Она явно стала другой.
Но, неужели Фейд не могла бороться до конца? Неужели столь сильный человек, имеющий за своей спиной годы скитаний и одиночества, способный убить без разбора любого, кто угрожает еë здравому смыслу, так просто сдался, даже не пытаясь противостоять деяниям радианта? Как она смогла опустится до льстивости и нежности в объятиях того, кто гонял еë по всему миру, измотал, посадил на цепь и заставил съесть ни в чëм не повинного ребëнка, что уже и так натерпелся за эту жизнь? Ох Фейд.. А ведь душой ты так слаба.. Ты могла бы противостоять, ты могла бы прямо сейчас вспороть глотку этой мерзкой мексиканке! Почему же сейчас ты лишь утыкаешься носом в еë шею и с неумолимым желанием вдыхаешь аромат еë духов? Почему бы тебе не впиться зубами в эту чуть загорелую кожу, позволяя Кошмару проникнуть в самые артерии и кости, почему бы тебе не вырвать еë глазные яблоки из орбит и не опуститься своим тëмным, пульсирующим страхом прямо в череп, обрекая мозг на бесконечные ужасы? А ведь ты можешь это сделать! Но почему ты бездействуешь? Почему позволяешь своему сердцу пропускать удар за ударом от каждого прикосновения? Неужели ты, столь одичавшие создание, от одного проявления ласки способна буквально растаять на руках своего мучителя?.. Ты слаба, Хазал. Ты заслуживаешь всего, что с тобой происходит. Страдай. И мозг будто бы почти отключается. Взгляд потихоньку плывëт, мысли совсем себя исчерпали. Ощущается лишь достаточно тëплое чужое тело, и кажется, будто бы все невзгоды остались далеко в прошлом. Кошмар внутри никак не отзывается, словно он свернулся в душе милым калачиком, как котик, и тихо сопит, подавая пример своей обладательнице. И Хазал хочет последовать его примеру. А потому она тихо, словно настоящий котëнок, сухо мявкает, а подле вновь ложится своей милой головушкой на плечо Мондрагон. Фейд так давно не чувствовала себя столь комфортно.. Веки потихоньку закрываются. Сердце замедляет свой темп. Объятия ослабевают. И уже засохшая на руках кровь перестаëт быть весомой проблемой.. Но часом позже, из столь непроизвольного, но уже приятного сна, являвшегося совершенно непробудным как доселе хотелось считать, Хазал выводит ощущение холодного метала, мëрзлого матраса, что ранее являлся спальным местом, и почти не согревающего одеяния на себе. Белая футболочка, что уже доходит до середины бедра, более не вымазана в отвратительных телесных жидкостях, и явно намекает на что-то до боли материнское, заботливое, но ни лишённое отвращения. Бинты же всё ещё оставались на теле, но в другом количестве - теперь уже более мягкая, хлопчатая повязка украшала плечо. Это навеивает вопросы. Но сейчас они совершенно не главные, ведь вокруг - темнота, в чертогах которой не слышится и души. И эта темень совсем не от Кошмара.. Видимо, та лампочка, что ранее была сломана собственным страхом и истерикой, даëт знать о своëм отсутствие. Но в душе что-то трепыхается. Лихорадочно пытаясь взять контроль над своим телом, дабы взглянуть в потаëнные углы всепоглощающей мглы, здравое сознание впивается в череду хаотичных мыслей, убивая всë на своëм пути. И в этот момент всё понимание происходящего бьёт по мозгу не хуже наточенного обоюдного ножа с зазубринами, разрывая любое встреченное чувство в клочья, оставляя в живых только страх и полное недоумение. Итак. Фейд съела ребëнка. А после и нежилась в объятиях своего мучителя, того, кто заставил учудить такое. Что за черть? Как она могла пойти на поводу у столь отвратительного и мерзотного человека? Хотя неееет.. Это далеко не человек. Рейна - монстр, способный сделать всё с целью сломать другого. Она сделает реально всё дабы заполучить то, что желает. Но сейчас.. Сейчас Хазал здраво мыслит.. По крайней мере она надеется. А потому, при следующей встрече, она не позволит так с собой обращаться! При следующей встрече даже блеск приятных фиолетовых глаз не спугнëт повелительницу самого Кошмара! И пусть только сие презренное, разбалованное самой судьбой существо осмелится хоть как-то препятствовать деяниям хоть и нечистокровного, но всё ещё радианта. Тогда, кои всецелостность чужеродного сознания, обдумав опасность, решится на меры, Фейд более не будет стерпивать настолько мерзкое обращение к себе! Органы Мондрагон будут висеть у парадного входа этого чуждого комплекса, а коридоры будут пестрить этой безобразной, изуверской кровью.. Но из столь воодушевляющего настроя еë вывело ощущение пронзительного, почти бесчувственного взгляда со стороны. Пришлось приподняться на локтях, чтобы оглядеться. И только тогда стало понятно, что за металл вывел еë из сна - на шее красуется уже новый ошейник, состоящий из прочных звеньев, и цепь, что вбита в выступающий из стены штырь. И жетон розового цвета в виде рыбки. Где был написан основной позывной. Чётко и лаконично. Фейд. С милым чëрным сердечком в конце.Но Рейна медлила. Рейна издевалась. Осматривала своë животное, которого она так долго добивалась. Держала не просто на привязи, а на эмоциональной цепи из страха и неистового желания. А Фейд хотела к ней, тянулась в еë сторону, моля о тактильности, прося о тепле. И Зьянья видит это. Зьянья наслаждается этим.
Она совсем не двигается, не издаëт звука, но чувствовалась еë язвительная ухмылка с почти наигранной, едкой жалостью, как если смотреть на медленно умирающего котëнка в мешке, который в силу своих возможностей попросту не может вздохнуть воздуха, ведь его выкинули в реку, как совершенно не нужное создание. И ты вроде имеешь весомое желание помочь, спасти эту ослабшую душу, но своей эгоистичной, чёрствой или уже смирившейся душой понимаешь, что подобных деяний не избежать, а потому и забивать свою голову подобным не стоит. Но даже когда существо перед еë взором извивалось, просилось к теплу, истошно надеясь чудом порвать оковы, пытаясь дотянутся до своего Спасителя, но не могла из-за крепко держащей еë цепи, Рейна совсем не дрогнула. Сие сцена так и просилась напомнить огромного, сильного но неприемлемо обречённого Фенрира, поддавшегося на ласку, поверив единственному, кто поверил ему. Но, как и в каноничном извещении скандинавской мифологии, волка-чудовища посадил на искусную цепь тот, кто его кормил, а подле нещадно обманул. И этот тихий плачь со стороны питомца так и наталкивал на подобные сравнения, что заставляло Хозяйку лишь больше возжелать какого-то слова или.. Мольбы? Разве по Хазал непонятно, что происходит в еë сломанной, изуродованной психике, раз при виде своего мучителя в еë голове что-то щëлкает, и в красках темноты зарождается безумный лучик любви? Она и так беззвучно умоляет, скуля и просясь к телу.Но нет.. Мондрагон требует большего. Она хочет услышать мольбы
И Фейд, как самый благоразумный питомец, источающий из себя любовь к хозяйке, убивающий себя еë безразличием, быстро понимает, что от него требуют. А потому цепь перестаёт дёргаться в напряжении, а руки более не стремятся в темноту. Лишь тихий, хриплый, наполненный отчаянием и безумством голос слышится в темноте. Поначалу слабое бормотание, граничащие со звуками, что издают умирающие деспоты, чья гортань была ранее разорвана самой Фейд. Потом вся мешанина переходит в напряжённую, прерывистую попытку высказать хоть что-то здравое. Но в итоге все сводится к жалкому "Умоляю". Настолько жалкому, что на секунду в питомце просыпается бесцельная агрессия, сверкнувшая в глазах отчаянно унижавшегося существа как мимолëтная падающая звезда на небе стареющего августа. Однако гнев тухнет так же стремительно, как и возгорелся, заставляя впасть в самоубийственное уныние ещё больше, проявляя неподдельную покорность. И Императрица это замечает. Она довольна. Пора похвалить котика. Кроткими, не лишёнными элегантности движениями, Рейна поднимается со своего места и медленно идёт в сторону Фейд. Стоит хозяйке подойти ближе, питомец уже реагирует, трëтся об ноги щекой, а потом и обнимает бëдра, выказывая глубокую, действительно жалкую привязанность и какое-то совершенно иное уважение. Иссохшие, обкусанные губы целуют одежду, попутно выпрашивая хоть какое-то внимание. Хотя, Хазал и так дали слишком много. Но Зьянья полагает, что еë котëнок вполне может просить о таком, а потому она аккуратно протягивает руку к чужому лицу, чуть наклоняясь, но всë ещë стоя на одном месте. И вновь получает незамедлительную реакцию: котëнок вновь и вновь ласкается, вылизывая пальцы, целует ладонь, хрипло мурлыкая и высматривает своими уже потухшими разноцветными глазками чужой, слабо светящийся в темноте взгляд. И находит. Зрительный контакт установить не сложно, но поддерживать его - несоизмеримая мука. Ведь в глазах хозяйки не видно ни любви, ни доброты. Лишь сдержанный садизм, граничащий с отвращением. В этих сиреневых радужках нет ни единого хорошего чувства.. Это разрывает изнутри, а к горлу подступает ком. На глазах слабо сверкают слëзки. Ты жалкая. Такую как ты, Фейд, никто никогда не полюбит. Посмотри на себя - разве нормальный человек станет искать тепло в действиях насильника? Нет. Нормальный человек уже давно бы перекрутил трахею вокруг тонкой, слабой и совершенно открытой шеи врага, удушая не только чистое зло, но и свою слабость. А теперь опомнись, взгляни на своë жалкое положение! Сейчас ты утыкаешься носом в чужую, скрытую под одеждой, промежность, мнимо прося о шансе. О шансе, чтобы доказать, что ты хороший питомец. Как же ты не понимаешь всего своего превосходства над противником! Как же мерзко видеть твой туманный взгляд, находящийся в самой нирване. Как же ты унижаешься, дабы увидеть хоть и токсичную но довольную улыбку на лице хозяйки. А ведь когда-то ты, с точно таким же взглядом смотрела на свою добычу.. На того, кого ты съела с потрохами, возжелая напоить своё почти безжизненное тело чужой кровью.. Да чем ты лучше вампира? Ну же, отдайся своей Хозяйке как человеческие шлюшки, что ещё два года назад безбренно расхаживали по этой земле. Ну же, покажи свою слабость, ведь сейчас ты более не воин, а лишь жалкая сука, которой по хорошему место в чужом желудке или под землёй. Ты более ничего не сумеешь, так что докажи что ты заслуживаешь этой жизни. Однако она лишь воспользуется тобой. И ты ей позволишь. Что за мерзость.. Фейд утопает в отчаянии. Она понимает, в каком положении находится, она понимает, что происходит с ней. Но не может оторваться от этого тепла.. Не может сбежать в холод одиночества снова. Получив ласку однажды, более нельзя отказаться, особенно когда выбора попросту нет. И сейчас именно этот раз. Взгляд со стороны не поможет, советы рассудка уже давно стихли и, возможно, померли, как и их создатель. Осталось только подчиняться. И доказывать свою безумную любовь. Вот поэтому Хазал сейчас всë сильнее давит на область между ног, не обращая внимания на одежду. Она целует плотную ткань, чëтко указывая свои намерения. И ждёт действий. И разрешения. Рейна смотрит с ухмылкой. В еë столь красивых, и, наверное, очень вкусных глазах читается неподдельное наслаждение столь завораживающим зрелищем: еë питомец, что по уши влюблëн в хозяйку, целует одежду, надеясь услышать позволения. Как собака, ждущая очередного поглаживания. Но здесь всë серьёзнее. И подобный момент удосужился однозначного удовлетворения в своëм существовании. Вердикт был сделан в голове Мондрагон. А потому хозяйка треплет по голове своего котëнка, мнимо прося вернуться на матрас. Питомец слушается. Холодная ткань впивается в спину, покуда хищное тело сверху нависает над Фейд, словно прямо здесь происходит распотрошение плоти ни в чëм не повинного, но до безбожия глупого зайчонка, ведь ему не удалось скрыться от чуткого взгляда лисы. Но губы на собственной шее ощущаются совершенно иначе, нежели клыки плотоядного зверя, а боль от укусов перерастает в наслаждение. Чужие руки поддевают одежду, слоняясь по ослабленному телу, желая изучить его полностью, без замашки на хоть какой-то этикет. Только звериная жажда, сдержанная лишь чтоб не напугать или не убить прямо здесь. От пальцев исходит холодный пар, навевающий тихий шепот умерших душ. Но подобное нисколько не пугает; в кошмарном сердце лишь безумство и избитый ужас, способные съесть заживо всякого. И хозяйке, чей питомец сладко мычит в поцелуй, позволено всë. Шея отмечена красивой, фиолетово-алой меткой. Плечи искусанные, верхняя одежда снята. Перед взором Зьяньи - худое, ранимое тело, пережившее апокалипсис. Рëбра мягко выпирают наружу. Грудь чуть вздëрнута наверх, но прекрасные, совершенно нетронутые бусинки розовеют и приобретают форму от одного только чужого взгляда. Кажется, что Фейд краснеет, и уже хочет закрыть лицо руками, ведь стыд сдавливает горло. Но Рейна не против. Она лишь опускается ниже, к грудной клетке, аккуратно касаясь языком ореол и подле медленно облизывая соски, получая незамедлительную реакцию. Хазал под ней кратко вздрагивает, сьëживаясь в душе. Горло пересохло, от чего котëнок нервно сглатывает. Но сопротивления не последовало даже когда язык начал спускаться ниже, щекотя живот. На пассии лишь нижнее бельё, а потому снять эту лишнюю ткань не составляло особого труда. Однако Рейна любит мучения. А потому поцелуи игриво переходят на чуть приподнятую ногу, начиная с колена, чутко уходя к началу худых бëдер. У столь милого питомца совсем нет ляжек, что чуть печалит Императрицу, но укусы всë равно остаются на блеклой коже, ведь подобное - проявление любви. По крайней мере, так думает сам питомец. Что вообще он думает сейчас? Действительно ли бывшая охотница полагает, что вылизывание кровоточащих укусов около промежности - любовь? Может ли так быть, что весь этот хаос небытия, весь этот животный голод, ужас и агрессия всего лишь попытка жизни показать нам нечто иное, сокрытое от глаз изнеженных существ? Вдруг окажется, что любовь это не комфорт и милость а совершенный страх в чужих глазах, дикая боль в конечностях и несоизмеримое, убитое благоговение в душе.. Что тогда будут делать люди? Они будут убивать. Ведь раз любовь столь противная и столь мерзотная, то вскоре люди, не выдерживая всю тяжесть приговора на их осмысление жизни, повадятся считать, что человечным выражением любви станет мучительное убийство. Ведь убийство ключ к свободе. Только освободив человека он станет счастливым, а в любви главное счастье. Хотя во всяком случае, бытие, сотворëнное самой Вселенной - бесконечно противоречивое создание, меняющиеся в зависимости от течения времени. Но как бы оно не менялось, основы остаются такими же чëрствыми, постоянно грызущими друг другу глотки, не находящими ни причин, ни следствий. И люди во всей этой веренице смерти лишь фанатики, придумывающие новые каноны и вселенные, отказывающиеся принимать настоящий расклад вещей. Из подобных мыслей родилась религия, родились войны, родилась любовь.. Но что если всë это - непроизвольная, животная чушь, на которую способны лишь трусы, не имеющие сил взглянуть правде в глаза? Если исходить из подобных монологов, становится тошно, ведь таким способом можно подвергать саму Вселенную великому сомнению.. А потому и убийство, противоречившие нравственности, скорее всего будет лучшим решением в столь жизнеотвергающем раскладе. Да и кто вообще придумал сие господнеправильные моральные законы? Сама жизнь наталкивает на убийство, прямым текстом позволяя понять что подобное - норма, и что боятся этого только слабые и никчемные. Убийца - Бог, а жертва - бес, что удосужился принять великий Божий урок. И если сердце велит не быть грязным отродьем, то время становится Богом. Милосердным Богом, убивающий без мучений и философских вопросов. Значит, стоит лишь сделать первый шаг.. Раздумья прерываются горячим ощущением внутри. Чужой шершавый язык аккуратно исследует стенки влагалища, давая нарочитые, скомканные, но в своëм запретном плоде сладкие ощущения от происходящего. И всë же ком в горле не пропадает, а от Фейд слышится животный скулëж, переходящий в милое, сломленное мычание. Руки более не скрываю глаза от лицезрения происходящего - теперь ломанные ногти слабо царапают матрас, позволяя рваным мыслям хоть как-то встать в строй. Но эти действий лишь сильнее разбавляет вино водкой, а потому Господни крест растления и изврата с особым желанием ложится на душу, обрекая турчанку на сердечные муки. И это заметно. Между тем, пришлый язык чуть давит на клитор, облизывая его, слабо посасывая чувствительный бугорок. Мычание переходит в эмоционально уставшую отдышку, от того Хозяйка, не в последний раз давит на клитор, делая короткую передышку, позволяя питомцу восстановить дыхание. Бëдра слабо подрагивают как от нарастающего самораспятия, так и от царапающего маникюра Мондрагон, но до настоящего оргазма не доходит, от чего со стороны Рейны ощущается лëгкий укус в ляжку. Что ж, придëтся начать по новой. С этой мыслью руки мексиканки сжимают ягодицы котика сильнее, позволяя себе показать своë умение в столь кропотливом деле. Тяжкое дыхание вновь сопровождает сие процесс, а неутолимый взгляд актива пробивает в самую душу, позволяя совсем скоро добиться судороги и яркого, уже более не сдержанного, но по сути своей хриплого, и моментально подавленного, сладкого стона со стороны Хазал. На глазах последней накатываются слëзки от тяжёлого морального опыта. Ей хочется разрыдаться прямо здесь, перед хозяйкой, но нельзя, ведь настоящий питомец всецело должен опираться на желания госпожи. Однако тихий всхлип, вызванный глубокой эмоциональной сломленностью, заполняет комнату, после чего следует разъедающая тишина. Но Рейна лишь продолжает вылизывать клитор, избавляя его от липкой смазки. Это забота? Нет. Это обман. И Хазал понимает это. Это понимают оба. Еë телом лишь пользуются. На душе становится тошно, хочется выблевать все органы от резкого осознания того, что прямо сейчас происходит в этой Богом забытой комнатке. Слëзы вновь выступают на глазках, на этих милых разноцветных огоньках, гася их, а подле безмолвно скатываясь по щекам, падая на голое тело, как немного срывающийся дождик в конце сентября. Однако Фейд более не издаëт ни звука, ни всхлипа, постепенно пытаясь смириться со своей участью, постепенно возвращая в строй свою неистовую любовь к монстру перед собой. А Рейна в свою очередь, по окончанию вылизывания, аккуратно целует котика в бедро, улыбаясь. Это была своеобразная похвала, которой было достаточно для Хазал, что бы на некоторое время успокоиться и подумать, что всë происходящее здесь - от чистого и доброго сердца совершено, и что боятся в этом тëмном помещении нечего, ведь рядом с ней человек любящий и заботящийся о ней. Как жалко. И вроде всë закончилось. Насытившись чужим отчаянием, напитавшись безумством, любовью и мерзостью, Мондрагон более не хочет задерживался в этом помещении. Она молча встаëт, облизывать губы и напоследок окидывает взглядом всë ещë не отошедшую от происходящего игрушку. Вновь уголки губ тянутся вверх, фиолетовое свечение более не озаряет оскверненное тело, а затем слышится довольное хмыканье. Ещë мгновенье и Рейна стоит в дверном проходе. Просто стоит. Не двигается. Что-то не так. Хозяйка встревожена. В одно совершенно неощутимое мгновение, комплекс заполняется красным мигающим светом. Тревога бьëт в виски, а паника сдавливает лëгкие. Взгляд беспорядочно оглядывает фигуру на красном, истошно загорающемся и медленно гаснущем фоне. К мозгу приливает кровь, адреналин подскакивает до предела, а голос робота безжизненно проговаривает какое-то предупреждение и информацию, кою нельзя услышать в глубине изолированной комнаты. Рейна оборачивается, и взгляд еë холоден. Но слегка напуганный алый блеск заметен слишком сильно, отчего Фейд боязливо но рьяно тянется к выходу, желая помочь, желая убить всех тех, кто посмел ворваться в комплекс и потревожить госпожу. А Кошмар расползается по стенам своими щупальцами, подбираясь к тревожной неизвестности всë ближе, впитывая в себя весь свет, выказывая свою агрессию в виде своей искомой нестабильности. Но мексиканка молча подносит палец к губам, приказывая молчать, веля не двигаться и не высовываться. В ответ на это, от Хазал слышится рык. Дверь с грохотом закрывается, будто бы слетает механизм. За ней слышится неспокойство и вой сирены. Но не на шутку встревоженное сознание от влияние вечно угнетающего Кошмара сейчас не имеет сил препятствовать. А потому ужасающие лозы, сковывающие сознание, сталкиваются с его постепенной отключкой. Глаза закрываются, а тушка поудобнее устраивается на матрасе, удосуживаясь надеть свою стылую одежду. Фейд устала. Всë что происходит в еë жизни кажется полнейшим сюром, это не может так продолжаться. Но нет сил справиться, нет сил хоть как-либо исправлять ситуацию, нет сил остановить этот отдающий в ушах звон скрежечущего от непонятно чего металла, будто само это неизвестное здание стонет от боли. То, что жизнь ставит еë в подобную патовую ситуацию - нечестно и бесчеловечно. Хотя о какой человечности может идти речь? И может ли вообще любая разумная мысль иметь право на существование, когда здесь, в этом жестоком мире, такую, как Хазал считают животными и выслеживают годами, возжелая иметь возможность по развлекаться со своей игрушкой, совершенно не учитывая еë чувств. Да и может ли игрушка думать? Может ли такое животное, как эта растленная девушка, иметь хоть какое-то право на выражение и осмысление своих совершенно никому не нужных мыслей и желаний? Она не достойна, она не имеет ничего за собой. Остальные на еë фоне кажутся благодетелями, ни имеющими ни греха, ни претензий. Но душа просится помочь, душа ещë пытается что-то ощутить, почувствовать, высказать, ведь в этом комплексе явно что-то идёт не так, что-то идёт не по плану, кто-то терпит ощутимую боль и всë это чëрствым следом остаëтся на потрепанном сердце, остаëтся как клеймо, как показатель слабости. В мозгу опять что-то меняется, отходит от привычного понимания. Гнетущие мысли заживо поглощают, выказывая агрессию на Хозяйку, на мир, на жизнь, на всю эту тиранию, прося лишь о спасении, умоляя о комфорте и стабильности, обещая отдать в ответ всë самое лучшее тому, кто вырвет еë из череды неудач, кто позволит ей почувствовать себя лучше. Кто будет ей верным другом, кто напомнит ей о совершенно прекрасном прошлом, в котором Фейд кого-то любила, и любила до беспамятства, надеясь однажды признаться в чувствах. Кто обнимет еë и скажет, что всë хорошо, что она в любви и в тепле, что еë никто не обидит, никто не тронет, никто не осудит. И всë будет как прежде, как два года назад, когда птицы пели свои песни о прекрасии окружения, когда ветер гулял по ветвям величественных деревьев и когда любое мгновение во всë ещë непростой жизни казалось действительно достойным и хорошим. Когда не было всего этого.. Всего этого бездушия, лицемерия, где сильный поедает слабого, не оставляя последнему ни единого выхода, наслаждаясь страданием и болью.. Куда делись те поистине счастливые времена? Почему люди, а точнее сказать, чистокровные радианты возомнили из себя божеств, решая чужие судьбы, разрывая друг другу брюхо, пытаясь доказать свою силу, свою мощь, отбывая своë место под солнцем.