***
Некоторое время они ехали молча. У Эммы в голове уже сложился план по поводу того, как именно они проведут эту последнюю прогулку вместе, на которую Реджина отпустила своего сына на удивление быстро. И Эмма догадывалась почему, хоть догадка эта и была горше полыни: разумеется, госпожа мэр, так долго пытавшаяся выдворить её из города, внутренне ликует, осознавая, что совсем скоро сможет наконец-то избавиться от главной проблемы последних месяцев… — Даже не спросишь, куда мы направляемся? — деланно бодро поинтересовалась Свон у удивительно молчаливого сына. — И куда мы направляемся? — вяло повторил он, зачем-то уткнувшись лбом в холодное стекло окна машины. — Уверена, тебе там понравится, — продолжала Свон. — Не кисни, пацан! Так странно было подбадривать мальчишку, когда у неё самой внутри было как никогда паршиво. Пусть этот город и был полон странностей, пусть здесь её жизнь превратилась в какое-то безумие, но всё же именно в этом месте она впервые в жизни не была одинока… Здесь у неё был сын. И как бы он ни тосковал заранее по родной матери, с ним по-прежнему останется другая, которая любит его по-своему, но любит так, как никто и никогда не любил Эмму… Несомненно, она теряет намного больше него и может, конечно, провести весь день в тоскливых грёзах, но всё же на сегодня у неё другие планы. — Вроде бы здесь, — пробормотала Свон, оглядевшись по сторонам, а затем увидев в нескольких метрах знакомый силуэт человека с тростью. — Да, точно. Всё, не хандри, выходим. Она потрепала тёмные волосы мальчишки, делая его похожим на нахохлившегося воробья. Обе двери машины поочерёдно захлопнулись. — Мистер Голд? — изумлённо воскликнул мальчишка. — Зачем вы здесь? Эмма, что происходит? — Узнаешь чуть позже, — спокойно ответил Голд, кивая Эмме. — Да. Уже ведут. Эмма и Генри почти одновременно оглянулись назад, куда был направлен взгляд антиквара. Из приземистого продолговатого здания неподалёку вывели настоящее чудо в подковах — коня белого почти до серебра. Свон не могла не признать, что при виде животного даже у неё дух перехватило: конь словно сошёл со страниц волшебной сказки или прискакал прямиком из страны фей и вечной юности. — Так, кто из вас наездник? — весело спросил юноша лет семнадцати, который вёл скакуна за узду. — Может быть, вы, молодой человек? — обратился он к Генри, подняв правую руку, будто в ожидании получить «пять», но мальчик не услышал. Расширив глаза, неспособный вымолвить и слово, он смотрел на коня, кажется, совершенно позабыв о том, что так тревожило его всего пару минут назад… — Да, мистер Голд попросил арендовать для вас именно этого красавца, — с гордостью продолжил конюх. — О, да я смотрю, вы ему приглянулись, мисс! — заметил он, в который раз удерживая коня, который по какой-то причине всё норовил ткнуться носом в руку Эммы. — Ну что, помочь вам залезть в седло? — он вновь наклонился к Генри. — Не стоит, мы справимся сами, — спокойно ответил мистер Голд, который единственный из всех, казалось, не испытывал ни малейшего трепета при виде животного. — Сами? — Свон непонимающе оглянулась на антиквара, впервые с трудом оторвав взгляд от чудесного создания. — Постойте, но… — Не переживайте, мисс Свон, меня здесь будет вполне достаточно, — тоном, пресекающим любые возражения, ответил Голд. — Вы можете идти, — бросил он растерянному конюху. — А тебе, Генри, пора бы в седло. Сунув ногу в стремя, мальчик перекинул другую: теперь он восседал верхом, несмело ощупывая широкую мускулистую спину животного. Конь будто от скуки стукнул копытом о землю, но этого движения вполне хватило, чтобы наездник-новичок со всей силой вцепился в его шею. — Рысью и галопом ты, разумеется, не помчишься вот так сразу, но основам я тебя научу, — продолжил Голд. — Всё очень просто: захочешь, чтобы конь ехал, — чуть сожми коленями его бока. Захочешь остановиться — потяни на себя поводья. — Мистер Голд, а это не опасно? — с беспокойством спросила Эмма, отчего-то уверенная, что коню не терпелось пулей рвануть с места да так, что десятилетний мальчишка, впервые оказавшийся верхом, на нём точно бы не удержался. — Этот не понесёт, можете быть уверены, — усмехнулся Голд, передав Генри поводья. — Ну что, готов? Генри уставился сосредоточенным взглядом на гриву коня, словно принимая невероятно сложное решение. Затем сжал коленями бока коня и, едва тот двинулся с места, радостно вскрикнул, тут же потянув за поводья. — Получилось! Я им управляю! — взгляд, в котором уже не осталось и следа прежней задумчивой печали, сиял, обращаясь то к Эмме, то к мистеру Голду. Он ездил так ещё долго, постепенно обретая уверенность в седле. Конь слушался каждого неприхотливого движения юного всадника и без намёка на усталость возил его в одном темпе уже больше часа. Эмма шла следом, то и дело подбадривая мальчишку. Идиллия. Наверное, они могли бы хоть целую вечность находиться в этом коконе счастья... Однако очень скоро пришла пора прощаться. Генри с огромным сожалением спешился и похлопал скакуна по шее. — Я обязательно навещу тебя как-нибудь, — пообещал он. — Мисс Свон, а вы не хотите попрощаться? — неожиданно спросил мистер Голд, когда Эмма и мальчик уже собирались уходить. — Попрощаться? Но я же не… — Уж вы-то навещать его наверняка не будете, — напомнил мужчина, словно возвращая Свон в реальность — в реальность, в которой она оставит этот город и всех его жителей, включая собственного сына, навсегда уже через несколько часов… Она подошла к коню, неотрывно глядя в его мудрые чёрные глаза, столь резко контрастирующие на фоне пронзительной белизны гривы и короткой шерсти. Такое было у всех животных, даже если они на протяжении всей своей жизни служили человеку, — эта непоколебимая мудрость их древнего духа. Эмма провела рукой по его длинной, вытянутой голове, останавливаясь где-то в середине его носа. Ладонь согревало его почти обжигающее фыркающее дыхание. Он смотрел в её глаза с благородной верностью — так, будто уже привык служить ей, хоть и видел впервые. Наверное, сейчас сознание Эммы было переполнено туманом печали из-за предстоящей разлуки с этим городом, но абсолютно ничто внутри не стало противиться этой мысли – конь не просто готов верно служить ей. Тот уже служил.***
— Хочешь мороженое? — непринуждённо спросила Эмма, указав на вывеску магазинчика, где они обычно брали два рожка шоколадного в дни, когда Реджина позволяла ей забрать мальчика со школы или же (такое считалось едва ли не чудом) вывести его погулять, если в солнечный субботний день у госпожи мэра оказывалось слишком много работы. Эмму порой бесило такое отношение к ней: зачастую она чувствовала себя этакой бесплатной нянькой, но когда она однажды, непонятно на что рассчитывая, высказала свою претензию Реджине, та в ответ лишь пожала плечами и со своей обыкновенной холодностью заявила, что не принуждает её к прогулкам с собственным сыном… — Не хочу, — буркнул мальчишка, к которому уже начинало возвращаться его прежнее хмурое настроение, на время исчезнувшее во время поездки верхом. — Тогда, может, какао? С корицей и зефиром? — попыталась соблазнить Генри Эмма, уверенная, что уж на это он точно купится. — Не хочу, — повторил мальчик. Ещё какое-то время они шли в столь непривычном для них обоих унылом молчании. Ноги по старой привычке принесли в парк, где вместе с их весёлой болтовнёй исчезли и яркие краски осени. Совсем скоро всё здесь будет дышать декабрём, хотя верилось с трудом, что такое в этом городе вообще возможно: казалось, что сама осень длилась здесь непрерывно уже долгие годы… — Кажется, я знаю, как тебя подбодрить, — остановившись посередине пустынной дорожки, произнесла Эмма, открывая продолговатый пакет, который всё это время несла в руках. — Сегодня ты научился ездить верхом, но этого недостаточно, чтобы стать настоящим героем из твоей книги. Из мешка появился деревянный меч — один из тех, что были в ящике, который принёс мистер Голд после смерти шерифа. Эмма не ошиблась. Глаза Генри действительно расширились и загорелись так, как не загорались никогда — даже при виде самого большого шарика мороженого или самого ароматного горячего шоколада. — Встаньте на колени, сэр Генри, и пройдите с честью церемонию посвящения, — громко и торжественно произнесла Свон, с нескрываемым весельем наблюдая за тем, как мальчик быстрее стремится исполнить приказ. Эмма коснулась мечом плеч Генри, для которого эта церемония, казалось, была совсем не игрой, а затем гордо вручила ему оружие. — Ты ведь принесла два меча? — хитро глядя на девушку исподлобья, спросил мальчик. Эмма засмеялась, потрепав его по волосам. Она поняла намёк: достала второй меч из мешка — и уже через минуту они начали сражение как в настоящем поединке — не на жизнь, а на смерть. Лицо Генри приобрело невероятно серьёзное выражение: дрался он с настоящей страстью, то и дело наскакивая на противницу. Свон немало забавляла его сосредоточенность — то, как раз за разом он шёл в атаку, затем отпрыгивал назад и снова, нанося один за другим батманы по её мечу, пытался задеть её деревянным «лезвием». Однако пока что задевало только его, причём в большинстве случаев он сам напрыгивал на клинок. — Знаешь что? — переводя дух, заметил он. – Нам нужно придумать, кем мы будем. — То есть? — лениво вращая в руке меч, спросила Эмма. — Ну, ты сама сказала — я сэр Генри, — объяснил мальчик. — Такого персонажа в книге не было, но у нас будет. Я буду защищать Белоснежку и Прекрасного Принца, а значит, тебе предстоит стать Чёрным Рыцарем. Меч застыл в воздухе, так и не закончив очередной оборот. Эмма смотрела во все глаза на сына, всё ещё веря, что ей послышалось. — Кем? — хрипло переспросила она. — Чёрным Рыцарем, — удивленно повторил Генри. — Правда, про него почти ничего нет в книге, но вообще это самый жестокий, самый кровожадный союзник Злой Королевы. Говорят, она околдовала его так, что он готов был выполнить любой её приказ. Многие думали, что его отец — тёмный эльф, а мать — банши — предвестница смерти, так что ему на роду былр написано было творить самые жуткие вещи, поэтому… Но дальше Эмма уже не слышала его слов. Чёрный Рыцарь. Тот самый — прямо как в её книге: впервые пазл сошёлся воедино… Но что за бред только что сказал о нём Генри? Банши? Разве надрывно кричащая старуха, стирающая саван, являлась тогда ещё Белому Рыцарю в видениях о его детстве в тот момент, когда он прощался с жизнью, сидя в заточении перед собственной казнью? Разве тёмный эльф летел на крыльях свободы и силы, стремясь обнять любимую крошку-дочь? Почему сейчас её вообще заботит что сказано в книге Генри о её персонаже? Куда больше её должно волновать другое — мальчик, сам того не подозревая, заговорил о настоящей причине её отъезда. А это значит только одно — с прощанием придётся поторопиться. — Генри, — заговорила она, откладывая меч в сторону и присаживаясь на колени, чтобы была возможность говорить с мальчиком, глядя ему в глаза, — скажи, зачем ты привёз меня сюда? — Ты должна победить мою маму и вернуть жителям Сторибрука их память, — её серьёзность передалась и ему, — потому что ты Спасительница. — Нет! — с жаром ответила Эмма, сжимая в ладонях его детские ручки. — Генри, какой из меня Спаситель, я слишком… Малодушна. Прости, я так и не объяснила тебе, почему уезжаю, почему снова бросаю тебя, но знай: причина всему — моя слабость. Я не Спаситель, Генри. Я намного слабее тебя, — она протянула мальчику его деревянный меч, но тот яростно отбросил его в сторону и тут же обвил своими руками шею Эммы, почти беззвучно заплакав на её плече. К горлу подступил непонятный ком, но сглотнуть его и одновременно удержать слёзы было уже невозможно. Эмма посмотрела наверх. Силуэты деревьев расплывались на фоне неба: всего через несколько мгновений Свон поняла, что с чистого голубого купола невероятно пушистыми хлопьями сыплется снег… Она ошибалась. Даже здесь осень была невечна: хотя поначалу казалось, что она длится уже десятки лет, но сейчас она отпустила, уступая место декабрю…***
Было очень странно стучать в эту дверь, зная, что она делает это в последний раз. В последний раз доносится ставший уже привычным стук каблуков по ту сторону, в последний раз точно так же привычно открывается дверь с позолоченным «108» и на пороге появляется та, кого «привычной» назвать не получится никогда, та, кто навечно останется для Эммы Свон тайной за семью печатями… Генри не хочет домой. Держится за руку Эммы, до скрипа в зубах желая, чтобы она осталась. И Реджина видит это. Опускает взгляд. По её лицу почти видно, как она принимает решение — решение трудное и противоречивое, но всё же единственно возможное... — Мисс Свон, как насчёт прощального ужина? — натягивая на лицо свою обыкновенную холодно-дружелюбную улыбку, спросила она. Эмма удивлённо вскинула брови. Уж чего-чего, а такого предложения, тем более от Реджины Миллс, она не ожидала точно. В её мысли закрались сомнения: слишком часто, идя на поводу у этой ледяной вежливости, она попадала в капкан — всегда, стоило им пойти на контакт, происходило что-нибудь плохое. Но разве может произойти что-то подобное сейчас, когда она уже решила, и решила окончательно, что покинет этот город навсегда, избавляя мисс Миллс от необходимости эти капканы ставить? — Конечно, с удовольствием, — нерешительно ответила Эмма, увидев, как обрадовался этой идее Генри. — В таком случае проходите. Генри, пока я накрываю на стол, покажи нашей гостье дом. На втором этаже Эмма не бывала ни разу, хотя от первого он практически не отличался. Стены всё так же сияли зеркалами, отовсюду веяло холодом и… Реджиной. Да, если бы госпожа мэр была интерьером, то именно так он и выглядел бы. Ледяной, кристально чистый, без малейшего намёка на уют… Лишь одна комната резко выделялась на фоне этого зеркального царства. Комната Генри на первый взгляд казалась самой обыкновенной комнатой мальчишки десяти лет. Стол, на котором небрежной стопкой лежали журналы с комиксами про супергероев, стул с висящей на нём школьной рубашкой, слегка мятое синее постельное бельё и наполовину задёрнутые шторы. Реджина явно давно сюда не заходила: Эмма в жизни не поверила бы, что госпожа мэр позволила сыну оставить под крышей своего дома подобный беспорядок. С неподдельным детским возбуждением Генри показывал Эмме всё, что только попадалось ему под руку — от приставки с «Тетрисом» до тетради по математике. Последняя крайне заинтересовала девушку: открыв её, она тут же с улыбкой узнала собственный почерк в каракулях сына. Хитро подмигнув Эмме, мальчик осторожно выглянул на лестницу —убедился в том, что Реджины на горизонте нет — и вытянул из-под кровати шоколадный батончик. Свон усмехнулась, почувствов себя этакой старшей сестрой, с которой можно всё. — Не ела их лет с двенадцати, — усмехнулась Эмма, жуя отломленный для неё кусочек. Генри тут же яростно шикнул, вновь с тревогой поглядывая на лестницу. — Тише, нас раскусят, — пробормотал он. — Мама разрешает есть сладкое только по выходным и на праздники. Ладно, думаю, нам пора идти. — Но ведь Реджина ещё не звала нас, — заметила Эмма. — У меня тут не прибрано. Лучше мы спустимся сами, чем она придёт сюда. Увидит, что у меня здесь творится и… — Генри выразительно провёл большим пальцем по своей шее. — Рано или поздно придётся прибраться: однажды она к тебе зайдет. — Конечно, зайдёт. Она всегда заходит ко мне ночью, чтобы проверить: сплю ли я, — рассказал Генри. — Но ночью, даже если у меня беспорядок, она меня не будит, потом утром я начинаю собираться в школу, а вечером начинается… Но сегодня мне повезло. Эмма лишь улыбнулась, не собираясь начинать воспитывать сына: она была уверена, что Реджина справится с этим сама. Она не будит Генри ночью, даже если у него беспорядок, — для неё поистине гуманно. Невольно вспомнился кошмар детства Эммы — комендант детдома по прозвищу Цыганка. Она предстала перед Свон спустя много лет совершенно чётко: эти вечно похожие на гнездо наполовину седые волосы, огромные золотые серьги и эта извечно сине-зелёная шаль – образ, в ту пору действительно пугавший до полусмерти. Уж она не стала бы церемониться: если чьи-то сапоги стояли недостаточно ровно, если хоть одна зубная щётка не была убрана в общий стакан, то об этом узнал бы не только провинившийся — весь детдом стоял бы на ушах! Но вернёмся от давно изжившего себя воспоминания к событиям наших дней. Эмма с Генри спустились по лестнице и вошли в гостиную. Здесь Свон побывала уже этим утром, но тогда это помещение казалось совсем другим, где из по-домашнему тёплого был только чай… Но сейчас всё было иначе. Наверное, дело в камине, что никогда не горел по утрам, а может, в огненной лазанье, заполнявшей помещение своим ароматом, или же в самой Реджине, которую так непривычно было видеть не госпожой мэром, а... мамой. — Хотела уже идти за вами, — произнесла она, аккуратно складывая фартук в ящик. — Присаживайтесь, мисс Свон, — Реджина кивнула на стул напротив себя. Уселись как-то одновременно и будто по общей команде принялись за еду. Оголодавший за время прогулки Генри решил не мелочиться и, наколов огромный кусок лазаньи на вилку, начал было откусывать её прямо в воздухе, но, поймав на себе строгий взгляд матери, решил довольствоваться тем малым, что можно было осторожно отрезать ножом. Эмма прекрасно его понимала: ей и самой хотелось как можно быстрее съесть всю довольно-таки приличную порцию, однако она, сидящая напротив хозяйки дома, и не думала о том, чтобы вдруг отбросить свою аккуратность. — Не хотите сидра? — поинтересовалась Реджина. — Или, может быть, лучше вина? — Думаю, не стоит: мне ещё до Бостона ехать, — ответила Эмма, мельком поглядывая на реакцию Генри. — Что ж, как хотите, — пожала плечами Миллс. — Милый, может, принесёшь себе и нашей гостье сока? Дождавшись, пока мальчик удалится на кухню, женщина вновь взглянула на Эмму, которая почти молилась, чтобы Генри нашёл сок поскорее: оставаться наедине с Реджиной всегда было волнительно — даже почти что страшно… — Вы уже решили, что будете делать с квартирой? — спросила она, устремив свой проницательный взгляд на Свон. — Отдам мистеру Голду, — не задумываясь, ответила Эмма. — Уверена, что он найдёт ей применение. Реджина кивнула: ответ её вполне устроил. — А что насчёт работы, которую вы так стремились получить? У прошлого шерифа такой возможности не было, но уж вы-то можете выбрать себе преемника. — Я ещё не думала об этом… — протянула Эмма. — Да я толком здесь никого не знаю. Думаю, лучше это решать вам, — с этими словами девушка сняла с пояса джинс звёздочку, к которой уже успела привыкнуть за это время, и сложила её на стол перед мэром. — Простите, для меня — слишком большая ответственность. Реджина молча взяла значок в руки и задумчиво начала вращать тот в тонких пальцах. Затем вновь с лёгким прищуром посмотрела на Эмму. В тёмных глазах отражались языки пламени, и, казалось, огонь горел не только в камине — не только мягкий и тёплый, но и ледяной и властный — в её глазах. — Разумеется, ведь от ответственности вы всегда бежите, — почти ощутимый на коже холод прозвучал в этих словах. — Эмма, ты ведь пьёшь яблочный? — донёсся голос Генри, а затем в гостиной появился и сам мальчик с литром сока в руках. — Генри, извини, мне уже пора. Не хочется ехать в сумерках, — Эмма встала почти одновременно с Реджиной. — Разумеется, — вновь притворно улыбнулась брюнетка. — Было приятно иметь с вами дело, мисс… — Нет! — разнёсся по комнате детский крик. — Эмма, ты не можешь уехать, не можешь! — Генри… — Не можешь! — вновь выкрикнул мальчишка. — Без тебя весь Зачарованный Лес обречён, ты не можешь их бросить! — Мисс Свон, о чём идёт речь? — на лице Реджины вместе со смертельной бледностью появилось чувство, которое до этого момента не появлялось никогда, — страх… — Я думал, ты начинаешь верить! — продолжал Генри со слезами на глазах. — Раз отвела меня покататься верхом, раз посвятила в рыцари! Ты должна победить Злую Королеву! Теперь никто не сможет разрушить её заклятье! Мальчик выбежал из гостиной, оставляя двух женщин наедине в полном молчании. Реджина медленно отошла к камину: стройный силуэт резко выделялся на фоне горящего в полутьме огня, но Эмма не видела её лица… Как в этот момент хотелось, чтобы Реджина начала кричать или, может, вновь набросилась на неё с пощёчиной: сейчас Свон не стала бы даже пытаться защищаться, ведь знала бы, что заслужила это… Но эта женщина привыкла страдать тихо. — Злая Королева, — глухо повторила она, и этот шёпот был едва слышен за треском огня. — Спасибо, мисс Свон. Не получи он поддержки — это ушло бы со временем. Теперь Злой Королевой я останусь для него навсегда… — Мисс Миллс, мне правда жаль… — А мне плевать на твою жалость, — прошипела Реджина. — Не поддерживай ты его больные фантазии о рыцарях и королевах —беда бы нас миновала. Убирайтесь из города, мисс Свон. Бегите от проблем, как делаете всю свою жизнь. Надеюсь, больше не свидимся. — Реджина… — Прочь! — впервые за всё это время сорвавшись на крик, Реджина вцепилась левой рукой в полку над камином, словно боясь упасть. Всхлип, полный бессильной боли, который должен был остаться глубоко в груди, вырвался наружу. Эмма отступила назад. Она знала, что любая попытка помочь или попросить прощения будет бесполезна, да Свон и сама прекрасно понимала, что того не заслуживает. Своим появлением в жизни этой маленькой семьи она разрушила окончательно, что и так едва держалось, из-за чего теперь ненавидела до скрипа в зубах саму себя... Ей пора. Но мысль о том, что она никогда больше не увидит Реджину и Генри, просто сводила с ума, как, впрочем, и то, что оба этих странно-дорогих ей человека последние мгновения с ней провели в слезах…***
— Мисс Свон, — кивнул мистер Голд, когда звон колокольчика объявил о посетителе. — Зашли попрощаться? Эмма кивнула, неспособная выдавить сейчас даже самую неискреннюю, самую натянутую улыбку. — С вами всё хорошо? – нахмурился он. — Да, — односложно выдохнула девушка. — Дело в Реджине, верно? — проницательно заметил Голд. Свон весьма красноречиво опустила взгляд. Она давно уже привыкла к тому, что этому человеку каким-то невероятным образом удаётся знать о ней всё — порой даже такое, чего не знала она сама. — Всё закончилось совсем не так, как мне бы того хотелось, — быстро произнесла Эмма. — Но не будем об этом. Я принесла вам ключи от квартиры и… — она достала из сумки ставшую уже родной книгу в чёрном переплёте. — Я не знаю, зачем вы отдали её мне и, наверное, никогда не пойму ваших мотивов, но в Бостоне она мне точно не понадобится. Прощайте. Она развернулась и быстрыми шагами направилась к выходу. Скорее в машину: четыре часа езды —и она будет в своей квартире в многоэтажном доме, в своей такой обычной, суетной жизни, где ей было хорошо и спокойно… — Вы так и не дочитали последнюю главу, верно? — донеслось ей в спину. Эмма обернулась. Сознание било тревогу: скорее туда — в Нью-Йорк; ни минуты более не думать о книге, не поддаваться желанию собственного сердца, которое велело остаться… — Нет, — спокойно ответила Свон. — Неужели вам не интересно, чем закончилась эта печальная история? Заставив голос разума умолкнуть, Эмма вновь подошла к прилавку, на котором всё так же лежала книга. — И чем же? Мистер Голд улыбнулся, слегка склонив голову набок. — Пожалуй, я позволю вам догадаться самостоятельно. — Голд, мне некогда играть с вами в эти игры, я спешу. — Да полно вам, мисс Свон, мы оба знаем, что никуда вы отсюда не уедете. — С чего такая уверенность? — после недолгого молчания первой спросила Эмма. Может быть, мистер Голд просто гипнотизёр? Иначе как объяснить то, что после его слов девушка знала точно, что и правда уже не сможет покинуть город? Голд опустил взгляд: послышался звук скрипа ключа в маленькой замочной скважине. Он выдвинул ящик и вытянул оттуда длинный тяжёлый футляр. Положил его на прилавок прямо напротив Эммы. Её сердце билось в бешеном ритме, а руки сами собой сжимались в кулаки… — Откройте, — настойчиво посоветовал Голд. — Нет. — Вам страшно, и это нормально, — спокойно произнёс антиквар. — Но довольно бояться: Эмма Свон нам больше не нужна. Пора. Девушка провела дрожащей рукой по деревянному футляру. Щёлкнул замок: крышка откинулась, открывая её взгляду, что она уже видела когда-то, что держала в руках. И не только она, а кое-кто до неё — те, кого она считала когда-то своими ангелами-хранителями… Отливающий металлическим блеском клинок словно радостно поприветствовал её впервые за долгие годы. Рукоять была будто отлита под её руку… Или её рука под рукоять — в общем-то это было неважно. И лебедь. Такой родной силуэт лебедя, который был когда-то и кем-то выгравирован, чтобы принести победу одному почти незнакомому, но близкому воину, чтобы оберегать весь его будущий благородный род… — Ты уже совсем близко, — с торжеством прошептал мистер Голд, который сейчас был совсем не похож на владельца антикварной лавки. На какое-то мгновение показалось, что кожу его покрывает нечто, напоминающее золотистую чешую… А, нет — это всего лишь секундная иллюзия. — Я чувствую присутствие воина. Осталось лишь подтолкнуть… Поверх клинка белой горлицей упал платок. Платок с золотистой «Р» в нижнем углу. Дыхание сбилось, а в ушах всё нарастал звон. Одно прикосновение. Всего одно прикосновение к мягкой белоснежной ткани — и страх исчез. Исчезла маленькая, миром забытая сирота, исчезла девушка, вечно бегущая от своих проблем, исчезла из её взгляда вечно мечущаяся, слабая душа… И всё ярче и отчётливее из самой глубины утраченной памяти проявлялись мать, Лебединая Дева; её светлые волосы, всегда так ярко искрящиеся на солнце; улыбка, что всегда была теплее сотен ярых молитв… Красота, убитая чумой. Дальше следовала вереница славных побед; поля, окраплённые кровью её врагов; и, наконец, та, кого ждала она всю свою жизнь – женщина, в которой однажды и навсегда Эмма увидела своё счастье, за которую поклялась бороться до конца своих дней, а возможно, и дольше… — С возвращением, — лукавый взгляд Тёмного мага торжествующе встретил взгляд глаз, которые как и раньше были похожи на звёзды, — Белый Рыцарь.