Время вышло

В коридорах слободы раздавались быстрые шаги и шорох дорогой одежды. Молодой юноша сломя голову летел по старым коридорам, глаза его горели восторгом, хотя улыбки не было. — Ваня! У меня тут такое! Распахнув дверь, Фёдор влетел в покои своего товарища, единственного в слободе. Он тяжело дышал, а чёрные кудри были взъерошены. В руках под плащом Басманов держал маленькую шкатулку. О том, что владелец покоев не спал, юноша не сомневался. Царевич часто ложился под утро (а то и вовсе не спал). Виной всему была безграничная и, за исключением своего отца-царя, никем не урезанная свобода. «Хоть ночью на речку езжай, хоть пиры закатывай. Только жизнь свою сохрани да честь нашу не позорь», — с детства повторят царь Иван своему старшему (из выживших) детей. Подобному раздолью Басманов иногда завидовал, но не показывал этого. И так грех жаловаться на собственное положение при дворе. Ну, или каким оно когда-то было. — Что за переполох с самого утра? — не поворачивая головы, юный Иван покосился на вошедшего. Глаза тут же зацепились за коробочку, украшенную драгоценными камнями, — повторюсь в сотый раз. Меня не интересуют цацки, подаренные моим отцом тебе. И вообще я не… — Это не от него, — отчего-то Федя смутился. Волосы слегка прикрыли лицо, однако голубые глаза заговорщицки блестели, от чего по спине наследника прошёл холодок. Он тут же отложил клинок, который усердно натирал до блеска и, подойдя к своей кровати, опустился на неё, рукой постучал по свободой поверхности, приглашая Басманова. Тот моментально оказался на указанном месте и положил коробочку на постель. — Что это? И от кого, ежели не от моего отца. Неужели твой батька сжалился и решился вновь толкнуть тебя на растерзание? — смех разнёсся по комнате эхом. — От посла, — хохот медленно стих, а улыбка постепенно сползала с лица Вани. Он поднял бровь и открыл шкатулку. Внутри вместо украшений и масел был синий цветок — точная копия наших васильков. Стенки были расписаны в виде ночного неба и белых звёзд, окружавших цветок. Как только крышка отворилась, комнату окутала красивая мелодия. Звуки умело соединялись друг с другом: невинный звон колокольчиков, пение скрипки, нежная арфа и переливы фортепиано. Музыка продолжалась около трёх минут, и всë это время маленький цветочек вращался, словно кружась в танце под луной. От увиденного у царевича отпала челюсть. Ничего похожего прежде он не видал, да и не интересовался особо, но нынче явно был восхищён. Внутри музыка, вырезанный цветок, рисунок, а снаружи маленькие драгоценные камушки. Всë это его захватило и не хотело отпускать. Он закрыл и вновь открыл шкатулку, погружаясь в музыку. — Хорошая вещица, — закончив наслаждаться, подвёл итог Иван. Только сейчас он заметил, что лицо Феди изменилось. Он больше не радовался, глаза не блестели, а сам опричник больше был растерян. — Уильям предложил мне бежать, — одними губами шепнул он и уткнулся в руки, — жить с ним за морем под крылом этой их… Елизаветы? Вроде так, — голубые глаза выглянули между тонких длинных пальцев, — вечером он подарил мне букет прекрасных цветов, что носят значение невинности и любви, а ночью на свидании позвал… — Фëдор… — на выдохе произнёс царский сын и отвёл взгляд на окно, задумавшись. С самого начала он хотел накричать на него, приказать отдать подарки послу и гнать в шею, а для скорости ещё и Иоанну пожаловаться, но тут же пыл остыл. Он лично ни раз за последнее время подмечал, что отцовская страсть и любовь к товарищу всë больше и больше уходит, исчезая в прошлом. На пиру и того больше — появился новый прекрасный молодой фаворит, что действительно несло немалую угрозу жизни Басманова. Искоса глядя на подарок, он снова открыл шкатулку, слушая мелодию. — Вот что я скажу тебе. Батюшке всë и обо всех ведомо, и об этом он точно узнает, если он уже не осведомлён псом своим рыжим, — судорожный вздох вырвался из уст кравчего. Его била мелкая дрожь, — соглашайся. — Что?! Да ты в своём уме, Ваня? — вскрикнул Фёдор, подняв удивлённый взгляд. Понизив тон до шепота, он продолжил, — ежели государь узнает об этом, не сносить мне головы. Убьëт меня и глазом не моргнëт. — Тебя и так убьют со дня на день. Ты ведь не глуп, наверное, заметил уж то, как резко переменилось твоë положение при дворе? Отцу ты более не люб, а я тебя не сумею от гнева его спасти. — Заметил, — голос похолодел, — но измена царю мне лучше не сделает, ведь… — Формально он сделал это первым. Так? - видя непонимающий взгляд напротив, царевич фыркнул, - формально значит официально. Читать больше надо, а не в зеркало пялиться... Ладно, не дуйся. Я к тому, что ты имеешь право обидеться и исчезнуть, — Иван хлопнул шкатулкой и провёл пальцем по одному из камней. — То есть? — тонкая бровь взлетела вверх, а глаза прищурились, — убить меня решил? — Нет, наоборот, — глаза победно засияли. Он встал на ноги и потянулся, — тебе нужно попасть в ссылку. — Ты шутишь надо мной?! Я с тобой душевными терзаниями делюсь, а ты… Ясно всë. Недалеким обозвал, а теперь под опалу подводишь, — прошипев, Басманов поднялся на ноги и собрался уж выйти, как рука, сжавшая локоть, остановила. — Дослушай. Ты попадёшь под опалу… Допустим в монастырь под Москвой. Оттуда тебя твой немец… — Англичанин, — недовольно фыркнул Фёдор и обернулся, облокотившись на закрытую дверь. — Мне плевать с кем ты там гуляешь, — закатил глава Иван и продолжил, — уведёт тебя из монастыря и исчезните вместе. Почему вообще я должен придумывать это?! — Потому что из нас двоих ты самый умный! — хитро подмигнув, Басманов наклонил голову. Серьги в ушах зазвенели, а кудри упали на лицо. — Это я и так знаю, — самодовольно хмыкнул царевич и вернулся на своë место за столом, — всë. Иди давай, не мешай мне к охоте готовиться. Шутя слегка поклонившись, Фёдор вышел из покоев и тяжело вздохнул. Он услышал, как в царевой части дворца хлопнула дверь, раздались тихие осторожные шаги. Мысль мигом появилась в голове. Ни секунды не сомневаясь, юноша быстро двинулся вперёд, срезая по коридорам дорогу, чтобы быстрее увидеть виновника своих бед. ~•~ День и ночь раз за разом сменяли друг друга. Многие жили как раньше, словно ничего не произошло, словно пару дней назад ночью не был увезён в монастырь Фёдор Басманов, который за недолгое нахождение своë подле царя стал всеминенавистным любовником Иоанна. Но главное из всего этого — был. После его отлучение от двора и прихода на его место Александра многое изменилось. Царевич Иван шёл по длинному тихому коридору. В разгар дня здесь никогда ещё не было настолько тихо. Тишина была такая, что хорошо слышалось ржание лошадей в конюшне. Ни одной живой души, кроме рынд, охранявших покои царя. И то, ни один из них не смел даже на минуту глаза сомкнуть. «Что натворил этот выскочка?» — недовольно прошипел про себя царевич и остановился напротив массивных дубовых дверей. Как бы он не храбрился, но трепет и небольшой страх перед образом своего царственного отца не мог не проявиться. Двери медленно отворились, являя Ване богато украшенную комнату. Всë было чисто и аккуратно. Сам Иван Васильевич стоял у окна, глядя на пустой двор. По потемневшему и задумчивому взгляду было ясно — он снова не в духе. То было часто, после отлучения Фёдора. Рядом с ним стоял Александр. В ушах у него были длинные изящные серьги. — Ты желал меня видеть, царь-батюшка? — скрипя зубами, шепнул юноша, сверля белобрысого взглядом. — Ты вовремя, сын мой, — покачав головой, проговорил Грозный, повернувшись лицом к отроку, — разговор есть. — Коли есть разговор ко мне, то пущай это гадкое существо выйдет прочь, — Александр не изменил холодного лица, однако в глазах заиграли черти, сверля наследника. — Ну что ты, Ванечка. Разговор этот касается Сашку моего. Закатив глаза, наследник облокотился на стол и с ненавистью сверлил зелёные глаза, сжимая ткань своего одеяния. Раздражал его человек, из-за которого лишился он единственного товарища. Саша здесь, в богатстве да счастье купается, а Федя гниёт в монастыре. Эта несправедливость сильно сердила юного царевича. — Ну что же. Заметил я, что раздор между тобой, Сашей и другими моими опричниками. Неужто настолько не по сердцу вам мой новый полюбовник? — Я обманщиков и лжецов не признаю. Да и коли ты, батюшка, убийства учиняешь дабы спасти государство наше от измены, то этот змей не по правде покарал кухарок и Матвея с Дмитрием. За то и не любим мы его. — Кухарки виновны были, что куру для пира моего сожгли, а опричники те в измене покаялись лично, — Иван Васильевич по-доброму улыбнулся и потрепал по голове горящего от злости Александра, — чуйка у него на изменников и предателей. — Только Федя Басманов за кухней следил так, что ничего не горело, да опричников твоих верных за дело карал, а не за кривое слово. Царские очи потемнели, а рука на белых волосах замерла. Он с гневом смотрел на своего сына, сверля того взглядом. — Погуляй, Сашка, — прошипел он и выдворил любимца из покоев. Дверь за его спиной с грохотом закрылась. — Вот оно что, — желчно хмыкнул Грозный, — за изменника вступиться решил. А не боишься, что тебя та же участь постигнет? Что в подвал к Малюте на забаву сошлю? — Коли угодно — ссылай. Только не откажусь от слова своего. Погубит всех нас твой Сашка. Вот увидишь, не чистый он. — А что если… — расстояние между ними резко собрались. Сжав плечо сына, он с силой ево потряс, — не вынуждай меня на грех! Ежели узнаю, что ты изменник, то и глазом не моргну! Бошку твою сниму! В Белоозерье сошлю, как… Голос прервался. Отпустив сына, Иван Васильевич отвернулся и отошёл к иконам, перекрестившись. — Выйди прочь, Ванечка. Ох займусь я твоим воспитанием… Не дослушав отца, царевич вылетел из опочивальни и, чувствуя лёгкий мандраж, нёсся вниз. На улицу. Не мог он больше оставаться в душных палатах. В тот день было очень знойно, а на небе клубились тучи. «Только грозы мне не хватало» — раздражённо подумал Ваня и тяжело вздохнул, качая головой. Ожидая, пока конюх соберёт верного коня на дорогу дальнюю, взгляд блуждал по двору. Из общей толпы выделялся человек в заграничной одежде. Он медленно бродил по двору, кого-то высматривая. — Хэй! — пронзительно свистнув, Ивану удалось привлечь внимание иностранца. Взмахнул рукой, подзывая его к себе, — ты чего здесь шатаешься? — Я… Я не совсем понимать… — растерянно моргая глазами, внимательно смотрел Уильям. — Что ты здесь делаешь? — прошипел почти по слогам царевич, — коли Федьку ищешь, то поздно. Нет его здесь. — Как? Как нет? — удивлению, казалось, не было предела. Он широко раскрыл глаза и что-то растерянно лепетал себе под нос. — А вот так. Прогневал он царя. В монастырь сослан. В церковь! В церкови теперь живёт! — А. Какая беда, — нахмурившись, англичанин собирался уходить, как его схватила уверенная рука за локоть. — Езжай в монастырь в Белоозерье, что близ Вологды... Он ждёт тебя. — Царевич, лошадь готова! — осведомил холоп, выводя коня. Ни сказав более не слова, Иван вскочил на своего скакуна и, поднимая за собой пыль, помчался прочь. ~•~•~ Ночь. На улице всë никак не польёт дождь, хотя тучи кружат по небу уже который день. Вокруг тихо: ни шороха, ни голоса. Весь монастырь погрузился в молчание. Фёдор никак не мог уснуть. В голове роились мысли одна беспокойнее другой, не давая ни сна, ни отдыха: «Интересно, получится сбежать? Конечно получится, здесь охраны никакой нет. Куда бежать? В деревню. Меня не выдадут. К кому…? Нет. Ни к кому. Найду домик в лесу и поселюсь там. А что если поймают? Интересно, Ваня будет грустить, если меня утопят в болоте? А как там отец? Жив ли? » Зажмурив глаза, Басманов уткнулся в подушку и громко протяжно выдохнул. На душе уже давно стало неспокойно. В монастыре жить было равно каторге. Каждый день одно и тоже. Все обитатели с рассветом идут молиться, потом завтрак, потом работа на благо монастыря, вторая молитва, обед, отдых, молитва, работа, молитва, ужин, свободное время, сон. Ничего из вышеперечисленного удовольствия не приносило от слова совсем, поэтому уже на третий день молодой человек вовсе перестал высовываться из своей кельи. Даже еду в какой-то момент начал приносить настоятель. — У нас конечно не царские пиры, — мягко усмехнулся поп, ставя на стол похлёбку с чёрным хлебом, варёными яйцами и чаем, — но, как говорится, что Бог послал. Фёдор молчал, глядя пустыми глазами перед собой. Воспоминаниях о прошедших годах, что пролетели перед глазами стрелой, заставляя сердце сжаться от тоски. В горле встал ком, не позволивший ни есть, ни что-то сказать. Подавив тяжёлый вздох, Басманов повернул голову к настоятелю. — Откуда тебе знать какие пиры в Слободе? — Об этом всем известно. Только вот греховно это всë. Чревоугодие, пьянство, гнев, убийства, блуд. Неправильно, — покачал головой поп и перекрестился. — Что же по вашему правильно, — слегка закипая, прошипел бывший опричник, — сидеть за затвором всю жизнь и сыр варить?! Это не жизнь, а существование! — Не серчай, брат Феодор. Ведомо мне, что тяжко тебе. Исповедуйся, брат, на сердце легче станет. — А коли не станет, Вы поплатитесь? — глаза яростно сверкнули голубым светом. Каждый раз, обрекая кого бы то ни было на смерть, это неосознанно происходило. — Хорошо, коли Богу угодно забрать мою жизнь так, то пущай будет так, — с той же лёгкой, хоть и беспокойной улыбкой подтвердил отец Кирилл и приготовился слушать. Слова лились рекой несколько часов. За это время Фёдор покаялся абсолютно во всём: в своих злодеяниях, которые он учинял будучи опричником, клевете на бояр и о каждой жертве, в танцах и срамных деяниях на пирах. Особенно много слов было сказано о любви греховной к царю, о ночах их страстных да мыслях навязчивых. Не забыл он и об интрижке с англичанином упомянуть, об обещаниях их взаимных сбежать вместе и жить в богатстве припеваючи. — Таковы мои терзания и грехи, отец Кирилл, — выдохнул Басманов, запивая сухость в горле чаем. На удивление тяжесть ушла, оставив за собой лишь сомнения и тишину. — Не любовь грех твой, брат Феодор, о котором ты так печалишься и тревожишься, — подвёл итог настоятель через пару минут молчания, — а гордыня и тщеславие. Они поглотили твою душу, не давая и вдоха сделать. Я прав? — Прав… Бывало такое. Но как же иначе? Я красив, умён, удал в бою, да… — Брат Феодор, твоя гордость сгубит тебя, коли не поборишь ты её. Прекрати серьги женские носить, перстни с пальцев сними да волосы обрежь. Исправно трудись бок о бок с братьями да молись, много и пылко молись о спасении души своей. В этом твоё лекарство. Только так ты обретёшь истинное спокойствие и бессмертную душу. Послушался настоятеля Басманов. В ту же ночь он глубоко в сундук спрятал кольца и серьги любимые, подарок царя. Под дрожащими от неуверенности руками на пол падали пряди кудрявых волос. Перестал этот чёрный водопад литься, покуда волосы не стали едва доставать ушей. — Что же я делаю? — еле слышно прошептал сам себе Федя, осматривая новый образ в зеркале. Совершенно обычный, ничем не выделяющийся послушник. «На такого бы ни одна корова не взглянула, не то что царь… Интересно, как он теперь? »