Несчастливый: Полная чаша

       Беспомощно гладя своей мягкой ладонью его покрывшиеся бордовой корочкой костяшки, лис отчего-то так противоестественно нежно касался его губ. Возможно, Сайно это казалось противоестественным от того, как ранее днём он бесновался, выпуская пугающе огромный пласт ярости, который за собой даже не подозревал. В груди по-прежнему саднило, будто бы там был ожог от обидевшейся злобы, которую не успели правильно высвободить, и вот она обуглила всё изнутри, разрушая естественную работу нервной системы. Ему казалось, что он в один день кардинально изменился. Стал порочнее в попытке сохранить чистоту мира. Это было досадно, ему было жалко и страшно, что его после такого кто-то может ласкать и любить.        Не ощущая ответного пыла, Тигнари чуть отстранился, складывая руки на его плечах и укладывая голову вяло на одно из них.        — Достало уже давление. Когда же погода перестанет так резко меняться? — пожаловался ботаник на самочувствие. В последнее время это правда стало чаще проявляться — у него часто кружилась голова или происходил короткий миг, когда весь мир казался чужим и незнакомым, а он сам — будто что-то от него отдельное.        — Мне жаль… — невпопад выдавил полицейский, будто бы сам себя не осознавая, как существо из крови и плоти. Он даже не приобнял фенека, как обычно делал уже инстинктивно, стоило только ощутить родимую душеньку рядом с собой. Он не прислонил нос к иссиня-чёрным волосам, вдыхая душистый аромат масел, которыми помимо хвоста он обрабатывал и чуть зеленеющие кончики. Он не положил руку на хвост или ухо. Он вообще стоял столбом на кухне в искусственном свете с потолка, пока ботаник своевольно им распоряжался.        Мучительно думая про неуспехи в расследовании, про то, как проклятая кровь Дотторе блестела на его не менее осквернённых израненных костяшках, Сайно не понял, как его привели в гостиную. В себя он пришёл только тогда, когда ощутил влагу на шее и увидел уши у себя перед лицом. Ссохшееся сердце решило совершить удар, затем ещё один, наливаясь тяжёлой влагой. Затем всё чаще и чаще, отдавая в голову набатом.        Ботанику частично удалось привести его в чувства сладкими устами и давлением, оказываемым на грудную клетку. Тогда-то Сайно и возложил горячие ладони на лопатки лиса. А тот, словно носитель таинственной жизнетворной силы, продолжал исцелять истлевшее сознание отстранённого генерала.        Вскоре в голове не было ни единой мысли, кроме чего-то подобного белому шуму.        — Ты выглядишь истощённым. — Поделился мыслью Тигнари, отставая от шеи, по которой теперь шла остужающая прохлада от контакта мокрых следов поцелуев и осеннего сквозняка, что забегал в комнату через открытое окно.        — Просто неприятные мысли. А так я здоров. — Отмахнулся генерал, ласково проходясь ладонью по такому привычному и любимому изгибу спины, совсем чуть-чуть не дотянулся до основания хвоста.        — Знаю я твоё «я здоров». — Хмыкнул строго лис, вздёрнув ушами и хвостом, да осторожно перебрал шею клыками, выбирая, куда укусить, и давая партнёру понять, что сейчас будет. Разумеется, Сайно был не против маленькой игривой меточки от жениха. Иронично, что их отношения встали однажды на грань коллапса из-за засосов, но стоило всё восстановить, сделать всё правильно, и эти же синяки, оставленные в порыве страсти, стали особенным способом проявления чувств. Впрочем, самым большим фанатом этой практики оставался именно Тигнари, скорее всего, руководствуясь чем-то древним-древним, что осталось где-то в мозгу заветной нейронной связью. И опять же, Сайно был не против. Лишь бы лис довольно урчал или трепетно содрогался. — Рассказывай, что болит?        — …Сердце не на месте. — Признался он, понимая, что не сможет отделаться от необходимости объяснить. Тем более, что фенек поймал его своими цепкими коготками совсем ослабшим и несобранным. — …Меня самого пугает, как я был жесток сегодня с одним заключённым.        — Ты взбесился? — аккуратно и мягко уточнил лис, оставив-таки несильный укус там, где поутру всё укроет воротник тёмно-синей рубашки. Хотелось, конечно, дать всем понять, что очень скоро генерал станет замужним, но всё-таки Тигнари уважал достоинство и репутацию своего избранника, и потому не создавал ему неудобностей без надобности.        — Как увидел его улыбающуюся морду, кулак сам зачесался.        — Мы сейчас про Дотторе? — догадался легко и просто фенек, снова вернувшись к довольно невинным чмокам в не самом невинном месте.        — Про него.        Лис не прекращал ласок, только усугублял их дальше и дальше, заставляя мысли в голове генерала смазываться и смещаться, съезжать, как плохо откалиброванный прожектор не может ровно попасть изображением на белую доску.        Неуловимо-юркой рукой он так медленно, хоть и казалось обратное, расстегнул рубашку, давая ветерку огладить взмокшую от чужого тепла и напора кожу. Стоило ладони лечь на оголённую ключицу и скользнуть вниз, Сайно понял, каков вектор мыслей лиса, и, пользуясь его расслабленностью и доверием, резким и мощным движением перевернул ситуацию так, что оказался над фенеком. Прижал его к разложенному дивану. Только руки ему не схватил. Что было напрасно, ибо вся опасность Тигнари заключалась именно в том, как он орудует своими руками.        И оно себя ждать не заставило — ошеломлённый лис быстро пришёл в себя и протянул преисполненные нежностью руки к лицу генерала, отделяя от горячей кожи белоснежные волосы, стирая пот напряжения с висков. Малахит внизу, тем временем, блестел так необъяснимо любовно. Что-то было в нём, ведь он легко заворожил мужчину. Уже давно. Года два назад.        Тогда он не смел мечтать, что странная интрижка с замужним лисом обернётся для него помолвкой… И ребёнком.        Увидев небольшой нетерпеливый изгиб в тёмной тонкой брови под разметавшейся салатовой чёлкой, он решил откинуть свои меланхоличные мысли подальше и вместо этого заняться чем-то более приземлённым. Например, в отместку за влагу на шее поцеловать розовую и нежную внутреннюю часть большого лисьего ушка и ощутить вслед за этим, как слабенько и беспомощно от этого изогнулся ботаник. Не боялся бы набрать шерсти в рот — прикусил бы осторожно кончик, но, увы, пришлось обойтись без этого.        Побагровевший в миг Тигнари уже агрессивнее взялся за начатое, стаскивая с генерала рубашку, отрываясь по полной на коже груди, успевшей зажить за время пребывания в доме Коллеи.        Девочку уже скоро должны были отдать обратно под присмотр «родителей». Наверное, стоило бы потрудиться на славу и досуха, ведь вряд ли скоро представится шанс побыть наедине.        Сайно, собравшись с мыслями, принялся раздевать лиса, который любил, вопреки погоде в регионе, одеваться, как капуста. Сначала уютный, легко тянущийся кардиган. Водолазка без рукавов. Бешено подметая хвостом постель под ним, фенек успешно при его помощи выскакивал из любой одежды. Они оба понимали, что просто необходимо было воспользоваться редким шансом, когда хватает сил, желания и возможностей, чтобы потом не страдать от токсикоза, который даже выплеснуть некуда.        — Верхний ящик комода. — Приказной тон вырвался рыком из груди у распалившегося фенека прямо в сухие губы генерала. Сайно помнил, что необходимый тюбик обычно пребывал в другом месте. Впрочем, так оно было всегда, когда в квартире жили только они двое. Девочка ростом ещё была слишком мала, чтобы с лёгкостью открыть тот самый верхний ящик и заглянуть в его содержимое, так что прятать там запрещённые объекты было лучшим решением.        Раздобыв смазку и вернувшись на диван, генерал не удержался и дёрнул бушующий хвостик аккуратно, чтобы не повредить позвонки, но при этом проявить какую-то мнимую власть над ним. Дикий Нари именно в такие щекотливые моменты позволял собою владеть, и потому не воспротивился, подчиняясь горячей и строгой руке, укладывающей его на полное усмотрение повелителя. Ботаник был уложен на подушку грудью, выгнут в спине и усажен на собственные же колени. Хвост тёмным блестящим полотном волнительно разгонял раскалённый статичный воздух, пока руки генерала были заняты подготовительными работами. Слушая собственный стук сердца, что агрессивно качало кровь по телу и оставляло большую её часть в паху, Сайно выдавил замечательного геля на пальцы, поймал непослушный хвост за основание, заставив тот вздёрнуться надрывно и завилять сильнее от будоражащих разрядов тока по хребту.        Полицейскому нравилось подмечать в тонких деталях восторг партнёра. Нравилось смотреть в затуманенные похотью глаза, нравилось ощущать дрожь подушечками пальцев, собирать судорожные вздохи губами, сглатывания, стоны, скулёж. Что может быть отраднее, чем видеть, как любимый млеет в томной неге, как мечется от переизбытка чувств, содрогается в оргазме? Для Сайно, в принципе, это был предел радости. Ну, если не считать и другие аспекты жизни, вроде коллекционных карточных игр. Но если не отходить от темы, то приносить удовольствие лису ему нравилось безгранично.        Первый палец легко и без проблем проник в разгорячённого фенека, который на удивление скоро привыкал и расслаблялся, что даже не приходилось медлить сильно между добавлением нового пальца. Таз лиса толкнулся навстречу ещё одному пальцу, знаменующему смену объекта проникновения.        — Так не терпится? — шепнул генерал, только в тот миг осознав, как ему мало воздуха, что он давился спёртым воздухом, пытаясь поддразнить ботаника. Большие ушки были направлены в его сторону, собирая томно выдохнутые слова. Генерал огладил тазовую кость, с удовольствием ощущая, как твердь переходит в мягкость, как лис непокорно порывается дёрнуться куда-нибудь, чтобы поскорее устранить внезапно появившийся голод по прикосновениям.        При всей своей пылкой любви, генерал хотел спустить пар на лисе. Без свирепой жестокости, разумеется, он бы и не подумал оставить хоть один синяк вне сексуальной практики. Просто нужно было куда-то деть остатки ядовитой злобы. Самый безопасный вариант — оттрахать до немоготы, чтобы колени больше не держали, чтобы стоны превратились в заливистый вой.        Это и было в планах генерала.        Смазанный щедро смазкой член резво вошёл до упора в разработанный проход, сорвав с уст Тигнари удивлённый вздох-стон. Хвост снова был в меру грубо стиснут пальцами у основания, за него таз лиса и был подтянут ближе. Тигнари сжался, мелко задрожав в руках полицейского. Тот дал небольшую передышку, не желая делать процесс по-неприятному мучительным. Пользуясь заминкой, руками обвёл горячо любимые части тела: проскользил по спине вдоль позвоночника, где, как он прекрасно был осведомлён, своими действиями пускал разряды, задел снова сгиб таза и ноги, наслаждаясь рельефом тела жениха, которое было так приятно сминать пальцами.        Когда толчкам больше ничего не мешало, он совершил первый — тягучий, медленный, чтобы устроить в следующий же миг резонанс и жёстко дёрнуть лиса навстречу своему движению. Услышать шлепок и резкий вздох с отзвуком голоса. Повторить эти славные звуки.        Ещё сдержанные стоны ботаника теребили струнку души у полицейского. Но отстранение, в котором они пока пребывали, ему не нравилось. Он хотел прижаться грудью к чужой спине, чтобы можно было целовать и покусывать загривок, придавливать восхитительно неспокойного фенека к горячей постели. И толкаться яростнее, чтобы от чувства собственной беспомощности и ощущения его мощи лис заскулил отчаяннее.        Правда задавив собой Тигнари, вдавив вниз его таз своим в чудовищном толчке, прикусив плечо, Сайно добился нужного звука. В груди и голове словно фейерверк взорвался от восторга, и он принялся повторять подобное, чтобы удовлетворить и себя, и его.        Ботаник вцепился в подушку с когтями, не зная, что сделать со своей головой — запрокинуть ли навстречу ласковому мучителю или склонить над подушкой, чтобы легче было давить стоны? Всё же тоска по контакту решила за него — и он запрокинул голову, тут же Сайно оставил поощрительный поцелуй на горящей возбуждением щеке.        Решив всё же сжалиться, генерал стал целиться по простате, тем более, что стоны возлюбленного склоняли к скорому завершению крышесносного процесса. Любимый голос повысил громкость, и это услаждало, пьянило, что хотелось больше. Выдавить толчком новый звук, заставить изогнуться под собой. Чтобы пушистый хвост, безбашенно виляя, щекотал живот и грудь. Чтобы лис потерял рассудок от восторга. Закатил глаза. Не удержал особо протяжного стона.        Разрядка приближалась не медленнее первой космической, и полицейскому пришлось перейти к следующему шагу своего плана — начать приближать будущего супруга к блаженному финалу тоже.        Снова ловя лиса на безотчётной невнимательности, он поднял его в вертикальное положение, усаживая себе на бёдра. Зажатый хвост чуть затормозил с вилянием, но снова вернулся к своему незамысловатому делу, когда хозяин понял, в чём дело. Генерал не удержался от внезапного прилива нежности, смешавшегося с терпкой страстью и желанием — поцеловал бледную лопатку, пока рукой оглаживал нежную головку.        — Сайно… — нетерпеливо выдохнул Тигнари, поворачивая к нему голову, насколько мог, и порываясь навстречу руке, которую полицейский в новом жесте снисхождения сжал посильнее на члене своего благоверного. Лис тихо мыкнул.        Как же хорошо было просто быть в подобном моменте. Держать в руках любовь всей своей жизни и доставлять ему сладостные муки.        Он насадил обратно ботаника, который уже совсем распалённо постанывал от чего угодно. Сжал руку на его члене и стал надрачивать ему в такт своих движений, что стали уже мягче и нежнее. Тигнари когтями вцепился в его ноги, ходя по грани между «терпимо» и «больно».        Сайно подметил, что порой больше царапин и синяков он получал дома в такие ночи, а не на работе, выезжая на серьёзные вызовы вместе с коллегами.        Невидимая струна в теле была готова лопнуть от натяжения. Фенек в его руках, судя по особому, чуть более встревоженному поведению, тоже был на грани. И потому он в последний момент резво пронзил Тигнари и сжал его член грубо, заставив со вскриком излиться на постель.        Чёрт, точно, постель.        «Ладно, можно будет бросить в стирку» — подумал буднично генерал, прижимаясь лицом к спине между лопаток у своего любимого, чтобы перевести дух и совладать с новым приступом ласковых чувств.        — Простыню уже не спасти… — дыша тяжко прокомментировал Тигнари, не слезая с него. Всё из-за того, что внутри него оказалась маленькая неудобность в виде семени, которое определённо бы полезло наружу — пачкать их ложе. Генерал в знак извинения снова поцеловал одну из лопаток лиса, осторожно снимая его с себя.        — Я всё приберу, отдыхай. — Полицейский сдёрнул несчастную простыню и ею же обтёр бёдра лиса, на что тот придирчиво хмыкнул, но вслух ничего не сказал, принимая не самое высококачественное ухаживание за собой.        Усталость наливалась медленно в теле, и к своему возвращению обратно в гостиную-спальню, он уже просто хотел упасть на голый диван и так отрубиться, но Нари не позволил, задержав его на ногах, так как стелил новое покрывало. Стоило лису закончить, генерал заполз на свою половину и пал, а следом к нему подкатился и фенек, отчего-то так защитно прижав его голову к своей груди. Слыша успокаивающийся медленно стук сердца под раскрасневшейся молочно-белой кожей, полицейский пристроился поудобнее, обвивая талию жениха. Покой закрался в душу пушистым комочком.        Когтистые руки стали гулять вдоль белых прядей, расчёсывая сформировавшиеся колтуны после долгого и очень изнурительного дня во всех планах. От этих прикосновений и мерного звука у самого уха спать захотелось гораздо сильнее.        Что ж, даже после того, что было, он был готов смириться с тем, что его, проклятое существо, всё ещё могли любить. Всё ещё могли подарить утешение в тёплом местечке у сердца, крепко обнимая и ласково касаясь волос. Тёмноводный райский оазис всегда ожидал его здесь, пряча от жестоких бурь и испепеляющего чувства в груди.        — Нари, — самым бережным образом позвал Сайно, буквально муркнул его имя, едва держась за собственное сознание. — Где бы ты прятался, если бы хотел укрыться от генерала полиции?        Лис задумался, замешкавшись с перебором волос в своих тонких пальцах.        — Прятался бы там, где он уже искал… Или под самым носом.        — Угу… — генерал со спокойной душой закрыл глаза.