же ретируетесь, — он кивнул на окно. — Поэтому предлагаю поговорить о чём-нибудь более интересном… Присядьте же, я настаиваю. Эмма села напротив него: она знала, что не слушаться человека, который настойчиво просит с пушкой в руке, —вредно для здоровья. — Очень хорошо, — кивнул безумец. — Я бы с удовольствием пообщался в более расслабленной обстановке, но, боюсь, тогда вы просто не стали бы меня слушать, — он откинулся на спинку стула. — Моё имя Джефферсон. Скажите, где мы находимся? — В вашем особняке? — нахмурилась Эмма, мысленно пытаясь придумать хоть какой-нибудь план побега. — Да вы сама прозорливость! — засмеялся Джефферсон. — Я имею в виду, что это за комната? — Детская, — на автомате ответила Свон, прикинув, что будет, если она попытается опрокинуть на похитителя стол, за которым они сидят. — Рад, что вы заметили, — благосклонно кивнул мужчина. — Как вы думаете, чья она? Эмма взялась обеими руками за ножки стола и попыталась приподнять его — нет, слишком тяжёл. — Не знаю, вам? — попыталась угадать Свон. Джефферсон опустил взгляд: он явно заметил действие Эммы. — А вот этого делать не стоит, — снисходительно произнёс он, словно разговаривал с двухлетним ребёнком. — Лучше сконцентрируйтесь на нашем разговоре: мы же не хотим, чтобы я вновь вас связал. Итак, повторяю вопрос — кому принадлежит эта комната? На этот раз Эмма внимательнее огляделась по сторонам. Теперь она видела то, что не было заметно в темноте, — кудрявые куклы в шляпках, обои с нежными розовыми цветами — всё в этой комнате говорило о том, что украшали её для девочки… — Верное наблюдение, — протянул Джефферсон, когда она поделилась с ним своей догадкой. — Да, это комната моей дочери, Грейс, которая никогда здесь не жила. — Почему? — поинтересовалась Эмма, решившая на время оставить размышления о побеге: пока что ей явно ничего не угрожает. — У меня её отняли, — тихо ответил мужчина. — И нет — это сделала не опека или кто-либо, о ком вы могли подумать. Это было заклятье. На мгновение Эмма даже забыла про осторожность: не думая о том, чем может показаться это движение Джефферсону, она подалась вперёд, невольно цепляясь руками за край столешницы. Заклятье… Нет, не может быть: неужели этот безумец говорит о том же, о чём говорил её сын, обладающий, как она часто про себя думала, «излишне живым воображением»? — Заклятье? — повторила она. — О, вижу, мне удалось вас заинтересовать, — широко улыбнулся безумец. — Да, речь идёт о заклятье, что перенесло всех нас — жителей Зачарованного Леса — в этот серый мирок и разлучило нас с теми, кого мы любили, отняв память… Не знаю, почему королева пощадила мои воспоминания: мы с ней многое не поделили — должно быть, она поняла, что для меня хуже проклятия нет… С каким удовольствием я заставил бы эту ведьму платить за всё, но сейчас для меня главное — вернуть дочь, так что месть королеве подождёт… — Заклятье, магия, королева ... Да вы себя-то слышите? — возможно, слишком резко для человека, на которого был направлен пистолет, спросила она. Но Джефферсон лишь усмехнулся её неверию. — Эмма, вам лучше, чем кому-либо, должно быть знакомо всё вышеперечисленное, — таинственно ответил он. — С чего бы это? Что бы не происходило у вас в голове, я реальный человек, а не герой ваших сказок… — А это как посмотреть, — усмехнулся безумец, осторожно положив перед ней знакомую книгу с чёрной обложкой, вышитой серебряной нитью. — Откуда она у вас? — по спине пробежался холодок, как бывало всегда при виде этой книги. — Вломился к вам в квартиру, пока вы лежали здесь в отключке, — пожал плечами он. — Никакой магии — всё, как вы любите. Я видел, как вы читали её перед сном, а иногда даже вместо сна. Настолько любите книги? Эмма не ответила — просто сама не знала, что заставляло её каждый вечер, придя домой, открывать книгу и раз за разом не только читать, но и перечитывать каждую её главу, испытывать почти ненормальное сострадание к её персонажам — и всё это на протяжении долгих часов, почти неотрывно… Наверное, это одна из причин: почему, тратя на книгу ночи, она прочла чуть больше половины — в какой-то степени она боялась узнать о том, что будет дальше, словно всё это происходило с ней самой… — Как вы смотрите на то, чтобы прочесть некоторые сцены прямо сейчас? — неожиданно спросил он, листая страницы книги. Каждая иллюстрация этого сказочного мира, в ней изображённого, отражалась во взгляде Джефферсона почти маниакальным блеском. — Скажем, вот эту. Он бережно развернул книгу к Эмме, которая с удивлением увидела на странице изображение, очень напоминающее картину «Акколада». Вот только рыцарем здесь была женщина и смотрела она не в каменный пол, а прямо на ту, что возлагала меч на её правое плечо. Да и сама королева ничуть не была похожа на юную деву с картины Лейтона: она, облачённая в чёрное, словно находилась в вечном трауре, и волосы её не были и близко рыжими кудрями, блестящими на рассветном солнце, а чёрными, как крыло ворона, которые мягкими волнами спускались до пояса… — Вижу, вы не дошли ещё до этого момента, — заметил Джефферсон. — Что ж, тем лучше. В таком случае читайте прямо сейчас. Возможно, стоило бы притвориться, что она читает и вновь попытаться продумать план побега… Но эта книга имела на неё особенное, чарующие действие, сопротивляться которому было просто не в её силах. Её взгляд вновь заскользил по строкам, которые манили её как и всегда — даже сейчас, когда она в плену у психопата, который всё ещё целится на неё из своего пистолета… — Итак, Белый Рыцарь приносит клятву, — протянул Джефферсон спустя несколько минут, проницательно глядя в лицо Эмме. — Прочтите её вслух, — он указал на нужный абзац. — Клянусь именем моего отца и памятью о моей матери, — прочла Свон, чувствуя непонятно отчего возникший в горле ком. — Клянусь, что бы меня не удерживало, я всегда найду путь к моей королеве, если она позовёт меня. Клянусь жить, если она захочет, чтобы я жила. Клянусь умереть, если она захочет моей смерти, и клянусь убить любого, кто встанет у неё на пути. И да будет так. Она подняла взгляд на Джефферсона и успела увидеть мелькнувшую на его лице улыбку. — Я и не думал, что когда-нибудь услышу знаменитую клятву из ваших же уст вот так, вживую, — протянул он. — Что вы думаете? Хотя нет, правильнее спросить — что вы чувствуете? Взгляните, — он указал пальцем на иллюстрацию, продолжая внимательно изучать лицо Свон своим проницательным взглядом. — Попробуйте вспомнить, что вы чувствуете к этой женщине. Эмма ещё раз взглянула на картину, вопреки собственным убеждениям и правда что-то почувствовав. Она знала, что порой долго, непростительно долго могла смотреть на иллюстрации королевы, но ни разу, ни единого разу она не призналась себе в том, что королева прекрасна… — Джефферсон, — обратилась она. — Вы хотите сказать, что она, что… Королева и Реджина — это один и тот же человек. Но наши с мэром отношения, поверьте, далеки от любви. Что это значит? Либо что любовь Рыцаря не вечна, либо что вы несёте какой-то бред. С невольным испугом Эмма увидела, как безумец запрокидывает голову, будто готовясь к вспышке гнева, но затем заметила, что он смеётся… Сначала почти неслышно, затем всё громче и, наконец, начинает хохотать. — Простите, не смог удержаться, — утирая пальцем слёзы и всё ещё посмеиваясь, произнёс Джефферсон. — Слышали бы вы сами себя лет тридцать назад! — Лет тридцать назад меня ещё не было, — заметила Эмма. — Ошибаетесь, — пропел мужчина. — И сейчас я вам это докажу. Ну-ка, посмотрим… Он подвинул к себе книгу и принялся лихорадочно листать страницы, с жаром бормоча что-то себе под нос. Свон вновь начала украдкой оглядываться по сторонам в поисках плана побега: кажется, она уже и так прогостила у этого психа достаточно долго. — Нашёл! — радостно воскликнул он, вновь перевернув талмуд к пленнице. Эмме хватило одного взгляда, чтобы забыть о побеге. Сердце пропустило удар. Она уже видела эту картину. Но нет, не в книге — где-то ещё… Кажется, безумец напротив прочитал это осознание на её лице, поэтому сам расплылся в широкой улыбке, но сейчас ей было не до него… Королева в тюремном одеянии привязана к столбу. Пусть иллюстрация запечатлела лишь одно мгновение, но Эмма видела как никогда живо: чёрные волосы колышет лёгкий ветер, пустота и скорая смерть отражаются в её взгляде, и на сером, залитом кровавым заревом, небе… Она уже была там во сне. Она знала, что будет дальше. — Откуда? — хрипло спросила Эмма, с трудом отрывая взгляд от книги и переводя его на Джефферсона, в глазах которого впервые за всё это время не было и капли безумия. — Откуда книга это знает? — Знает что? — Мой сон, — отрывисто ответила Эмма. — В то время, когда я его видела, у меня даже не было этой книги. — И чем же закончился ваш сон? Эмма вспомнила, как доктор Хоппер задал ей тот же самый вопрос, когда она рассказала ему о сне, но тогда она соврала — сказала, что не досмотрела сон до конца, ведь было очень странно признать, что там, во сне, она спасла ненавистную Реджину Миллс… И теперь вдвойне странно было говорить правду. — Я её спасла, — быстро выпалила Свон, — убила остальных стрелков, притворившись одной из них. — Взгляните, — торжествующе улыбаясь, Джефферсон указал на последний абзац страницы. «Дальше всё произошло слишком быстро. Быстро настолько, что позже никто не смог бы объяснить толком, что именно случилось… За доли секунды до того, как лучники отпустили тетиву, крайний из них опустил свою, но целился он не в королеву… А в своих соратников» — Итак, как ваше скептическое сознание объяснит это? — поинтересовался безумец. — Совпадение, — ответила она, хотя в голосе её не было уже и доли уверенности. — Всё это и правда очень странно, но ведь этому должно быть хоть какое-то логичное объяснение, помимо того, что я Белый Рыцарь. Эмма вздрогнула от резкого грохота, когда кулак Джефферсона с силой приземлился на столешницу. Он вскочил и принялся быстро расхаживать по комнате. — Как можно быть настолько упрямой, чтобы не признавать простую истину! — выкрикнул он. — Совпадение! И правда! Ведь совпадение — то, что и вы, и я видели собственными глазами! Да, я тоже был там, наблюдал за казнью — и как я желал её увидеть! Да, я и всё королевство — все мы ждали её смерти: помню, как были разочарованы, когда объявили, что не будет даже пыток! Пять стрел — для неё чуть ли не благословение, но вы, Чёрный Рыцарь, вы отняли у нас и это! Да лучше бы эта ведьма сдохла в муках: тогда ничего этого не было бы! — Довольно, — тихо и холодно прозвучало это слово. Лишь спустя мгновение Эмма поняла, что голос, его произнёсший, принадлежит ей. Она стояла напротив безумца, уже совершенно не опасаясь пистолета в его руках. Она чувствовала гнев, но не тот, который заставляет дать пощёчину. Она чувствовала внутри себя гнев особенный, почти ею забытый — ледяной и страшный гнев, который заставляет… Убивать. — Вот, уже что-то, — прошептал Джефферсон, медленно вновь направляя дуло на девушку. — Память берёт своё, мисс Свон. Откройте последнюю главу. Эмма подошла к книге, дрожащими по непонятным причинам руками открывая её в самом конце… Но решительности взглянуть на эту страницу в ней не было. Она боится, но впервые готова признаться в этом самой себе. Она боится увидеть подтверждение слов психа на тех страницах. Она — героиня книги, влюблённая в королеву, которая в этом мире стала Реджиной Миллс. Теперь самое страшное то, что эта мысль уже не казалась безумной, как раньше. И теперь всё то, что Эмма сделала дальше, она сделала не ради собственной защиты, а просто почувствовала, что скорее умрёт, чем посмотрит на последние страницы… Резко развернувшись, Свон ухватилась за руку, сжимавшую пистолет, и вывернула её под неестественным углом. Джефферсон, явно не ожидавший нападения, успел выстрелить, но попал только в обои с нежно-розовыми цветами… Ловким движением с силой, обычно ей несвойственной, Эмма подбила ногу мужчины, и тот, не устояв, упал на пол. Но Эмме нужно было убедиться в том, что он не помешает ей уйти, а потому, схватив его за грудки, резко отбросила в сторону. Ударившись о стену, Джефферсон сполз безвольной куклой...

***

Эмма неслась на «жуке» так быстро, как не ездила ещё никогда, рассекая фарами тьму ночного леса. Она вырвалась из этого странного плена, причём целой и невредимой, но ни о каком ощущении облегчения и свободы не шло и речи. Нет, с этим безумием пора кончать. Месяц назад, открыв дверь своей квартиры в Бостоне собственному сыну и впустив его в свою жизнь, она и не подозревала, что переступила черту, перевернув свой мир с ног на голову. Она жила нормальной жизнью. Да, у неё не было родителей: раз уж на то пошло — у неё вообще никого не было. Однако здесь, в Сторибруке, её постоянно преследовало то, чего (она всё ещё была в этом уверена) не было и быть не могло! И сейчас больше всего на свете ей хотелось вернуться в свою прежнюю, одинокую и скучную, жизнь… Ей не стоило оставаться в Сторибруке. Нужно было отвезти Генри домой и, даже не взглянув ни разу на его мать, вернуться в Бостон. Этого момента уже никак не воротишь и не изменишь, но изменить будущее — всё ещё в её силах. Эмма вошла в квартиру, но как только захлопнула за собой дверь, то поняла, что держит в руках книгу… Она даже не заметила, как взяла её с собой и… Неужели потратила драгоценные секунды, которые могли решить всё, на то, чтобы захватить её с собой? Если бы жизнь Эммы Свон была произведением Агаты Кристи, то, наверное, оказалось бы, что страницы книги в чёрном переплёте пропитаны чем-то наркотическим. Иначе как всё это объяснить? Книга стала последней каплей: теперь Свон знала точно, что со всем этим надо кончать, причём срочно… — Алло? — донёсся хриплый спросонья голос Реджины, когда Эмма набрала её номер. Свон прикрыла глаза, чувствуя, как с каждой секундой грань между королевой из книги и мэром Сторибрука стирается — практически исчезает… Нельзя позволить ей исчезнуть окончательно. — Мисс Миллс, — твёрдо произнесла Эмма. — Знаю, час ранний, но это откладывать нельзя. Я зайду к Генри, чтобы сказать ему лично, но вам говорю сейчас… Завтра я уезжаю из Сторибрука. Навсегда.