•••
Он держал на руках неподатливое тело. Холодное. Грудь не вздымалась, пульс не стучал в синих линиях под мертвецки-бледной кожей. Кровь уродливым узором залила аккуратное лицо, заставляя всю красоту где-то затеряться. Тёмные волосы разметались, прилипая к кровавым дорожкам, острыми иголками вонзаясь в ладонь генерала. Казалось, шёл дождь. А может, не шёл. Он не понимал — его мутило, тошнило, хотелось вырвать из груди сердце. Запах бензина удушал, сжигал лёгкие. Сзади кто-то подошёл, с шуршащим звуком проведя ботинком по асфальту. Похихикал, возвышаясь, закрывая густой тенью его и его потерю. Затем загоготал, истерично, победно, над генералом, который не справился. Голос стал двоиться, троиться, размножаться эхом. Теперь над ним смеялись несколько людей, всё так же истерично. Всё таким же тоном. Он узнавал его, прижимая к себе ближе безответное тело, был готов от боли, ненависти раскрошить себе все зубы и подорваться, чтобы растерзать смеющих насмехаться наглецов. Перед глазами пошли круги, он напряг колено, собираясь вслепую броситься на кого-то. Он открыл глаза. Тело горело мерзким нездоровым жаром, кожа взмокла, неприятно прилипая к одеялу и простыне. Волосы у лица тоже взмокли, и в этот миг Сайно пожелал быть лысым. Приходя в себя, он сел, обнаружив себя в гостиной. У подоконника возились Коллеи с Тигнари. Девочка стояла на стуле, принесённом из кухни, внимательно смотрела, держа малюсенькие садовые грабельки, как фенек учил её рыхлить землю его комнатным растениям. Рядом был мешочек грунта, который Тигнари покупал значительно заранее, ведь знал, что цены подскочат к сезону пересадок. — Что я вижу, — прохрипел обезвожено Сайно, расчесав грязные волосы рукой и поднимаясь с постели. Головная боль пронзила голову, но он лишь нахмурился, прищурился, да продолжил подъём. Ботаник обернулся вместе с дочкой, вильнул хвостом вопросительно. — Научный сотрудник эксплуатирует детский труд? Господин Тигнари, я буду вынужден вас арестовать. — Сначала наденьте чистую рубашку, генерал. И помойтесь. Я не намерен быть задержан вонючкой-полицейским! Коллеи хихикнула, но тут же задавила смешок, боясь, что разгневает полицейского. — Ладно, поручаю рыхлить землю тебе. Я сейчас с этим великаном разберусь и вернусь. — Фенек, что удивительно, так отозвался не о Сайно, а о большой домашней пальме, которая нашла себе хорошее местечко на полу в глубокой вазе. Стоило лису согнуться, чтобы попытаться взять горшок, как его опередили, выхватывая из рук и поднимая. Спина хрустнула недобро из-за такой нагрузки без разминки. Ладонь с потрепавшейся полоской лейкопластыря шлёпнула его плечо. — Чего ты так бросаешься, позвоночник выскочит. — Буркнул Тигнари, но горшок Сайно ему категорически отдавать не собирался и вместо этого понёс в ванну, где, как он помнил, лис и работал с большими растениями. Когда они вышли из комнаты, фенек тихо уточнил. — …Это из-за того, что у меня был коллапс? Генерал сжал челюсти, вспомнив про свой дурной сон. — Прости. Но ты правда здоровьем пошатнулся больше нас всех вместе взятых. Я не хочу, чтобы ты перенапрягался. И… — он вошёл в прохладную кафельную комнату, которая одарила его блаженным холодком, усмиряющим боль и нездоровое самочувствие. — …Знаешь. Я… Тогда не смог нормально успокоить Коллеи. Она молодец, послушно отвернулась и стала смотреть на машины, лишь бы не на… — Я понял. — Вздохнул лис вычурно-обречённо, будто принимал ту трагедию, которую возле аварии строил Сайно, за шутку. — Я проведу с ней профилактическую беседу об эвакуации из машины в ДТП, и про оказание первой помощи бессознательному. Всё будет в лучшем виде. Генерала укололо тошнотное ощущение страха. Это может случиться вновь, и Тигнари этого не отрицал. Впрочем, он не поверил бы, даже если отрицал бы. Фенек выглянул в коридор, глянув на висевшие там часы. — Так. Кое-кто проспал всего четыре часа. Бегом на диван. — Подпихнул его лис, оказавшись неуловимой тенью за его спиной. — Давай-давай, не упрямься. Сайно прекрасно понимал, что спать не будет. — Я что, вернулся в три ночи? А я что-то себя огурцом ощущаю. — Отшутился он, надеясь безнадёжно, что его отпустят и дадут слинять. Но цепкие лисьи когти никуда не делись с плеч, ведя его силой обратно в гостиную. — Отдыхай давай, огурец. — Тигнари привёл его к расстеленному дивану, и полицейский понял, что придётся отбиваться. Он развернулся под рукам фенека, что оказалось его главной ошибкой — ботанику не составило труда повалить его в таком состоянии спиной на кровать, придавливая собой. Коллеи на краю зрения обернулась на странные телодвижения взрослых. Острое, колючее ощущение, будто где-то там из допросной убегают преступники, будто где-то там надо срочно поехать с оперативниками на вызов, поразило полицейского, и он, пользуясь двухгодичным опытом, вцепился в самое нежное место на рёбрах лиса, заставив того съёжиться от щекотки и обмякнуть. Перехватив жениха и откатив его в бок от себя, на постель, он подорвался, тут же начав собираться в участок. — Эй, что за приёмы? Что за спешка? — оклемавшись, лис подорвался следом, но Сайно уже проснулся окончательно и собрал всё нужное молниеносно, уже обуваясь у входа. — Извини, мне придётся и в воскресенье поработать. — Быстро ответил он, уже открывая дверь, прежде чем его настигли. — Хотя бы позавтракай! — тёмные и большие лисьи уши прижались к затылку, а между тонкими бровями легла тень напряжения. Сайно задержал свои кровавые омуты, лишённые янтарного жёлтого блеска, на них, и закрыл за собой дверь. Он не мог иначе. Чем больше бы он дал Тигнари времени, тем опаснее для его плана были бы действия ботаника. Проще и безопаснее было поскорее испариться.•••
В участке, даже без него, стояла шумиха — беспрестанный шелест документов и телефонные звонки, бубнёж операторов и ворчание полицейских. Он проник в свой кабинет, тут же задохнувшись спёртой душной атмосферой, что там расположилась. Открыл окно, так и быть, поставил двойной эспрессо на свой стол и тут же обложил себя чужими отчётами о новых облавах матр. Живот словно чёрной дырой высасывало от голода. Сайно уже предвкушал убийственный союз головной боли и изжоги в скором времени. «При задержанном был найден неопознанный орден…» — гласил один отчёт, затем другой, третий, пятый, десятый и одиннадцатый, тридцатый. Занятная тенденция. Надо было допросить об этом кого-то. Под рукой зазвонил телефон, генерал не глядя подобрал его, параллельно читая ещё отчёт, в попытке найти интересующий предмет вновь. — Генерал Федеральной полиции Сумеру, Сайно, — представился он в трубку по уставу. — Здравствуйте, генерал. — Прорычали на том конце, и Сайно потянуло подавиться кофе, которое он уже давно не пил. — Скажите на милость, куда вы так быстро улетели? Ты ел? Сайно даже потерялся в своём кабинете, пытаясь глазами найти часы. Время было послеобеденное. Он, разумеется, за это время ничего в рот не брал, кроме кофе. — Да, я только что вернулся из забегаловки тут, неподалёку. Не переживай. Мне надо снова садиться за документы. Пока. — Он сбросил, ощущая, как завязывает петлю на своей шее. Тигнари по возвращению отгрызёт ему голову.•••
— …Протокол допроса… — Кандакия принесла ему документы и протянула через стол, заваленный снежными горами бумаг. Генерал охотно принял их, предельно ясно ощущая, как встревоженно её взгляд уцепился за его замученное лицо. — Опережу все вопросы: я в порядке. — Ответил он, бегло ноющими глазами скользя по чёрным буквам на белизне листа. »…орден — способ коммуникации, позволяющий определить статус человека…» — вычитал генерал. Кандакия смиренно смолчала, но, видно, уже прикидывала, как будет выходить за чем-нибудь съестным. Что ж. То, что было сделано для удобства злоумышленников, станет удобством полиции. — Надо будет собрать все фотографии и спросить у этого сговорчивого товарища, — Сайно, чуть взбодрившись, стал собирать бумаги на столе. — Что означают те или иные ордены. На фотографиях с отчётов они разные. Нужно понять их иерархию, чтобы знать, к кому приставать потом. — Так точно. — Согласилась женщина и вышла из кабинета, но генерал разлучаться пока не планировал — вышел за ней следом. — Я намерен лично выбить информацию. — Жуткое алое болото не блестело, не подавало никаких признаков человечности в полицейском в тот самый момент. Кандакия напряглась, сводя свои отливающие лазурью брови на переносице. — Нам многое нужно узнать.•••
— Вы какой-то никакой, генерал. — Абдулхазиф изменился за ночь. На краю губ была усмешка, в другом — сигарета, что сизым дымом стремилась к потолку. Он расслабленно откинулся на стул, словно он — генерал, которому открыта любая дверь, и которому должен сдаться под арест каждый, на кого падёт его взор. Сайно бы это раздражило, но он был слишком уставшим к концу воскресного вечера, и не мог раскошелиться на очередную парочку нервных волокон. — Вас угостить? — Нет. — Монотонно отрезал он, перебирая бумаги одеревеневшими пальцами, будто убеждаясь, что ничего не забыл показать или упомянуть. Понимая, что первичный инструктаж, произведённый сразу после плодородного допроса, закончен, он поднялся. — У жениха хорошее обоняние, учует мигом и изведёт меня. Густые брови наёмника дёрнулись выше, морща складочками лоб. Мужчина рассмеялся. — Вот те на! — Абдулхазиф перехватил сигарету, чтобы не выпала, да склонился над своими ногами, похихикивая. — Ну, вы-то моложе моего будете, так что глупо удивляться, что вы бы побрезговали новым законом. Я же ещё видел, что в машину девочка садилась. Неужто дочь? Бедный безмамный ребёнок… «Конечно, бедный, чуть не осиротела во второй раз.» — подумал генерал ядовито. — Иди, ты свободен. — Сказал он вслух. Наёмник, согласившийся встать на сторону полиции, потушил сигарету в поданной ему пепельнице, подскочил, бодро и насмешливо пошёл на выход.•••
Сразу после того, как выдал Абдулхазифу распоряжения, Сайно стал уныло собираться домой — убрался в кабинете, закрыл окно, ограничив дикому ночному ветерку вход. Его оборвал звонок. Он внимательно посмотрел на номер. Это звонили не из дома — из тюрьмы. Чувствуя что-то предельно нехорошее, он поднял трубку. — Генерал Федеральной полиции Сумеру, Сайно, — представился он снова по уставу, массируя переносицу в ожидании плохих новостей. — Вам звонит начальник Сумерской тюрьмы Фаид. — Представились на той стороне. — Сегодня осуждённый по имени Дотторе был найден мёртвым в своей камере. — От чего умер? — ему показалось, что все его труды в миг сгорели, съедаемые ядовитым пламенем. Мерзавец помер, но сколько тайн он унёс с собой? — …От повешения.•••
Он снова ощущал себя ходячим мертвецом, на котором едва остались мышцы, позволяющие переставлять ноги. И иронично, что он такой явился, чтобы проведать другого мертвеца. — …Он был в камере один. — Пояснял ему суть ситуации такой же уставший и замученный начальник тюрьмы, — не в изоляторе, конечно, но мы специально держали его отдельно, чтобы он на опасность не нарывался. И всё равно умудрился себя в могилу загнать. — Он просто с ничего решил повеситься? — спросил Сайно, уже переставая ощущать себя, как обособленное существо в пространстве. Рядом водились медицинские эксперты, проверяя что-то своё, очень высокоинтеллектуальное, у наложившего на себя руки Дотторе. — Он не оставил записок? Или общался с кем? Точно, кто мог с ним пересекаться за день? Его выпускали на прогулки? — Нет, за ним приставили строгий надзор, всё согласно вашему требованию, так что близко его к другим заключённым не подпускали, и их к нему. Но… — Не томите. — Строго принудил ответить генерал, не желая тратить время на чужие ужимки. Тем более, что это был чуть ли не равное ему должностное лицо. — У нас применяется практика, когда несерьёзных нарушителей заставляют разносить еду заключённым в камеры. Когда Дотторе в камере, надзор обычно ослабляется… — Один из сторонних, кто мог с ним общаться — мелкий жулик. Понял. Соберите мне всех, кто этим занимался сегодня. Тем временем, когда Фаид утёк выполнять его просьбу, на носилках мимо пронесли укрытый белым полотном труп Дотторе. — Что-то ты больше не смеёшься. — Буркнул себе под нос Сайно, провожая взглядом бледные белые пятки, что уносили в холодные стены морга, что в планах было вскрыть тело и перебрать внимательно все внутренние органы и жидкости. Справедливый конец для того, кто совершенно ничего не стыдясь и не тревожась, подвергал чужие жизни опасности. — Вот и молчи вечно.•••
Что было хорошо в бытие генералом махаматрой с универсальным ордером — это исполнение любого самодурства в любое время суток. Время уже склонялось к тому, чтобы воскресенье превратить в понедельник, а ему, как на утренний подъём, собрали шеренгу. Всех обыскали. Предпоследний разносчик еды, тяжело дыша, стал остановкой одного из обыскивающих. Из кармана на белый искусственный свет явился блеск ордена. Хищный и мутный взгляд генерала приковался к лицу с занятной вещичкой. Весь мир поплыл от странного, людоедского восторга, распирающего в груди пылающими цветками. — В допросную его. — Прозвучал ставящий на судьбе клеймо приговор.