***
Едва притронувшись к тарелке, он улизнул с завтрака, отпросившись в туалет. Конечно же, он соврал. Он не собирался возвращаться. Ему нужно было пространство. Нужно было отлучиться и подумать. Нужно… нужно было что-то делать. Но что ему оставалось? Разрешение свободно перемещаться по здание ничего не меняло; Монокума, следовавший за ним по пятам, служил бессловесным напоминанием о том, что он всё ещё в плену. Все эти люди были ему столь чужды, столь непонятны, и хотя они все как один заявляли, что будут присматривать за ним, но в действительности им было всё равно. Они уважали его исключительно как продолжение Джунко. Им плевать, что он хочет. Им плевать, что он думает. Даже Нагито, Остатка, который любил его до помешательства, волновало лишь то, что он репрезентует. Ему всё равно на Макото Наэги. Стоит ли удивляться, что, размышляя обо всём этом, Наэги оказался в единственном месте, где мог отыскать хоть каплю рассудка? Даже несмотря на то, что это место было грязным и леденящим кровь? Он так не думал. Тихий, мрачный коридор тюрьмы послужил охлаждающим бальзамом для его разгорячённой души. (Он не стал смотреть на пустую клетку). — Ты вернулся? — прохрипел Ивата, когда он присел напротив клетки. Узник по ту сторону решётки, сгорбившись, сидел в углу. — Да, — прошептал Наэги. Ему стало стыдно за то, что он не принёс с собой еды. Да уж, пользы от него — хоть отбавляй. Несколько узников начали перешёптываться между собой, и скорее всего, речь шла о нём. Он был не против. Помимо этого в тюрьме царила тишина. Она, а также тот факт, что никто из этих людей не сошёл с ума в том же ключе, что и Абсолютное Отчаяние, доставляли ему облегчение, какое он не испытывал на протяжении многих дней. …Вау, насколько всё-таки ужасно его положение? Он сидел в компании измождённых, трясущихся узников и ощущал спокойствие? И тут его прорвало. Он начал говорить и уже не мог остановиться. — Вчера они забрали одного из вас, так ведь? Я всё видел. Это была Медсестра. Она захотела показать мне, что она вытворяет с людьми. Она думала, мне понравится. Она думала— — Перестань думать об этом, — приказал Торио; к нему вернулась крупица прежней силы. — Тебе надо думать о том, как ты выберешься отсюда. Но Наэги не мог выбросить это из головы. — Она сделала это для меня. Она убила его для меня. Кто-то рассмеялся. Это был хриплый, удушливый смех, который по какой-то причине напоминал ему о выветрелых горных породах. Через две клетки у него за спиной очередная узница притянулась к решётке. Она обхватила её костлявыми, как когти, пальцами. — А ты не думал, что такая судьба — это благо? — спросила она. Она?.. Нет, она явно не всерьёз. Его магнитом притянуло к заключённой. Казалось, ноги двигались сами собой. Он вновь уселся на земле, скрестил ноги и посмотрел узнице в глаза. Он видел, что в них затаилось страдание — отчаяние. — Ты не должна так думать, — сказал Макото. — Почему нет? — Зрачки заключённой расширились. Они завлекали его, словно прожектор. — Разве нас собирается кто-то спасать? Нет. Конечно нет. Никто не спасётся. Нам всем суждено умереть. — Я не стану врать, — произнёс Наэги. — Скорее всего, это правда, но ты не должна зацикливаться на том, как это безнадёжно. — Нет? — Женщина снова разразилась смехом: ужасный, ужасный звук. Макото слегка наклонил голову в сторону, глядя на неё. — Как тебя зовут? — Кидо. …А как же полное имя? Ну, это неудивительно. Они встретились в весьма трагических обстоятельствах. — Кидо-сан, — произнёс он на пробу, — наверняка у тебя были люди, которыми ты дорожила. На её лице на секунду показалось горе. — Какая разница? — с горечью спросила она. — Их больше нет. — Я не виню тебя за то, что ты так думаешь, — бережно ответил Наэги. — Но можно посмотреть на это и по-другому. — Её лицо на мгновение воспряло к жизни. Только она хотела что-то выкрикнуть, как он заговорил вновь: — Ты до сих пор помнишь их, так? Ты помнишь их и всё хорошее, что они сделали. Если это правда, значит они ещё есть. Ты хранишь их в своём сердце и в своей душе. — Они мертвы! — завопила Кидо. — Мертвы, мертвы, мертвы! Их убили. Я сама видела! Макото кивнул и проглотил эмоции, чтобы продолжить. — Знаю. Я не говорю, что ты должна забывать об этом. Я говорю, что ты должна чтить память о них. Возможно, намного легче просто взять и поддаться отчаянию, но ты ещё можешь бороться. Да, они отняли твоих близких и твою свободу, но им ни за что не отнять твоё прошлое. Все эти счастливые воспоминания остались с тобой. Так что… так что борись ими! Не дай отчаянию победить. Пускай эти воспоминания будут твоим щитом. Окружи себя этими остатками от своих близких! Зачем тебе давать Абсолютному Отчаянию удовольствие от победы? И если ты и вправду… погибнешь, то сделай это с теплотой и любовью твоей семьи и друзей в своём сердце, а не пустотой отчаяния. Он потянулся и взял Кидо за руку. — Отчаяние когда-нибудь проиграет, — продолжил он. — В конце концов надежда всегда побеждает. Возможно, ты этого не застанешь, но так и будет. И каждый раз, когда кто-то отказывается сдаваться, каждый раз, когда кто-то отказывается выбирать отчаяние, этот день становится чуточку ближе. Поэтому продолжай бороться. Даже если не ради себя, то хотя бы ради них. Отомсти за них. Он прошёлся большим пальцем по чужим застывшим костяшкам. Узница потупила взгляд. Её вторая ладонь дёрнулась. — …Что ты такое? — спросила она. — Надежда, — сказал кто-то. — Он Абсолютная Надежда. Эти четыре слова изменили всё. Макото почувствовал, будто вынырнул из транса. Он огляделся. Узник в каждой клетке, за исключением одной пустой, прислонился к двери и рукой потянулся к единственному за долгое время лучику «надежды». Их взгляды не поддавались описанию. В любом случае, он ни за что не предполагал, что такие взгляды когда-либо будут обращены в его сторону. Это ощущалось странно. Неправильно. — Так вот оно что… — произнёс Ивата. — Вживую это и вправду совсем по-другому. Макото моргнул. — А? Он уже было отстранился, но Кидо схватила его за руку. — Нет, продолжай, — попросила она. — Расскажи нам об остальных. О твоих одноклассниках. О, его класс! У него в запасе имелось столько занимательных историй! Несмотря на то, что судьбы некоторых учеников… сложились не лучшим образом. Но для них сейчас не время и не место; Макото просто хотел отвлечь узников. Так что он рассказывал о них как о людях, дав волю своей любви. Казалось, он уже часами потчевал их историями, пока Нагито наконец не нашёл его. (Комаэда ничего не сказал, но если бы Наэги взглянул на него, то ему стало бы очевидно, что он расстроен).***
Три взрослых человека, одна женщина и два мужчины, хранили молчание. Их взгляды были направлены на ноутбук посреди стола, хотя его экран наклонили таким образом, чтобы исключить его из поля зрения. Однако звук был включён на максимальную громкость, и крики, исходившие из колонок, говорили о происходящем на экране сами за себя. Отвратительные звуки раздавались по маленькому офису, и хотя все три слушателя имели хмурый вид, они не казались напуганными. Можно подумать, что они утратили восприимчивость к подобным звукам. Аудиозапись с визгом остановилось, и все трое обменялись понимающими взглядами. Сакакура Джузо, Абсолютный Боксёр, заговорил первым. Он перенёс вес на стол, одной рукой подпирая подбородок, а другой барабаня по столешнице. — Я всё услышал. Она несколько раз называла его имя. Не может быть, чтобы она обращалась к кому-то другому. Юкизоме Чиса, Абсолютная Домохозяйка, приняла ещё более хмурый вид и перевела взгляд с одного мужчины на другого. — Выходит, больше нет смысла питать иллюзий. Абсолютное Отчаяние наконец подтвердили, что держат Наэги-куна в плену. Мунаката Кёске, сидевший за столом и подпиравший подбородок двумя руками, на секунду задумался. Затем Абсолютный Президент Студсовета поднял голову и заговорил: — Пока ещё нет. Я видел эфир целиком. Он не появлялся на экране. Абсолютное Отчаяние могли упомянуть его имя, поскольку надеялись, что он окажется в зоне слышимости одного из телевизоров. Массы не желают верить, что его взяли в плен, так что они готовы цепляться за любую альтернативу. Время ещё есть. Джуса выпрямился. — Тогда в чём вообще смысл этого эфира? Если они до сих пор не собираются объявлять о его похищении, тогда зачем его вот так упоминать? Кёске не шевелился. — Вина. Они хотят повесить на Наэги вину за чужую смерть. За обвинением последует чувство вины, а за чувством вины — отчаяние. — Думаешь, это его сломит? Он вроде как держался молодцом, когда казнили его одноклассников, — напомнил Сакакура. — Мы не знаем, что ещё они делают с ним, — заметила Чиса. Она нервно закусила нижнюю губу, и на секунду Мунаката кинул взгляд на неё. — Они попытаются сломить его, — сказал Кёске. — Они попробуют обратить его. Если им удастся это сделать, то ситуация обернётся против нас. Наэги Макото обладает силой слов. На сегодняшний день он имеет огромное влияние по всему миру. В их руках он будет представлять критическую опасность. — Но ты же сам говоришь, что время ещё есть, так ведь? — Джуза сжал ладонь в кулак и вскинул его вверх, словно с этой проблемой можно разобраться силой. — Каков наш следующий ход? — Я переговорю с Председателем. Пока что приведите в готовность свои дивизии, — приказал Мунаката. — Мы должны нанести удар, прежде чем Отчаяние вскроет свои карты. Можете соврать своим людям, но они пока не должны знать о том, что Отчаяние похитили Наэги. Нельзя подрывать боевой дух. — Понял, — ответил Джуза, после чего Юкизоме кивнула и ответила нечто в таком же духе. — Что ещё я могу сделать? — Держи ухо востро, — сказал Кёске. — Ходят слухи, что против моего правления поднимается внутреннее движение. Сакакура помрачнел в лице, словно воспринял вышеупомянутое движение как личное оскорбление. Он быстро встал, слегка раскрутив своё кресло, и зашагал к выходу в порыве приступить к исполнению своего долга. Мунаката и Чиса проводили его взглядом, после чего повернулись друг к другу. — Теперь твой отчёт? — спросил Кёске. — Да! — Юкизоме вновь кивнула, отчего её волосы слегка покачнулись. — Мы с Кизакурой-куном пришли к одним и тем же выводам: мы считаем, что выжившие 78-го класса демонстрируют допустимое поведение. Мы не заметили в них признаков отчаяния за пределами нормы. Они всё ещё расстроенны из-за похищения Наэги-куна, но хранят надежду, что его спасут. Кёске поразмыслил над её ответом. Он потянулся к ящику письменного стола и вытащил файл с информацией о конкретной выжившей с волосами цвета лаванды. — Что насчёт Киригири Кёко? Ты ведь знаешь, что Кизакура неоправданно расположен к ней. — Я согласна с его мнением насчёт неё. Она ни за что в этом не признается, но мне кажется, что в Киригири-сан надежды больше, чем во всех остальных! — Юкизоме прикрыла глаза, что придало ей обворожительно счастливый вид. — По крайней мере, когда речь заходит о Наэги-куне. — Ясно. Спасибо. У тебя есть мнение насчёт их потенциала? Выражение лица Юкизоме посерьёзнело, хотя оставалось таким же горячо счастливым. — Тогами-кун не шутил, когда рассказал нам, на что он способен. Может, нам не обязательно быть миллиардерами, однако нельзя закрывать глаза на лидерство и авторитет, которые предполагает его талант. Думаю, он может быть прав: он готов повести за собой дивизию. — Буду иметь в виду. — Мунаката казался слегка разочарованным её находками. — Однако пока для этого рано. Не стоит лишний раз раздувать эго Тогами. — Полагаю, помимо него, из Киригири-сан тоже в будущем выйдет превосходный руководитель дивизии. Интеллект для этого у неё имеется, но, думаю, ей нужно ещё немного попривыкнуть к работе с людьми. — Спасибо, Чиса. Юкизоме поднялась на ноги. Она отвесила лёгкий поклон. — От меня ещё что-нибудь нужно? — Пока нет. Но, Чиса? — Мунаката поднял на неё взгляд, и его губы тронула искренняя улыбка. — Спасибо тебе. Чиса улыбнулась в ответ. — Всегда рада помочь! (Он ни о чём не подозревал).