***
Аппарация, по-видимому, не стала намного лучше с последнего раза. Однако, в отличие от Барти, Ремус, кажется, был готов поймать его, когда Гарри потерял равновесие. Его не тошнило, но он определенно был близок к этому. Ремус поставил его на ноги, и Гарри смущенно пробормотал «спасибо», прежде чем оглядеться. Они оказались на небольшой площади. Дома выстроились эллипсом вокруг фонтана и группы деревьев. Они появились под одним из них, спрятавшись в его тени, находясь прямо перед домами 11 и 13. Номер 12, должно быть, забыли, когда строили эти дома. Гарри смотрит на них и чувствует, как его замешательство только растет. — Где мы? Вместо того, чтобы ответить, Грюм подходит к нему и с рычанием протягивает небольшой листок. — Прочитай и запомни. Как дружелюбно… Гарри смотрит на бумагу. Затем он берет листок, медленно скользя по нему взглядом. На нем всего два слова, написанных аккуратным, немного корявым почерком, в котором Гарри сразу узнает Дамблдора:Площадь Гриммо 12
Двенадцать, да? Но разве минуту назад Гарри не заметил, что числа двенадцать нет? Он открывает рот, чтобы спросить про этот загадочный номер, когда бумажка решает воспламениться в его руках. Он вскрикивает и роняет её. Хм. Наконец он поднимает взгляд. Большинство волшебников уже идут к номерам 11 и 13… но подождите. Не к ним. Они идут к номеру 12. Который только что материализовался между ними. — Как… Ремус улыбается. — Магия. Дом находится под заклинанием Фиделиус. Никто, кроме тех, кто знает об этом доме, не может его увидеть. Ну давай же. Гарри кивает, уставившись на новое здание. Кажется, будто оно всегда находилось там. И все же он уверен, что его не было до того, как он прочитал листок. Должно быть, это мощная магия. Неудивительно, что они сделали этот дом своим штабом. Ремус махает рукой, чтобы он наконец сдвинулся с места, и Гарри быстро догоняет их, пока они заходят в дом. Его старый профессор придерживает для него дверь, и Гарри попадает внутрь. Первое, что он замечает, это то, какой дом мрачный. Коридор темный, пыльный и неприветливый. Гарри медленно следует за волшебником перед ним. Он ощущает тревогу, когда замечает сморщенные головы домашних эльфов, висящие вдоль стены. Какое прекрасное место… Никто ничего не говорит, пока они идут по узкому проходу, поэтому Гарри откладывает свои вопросы на потом. Он удивляется, видя, как Грюм резко дергает зеленоволосую Тонкс в сторону, когда они проходят возле чего-то похожего на ногу тролля и по какой-то необъяснимой причине держащее пару зонтиков. Он видит, как остальные выдыхают, а Тонкс застенчиво улыбается аврору с покрытым шрамами лицом. Ладно… что? У него нет возможности подумать об этом, так как они наконец достигают закрытой двери в конце коридора и входят внутрь. Тишина сразу нарушается, как только Ремус закрывает за ними дверь. Волшебники рассредотачиваются по комнате, болтая. Гарри останавливается, узнавая в комнате столовую. Теплые огни освещают комнату, придавая ей такое гостеприимство и тепло, что в отличие от предыдущих комнат она выглядит как другое здание. Несколько волшебников, которых он не знает, начинают болтать с вновь прибывшими. Гарри медленно ставит свой чемодан на землю. Он более чем сбит с толку, но когда его глаза начинают блуждать по комнате, он замечает знакомого человека. Беседуя с кем-то, на пороге, вполоборота, стоит не кто иной, как Сириус Блэк. — Сириус! — восклицает Гарри. Его крестный отец оборачивается, и его лицо расплывается в широкой ухмылке, когда он видит его. — Гарри! Подросток, не теряя времени, подбегает к нему и хватает, обнимая его так крепко, как только может. Сириус хохочет. — Я тоже рад тебя видеть, малыш. Гарри так сильно сияет, что у него болит лицо. Неохотно он отстраняется, как следует глядя на мужчину впервые с тех пор, как попал внутрь. — Ты выглядишь лучше, — замечает он. Сириус смотрит на свою одежду и пожимает плечами. — Думаю, наличие места для ночлега творит со мной чудеса. Так и есть. Исчез тот болезненный вид, который Гарри привык видеть в его глазах. Исчезли впалые щеки, висящая одежда и бледный болезненный оттенок его кожи. Впервые за все время, что Гарри видел его, мужчина выглядит здоровым. Его щеки округлые, на коже здоровый румянец, а одежда на этот раз действительно сидит по размеру. Гарри не может быть более счастливым. — Я так рад, что ты в порядке. Улыбка мужчины смягчается. — Я тоже, Гарри. Я тоже. Как ты? — О, я… я в порядке. Все хорошо. А как ты? Он надеется, что это прозвучало убедительно. — Хорошо, Гарри. Я чувствую себя настолько хорошо, насколько это возможно в этом месте, ха-ха. — Приятно слышать, — кивает он. — Но я так запутался. Что это вообще за место? Почему мы все так молчали в коридоре? Кто вообще эти люди, которые привели меня сюда? Сириус кладет руку ему на плечи. — Ты получишь ответы. Не волнуйся. Этот дом принадлежит Блэкам. Я здесь вырос, так что теперь он мой. На самом деле это еще та адская дыра, но сейчас она безопасна. Гарри кивает, вспоминая заклинание сокрытия. Он откладывает информацию на потом. — Что с коридором? Он проклят? Сириус заливается смехом, и на фоне Гарри слышит смешок Ремуса. — Конечно, ты так подумал. Нет, это не так, но портрет моей матери висит в коридоре, и поверь мне, ты не захочешь ее будить. Гарри поднимает брови. — Твоя мать? Серьезно? — Да. Она старая ведьма... — Ты не должен так говорить о своей матери... О, Гарри! — теплый голос прерывает их. Гарри смотрит мимо уже рассерженного крестного отца и видит миссис Уизли, идущую к ним с приветливой улыбкой. Его губы поднимаются в улыбке. — Миссис Уизли. Я не знал, что вы здесь. Маленькая женщина обнимает его, и Гарри отгоняет вереницу мыслей, указывающих на то, что — да, Уизли были здесь. В отличие от него. (Перестань). Сириус издает оскорбленный звук. — Я могу относиться к ней так неуважительно, как хочу. Ты ненавидишь ее так же сильно, как и я, Молли. Женщина игнорирует его, бросая взгляд на Гарри. — Милый, посмотри на себя, ты худой, как палка! Тебе нужно есть намного больше. И я ел бы, если бы мои родственники давали мне больше еды... — Не волнуйтесь, я буду. Миссис Уизли продолжает комментировать его внешний вид, и Гарри смотрит на Сириуса. Они обмениваются насмешливыми взглядами. Хорошо, ладно. Неплохо быть здесь. — Ты должен перенести свои вещи в комнату. Ты как всегда вместе с Роном, — говорит она. Гарри оглядывается туда, где оставил свой чемодан. — Ох, ладно. Ага. Эм… Он немного безнадежно топчется, осознавая, что понятия не имеет, куда идти. Сириус издает собачий смех и хлопает его по плечу, прежде чем направиться к двери. — Пойдем, я покажу тебе дом. Ой. — Спасибо! Он прощается с миссис Уизли и быстро следует за крестным. Сириус берет чемодан Гарри, и подросток впервые с тех пор, как попал внутрь, полностью оглядывает комнату. Большинство волшебников либо уже ушли, либо сидели за длинным столом посреди комнаты. Он увидел, Ремуса, болтающего с девушкой по имени Тонкс. Они вместе над чем-то смеются. Затем Сириус выводит его из кухни, и дверь закрывается, оставляя их в поразительной тишине. По сравнению с кухней прихожая будто была из другого мира. Окутанные мраком и жутко выглядящие лестницы ползут вверх с правой стороны. Слева узкий бесконечный коридор, сморщенные головы домашних эльфов смотрят на них и выглядят так же отталкивающе, как и когда он вошел. Вспомнив, что говорить не следует, он молча указывает на них и поднимает брови. Сириус морщит нос, прежде чем махнуть рукой, показывая, что он должен оставить это в покое. Потом он поднимается по лестнице. Гарри удивляется, что лестница не скрипит при каждом шаге, но он знает, что магия способна творить чудеса. Он оглядывается на головы, прежде чем последовать за ним. Они добираются до первого этажа, минуют стену, покрытую черным пуховым одеялом, и уже находятся на полпути вверх по второй лестнице, когда кто-то выходит из кухни. Гарри смотрит вниз и видит Тонкс и Ремуса. Они в коридоре, и только Гарри отворачивается, так… КРАХ ...Повисает напряженная тишина, все как будто замерло. Гарри оборачивается и видит лежащий на земле держатель зонтиков (ту самую ногу тролля), как волосы Тонкс за считанные секунды становятся огненно-рыжими, а глаза расширяются от ужаса… Затем падает и одеяло, и дом наполняется пронзительным визгом. Гарри затыкая уши, отступая так далеко, как только может. На портрете была едва ли не самая уродливая женщина, которую Гарри когда-либо видел. Когда она кричит, ее лицо покрыто пятнами от ярости. — ГРЯЗНОКРОВКИ В МОЕМ ДОМЕ! ЗАГРЯЗНЯЮТ ЭТОТ ДОМ! ГРЯЗНАЯ ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ КРОВЬ... Сириус подскакивает к портрету, набрасывая на него одеяло. — Заткнись, ведьма! Замолчи! Его мать бушует. Надеть покрывало обратно было не так просто, как кажется. Гарри хочет помочь, но Ремус опережает его. Вся эта суматоха требует много времени, и несколько человек выглядывают, чтобы узнать, что происходит, прежде чем им, наконец, удается заткнуть рот матери Сириуса. Внезапная тишина кажется еще более странной. К ним подходит Тонкс. Она сразу же начинает извиняться тихим голосом: — Я правда не хотела этого, клянусь. Мне очень жаль. Они отходят подальше от портрета, и Ремус дразнит ее улыбкой. — Все знают причину, по которой мы оттаскиваем тебя от зонтиков. Тут до Гарри доходит, и он вспоминает ту сцену в коридоре. Он видел, как Грюм оттаскивал девушку, но не мог понять зачем. Теперь это, кажется, приобрело смысл. Тонкс фыркает, ее щеки краснеют. — Я не виновата, что все время спотыкаюсь об эту штуку. И ее волосы снова меняются, теперь на светло-розовые. Гарри моргает. — Как ты это делаешь? — О, это? — она берет прядь своих волос и ухмыляется ему. — Я метаморфомаг. Могу изменить свою внешность по желанию. Я родилась с этим. Затем она протягивает ему руку: — Кстати, я Тонкс. Он никогда не слышал об этом. Однако это объясняет, почему ее волосы изначально были зелеными. Он уже знает ее имя и уверен, что она знает его, но все равно пожимает ей руку. — Гарри. Звучит довольно круто. Можешь ли ты превратиться в кого-то другого? Она посылает ему такую озорную ухмылку, что Гарри кажется, будто он смотрит на одного из близнецов Уизли. И она превращается… в Сириуса. Она выпячивает грудь и растягивает губы в ухмылке от уха до уха. Ее способности настолько велики, что если бы Гарри не видел, как она изменилась, он бы не смог их различить. Сириус морщится. — Мило, племяшка, мило. Но Гарри видит, как его губы дергаются в улыбке. — Вы родственники? — спрашивает Гарри. — Да, — подтверждает Сириус. — Нимфадора — внучка моего дяди. Прежде чем Гарри анализирует его слова, девушка топает ногой. — Не называй меня Нимфадорой! Ты же знаешь, как я это ненавижу. Сириус усмехается. — Точно. Она пялится на него, и Гарри решает вмешаться, прежде чем что-то пойдет не так. — Ты выглядишь точно так же, как Сириус. Это довольно круто. Тонкс поворачивается к нему, внезапно выглядя очень довольной собой. — Ах, спасибо. Жаль, что я не могу изменить глаза, да... Ты никогда не сможешь изменить их... И да, ее глаза все еще были карими, в отличие от мутно-серых глаз Сириуса. Но не считая этого… вау. Она снова превращается в себя, розовые волосы и все такое. Гарри понятия не имеет, что о ней думать. Глядя на нее вблизи, он осознает, что она намного моложе, чем он думал. Она не должна быть сильно старше его – может быть, на шесть или семь лет. Она была одной из тех, кто преследовал его. Она была возле его дома и сообщила о нем Ордену. Но Ремус доверяет ей. Как и Сириус — они родственники. Шутят друг с другом, как старые друзья. И, честно говоря, она кажется нормальной. — Ну, мне нужно идти. Приятно было познакомиться. Я постараюсь не споткнуться об что-то другое, — она одаривает их нервной улыбкой. — Мне тоже пора. Гарри, было приятно снова тебя увидеть. Береги себя. Мальчику грустно, что его бывший профессор уже уходит, но он кивает, пожимая ему руку. Они говорят «пока» и уходят вдвоем. — Ну что ж, — кашляет Сириус, снова подбирая вещи Гарри. — Пошли наверх. Твоя комната на втором этаже. Гарри кивает, и они спокойно обходят портрет. Как только они достигают второй лестницы, Сириус снова начинает описывать планировку дома. — На первом этаже есть гостиная, но туда никто не заходит, так как она полностью захламлена. Вы с Роном живете на втором этаже, а моя комната находится на четвертом. Так что, если ты когда-нибудь захочешь меня навестить, ты знаешь, где меня найти. Гарри чувствует, как его губы приподнимаются, и он уверен, что выставляет себя дураком из-за того, что много улыбается, но ничего не может с собой поделать. Сириус здесь. Гарри собирается жить с ним. Это лучшее, что когда-либо с ним случалось! Он следует за Сириусом к двери с левой стороны. Крестный жестом приглашает его войти. И Гарри вдруг начинает нервничать. Он знает, что не должен — бояться нечего. Внутри просто Рон. Но что, если причина, по которой Рон не писал ему, заключается в том, что он не хотел? Думая об этом; Сириус ведь тоже ему не писал. Он видит добрый взгляд мужчины и решает, что лучше сейчас не спрашивать. Затем он вздыхает, набирается храбрости и стучит в дверь. — Войдите! — кричит кто-то. Так Гарри и поступает. Первое, что он видит, это теплое золотое сияние, заливающее комнату. Второе, вспышку волос перед носом, прежде чем его крепко сжимают в объятиях. — Гарри! — раздаются два голоса одновременно. Мальчик издает сдавленный звук. — Угу, — он неловко обнимает подругу в ответ. — Я тоже рад тебя видеть, Гермиона. Он слышит смешок, и ему не нужно было видеть (он и не мог), чтобы понять, что это Сириус. — Дай ему подышать, Миона, — вмешивается Рон. К счастью, Гермиона отпускает его, и Гарри снова может вдохнуть воздух. — О, Гарри! Мы так по тебе соскучились! Рон подходит ближе, кивая в знак согласия. — Да, чувак, слава Мерлину, что ты здесь. Он смотрит на них. Ни один из них не сильно изменился — за исключением разве что волос Гермионы, кажется, немного более приглаженных. Совсем чуть-чуть. Рон долговязый и веснушчатый, как всегда. Они оба улыбаются ему. Если они так скучали по нему, то почему не написали? — Думаю, на этом я вас оставлю. Спуститесь потом на обед, — говорит Сириус с порога, прежде чем уйти. Дверь за ним закрывается, и Гарри… ну, Гарри смотрит на их улыбки, на то, как они счастливы и взволнованы, встретившись с ним, и что они были здесь вместе, они оба, и он… ну, он рявкает. — Вы действительно скучали по мне? Рон хмурится. Лицо Гермионы искажается в вине. — Гарри, мы… — Никаких писем. Ни одного. Даже паршивой поздравительной открытки. — Гарри, мы хотели, но… — Я писал вам почти каждый день! Каждый день, а вы даже не удосужились мне хоть что-нибудь прислать. Вы хоть представляете, как мне было одиноко? Гермиона нервно сжимает руки. Это только злит его еще больше. — Я был у Дурслей все это время. Больше месяца. Вы знаете, какие они. Вы хоть понимаете, что ваши письма - единственное, что поддерживает мой контакт с волшебным миром? И вы оборвали его без всяких объяснений! Рон скрещивает руки на груди. — Гарри, мы бы написали, если бы могли. Мальчик взглянул на него. Огненный гнев превратился в ледяной. — Да неужели? Вы не могли написать мне? Пока жили здесь, в этом волшебном засекреченном доме все лето, имея доступ к совам и магии, вы не могли? Вы, должно быть, очень по мне скучали. Он знает, что ведет себя ужасно. Он знает это. И все же не может остановиться. Впрочем, не то чтобы он говорит неправду. Он имеет полное право злиться. — Гарри, мы… — Вы что? Съели всех сов? — Черт возьми, Гарри, дай нам объяснить! — Рон шагает вперед. Его лицо и уши красные. Гарри отступает назад, скрещивая руки на груди. — Что ж, объясняйте. Гермиона вздрагивает, и на миг Гарри жалеет, что так резок. Потом Рон начинает говорить. — Мы хотели писать, мы действительно хотели. Но Дамблдор запретил делать это. Гермиона быстро закивала. — Да, поверь, мы хотели ответить! Но профессор Дамблдор сказал, что будет лучше, если мы это не будем это делать, и… Он медленно, ох как медленно воспринимает их слова. Все, что он может делать, это просто смотреть, пока его ярость сменяется шоком. — Дамблдор? — выдыхает он, выговаривая каждый слог с мучительным недоверием. — Дамблдор запретил вам писать мне? Они молча кивают. И Гарри снова чувствует всплеск гнева. О, ради Морганы! Какое у мужчины право приказывать его друзьям, чтобы они ему не писали? Как он вообще смеет делать что-то подобное? Отрезать его от волшебного мира? Изолировать его? Гарри не может в это поверить. Он не может поверить, что этот человек до такой степени вмешивается в его частную жизнь. Слова Барти возвращаются к нему эхом. …Дамблдор сделает все, чтобы все пошло по его плану… Он качает головой. Он трясет ею, пытаясь успокоиться. — Он сказал вам не писать мне? Почему? — спрашивает он. Гермиона закусывает губу. — Он сказал, что так будет безопаснее. Он не хотел, чтобы сов выследили. Наших или твою. Он сказал, что это важно. Они были спрятаны под магическим оберегом. Его похитили при дневном свете, и никому до этого не было дела. Выслеживание сов не имеет значения. Кто бы их вообще стал выслеживать? Кроме того, он сам отправлял Хедвиг так много раз, чтобы даже не мог сосчитать. В общем, все эти причины были полной чушью. — А вы не могли просто написать мне? Хотя бы одно письмо о том, что вы не можете больше отвечать? Или, не знаю, не слушать его? К их чести, они оба выглядят виноватыми. — Мы хотели. Мы собирались! Но Дамблдор сказал, что мы не должны, и... о, Гарри, нам очень жаль! — кричит она. Рон и Гермиона смотрят на него с мольбой в глазах. Гермиона близка к слезам. Ох. Это больно. Ничего не получая больше месяца, он страдал. Каждый раз, когда Хедвиг возвращалась с пустыми когтями, часть его, казалось, умирала. Было также плохо, как и на втором курсе, даже хуже. Потому что на этот раз он действительно думал, что они его друзья. Он верил, что они не бросят его. Не после того, что произошло в конце прошлого года. А оказалось – ничего. Ни слова за все лето. Казалось, что с каждым новым словом, которые он слышал от них, это ранило его еще больше. Они были здесь, в безопасности, вместе. Но… он знает, что зацикливание на этом не поможет ему. Это больно, это было похоже на предательство, но он знает, что они не хотели причинять ему боль. Он знает, что они просто выполняли приказы. — Гарри, приятель, мы очень хотели написать, — прерывает тишину Рон. — Но мама забирала всех наших сов и не давала нам ими пользоваться. Единственный, кому она разрешила нам писать, был Перси, но Перси все лето вел себя как идиот. Гермиона кивает. — Да. Мы прочитали все, что ты прислал, Гарри! Но нам не давали ответить. Гарри моргает. — Я... правда? Они снова кивают, Рон склоняет голову. — Нам очень жаль, Гарри. Правда. Подросток глотает воздух. Он смотрит на них обоих какое-то напряженное мгновение. О, черт возьми. — Ладно, — говорит он наконец. — Ладно, я прощаю вас. Но не смейте снова делать что-то подобное. На их лицах отражается облегчение. Затем его обнимают с обеих сторон, две пары рук притягивают его ближе к себе. Это вызывает у него смех, и он вытягивает руки, чтобы обнять их в ответ. Это заставляет их всех засмеяться, и через секунду его настроение становится лучше. Они моментально отрываются друг от друга, обмениваясь улыбками. Гермиона заправляет волосы за ухо. — Все же. Нам жаль. Гарри пожимает плечами, и следующие слова являются правдой: — Все в порядке. Вы просто делали то, что считали правильным. Она снова улыбается. — Итак, — начинает Гарри, решая сменить тему. — Чем вы занимались все лето? Рон и Гермиона переглядываются и краснеют. — Хорошо… — Хорошо? Что? Уши Рона уже полностью красные. — Ну… мы с Мионой встречаемся. Брови Гарри ползут вверх. — Правда? Наконец-то. Рон издает смущенный звук. — Что ты имеешь в виду, наконец-то? Гарри только смеется, хлопая его по плечу. — О, да ладно, вы двое. Это было так очевидно. Оба уже красные, как помидоры (и Гарри получает от этого огромное удовольствие). — Но реально? Вы встречаетесь? Девушка застенчиво улыбается. — Ага. С тех пор как я приехала сюда несколько недель назад. Они обмениваются взглядами, прежде чем снова покраснеть, и Гарри понимает, что счастлив. Пара Рона и Гермионы ни в малейшей степени не удивила его. Гарри знал это с тех пор, как Рон показал ему свою метку — хотя Рон в то время не поверил бы, что она указывает на их лохматую подругу — и не мог не чувствовать радости, узнав, что они наконец-то вместе. Это мило. И он искренне рад возможности сосредоточиться на чем-то другом, кроме их споров. — Итак, как это случилось? — спрашивает он. — Ну, ты же помнишь, что она целый год отказывалась показывать нам свою метку, да? Гарри кивает, очень живо вспоминая, как их подруга всегда удирала от них, когда они обсуждали с ней тему меток. Однажды они попытались сказать ей, что все в порядке, если у нее ее нет, но она просто сказала им, что их не должно это волновать и не разговаривала с ними целый день. — Так вот, — продолжает Рон, теперь улыбаясь, как дурак. — Мы столкнулись друг с другом в первый же день здесь и упали. И я увидел ее метку. А потом она заперлась в своей комнате и отказывалась выходить несколько часов. Гермиона бьет его по плечу, и Рон издает короткое «ой!». — Это было неловко! — Это было восхитительно! Ты была такой красной, что была похожа на помидор... — Рональд! — Ой, ой, прости, прости... Гарри, помоги мне! Гарри наблюдает за их шутливыми действиями и усмехается. Он был рад за них. Реально. Было немного больно осознавать, что он никогда не почувствует ничего подобного, но он быстро отбрасывает эти мысли. Рон и Гермиона заслуживают счастье. Гермиона перестает бить свою родственную душу и скрещивает руки на груди, а Рон издевательски начинает жаловаться на то, какая она «жестокая». Хотя Гарри видел, что Гермиона не использовала никакой силы, «нападая» на него. — Тогда вы покажете мне свои метки? — спрашивает он. Гермиона немного краснеет, но кивает. Затем она наклоняется и подтягивает штанину, обнажая правую лодыжку. Единственная фраза, обмотанная вокруг ее ноги, каракули Рона безошибочно узнаваемые: Мы уже сказали ему, что не видели её. Ой. О, это имеет смысл. Он усмехается. — Вместе они имеют гораздо больше смысла, не так ли? Так и есть. Рон кривится и тянется рукой до лица, чтобы показать собственную Метку. Слова, написанные красивым почерком Гермионы, слетают с его переносицы, и Гарри до сих пор не понимает, как Рон не понял их раньше. Кто-нибудь видел жабу? — И все же, — размышляет он, оглядываясь на Гермиону. — Почему ты не показала нам? В этом нет ничего плохого. Она вздыхает. — Ага. Но он даже не понял бы это, если бы увидел наши метки вместе. Рон издает возмущенный звук. — Я не такой тупой! — Рон, у тебя самая очевидная метка в мире! — стонет она. — И? Невилл спрашивал меня о том же! — Ты думал, что твоей родственной душой был Невилл? — Ну, он мог быть. Гарри и Гермиона переглянулись и расхохотались. Рону удается выглядеть обиженным лишь на пару мгновений, прежде чем он присоединяется к их смеху. О, хорошо быть здесь. Очень хорошо. Когда они успокоились, лицо Гермионы просветлело. — О, Гарри, твой день рождения уже прошел! Ты получил свою метку! Глаза Рона расширяются. — Да, что у тебя? Сердце Гарри останавливается. Ой. О, нет. Он смотрит на них. Может ли он рассказать им? Должен ли? С Невиллом было так легко, и все же… Они выглядят такими взволнованными. Такими счастливыми и довольными, в прекрасном настроении и... Он глубоко вздыхает. — Я не получил метки.