•••
На детальный план времени не было, раз выиграть его не представлялось возможным. Потому, быстро осмотрев самые небезопасные места в больнице на плане, на свой страх и риск, спецназ пошёл тихими тенями по госпиталю. Сторожащие подходы террористы были готовы к гостям, но это им не помогло — бойцы были грамотнее, хитрее и быстрее. Генерал не отрёкся от своего креста, и пошёл со всеми, самолично намереваясь остановить атакующих, прямо так, в голую, и никто не посмел ему запретить. Дальше шёл ужасающий в своей сиротливости и молчаливости коридор, полный проходов, откуда можно было ждать опасности. Генерал махаматра, родившийся из его чина и ответственности, шёл спокойно и выверенно, не подрагивал, не боялся. Его нервы были стальные, не такие, как у Сайно, и он на холодную голову мог предельно чётко и эффективно руководить операцией. Отряд разделился надвое, направляясь в разные крылья здания. Полицейскому довелось вести своих людей прямо к «глашатаю», который снова оживился. — Спросите своих хранителей правопорядка о тех убийствах, что были совершены при арестах! — слышалось со стороны лестницы до второго этажа отчётливо, ибо в госпитале царила затаившаяся тишина, а в воздухе витал запах страха и слёз, от него щекотало в носу. — Почему же никто не говорит о тех, кто умер под обстрелами полиции?! Учитывая последние события, генерал мог посомневаться в чистоте отчётов, что приносили на его стол. Но и просто так спустить с рук преступление террористам он не собирался. На пролёте дежурили. Отлаженная работа уложила и этих недругов. Отряд вереницей потёк вверх по лестнице, шаг в шаг, на равных расстояниях. За стеклянной дверью, разделяющей коридор и лестничный пролёт, была замечена группа вооружённых людей. Перестрелка началась немедленно, превращая прозрачное полотно в блестящую крошку кварцевого песка на полу. Спусковой крючок, казалось, впивался до крови в палец. Ведь надо было хоть частично расплатиться за грех, взятый на душу. Белые стены были окрашены красными брызгами. Один террорист прислонился к стене и сполз по ней, размазывая уродливые линии своей спиной. В коридоре заругались, послышались крики и клацанье оружий, готовых к стрельбе. Удобную позицию покидать не хотелось. Генерал махаматра знал своё дело — мозг реагировал молниеносно, поражая врагов раньше, чем те успели бы даже приблизить палец к своим спусковым крючкам. Ведь не было сердца, которое бы не специально, но вызывало-таки тряску рук. Тихо-тихо полилась кровь по полу. Убедившись, что коридор чист, генерал проскользнул за дверь, пачкая обувь багровой жидкостью. Пахло железом, мерзко, но так само собой разумеясь. Глашатай замолк, и махаматра снова считал шагами время до страшной кары. Баллистический щит чёрной стеной покорно терпел все обрушившиеся на него удары стальных маленьких снарядов, хоть и тяготил и без того ослабшую руку. Но генералу всё было ни по чём — умрёт, но сделает. Они, разбившись на группы поменьше, по очереди стали осматривать палаты. А генерал в гордом одиночестве пошёл один по чужим белоснежным пристанищам. Они все были пусты, простыни смяты, чьи-то тапки забыты в спешке, окна не закрыты, позволяя ветру играть с занавесками. Чистота и мирность помещения казалась противоестественной. Ну, то лишь восприятие того, кто знал, зачем пришёл. Оставалась одна, последняя непроверенная комната. Полицейский, укрываясь щитом, надавил на ручку двери запястьем занятой руки. Его толкнуло назад со страшным звоном. А затем он оступился, и нога вдруг подло согнулась в колене. Медленно падая в тягучей тюрьме собственного адреналина, за зелёным изумрудом бронестекла он увидел винтовку, что целилась прямо в него. Рука, противостоя тому, как стремительно тело меняло положение, выпрямилась, всё ещё сжимая до боли пистолет. Казалось, в этот раз кровь точно вытекла жирной блестящей каплей при нажатии на спуск. Твердь пола объяла его, как и оппонента, который оступился, хрипя и хватаясь за грудь. Он понял, что сам не мог ни сказать, ни вздохнуть. Ничего. Только бестолково пялиться на осевшего умирать террориста. Попытка понять, почему ему так тяжело шевелиться, привела его к такому вязкому и ненавистно-медленному самостоятельному осмотру. В щите была дыра. Зияла опалёнными своими краями. А потом он опустил взгляд ниже. На чёрное пятно, ползущее по его тёмно-синей форме. В тот же миг генерал махаматра его покинул, как и, оказывается, такое блаженное бесчувствие и заторможенность. Затем его ударило страшной болью, что вздох стал необходимостью, а сделать его не получалось, как будто вода объяла его, и вдыхать просто было нечего. Перед глазами стали плясать чёрные пятна, стремительно растя и расширяясь, заволакивая взор. Голова стала наливаться нехорошей лёгкостью, будто бы гудела, будто бы зудела. Сквозь вату к нему кто-то подошёл, кто-то что-то в приказном тоне сказал. Уже когда видеть практически не получалось из-за чёрных пятен, его прислонили к холодной, Архонты, такой приятной холодной стене. Сайно даже не думал толком ни о чём. А может и думал. Он не осознавал, лишь упорно цеплялся за сознание и жизнь, дышал, дышал, дышал, чтобы мозгу досталось хоть немного кислорода. С ним говорили, он не мог ответить, был занят тем, чтобы дышать, заглушая пульсацию во всей левой части торса, бездна её дери. Но чернота отняла у него возможность мыслить и дышать.•••
Он стоял перед ним. Его полная копия. Тот же самый смуглый человек с хищным, облитым кровью янтарём в глазах, белые волосы вились и вредно закрывали взор одного из глаз. Он был по-жестокому беспристрастен. Не было нежности или снисхождения в его остром зрачке. Казалось, он был одет как-то странно. Взгляд не мог и не хотел уцепить что-то чётко, но он, казалось, имел тёмные уши. Прямо как зверь какой. Псовый. Шакал. Точно. — Оставь меня в покое… — попросил Сайно. Он устал от него. Но собеседник молчал, не удостаивая ответом. — Ты хочешь знать, правда это или нет? Сам и узнай. Отделись от меня. Генерал махаматра продолжал молча смотреть на него. И это сводило с ума. Он сводил с ума: требовал больше и больше, сверх человеческих способностей. Жаждал положительного результата, упивался страхом злоумышленников, не любил беспорядков под своим носом. И всё он это делал в его теле. Не спрашивая разрешения, нарушая его право на собственную жизнь. — Ты всё у меня отнял. Что тебе ещё надо? — молчание. — Что тебе нужно?! Отвечай! Он дёрнулся навстречу. Чернота несуществующего пространства оказалась больше, чем казалось, но Сайно добрался до ненавистного двойника, который лишал свои глаза блеска тенью от странного шлема. Взял за что-то холодное и металлическое его на груди. — Как же ты… — он сжал в кулак кисть, где указательный палец ныл воспалением. Замахнулся на безучастного генерала. — …Меня заебал. Он вздрогнул, казалось, не успев задеть скулу костяшками. Светлый потолок и стены. Тишина. Боль. Да, точно, снова боль, пронзительная, только более централизованная: в левом плече. Тело стягивали тугие бинты. Горящие от усталости и обезвоживания глаза проскользили по комнате, пытаясь поймать хоть одно живое существо. И никого не было. Он был абсолютно один. И совсем недавно он был… «…Я был ранен в плечо и сильно истекал кровью…» — догадался сам для себя генерал. А вслед за этим, мысли потекли зловонным илистым ручейком. Он был один. Один, когда жизнь вытекала красными пульсирующими потоками. Один, когда его обступили бойцы, оттаскивая подальше от прохода и зачищая последнее помещение за него. Один, когда поступал в эту больницу или всё ту же, которую и явился избавить от террора. Глаза заволокло лукавой водяной плёнкой. Как же хорошо и как же ужасно, что никого нет, кто бы увидел слабость генерала. Но бездна его, как же было плохо осознавать, что нет никого, к кому можно было бы прижаться, услышать мерный стук сердца за грудью, к кому можно податься под прикосновение прохладной ладони, к кому можно приползти за исцелением. И оставалось только потешаться над собой, ведь вина лежит лишь на одном человеке. Лишь на том, который позволил своей извращённой сущности стража порядка взять верх и захватить всю его жизнь. Дышать стало труднее. Это не было частью его ранения, но Сайно бы хотел, чтобы так оно и было, чтобы он задохнулся и больше не мучился, назло генералу махаматре, который бы лишился тела, коим распоряжался, как своим. Сознание его окуналось то в полубредовый сон, то в не менее бредовое бодрствование. Хотелось разорвать это колесо Сансары, призванное вымучить его до полусмерти. Но сил не было. — Вы спите? — раздалось осторожно в тишине. Голос выдернул его грубо и беспрекословно обратно в реальность, и как бы это ни было неприятно, стимуляция к бодрствованию была спасительна для его рассудка. — …Нет… — отозвался он. Развернул ноющую шею к врачу. — К вам просится ваша дочь. Белые стены будто обрели краски в тот же миг, и показалось, словно это был сон во сне, максимально издевательский и жестокий. Дыхание спёрло снова, и в этот раз генерал усиленно пытался дышать. — Впустите её… Вместе с сопровождающим тоже… — негромкая речь вышла сбитой, скомканной, нетерпеливой, ибо сердце зашлось неровным стуком. Врач кивнул и вышел. Секунды казались минутами, минуты — часами, и это сводило с ума. Хотелось подорваться самостоятельно, порвав наложенный шов, заставив вновь багровый фонтан хлынуть из раны вниз по белым бинтам и смуглой коже голого торса. Сделать шаг, второй, упасть от головокружения, больно зашибив колено. Поползти, подняться, опираясь о дверной косяк. Но не пришлось, ведь дверь наконец-то открылась, и к нему вошли двое. Зелёная макушка мигом оказалась у больничной койки. На аметистовых глазах дрожали слезинки, готовые вот-вот потечь вниз по румянившимся щекам. Она уткнулась в матрас лицом, начав всхлипывать. А он в жесте утешения попробовал пригладить её волнистую макушку левой рукой, но плечо стрельнуло болью, что даже чуть скулёж не вырвался из глотки. Тогда её подхватили когтистые руки под мышки. Перенесли понятливо под здоровую руку, и тогда Сайно смог с душевным облегчением погладить Коллеи по макушке. А затем чуть боязно поднять взгляд на лиса. Его лицо было нечитаемым. Что-то отчасти похожее на облегчение, что-то отчасти похожее на злость, тоску. Всего по-немногу, но при этом совершенно ничего. — Я зайду позже. — Объявил своё намерение доктор и вышел. И вслед за этим на голову полицейского обрушилась волна беспорядочных поцелуев, а для надёжности такие приятные прохладные руки ботаника удерживали голову на месте. А Сайно не собирался убегать от пленяющей и исцеляющей ласки. Его вдруг даже склонило в сон от того, как всё это ощутилось правильным, комфортным и тёплым. — Придурок. — Сразу после порыва нежности прозвучало шероховатое слово, но таковым Сайно его даже близко не воспринял. — Зачем попёрся на штурм? Ты оперуполномоченный. Не на такие вызовы тебе кататься надо. Я чуть коньки не отбросил, когда какой-то-там Хайтам твой мне позвонил и сказал, что ты госпитализирован с пулевым ранением! Коллеи было совершенно всё равно, о чём там ругались взрослые, она приобняла запястье полицейского, уже чуть успокоившись, но не прекращая утыкаться в простыни и прятать взгляд. Прохладные руки лиса не прекращали удерживать голову за виски. А затем лис, воровато махнув хвостом и нахмурив тёмные брови, аккуратно, но быстро залез коленом на койку и прислонился так, чтобы прижать головой генерала к своей груди. Вышло смазано и не совсем удобно, ведь Коллеи по-прежнему была рядом, и лису приходилось щемиться ближе к изголовью, чтобы не задеть её. Но Сайно был в раю в тот миг, как его прижали щекой к груди, позволяя слышать такое необходимое сердцебиение. Однако девочка тоже заметила нарушение, совершённое своим воспитателем, и, вылезя из-под большой ладони полицейского, тоже запрыгнула коленями на постель, упала ему на торс, утыкаясь лицом в бинт. Благо, не на больном плече, а просто на груди. Он вернул свою здоровую руку ей на затылок, медленно поглаживая и утешая разволновавшееся дитя. — Извините меня. — Прохрипел он, осторожно притираясь головой к груди Тигнари. Ну, правда, попробуй не усни тут. Когда так хорошо… — Простим только когда дашь себя затискать. — Буркнул фенек, перебирая белые пряди и массируя кожу головы. — Всё-таки у Коллеи ты отнял папку, а у меня муж…ика. Его исправленная оговорочка была настоящим бальзамом на душу. Наверное, не зря он дал в морду генералу махаматре.•••
Его сердце сильнее содрогалось в больнице, чем перед тысячей людей, явившихся слушать официальное заявление полиции Сумеру о произошедшем недавно теракте. Он взошёл медленно на платформу, откуда должен был вещать. Плечо ещё не до конца выздоровело, но он всё равно надел удушающе тугой официально-деловой пиджак, который тут же стал ловить и тускло отражать вспышки фотоаппаратов. Журналисты вели себя на удивление прилично, и молчали, дожидаясь, когда он хотя бы начнёт речь. Он подошёл к трибуне, поправил неспешно микрофон и бросил свой пронзительный генеральский взгляд, полный крови, на весь зал. — Здравствуйте. Благодарю всех, кто пришёл выслушать официальное заявление полиции. Я буду краток и близок к сути. Я — генерал… — «махаматра» чуть не сорвалось с языка, но он замял, задушил чужое своевольное проявление. — …Федеральной полиции Сумеру, Сайно. Я бы хотел прокомментировать дискредитирующие лозунги террористов, захвативших госпиталь «Бимарстан» накануне. Ни одно из их заявлений не было правдивым. Полиция никогда не применяла силу без надобности. Только в случаях, если преступники начинали применять силу первыми. Все возможные смерти были следствием самообороны служителей правопорядка. — Но что, если всё было подделано, и смерти на самом деле были следствием полицейского произвола?! — прокричали из толпы. Генералы задумались. Махаматра открыл рот, чтобы выдать утешающую и пресекающую ложь. Сайно закрыл его рот рукой, кидая презрительный прищур. — Я с этим разберусь. — Раздалось обещание. И только затем он дал жестокому шакалу обратно бразды правления. Он снова обвёл взглядом лица внизу. Искал камеру, ведущую трансляцию. Уставился прямо в объектив. — Есть ещё кое-что, что я бы хотел сказать. Его хищный кровавый янтарь словил взоры зрителей на тысячах экранов в Сумеру. — Господа Дотторе, я иду за вами.•••
На пороге его приняли объятия и запах тропических влажных лесов. С томным и нежным чувством, он объял спину лиса рукой, поцеловал ровные водопады волос. А лисья когтистая ладонь осторожно пригладила ему больное плечо, мигом лишая любого намёка на ноющую боль. Их отношения на данном этапе были странными. Помолвка была расторгнута. Свадьба не намечалась. Неизвестно, были ли они официальной парой. Но сладостные поцелуи в разные места были их частью. Лис успел цапнуть щеку, прежде чем из своей комнаты выбежала Коллеи, забывшая даже карандаш выпустить из рук впопыхах. Ради неё генерал присел на колено, дожидаясь, когда же она добежит да тоже бросится обниматься. Левая его рука была немного занесена за спину, так что никто даже не обратил внимание, что он в ней держал. И когда девочка отступила, он вытащил то, что прятал. Те самые блестящие золотом мёда финики. Коллеи робко дёрнулась, не ожидая подарка. Но улыбнулась с лёгкой тенью смущения. И, Архонты, как же хорошо было видеть, что она так может. — Бери. — Посоветовал ей лис, хвост за ногами заметно довольно вилял. — Только прибереги их на десерт, а то аппетит перед ужином перебьёшь. Кстати, что нужно сказать? — Спасибо! — она аккуратно подцепила коробку пальцами руки, что всё ещё держала карандаш, прихватила другой. Пока казалось, что с мелкой моторикой всё не очень хорошо — руки у неё дрожали. Но тем не менее, она радостно кивнула и убежала с коробкой на кухню. Два невольных родителя проследили за ней и тепло переглянулись между собой. — Спасибо, что заботишься о ней. Она сейчас просто кровь и молоко, не то что раньше. — Заметил генерал, поднимаясь. — Она похожа на одуванчик, который вырос в асфальте. Всё ни по чём, продолжает расти и развиваться. — Гордо вздохнул ботаник, а потом лукаво сщурился. — Но, знаешь, хотелось бы, чтобы кое-кто ещё участвовал в её становлении. — Я буду захаживать чаще, обещаю. — Тихо ответил Сайно, затем почувствовал, что должен уточнить. — А сам ты как? — Ты мне поверишь, если скажу, что сносно? — лис потянулся к кухне, бескомпромиссно подхватывая генерала под локоть здоровой руки. Там уже очень самостоятельно Коллеи, укрывшись фартуком и прихватками, осторожно накладывала в тарелку рис, стоя коленями на кухонном стуле перед плитой. — Не уверен. — Хмыкнул Сайно, когда лис отбился от него, чтобы помочь девочке дополнить блюдо душистым карри из отдельной кастрюли. Генерал, уже привыкший к командному обустройству домашнего уюта, решил взяться за напитки, раз к плите было не подобраться. — Уф… Мне придётся есть с прищепкой на носу… Очень перчёное. — Пожаловался Тигнари, зажимая чувствительный нос пальцами. — Коллеи… — Прости… — бровки-травинки встали домиком. — Рука дрогнула, я не хотела. — Стоп, Коллеи ещё и готовила? — Я поручил ей последние этапы. — Пояснил ботаник, посылая маленькую повариху за стол с тарелкой, затем стал сервировать по тарелке и для себя с генералом. — Кстати, Коллеи, подтвердишь, что я стал чувствовать себя гораздо лучше? — Да, Тигнари правда стал веселее и активнее, с тех пор, как вы помирились! — охотно кивнула девочка, дожидаясь, когда полицейский наконец заварит своей единственной здоровой рукой чай. Закончив со своим делом, он поднырнул под бок генерала, помогая несчастному адекватно и оперативно размешать сахар в кипятке. — Я покорно принимаю витамины и хожу мониториться у врача. Твоя душенька довольна? — муркнул ботаник пленительно, что Сайно объял жар ещё до того, как он успел отпить своего горячего чая. — Ладно, устами младенца глаголет истина. — Согласился полицейский, подхватывая кружки уже обеими руками. Плечо заныло, но не страшно. — Поручаю моей личной маленькой матре следить, чтобы наш учёный исполнял всё, как полагается. И чтобы не принимала никакие подкупы. — Ты зачем ребёнка против меня настраиваешь? — улыбнулся Тигнари, принося к столу тарелки. Они сели. Включили телевизор, чтобы что-то было на фоне. Здоровый румянец гулял по щекам усердно жующей Коллеи. Золотой закат скользил по аккуратному лицу фенека, на котором не было синяков в районе глаз. Всё было спокойно и правильно, заставляя тепло разливаться за рёбрами. Он был дома со своей семьёй.