***
Когда Гарри просыпается, его голова лежит на чьих-то коленях. Он пару раз моргает, пытаясь сориентироваться. Он находится не в своей постели. Он даже не в Гриффиндорской башне. Он… где он? Он лежит на диване, комната залита нежным пастельно-желтым светом. Он никогда раньше не видел этой комнаты – мебель кажется дорогой, как и ковры и прекрасно гармонирующий с лучами фарфор, находящийся в высоких деревянных шкафах. Но долго на них смотреть у него не получается. Он обнаруживает, что если слишком долго фокусируется на чем-либо, изображение становится размытым. Комната выкрашена в зеленые и серебристые цвета Слизерина, и именно после того, как Гарри замечает эту деталь, он начинает понимать, что происходит. Рука в его волосах – та, которую он замечает только сейчас – пробегает по ним успокаивающими кругами. Гарри моргает, наконец понимая, на ком лежит. Том лениво ухмыляется ему сверху, его рука не перестает двигаться. Гарри задается вопросом, как ему удается выглядеть так привлекательно с любого ракурса. — Том, — выдыхает он. — Привет, Гарри. — Где мы? — он опирается на локти. Рука Тома исчезает с его волос. — В твоем сне. Я подумал, что после сегодняшнего дня ты, возможно, оценишь такую обстановку. Гарри полностью принимает сидячее положение, повернувшись лицом к другому парню. Он замечает, что в отличие от всего остального в этой комнате, Том не размывается в его глазах. Он был настоящим. — В моем сне? — Да. Ты спишь, Гарри. Он оглядывается. — Хм… так ты все это создал? Том пожимает плечами, выглядя беспечным. — Можно и так сказать. Я просто спроецировал это тебе в голову, чтобы мы могли, эм… поговорить. Это просто игра света или он нервничает? Гарри позволяет своему взгляду скользнуть по одетому в черное телу Тома, к его дергающимся рукам и длинным пальцам, как у пианиста, и действует, не раздумывая. Он хватает одну руку Тома в свою. Том удивленно вздыхает. Затем он медленно переворачивает руку и переплетает их пальцы. Гарри чувствует, как они скользят между его собственными, и его сердце подпрыгивает от ощущения, что другая рука держит его так крепко и нежно. Он слегка сжимает руку и поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Спасибо, что привел меня сюда. Сегодняшний день был… — он смеется, озвучивая свои прежние мысли. — Полным безумием. Том улыбается. — Да, я видел. Рад, что ты единственный, с кем мне надо общаться. Гарри надувается. — Это кажется довольно несправедливым. Ты молчал, пока я делал всю тяжелую работу. Я немного завидую. Улыбка Тома становится грустной. — Для меня это не развлечения или игра. Особенно, если тебя никто не слышит… Гарри сжимает руку сильнее. — Мне жаль. Ты прав... но я здесь. — Да, — Том смотрит ему в глаза. — Ты здесь. Какое-то странное напряжение повисает между ними. Гарри осознает, что их лица находятся близко – очень близко. — Итак… — его взгляд скользит по губам Тома. — Это значит, ты больше не одинок. Улыбка. — Благодаря тебе. И я надеюсь, что больше не буду. Они в нескольких дюймах друг от друга. — Я тоже надеюсь на это. И тут их губы соприкасаются. На долю секунды все тело Гарри замирает. Они целуются. На самом деле они, наконец, — о боже мой — целуются. Затем он закрывает глаза и наклоняется к нему, мягкий звук вырывается из его горла. Свободная рука Тома внезапно обхватывает его лицо, приближает его к себе, и он без жалоб подвигается. Это потрясающе. Это так хорошо. Это похоже на фейерверк. Он не знает, что делать со своими руками, поэтому обхватывает ими шею Тома, подвигаясь к нему так близко, что они становятся прижатыми друг к другу всеми возможными способами. Том запускает свою свободную руку в его волосы, и Гарри скулит. Это отчаянно. Это неуклюже. И это правильно. Вскоре они останавливаются. Оба смотрят друг на друга так, как будто видят звезды. Волосы Тома слегка взлохмачены. Гарри хрипло усмехается, часть его все еще не верит в то, что только что произошло. — Вау, — бормочет он. — Вау, — соглашается Том. — Можем ли мы сделать это снова? Том смеется. Они целуются. Затем еще раз. И еще. И еще разочек на всякий случай. Они отстраняются друг от друга, и Гарри видит ослепительную улыбку Тома. — Я рад, что мы наконец сделали это, — усмехается он. — Ага. Определенно. Типа, супер определенно. Да, — бормочет Гарри. Том, кажется, не возражает. Он поднимает руку и осторожно убирает волосы со лба Гарри. Ему требуется некоторое время, чтобы понять, что делает медальон, но как только он понимает, то позволяет ему сделать это, наклоняясь к прикосновению. Том некоторое время молча смотрит на его метку. Он нежно проводит пальцами по словам с чем-то вроде восхищения. Затем его пальцы скользят по шраму, и Гарри непроизвольно ахает. — Все хорошо? Гарри сглатывает, чувствуя как шрам гудит. — Немного покалывает. Том снова гладит его, и Гарри чувствует еще одну волну покалывающего удовольствия. — Возможно, это из-за меня. Он издает хриплый смешок. — Да, наверное, так и есть. — Но он не болит? Гарри обхватывает пальцами запястье Тома. — Нет. Он не болел с тех пор, как я получил свою метку. Том улыбается. Затем он наклоняется вперед и нежно целует шрам. Глаза Гарри закрываются, и еще один непроизвольный звук срывается с его губ. Милая Моргана, это неловко. Он отстраняется, торопливо взъерошивая свои волосы. — Я должен был догадаться, что ты будешь очарован моим шрамом. Другой ты тоже всегда был очарован им. Том ухмыляется. — Что поделать — это увлекает. Он закатывает глаза. Затем тоже улыбается. Том откидывается спиной на диван и похлопывает себя по коленям в приглашении. Гарри, не колеблясь, снова ложится, оказываясь в том же положении, что и раньше. Руки Тома снова погружаются в его волосы. Это приятно. Затем он смотрит на него и интересуется: — А сколько тебе лет? — Шестьдесят восемь. Гарри закатывает глаза. — Нет, я имел в виду, сколько тебе было лет, когда ты создал медальон? Или в нем ты тоже стареешь? Том издает тихое мычание. Другая его рука тянется к руке Гарри, и подросток сжимает ее. — Ну, когда я создал этот медальон, мне, должно быть, было около… двадцати четырех, я думаю? Прошло много времени. Гарри считает. — Ты находишься в медальоне сорок четыре года? — Я говорил тебе, что прошло около четырех десятилетий… и несколько лет здесь не имеют значения в долгосрочной перспективе, — слизеринец отворачивается. О… он смотрит на Тома, на своего Тома и задумывается, был ли Волдеморт таким же, те четыре десятилетия назад. Этот Том прошел гораздо меньше, чем его основная роль, но… должно быть, было время, когда они были одинаковыми. Значит ли это… значит ли это, что Волдеморт может быть не таким плохим? Или это означает, что Том не был таким милым, как Гарри нравилось думать? Он высказывает свои мысли. — Ты говорил, что ты помнишь все, что было до того момента, когда ты создал медальон. Как это работает? Вы двое расстались? Или ты появился как медальон, или…? — Это смешно, знаешь? — взгляд Тома становится туманным. — Когда я создавал свои объекты, я никогда не думал, что стану ими. Я уже создал пару до того, как получил медальон — дневник, кольцо… но я думал, что сделаю это и буду жить дальше, как и с предыдущими. Но каким-то образом медальон забрал мою половину души, и я оказался здесь, а другая половина продолжила свою жизнь… Это странно. Том уставился в воздух перед собой затуманенным взглядом. Гарри играет пальцами, снова переплетая их руки. — Я никогда не думал, что это будет с моими объектами. Я просто создавал их, и все. И тогда я сам стал объектом. — Я думаю, ты лучшая часть, знаешь? — мягко говорит Гарри. Том вырывается из тумана. Когда он смотрит на Гарри сверху вниз, его тон становится дразнящим. — О, я? — Ага. Я имею в виду, во-первых, ты не пытался меня убить, что довольно мило с твоей стороны… и с тобой я чувствую себя в безопасности. Мне жаль, что ты был один так долго, но также я рад, что это произошло. Это привело тебя ко мне. Медальон пару раз моргает. Затем он растягивает губы в улыбке. — Думаю, я тоже рад. Они улыбаются друг другу, погрузившись в уютную дымку сна. Это был лучший сон, который когда-либо видел Гарри.***
Когда следующим утром он поднимается с постели, Симус и Дин уже собираются на завтрак. Гарри быстро проходит мимо них в ванную, не давая возможности для разговора, даже если Симус выглядит так, будто хочет что-то сказать. Он входит в душ с долгим вздохом. Он не хочет иметь дело с этим, он действительно не хочет. Его руки по привычке поднимаются к горлу, и он вспоминает, что оставил медальон на своей кровати. Том, — думает он про себя, его щеки вспыхивают, когда он вспоминает сон. Это было… приятно. Действительно хорошо. Ладно, кого он обманывает, это была одна из лучших вещей, которые он когда-либо чувствовал, он целовал Тома, Том целовал его, черт возьми, они с Томом целовались. Значит ли это, что они встречаются? Гарри, конечно же, хочет встречаться, и он догадывается, что так оно и происходит, когда вы признаетесь кому-то в любви и целуете его, и он делает то же самое в ответ. Тем не менее, встречаются ли они? Что, если Том не хочет? Что, если... На этом Гарри останавливается, решив не думать об этом в душе. Для этого еще слишком рано. Когда он выходит, одетый в свою новую школьную мантию, со значком Гриффиндора, ярко сияющим золотым и красным, он обнаруживает Рона, все еще спящего, и Невилла, поливающего свои растения. А Симус и Дин оба сидят на кровати Дина и молча смотрят на него. Они собираются поговорить с ним, не так ли? Гарри делает очень похожую на Гарри вещь и решает вести себя так, как будто ему абсолютно плевать на них. Да-да, хороший план. — Гарри, — произносит Симус, полностью разрушая его план. Мальчик-Который-Выжил глубоко вздыхает. Затем он поворачивается к ним, положив руку на бедро. — Что? Симус вздрагивает. — Ладно, послушай, я просто хотел поговорить о вчерашнем… — Ага? — он поднимает брови. Краем глаза он замечает, что Невилл перестает обращать внимание на свои растения. — Я… я просто, слушай, все это лето я слышал, что говорила моя мама, и ты знаешь, я никогда не хотел намекать, что ты имеешь какое-то отношение к Седрику, просто ты почти ни с кем не говорил о том, что произошло... и, я не знаю, я думал, что могу доверять Министерству, и… Дин кладет руку на плечо Симуса, прерывая его. Затем он смотрит на Гарри с тихим вздохом. — Моя родственная душа пытается сказать, что он сожалеет о том, как вел себя вчера. Ты прав — это бессмысленно. Мы знаем, что ты бы не придумал что-то подобное. Просто… мы напуганы. Мы в ужасе. Если ты говоришь правду, то… Симус глядит на свои руки. — Прости, Гарри. Дин прав, потому что если то, что ты говоришь, правда, то… тогда он вернулся, а я не хочу, чтобы это было правдой. Так что, когда я услышал, что говорят моя мама и Министерство, мне было легче поверить им, даже если это не имело особого смысла. Ты… Я должен был поверить тебе с самого начала, поэтому я хочу извиниться и… надеюсь, мы сможем все вернуть назад? Рон проснулся где-то во время выступления Симуса. Он опёрся на локти, молча наблюдая за ними. Гарри вздыхает. — Конечно, это страшно. Думаешь, я хочу, чтобы это было правдой? Думаешь, я смотрел, как Седрик умирает, и думал: «о, смотри, я кажется придумал забавную историю для вечеринок? Симус морщится. — Я… ты прав. Ты прав, это звучит ужасно. Он вздыхает. — Да, это так. Это было ужасно. Так что я понимаю, правда, что проще считать меня сумасшедшим подростком, но… Я не вру, Симус. Названный парень встает. Он подходит ближе к Гарри и расправляет плечи. — Я верю тебе. И еще раз извини, что вел себя как придурок. Эм, — он нерешительно протягивает руку. — Друзья? Гарри долго смотрит на протянутую ладонь. Затем он сдается и встряхивает её. — Друзья. Просто в следующий раз думай своим мозгом, ладно? Симус краснеет. — Я постараюсь. На этом они расстаются, Гарри чувствует себя немного лучше. Хорошо. Между ними еще не все было хорошо. Но будет. В конце концов. Рон садится. — Что ж, рад, что вы разобрались. Эй, Дин, — он поворачивается к темнокожему парню. — У тебя появились новые неподвижные постеры? Дин закатывает глаза, но оказалось, что они действительно появились, и они начали говорить об этом. Рон все еще был сбит с толку маггловскими фотографиями, даже несмотря на то, что он находился в одной комнате с Дином в течение четырех лет. Гарри надевает медальон на шею и улыбается своим друзьям. Может быть, этот учебный год сложится нормально. Может быть. Ему еще предстоит разобраться с Волдемортом, но он не сможет увидеть его до первого занятия ЗОТИ. В тот день он идет на завтрак с новой энергией, уверенный, что в этом году все будет не так плохо. Он старается не говорить этого вслух, но внутренне он уже знает, что сглазил. Его удача работает именно так.***
Самое странное в крестражах то, что они не ни мертвы, ни живы. Они существуют в странном пространстве между жизнью и смертью — не живые в том смысле, в каком были их основные части, а скорее присосавшиеся к поверхности живых, как пиявки к крови. Крестраж, в настоящее время находящийся в медальоне Слизерина, ничем не отличался. Он не был мертв, но балансировал на тонкой линии между двумя мирами – ему требовалась сила, чтобы остаться в живых, ледяные пальцы Смерти надеялись забрать его – но он не мог перейти в загробную жизнь, не будучи уничтоженным внешней силой. И он не мог полностью войти в мир живых, не принося в жертву кого-то другого, высасывая из него всю жизненную силу, а затем занимая его место в порядке жизни. Том знает, что может использовать Гарри Поттера как жертву для нового тела. Он знает, что мальчик подпустил его достаточно близко – позволил ему погрузиться в свои мысли, в свои сны. Высосать из него жизненную силу было бы легко, очень легко. И все же Том не хотел. Он так долго хотел тело, но теперь, когда у него появился шанс, теперь, когда его свобода от этого проклятого медальона была так близка, он не хотел ее. Он не хотел поступать так с Гарри. И не только потому, что они были родственными душами. Родственные души всегда были для него странным понятием – когда он увидел свою метку, он рассмеялся. Он видел, как разные волшебницы и волшебники делали бесчисленные глупости друг для друга только из-за нескольких слов на их коже. Были времена, когда Том Марволо Реддл мечтал о родственной душе. Были времена, когда он завидовал счастливым парочкам вокруг него. Были времена, когда он плакал перед сном, проклиная слова на своих руках за то, что не смог найти этого человека, того единственного человека, который мог бы любить его, несмотря ни на что. Но те времена закончились еще до того, как Том создал медальон. Он понял, что родственные души не имеют значения в долгосрочной перспективе, и когда Том обнаружил себя в медальоне и понял, что его метка исчезла, это подняло его настроение. Это казалось единственной хорошей вещью в его новом существе. Так что нет, Тому все равно, был Гарри его родственной душой или нет. Но… теперь ему не все равно. Он заботится о Гарри, и это настолько же странно, насколько мысль о заботе о ком-либо могла показаться странной его юному «я». Он ни разу не солгал гриффиндорцу. Ему искренне нравится его общество, ему нравится с ним разговаривать, он нравится ему. Он покидает придуманный им же сон с чувством удовлетворения, которого он никогда раньше не испытывал. Гарри Поттер интригующий, интересный, незаменимый, неотразимый и гениальный. Гарри Поттер — первый человек, с которым он так сблизился. Гарри Поттер — его крестраж. Это последний факт, который убеждает Тома, что он будет защищать его изо всех сил. Мальчик понятия не имеет об этом, и что-то подсказывает Тому, что его основная часть тоже ничего не знает. Он почувствовал их связь еще до того, как Гарри коснулся медальона — в его шраме была еще одна частичка его души. И все же... как будто чего-то в ней не хватало. Она была не полной. Часть была настолько мала и слаба, что почти не существовала. Она никак не отреагировала на Тома, в отличие от других крестражей. Потому что это был не настоящий крестраж. Он был частью его души, да, и давал Гарри связь с его главной ролью. Но ритуалов, которые навсегда соединили бы частичку души с носителем и дали бы ей собственную власть, не было. Том беспокоится, что крестраж может представлять опасность для Гарри. Как он сказал, природа каждой частички души желала иметь собственное тело. Неудивительно, если крестраж в Гарри начнет владеть им. Но если Том прав в своих расчетах, этого не было и не будет. Этот крестраж бездействующий. Он всего лишь выполняет свою задачу — отказоустойчивый, каким и должен быть любой другой крестраж. Он ничего не сделал, потому что ничего не мог сделать. У него нет даже совести или собственных мыслей. Это похоже на неодушевленный предмет, который случайно оказался в голове Гарри. Это не повредит Гарри. Он в этом уверен. И, в конце концов, он обнаруживает, что это для него важнее всего. Том никогда не заботился о концепции родственных душ. Но он заботится о своей родственной душе.