Шаг. И ещë. И ещë парочку уже более медленных, более чувственных.
Фейд не ела уже слишком давно. Настолько, что упорно загнанный в поджелудочную голод воспел новыми красками, видя похвалу и одобрение от Кошмара. И от Рейны, что наблюдала за происходящим по камерам. И ковыряла вилкой свой чуть поджаренный стейк, разделяя трапезу. Слюна наполняла рот все больше, моментами норовясь пузырями капнуть на открытую чужую кожу, что так и манила своим едким потным запахом. Но нужно противится, нет, она не будет поддаваться своим инстинктам и желаниям! Она не пойдёт на поводу у какого-то мерзкого, аморального охотника, которому повезло спустя тысячидневие воссоздать своë главенство перед разумом. Однако.. Жертва же совсем близко. Неподвижна, слаба и безумна до отдающегося снизу узла. Она очень красива. И точно очень вкусна. Это будет лишь единичный случай, ведь так?.. Изрисованные хной руки без боязнь тянутся к чужому личику. Подушечки пальцев медленно поглаживают острые черты лица, нащупывая неправильные шрамики на мягкой, блеклой коже. Жертва же не успокаивается, всё ещë предупредительно рычит на каждое движение, как собака, скалит клыки и безрассудно вглядывается в разноцветные глазки нечистокройного радианта. Но последней нравится. Нравится чувствовать дрожь под ладонями, нравится чувствовать страх, что скрыт за пеленой агрессии. Нравится чувствовать возбуждение от подобной картины. А также понимать, что скоро она сможет утолить свой голод. Свой поистине кошачий и безумный голод. Хотя, с жертвой всегда желательно поиграться. И удовлетворить свои желания. И своë безумие. Руки аккуратно спускаются к шее. Проводят поначалу по ушкам, подле царапая ноготочком уголки губ, дразня и вызывая бо́льший оскал, и только в конце медленно перебирается со скул на жевательные мышцы, а после и на заветные грудно-ключичные, что так и манили своими спазмами. Они такие.. Аккуратные.. Милые.. Так и хочется впиться в них зубами и вырвать, съесть, забыть о сводящим разум голоде. А голод ли это?.. Резкое шипение сбивает все планы. Чужие, колкие, грязные зубы впиваются в руку турчанки, молотя из стороны в сторону, с рвением пытаясь откусить хоть мелкую часть плоти, что посмела опуститься к шее, к слабому, к больному месту. Любой поплатится за такое своенравие, не важно, будь-то это человек или радиант! Любой будет поражён подобностью всякого высокого высказывания человека!Но Кошмар думает иначе.
Эта хлипкая, мерзкая, худая челюсть ослабляет свою хватку, еë хозяйка, отхаркиваясь кровью от пронзающих лёгкие страха, теряет всю концентрацию, в последний миг смотря в глаза своему убийце. Но видит лишь калечащую душу огоньки, что неподвижно меркнут от наступающей над сознанием болью. Когти разрывают жертве брюхо, вытаскивая прямую кишку из таза, очищая пространство от фекалий и мочевого пузыря. Огоньки в глазах беспорядочно осматривают мышцы живота, чьи ошмётки немного видны из пасти Хазал. Чужие бледные кости обрамляют капли неспокойного страха, ломая их, вытаскивая костный мозг наружу, позволяя ему смешиваться с кровью. Органы ещё работают, а от того смотреть на тело хочется смотреть дальше, трогая каждый пульсирующий и отчаянно борющийся за жизнь тканевый кусок. Видны и синие вены, и совсем незаметные капилляры, и чуть выпирающие тазовые кости, что в прошлом вызывали лишь глубокую пустоту как душевную, так и моральную. Но сейчас.. Сейчас они лишь манят, Хазал хочет прикасаться к ним, хочет узреть то, что скрывается за, на удивление, маленькими подвздошними костями. Это наводит на вопросы. И только сейчас Фейд понимает, что под ней сидит.. подросток? Нет, не уж то.. Ей скормили ребёнка?В тот момент в Кошмарнице что-то сломалось. Сломалось что-то действительно важное. И подле её голод лишь усилился. Ей не страшно поедать ещё живое тело не познавшего жизнь человека. Возможно, юное девичье тельце даже вкуснее..
Ошмётки плоти падают на пол. Тело не обескровлено, а Фейд и Кошмару подобное в радость, ведь поедать кровавые яичники и матку всë ещë живого, но скованного человека лучше, чем голодать месяцами. Лучше, чем бороться. Мерзкое чавканье заполняет комнату, а с этим и порождаются благоговенные радостные мысли о том, что Хазал действительно повезло с хозяйкой. Ей дали еду, дом, излечили от ран и тепло приняли еë повиновение. Не счастье ли это, а, Фейд? Не радостно ли тебе сейчас доставать лëгкие и смотреть в глаза онемевшей от боли девочке? О нет, я вижу, ты счастлива наконец то опробовать на вкус ещë работающее человеческое сердце, раз уж ты с таким рвением разламываешь грудную клетку, вытаскивая рëбра наружу, натягивая на них лишнюю кожу, создавая произведение искусства. Посмотри, наверное, она уже потеряла сознание. Давай, вытащи и съешь еë глазные яблоки, а потом разломай черепушку об каменный пол этого безжизненного здания. Я же вижу, как тебе нравится! Ты скоро наешься, но тебе нужно съесть всë, что бы порадовать свою хозяйку. Ну же, чему ты противишься? Окаменела, осознав, что ты наделала сейчас? Хей, Хазал, зачем же ты так с собой, посмотри, ты не сделала ничего плохого. Наоборот, я уверен, Рейна с радостью узнаёт, с каким аппетитом ты поедала разорванные до костей бëдра. И ей понравится, с каким возбуждением ты вылизывала влагалище уже съеденного наполовину трупа. Проникала пальцами внутрь, аккуратно покусывая клитор. Но не вини себя. Ты не сделала ничего плохого. Ты просто поела верно? Давай, доедай и молча жди, пока за тобой придёт хозяйка. Не забудь отблагодарить еë своим мурчанием, как самый настоящий котик. Глядишь, может и похвалит, да намордник не наденет. Может, позволит посидеть рядом. Она твоя единственная надежда, Фейд. Будь добра к ней. А сейчас - жди.