Only Hope

      — Па, почему парни не могут быть нормальными? Ну вот ты же такой хороший, и дядя Хорхе – тоже. А парни, которые ко мне клеятся, – мудаки полные.       Как часто вы задумывались о том, что время идет, неумолимо бежит вперед, не оставляя возможности вернуться? Я постоянно думаю об этом. Помню, Хорхе говорил на праздновании своего тридцатилетия, посмеиваясь, что время так тянулось, пока мы были детьми, а после двадцати оно резко так ускорилось, рвануло с низкого старта. Тогда я не особо в это поверил – мое время тянулось очень и очень долго. Днями пропадал на любимой работе, а вечером возвращался к своей замечательной жене. Я начал осознавать это два года спустя, когда на свет появилась моя дочь, и в полной мере осознал, когда понял, что она уже совсем не малышка. Казалось, еще вчера я делал домик из коробок для ее кукол, а сегодня уже разговариваю с ней о таких вещах, как взаимоотношения.       — Все еще думаешь, что это хорошая идея? — Дочь склоняет голову на бок, приподнимая скептично бровь. — Я имею в виду, разве о таких вещах девочки должны разговаривать не с матерью?       Бель выпячивает губу, словно маленькая девочка, каковой мне и хотелось считать ее, но, увы, она уже совсем взрослая. Дочь склоняет голову мне на плечо, и я глажу ее по длинным темным волосам, которые она собирается сразу же после выпуска отрезать по плечи. Хочет утереть всем нос, а потом обрезать, чтоб не мешались и не приходилось каждый день за ними так тщательно ухаживать. Я против выступал, честное слово, но разве будет какого-то старика слушать молодая девушка, подумайте сами…       — О, я предпринимала подобные попытки, — хмыкает она угрюмо, пальчиками поглаживая мою колючую щетину. Розалин уже несколько дней бурчит, чтобы я привел себя в человеческий вид, но времени все никак не находится, а вот дочке моей, похоже, одно удовольствие доставляет вождение по небритым скулам. — Знаешь, что она сказала?       — Чтобы ругалась поменьше и оскорбляла своих парней помягче? — усмехаюсь я, прекрасно зная свою жену, на что слышу угрюмое «угу».       — А еще, чтоб не забивала голову подобной ерундой, мне же учиться надо, — последние два слова она произнесла, будто бы передразнивая свою мать, однако я не разозлился, хоть и цокнул языком. Что бы она там ни говорила, а мать свою любит. — Папу-уль, ну почему у других девчонок парни нормальные, а у меня… такие?       Философски потираю рукой подбородок, думая, как же правильно истолковать свои мысли. Честное слово, я зачастую не знал, что нужно делать, но Розалин говорила, что меня и упрекнуть не в чем, когда дело касается воспитания нашей дочери. Однако я всегда задумывался: что, если я все делаю неправильно? Что нужно было чему-то уделять больше внимания, а на другое его вообще не обращать? В моих ли силах было повлиять на нее? решить ее проблемы? Очень хотелось бы, чтобы это было так. Жаль, но прошлого не вернуть, остается лишь надеяться, что будет возможность реабилитироваться в настоящем и будущем.       — Это возрастное, дочь. Да и подруг твоих женихи не лучше, уж поверь, они это просто скрывают. Парни в этом возрасте все такие. Я не лучше был, если честно.       Исабель резко поднимается и смотрит на меня заинтересованно, уперевшись руками в колени.       — Правда, что ли? Да ну, врешь ведь!       — Честно-честно, — мотаю головой. — А когда младше был, стыдно признаться, юбки девчонкам задирал.       Дочка смущается, но все равно заинтересованно смотрит на меня, ожидая продолжения.       — Но потом… в моей жизни появилась девушка, благодаря которой я начал меняться. Я очень изменился буквально за несколько месяцев, даже мыслить иначе стал.       — Ты про маму говоришь? — спрашивает она, уставившись в экран из неоткуда взявшегося телефона.       Снова мотаю головой, от чего она тут же откладывает гаджет в сторону, так и не ответив на сообщение. Про таких, как моя дочь, говорят: «Рыбку ротик погубил»*. Младшая, конечно, тоже всюду носик свой мышиный сует, но будь они кошками, идущими за салом**, старшую все же поймали раньше, настолько ей интересно все, что у других происходит. Исабель в упор смотрит на меня, почти требуя, чтобы я договаривал, раз начал.       — Человек, Исабель, способен меняться ради того, кто ему не безразличен, — говорю я, пока дочь непонимающе изучает мое лицо. — Можно влюбиться так, что будешь готов на все, лишь бы быть рядом с этим человеком, стать… достойным его, — сжал переносицу.       — Ты любил ее? — выражение ее лица приобретает серьезный вид. — Ты позволил ей изменить тебя? Вот так просто? Вы были… друзьями?       Я усмехнулся грустно, потерев подбородок.       — Не думаю, что могу сказать. Хотя она всегда хотела со мной общаться. Я же не обращал на это никакого внимания, даже и не думал делать этого. У нее своя жизнь, а у меня – своя. Сказать честно, я никогда не мог предположить, что в моей жизни произойдет что-то подобное. Любить кого-то? Я думал, что еще мы все еще слишком юны, чтобы чувства можно было назвать серьезными, поэтому не заморачивался над этим. У меня были девушки, с которыми я мог гулять вечерами по окрестностям и шептать на ушко приятные глупости, но чтобы чувствовать при этом что-то… такого никогда не было.       — К чему все это?       — К тому, юная леди, что все приходит со временем. Почему бы и тебе не попробовать? — дочь фыркнула, после закусив губу. — Я не говорю пробовать изменить каждого, кто подбивает к тебе клинья. Если ты полюбишь человека таким, какой он есть, поймешь, что сможешь принять его со всеми достоинствами и недостатками… то почему бы и не попробовать?       Девочка смутилась, спрятав лицо в коленях, и я вновь сделал то, чего делать было нельзя: увидел в ней ребенка. Темные волосы струились по плечам, а глаза скрыла густая челка. Она заныла, вероятно, надув губы.       — Да меня, скорей, саму изменят. Не хочу даже пробовать. Ты мне лучше про ту девушку расскажи, отвлеки как-нибудь.       — Когда угодно, милая, но не сегодня, — вздохнул я за секунду до того, как входная дверь открылась и из прохожей послышалось дежурное «мы дома!». — С возвращением! Бель, ты не могла бы?..       Она встала с места, притворно вздохнув и цокнув языком, после направившись в прихожую:       — Да иду, иду! Но я запомню, и в следующий раз потребую у тебя эту историю, — она, сощурившись, взглянула на меня, и я подмигнул ей в ответ. — Барби, не лазай по сумкам, побьешь же что-нибудь…       Я сидел на диване, размышляя, что же сегодня будет на ужин, и даже подумать не мог, что может случиться так, что историю эту рассказать не получится.       Поэтому я должен вспомнить. Потому-то мне легче в мыслях обращаться к дочери и верить, что смогу однажды поведать ей всю эту историю от начала до конца, пусть Розалин и будет меня за это ненавидеть. Я чувствую, что должен это сделать, потому что та девушка заслуживала, чтобы ее помнили.