Only Hope

      — Папа! Пап, посмотри! — Неуверенные движения на роликовых коньках становятся все увереннее. На губах моей малышки играет наивная улыбка и от нее исходит тот свет радости, который присущ лишь детям.       Бель делает толчки, осторожные и в то же время нетерпеливые одновременно. Толчки, приближающие ее к цели – ко мне.       В один момент дочка запинается об камешек, так неприметно лежавший на кладке. Так быстро, что доходит до ума, что стряслось, только когда она начинает реветь в голос, сквозь пелену слез испуганно глядя на разбитую коленку и содравшуюся на руке до крови кожу. Хотя ей говорили, и не раз, что стоит обезопаситься налокотниками, шлемом и что там еще в комплекте с этими коньками было?..       — Почему… ты не поймал меня? — Единственный вопрос, который дочь задает мне в тот момент. А выглядит она так, словно ей сказали, что волхвов, приносящих подарки, не существует.       Я опускаю глаза, аккуратно поднимая Исабель на руки.       — Прости, малыш… Я не успел.       Каре-зеленые, как у матери, глаза широко распахнулись и смотрели на меня с каким-то неясным разочарованием. Вспомнилось сразу, как она с гордостью говорила, что папа всегда защитит ее, когда мы пытались объяснить дочери об экстренных службах. Исабель говорила, что они могут не успеть, а папа будет всегда рядом. А теперь ее весь вид кричал: «Как ты мог?!». Наверное, тогда даже я разочаровался в себе. Для родителя просто невыносимо видеть грусть своего ребенка, и даже несмотря на то, что я не был виноват, с какой стороны не посмотреть, на душе скребли кошки. Я не успел…       И это был не последний раз…       Упорное колочение по двери внезапно развеивает все видения. Крепко зажмурившись и потерев глаза, я встаю с рабочего места, пытаясь понять, сколько же времени тут провалялся, и вспомнить, когда успел запереть кабинет. Сила тяжести упорно пытается повалить обратно в кресло, но, преодолев себя, все же подхожу к двери. Стоит провернуть ключ и отрыть дверь, как твоя мать бросается мне на шею, сминая на спине белый хлопковый больничный халат и рубашку под ним. Ее аккуратный носик утыкается мне в плечо, и через ткань я чувствую, как тяжело ее дыхание, словно она задыхается.       — Воды, Розалин? — Спрашиваю я заботливо, поглаживая жену по спине и волосам.       На мой вопрос она мотает головой, все еще не отрываясь. Аккуратно целую, в висок, обнимая за талию, предлагая хотя бы присесть. На это она соглашается, и мы, не спеша, перемещаемся к кушетке, где я аккуратно помогаю ей присесть, когда она с неохотой отрывается от меня. Ее голова опускается на мое плечо, а рука сжимает ладонь, ноготками слабо впиваясь в кожу.       — Как ты можешь быть так спокоен? — Она смотрит в пустоту, на блеклую стену, а может, и сквозь нее. Потом тихо хмыкает и продолжает. — Ладно, забудь. Пусть хоть один из нас сохраняет здравомыслие.       — Если сейчас начать паниковать, это погоды не сделает, ты ведь это понимаешь? Нам остается лишь смиренно ждать.       — Я знаю, Диего, но… — Она прерывается, приподнимая голову и заглядывая в глаза, будто бы пытаясь заглянуть внутрь меня, чтобы понять, о чем я думаю. — Ты так холоден, что кажется, будто бы тебя это совершенно не волнует.       Я не отвечаю. Не знать ей лучше, каких трудов мне стоит держать лицо и справляться со своими эмоциями. Поглаживаю плечо жены, успокаивающе, пытаясь и сам утихомириться. У самого на душе скребут кошки. Причем так, что кажется, будто бы они специально для этого очень долго затачивали когти, дабы потом внутри меня все обливалось кровью. Твоя мать всегда плохо понимала меня, Исабель.       — С ней ведь… все будет хорошо, правда?       Она пристально смотрит на меня. В голосе слышна надежда, которой мне так не хватает. Она и сама врач, правда, просто мед. сестра, но даже она со своим образованием понимала глубоко в душе: в сложившейся ситуации шансы выжить ничтожно малы. Несмотря на это, она надеялась, дочка. И хотела услышать из моих уст подтверждение, которое я дать не мог вопреки своим принципам. Я тем временем абсолютно пришел в упадок. Я не верю в чудо. Я верю в вероятность. Являюсь человеком науки, к тому же, из того разряда, который, пока своими собственными глазами не увидит, ни за что не поверит. Мне действительно не доставало этой самой «веры», однако на то были свои причины.       — Конечно, — киваю я, а Розалин снова опускает голову на мое плечо. Ее дыхание постепенно становится спокойней, глубже, ровнее. Она тихо сопит на моем плече, а я стараюсь сильно не шевелиться, чтобы не спугнуть ее такой чуткий сон. Чтобы отвлечься, я снова погружаюсь в воспоминания, чувствуя, будто бы они притягивают с пока непонятной мне целью. Я должен вспомнить это от начала и до самого конца, чувствуется подобный толчок где-то глубоко в груди.

***

      Сказать, что последующие несколько дней казались мне Адом земным, ничего не сказать. До сих пор помню, как был готов переделать всю работу по дому, лишь бы отмазаться от общества одной навязчивой особы. Альба Рико была, казалось, повсюду. Стоило ей покинуть дом, как мать начинала восторгаться ею, бывши совершенно очарованной этой «молодой леди». Наверное, она видела ее идеалом юной девушки, начитанной и воспитанной, о которых пишут в романах и которых показывают в старых черно-белых фильмах. Мне же родительница каждый раз напоминала, чтоб я был помягче и повежливее с ее ангелом, на что я отвечал, стараясь изрекать не сквозь зубы, что помню все это. Честно? Я никогда не видел такого восторга у этой женщины, как тогда, когда она говорила о дочери старого священника. За ужином мать с все тем же восторгом расписывала отцу, с каким усердием эта добродушная девушка «занимается со мной, оболтусом таким» (примерно такая цитата, точнее передать нельзя). Он же, не отрываясь от чтения газеты (мама никогда не делала ему замечаний по поводу его дурного тона – заниматься какими-либо посторонними делами во время трапезы считалось крайне неприемлемым, хотя, на самом деле, это обычно относилось лишь ко мне), говорил, что это здорово, но, скорее всего, и краем мочки уха не слушал свою жену, стараясь лишь сделать вид, что он ловил почти буквально каждое ее слово. Все было так, как я говорю. Она. Была. Повсюду. Наверное, еще бы чуть-чуть – и покоя от нее не было бы и во снах, тогда бы я точно сошел с ума. Да, именно так я думал тогда.       — Скоро зима.       Я оглянулся на нее, чуть сбавляя шаг, потому что девушка за мной не успевала, на что она благодарно кивнула. Минула уже половина ноября, а воскресенье должно было быть двадцатым числом месяца, а потому внезапно на наш городок напал холодный ветер и частые дожди. Альба по-прежнему ходила в юбке, хоть и мерзла очень сильно. Пару дней назад ее отец отчитал свою дочь при мне, и, хотя та обещала ему не мерзнуть, все равно продолжала ходить не в брюках. Первой мыслью было, что ее старый брючный костюм, в котором она ходила ранее, просто стал ей мал, а девушка не хотела обременять своего родителя. Моя одноклассница не обмолвилась об этом ни словом, но я был уверен, что это было так. Мне такое было чуждо, ведь семья моя была далеко не бедной, и меня бы отчитали, не скажи я о том, что мне что-то нужно. Я хотел спросить, почему бы ей не одеваться теплее и закрытее, но так и не решился задать подобный вопрос в тот момент.       — Ты будешь, как и каждый год, помогать с организацией концерта? — Я поправил лямку рюкзака на плече. Каждый год в школе устраивают небольшой концерт перед священным двенадцатидневьем. Обычно их дают для мелких ребятишек, а в этом году школьным руководством было постановлено, что в этом году поставят еще несколько дополнительных скамей в зал – детей из приюта также решили порадовать. Потому-то и светилась Альба Рико от счастья, заслышав эту новость, о которой, кстати, я услышал из ее уст. Девушка, кивнула, потерев руки, и выдохнула, заставляя пар клубиться. — Похоже, у тебя теперь совсем не будет свободного времени.       На мое притворно грустно произнесенное предложение, она ответила беззаботно:       — О, не переживай, на тебя у меня всегда найдется время.       Когда я цокнул языком и закатил глаза, безнадежно, она засмеялась негромко, заставляя улыбнуться ей. Последнюю пару дней мы неплохо проводили время за уроками. Днем ранее я рассказывал ей о том, как в детстве играл в футбол, когда она спросила о том, чем же я вместо уроков занимаюсь. Обычно девушки подобным не интересуются или делают вид, что все внимательно слушают, при этом не понимая ни слова. Альба Рико же хоть и плохо разбиралась в спорте, но с улыбкой слушала меня. Правда, было уже поздно, когда я понял, что она просто искала, как сделать задачи из решебника интересными для меня, но было не так скучно и занудно, как обычно, тем более что это помогло. Несколько задач по физике я все же решил самостоятельно, а девушка лишь наблюдала со стороны. В тот день я сказал, что по весне могу научить ее играть, коль желание появится, на что дочь священника ответила, что с удовольствием бы поучилась у меня, что было даже лестно.       — Твоя мама так вежлива со мной, мне даже не по себе, — она неловко улыбнулась, пряча руки в карманы старой куртки       — Как бы написал об этом какой-нибудь писатель прошлого-позапрошлого века, «она совершенно влюблена в тебя», — кивнул я, спрашивая после, не нужно ли ей что в магазине, потому как проходили мы как раз мимо него.       — Нет, ничего не нужно. Спасибо, что поинтересовался. Это смущает. Я ведь ничего такого не делаю, чтобы мной восторгаться. — Она посмотрела на меня, непонимающе, когда я попытался подавить смешок. М-да, больше половины жители Альмансы с удовольствием подискуссировали бы с ней на эту тему. — Что с тобой?       — Нет-нет, все в порядке. Так чем займемся сегодня? — спросил я, желая перевести тему.       — Геометрией, — спокойно ответила она, забирая прядь волос за ухо. Этот жест у нее вошел в привычку уже давно, как я тогда заметил. Название предмета вызвало у меня «бурю восторга», а вот Альба нахмурилась. — Скоро зачет по ней, так что тебе следует подготовиться. Ты же хочешь школу окончить?       — Родители хотят этого, а я как-то и не особо, — пожал плечами, отвечая совершенно честно.       — Почему? — последовал вопрос.       — Жизнь – штука сложная. Никому не хочется с проблемами этой «взрослой жизни». Привыкшие к тому, что они имеют сейчас, в этот самый момент, люди, подобные мне, не хотят перемен. По мне не скажешь, но не люблю я перемены. Не всегда они к лучшему.       — Открывать что-то новое – всегда интересно, — она почему-то посмотрела в сторону, на замок Альманса. Эта девушка редко смотрела прямо в лицо человеку, когда собиралась говорить что-то серьезное длиннее двух-трех предложений. — Еще столько всего предстоит узнать, понять, почувствовать. Ничего не бывает без потерь, но они будут всегда, сколько бы ты ни пытался оградиться от этого. Это неизбежно, Диего. Не нужно бояться перемен. Важно лишь никогда не сдаваться и верить.       — Верить? — я усмехнулся тогда. — И во что же?       — В то, что однажды ты сможешь посмотреть на пасмурное небо и улыбнуться. Что сможешь рассмеяться, когда тебе будет очень плохо. Поверить в то, что сможешь соврать во благо, согрешишь ради сохранения чего-то важного и хрупкого. И в то, что однажды, много-много лет спустя, ты закроешь глаза, когда подует прохладный октябрьский ветер, и сможешь сказать, что прожил эту жизнь не зря. Потерь будет много. Но важно замечать такие неприметные мелочи, от которых захочется улыбнуться и которые согреют даже в самый лютый холод.       У Альбы Рико был необычный взгляд на мир, это я знал всегда. Я почему-то смотрел на нее в упор, когда она повернулась. Девушка ничуть не смутилась, смотря прямо мне в глаза.       — Так значит, эти мелочи смогут спасти, — я говорил тихо, хотя на улице больше никого не было.       — Именно, — ее карие глаза смотрели на меня с уверенностью.       — Я в это не верю, — отвернулся от нее, смотря себе под ноги.       — Что ж, у нас разные мнения, — она отвернулась также. — Это нормально. В конце концов, «не бывает двух людей, как и двух листьев на одном дереве, совершенно одинаковых».       — Это слова Толстого, правда?       — Верно, — ответила она, а затем ее лицо просияло. — Так ты литературу все-таки знаешь! Даже зарубежную!       — Поверь, ты еще многого обо мне не знаешь, — улыбнулся я, замечая, что мы почти подошли к моему дому. — Не хочешь наперегонки?       — Почему бы и нет? — Альба с задором посмотрела на меня.       Мы бежали, смеясь, пытаясь не поскользнуться на мокрых листьях и сырой земле. И тогда мне было так легко. Скажи кто-нибудь месяц назад, что с Альбой Рико можно так хорошо проводить время, я б рассмеялся ему в лицо. Потому что тогда казалась она мне пришельцем. Но теперь я видел в ней свою сверстницу, самую обычную старшеклассницу, которая, в отличие от других, которые пытаются создать о себе хорошее впечатление, была просто самой собой. И мне нравилось, что не нужно с ней притворяться. Мы учили уроки, в комнате больше не было той неловкой и нагнетающей тишины, а она уже спокойно рассматривала видеоигры на полке, время от времени интересуясь их сюжетом, который был в то время незамысловат, и многие игры походили друг на друга. Альбу, которой доселе никогда не приходилось видеть что-то подобное, это затягивало и интересовало. Я точно помнил, что ни одной другой девушке подобное не нравилось, а стоило заикнуться – и было то же самое, что и когда про футбол им рассказываешь. А вот дочь священника интересовалась этим осознанно, что мое внимание от уроков, конечно же, отвлекало. Я попытался подшутить, мол, как-нибудь покажу ей, как играть, коль выпадет свободная минутка, а она смутилась, явно воспринимая мои слова всерьез, и по ее лицу можно было понять, что ей бы этого хотелось, но что-то не позволяло ей быть полностью открытой. Может, жизненные принципы, а может и что-то еще, но, как я заметил, она редко делала то, что ей действительно нравилось. И мне хотелось показать ей многое и рассказать обо всем, чего она не знает, но у меня так и не хватило смелости предложить ей что-то подобное, а потому я просто продолжал учить вместе с ней уроки.       Так было в тот день. А следующий я бы с удовольствием стер из памяти.       Казалось бы, все начало налаживаться вплоть до моих отношений с Альбой Рико, однако на следующий день я понял, что не все было так гладко. Взаимоотношения людей – вещь очень сложная и хрупкая; в них бывают взлеты и падения, моменты грусти и радости, улыбки и нежелание видеть. Может, я просто встал не с той ноги, а может это был один из «тех» дней. Ну, ты знаешь, когда одно накладывается на другое, медленно накапливается, а затем обязательно вырывается и всегда не вовремя? Так вот это и была та самая точка кипения.       Все начиналось, казалось бы, хорошо. Денек на улице стоял солнечный для конца-то ноября, а грязи особо и не было, хотя сменку все равно тащить пришлось, ибо компашка учителей, дежурящая у входа, казалась теми еще извергами. Особенно тот горбатый старикашка, что вел у нас математику – ненавидел он меня больше всех остальных. Те терпели меня еще как-то, а вот повернутый на своем предмете учитель явно вознамеривался подпортить мне аттестат (хотя спасать, как мне казалось, там было уже нечего). Несмотря на препятствие у входа, день обещал быть хорошим. Хорхе позвал меня погулять с нашими общими знакомыми. Мы собирались сделать это давно, но подходящего момента не появлялось, тем более что погода нам не благоволила. А потом… урок геометрии. К ней я подготовился плохо, а потому меня, конечно же, оставили после уроков. Пойти погулять с парнями у меня не вышло, ибо те ждать точно не собирались и слиняли, как только появилась возможность, чтобы не успели найти, за что их можно наказать.       Сказать, что настроение паршивым было, – ничего не сказать. А у ворот меня, как и всегда, ждали. Ее прогнозы оказались как никогда точны, а мне следовало лучше готовиться, но в тот момент я был просто зол. Необъяснимая ненависть ко всему, что меня окружало, накатила внезапно. Наверное, с таким настроем я мог не то, что подраться, а ни в чем не повинного котенка со злобы удавить. Скажем так, если Альба Рико была всегда некстати, то сейчас она была совсем-совсем некстати такая милая и улыбающаяся. Ее вид разжигал во мне огонь сильнее, чем все, что случилось ранее. Она, всегда такая светлая и неунывающая, в тот момент ужасно разъяряла меня. Ее желание помочь, доброта к человеку, который этого не заслуживает, всегда сочувствующий и подбадривающий взгляд… Как же я хотел в тот момент, чтобы она ушла, потому что чувствовал, что может случиться. И я попробовал улизнуть, но к тому моменту она меня уже заметила и все попытки оказались тщетны.       — Я говорила, что сегодня зачет по геометрии, — взгляд ее карих глаз смотрел на меня с укором, но в то же время подбадривающе, сочувствующе и… нежно(?). Она улыбалась слабо, ласково, мягко, что любой другой парень растаял бы от такого невинного выражения лица, но в тот момент я был просто зол, не замечая ничего, кроме злобы, наполняющей меня, а потому я оттолкнул ее руку, когда девушка попыталась коснуться моего плеча. — Диего?       — Не прикасайся ко мне, — мой голос звучал глухо и я не мог заставить себя взглянуть на нее, хотя и был уверен, что вид у нее напуганный. Мне не хотелось этого делать, но в тот момент я просто не смог остановиться. — Даже не приближайся ко мне, ясно? Раздражаешь! Да мне даже находиться с тобой в одном помещении противно! Ты слишком ярко светишь, и это вымораживает! Ты ведешь себя ненормально, вечно выделиться из толпы пытаешься! Святоша чертова!       Когда я осознал весь смысл сказанных слов, то было уже поздно. Я пришел в чувство только, когда неслабая боль прокатилась по щеке, а в ушах встал звонкий хлопок. Мне было страшно поднять глаза, но я все же нашел в себе силы сделать это. Я никогда не забуду ее глаза, Исабель. В них не было ни капли укора. Ни единой слезинки. Только глухая боль, грусть с нерастворимой щепоткой обиды. Хотя нет, не совсем обиды. Разочарования? Возможно. А потом она испуганно отшатнулась, когда заметила мой взгляд, и быстро опустила глаза в землю.       — Извини, — пощечина, конечно, чувствовалась, но извиняться ей явно не стоило. Все же, я заслужил. Альба снова забрала кудлатую темную прядь за ухо, и я заметил, как дрожит ее рука. — Если ты этого хочешь, то так тому и быть. В конце концов, я не собиралась навязываться. Еще раз извини.       Даже в такой момент она оставалась чистой. Ни капли ненависти не появилось в ней. Она исчезла очень быстро с моих глаз, я даже не успел ее окликнуть. Вина еще не успела подкатить к горлу, а вся ситуация дойти до моего воспаленного мозга, но уже тогда я осознавал, что был глупцом. Мало того, неблагодарным подонком, потому что в тот момент я посмел подумать о том, что рад от нее избавиться, ведь больше не будет этих встреч у ворот и несколько часов досконального разбирания школьных предметов. В груди встала горечь, которая не проходила еще очень долго, но по дороге домой я думал лишь о том, как бы мне объяснить все родителям.       Это был ужасный день. Я бы хотел больше никогда его не вспоминать, дочка. Напомни, чтобы я в первую очередь стер этот эпизод, когда появится возможность удалять некоторые участки памяти.