Шестой

      Волны пенились белыми барашками и шуршали золотистым, сверкающим кристаллами кварца песком. Широкая линия прибоя облизывала берег бухты. С океана дул тёплый бриз, а в небе зависали в воздушных потоках чайки. Рассветный диск солнца рисовал красочными разводами по воде дорожку, которая заканчивалась у босых ступней с тонкими щиколотками. Одна нога описала круг, вторая прокрутилась на носочке — в воздух поднялись алмазные брызги, осели на длинной белой юбке. Подол, повинуясь велению пальцев, что присборивали её, открыл взгляду коленки и стройные бёдра. Она зашла в воду чуть дальше, придерживая ткань спереди, а сзади тянулся намокший шлейф. Солнечный круг очертил изящный силуэт, поднялся чуть выше, и в розовых волосах запутался свет. Волшебная.       Какаши открыл глаза. В комнате было темно — свеча догорела. Он сидел на кровати, скрестив ноги и привалившись к стене возле окна с решёткой. Не сдвинулся с места после того, как ушла Сакура. Дышал медленно, смакуя запах, который она оставила, ощущение тёплой маленькой ладони в своей руке и вибрации от её голоса, когда разговаривала. Сконцентрировался на этом так, что не заметил, как уснул.       — Идиот, — обозвал сам себя Какаши, и тишина с ним согласилась.       По Конохе расползлась непроглядная тьма. Ночь была безлунной. Деревья шумели листвой и поскрипывали ветками от усилившегося ветра. На небе не было видно ни звезды, только неясное движение чего-то объёмного — это стихия пригнала тучи. Где-то вдали предупреждающе порыкивал гром.       Книга, лежавшая на кровати, лишилась титульного листа. Какаши встал, подошёл к столу, где были подсвечник с огарком, карандаш и ещё пара книг, которые ему принес шиноби по имени Тензо. Он его помнил, как и Учиху Итачи. За их спасение он отдал два месяца своей жизни, находясь в клетке в пыточном подвале у господина Данзо — таково было наказание за то, что упустил потенциально ценных людей. Оно того стоило, каждой секунды. Убедился в этом, когда пообщался с ними. Они стали хорошими людьми: честными, верными и были свободными. Жаль только, что третий их товарищ погиб, когда они отступали в Лес. Одна жизнь не стоит остальных. Лучше так, чем быть пойманным и отправленным на опыты к безумцу. Ему ли не знать об этом.       Рука с зажатым между пальцев карандашом замерла над бумагой. Он понятия не имел, что написать. Опёрся о стол, ссутулил плечи. В голове не было ни единой дельной мысли, только море сожаления… Искрящийся на солнце океан с танцующей в прибое чудесной девочкой. Мечты о небольшом доме на берегу и тёплой маленькой руке в его ладони. О переплетённых пальцах.       — Какой же я идиот, — горько выдохнул Какаши. Зажмурился сильно, до появления красных кругов под веками. Решительно написал на клочке бумаги одно слово, сложил его и засунул в карман штанов.       Одежду у него забрали и выдали новую. Оставили только сапоги, предварительно вытащив из голенища два кинжала. Уже ставшей привычной маски тоже не было. Не то чтобы это было очень нужным атрибутом, но было некомфортно, особенно поначалу, когда Иноичи-сан вёл допрос, поняв, что покопаться в голове у Какаши не выйдет. Солдат усмехнулся, потерев рукой начинающую прижигать кожу изнутри татуировку. Давно его не наказывали за неповиновение, раз в голову начали проникать мысли о комфорте.       Какаши подошёл к двери и сосредоточился, уставившись на замок. В левом виске пульсировала тупая боль, которая заставила стиснуть зубы. Наконец механизм исчез, и дверь сама собой отворилась из-за тянувшего от окна сквозняка. Перетерпев головокружение, он вышел в коридор и прислушался. Тишина.       Оружие искать было глупо, так как время поджимало, и нельзя было упустить пик непогоды, которая замечательно прикроет побег. Какаши невесомо и быстро прошёлся вдоль стены, где темнота была ещё более густой. Чувствовал в одной из комнат двух людей. И ему повезло, что это были не старшие Конохи. Так просто пройти мимо того же Яманака Иноичи или Нара Шикаку у него бы не получилось. Что уж говорить о братьях Учиха. Сегодня ночью их не должно было быть в деревне.       Конечно же, шиноби не были идиотами и охрану возле своего административного здания с содержащимся там пленником, пусть даже очень лояльным и заслужившим какую-никакую симпатию, оставили. Выскользнув на улицу через открытое окно, Какаши затаился. Тихие шаги охранника, обходящего периметр, были едва слышны из-за приближающейся стихии и шума леса. Молодой парень, который ни разу не присутствовал во время допросов-разговоров со старшими, позёвывая, вывернул из-за угла, сделал пару шагов и насторожился. Очевидно, у шиноби интуиция была развита намного лучше, вот только среагировал он всё равно с опозданием. Какаши скользнул из тени ему за спину, закрыл рот ладонью, чтобы тот не поднял тревогу, и слегка придушил. Паренёк дёрнулся пару раз и обмяк. Шестой аккуратно положил его на землю, проверил пульс — убивать он никого тут не собирался — и обыскал. Забрал с собой только сумку с кунаями, которая крепилась на правом бедре.       Стоило ещё больше спешить, так как когда начнётся гроза, его пропажу, скорее всего, обнаружат. Либо этот парень, который очнётся от холодного ливня, либо люди, которые находились в здании, когда поймут, что их напарник не возвращается под крышу, несмотря на непогоду.       Держась ближе к деревьям и стенам домов, Какаши уходил западнее, огибая берег. Возрождающаяся деревня была пока ещё очень мала, не в пример тому размеру, каким была старая, если судить по площади озера. Он надеялся, что когда-нибудь мир вновь сможет увидеть смелых воинов, которые могут пользоваться чакрой.       Чакра, как объяснил ему Учиха Итачи, это соединение энергии жизни и энергии духа. В теории даже обычный человек обладает тем или иным её количеством, с той лишь разницей, что не способен почувствовать и тем более воплотить в ниндзюцу.       — После катастрофы, которая привела к концу мир шиноби, — Учиха Итачи сидел за столом и смотрел в окно поверх плеча Какаши. Его младший брат стоял у него за спиной, — чакра рассеялась по всему миру. Не исчезла, как пишут обычно в исторических хрониках. Изначально она принадлежала Божественному древу, была его плодом. И так как эта энергия родилась и была взращена нашей Землёй, в неё она и ушла на покой. Чтобы, когда придёт время, вновь дать поросль.       — Откуда ты всё это знаешь? — спросил Какаши, заворожённо глядя на отрешённое выражение лица Учихи и на то, как медленно вращаются томоэ Шарингана. Итачи моргнул, и его глаза приобрели прежний чёрный цвет радужек. — Я не находил подобной информации ни в одном артефакте, который попадал мне в руки.       — Какаши-сан, а разве вы не вспоминаете? — внимательно на него посмотрев, спросил он.       — О чём ты? — не понял Какаши.       — Неясные сны, видения, ощущения, внезапные озарения, — перечислил Итачи.       — Иногда мне снятся кошмары, — вяло улыбнулся Шестой, отворачиваясь к окну, всё ещё ощущая на себе изучающий взгляд.       — Может быть, вам стоит к себе прислушаться, — предложил Саске. Какаши с интересом глянул на обычно молчаливого младшего Учиху. Он впервые решился с ним заговорить. Обычно стоял настороженный, и взгляд его был виноватый. — Видения о прошлом не всегда приятны.       Судя по потемневшим лицам старшего и младшего брата, они явно понимали, о чём говорили.       — Я, правда, не могу припомнить ничего подобного.       — Какаши-сан, — Итачи поднял руку и указал на его левый глаз, — Шаринган не прижился бы в человеке, неспособном с ним справиться.       Он не нашёлся с ответом тогда. И до сих пор был без понятия, почему левый глаз друга обрёл вторую жизнь в его теле. Шестой не был шиноби. Его сила была заимствована. Он не знал наверняка, каким образом господин Данзо получал чакроподобный препарат, который работал исключительно на Какаши. Он был единственным из людей, тело которого могло выдержать такое воздействие. И готовилось это вещество в виде инъекций исключительно для него, как для единственного, кто мог хотя бы немного скопировать то, что могли раньше ниндзя.       Для миссии по поимке Сакуры ему выдали две порции. Одну он вколол сразу же, и запас искусственной силы сохранился в нём до момента похищения девушки работорговцами — он истратил всё до капли, когда спалил разрядами тока мозги отвратительному насильнику. Вторую дозу он применил в поезде, который уходил в страну Ветра. Если бы… они с Сакурой не проснулись на станции и не сошли с него, наверное, уже ходили дорогами жаркой страны, как кочевники, истории о которых так нравились девушке. Смогли бы добраться до страны Луны, — а там пляж, океан, маленький домик и счастливо улыбающаяся ему Сакура в белом платье.       Кого он обманывает? Сбежать бы не получилось. Возможно, какое-то время они могли оставаться в безопасности. Но Какаши был собственностью Шимуры Данзо. На нём не было клейма, которое ставят невольникам, но была татуировка. Как и первое, она была отголоском мира прошлого. Не подавляла волю, потому что живому оружию нужны свои мозги, хотя бы для того, чтобы дольше сохранить работоспособность и не поломаться. Но как только он слишком долго не возвращался с заданий, она начинала напоминать о себе.       В последнюю неделю она жгла руку нещадно. Какаши не ушёл сразу по нескольким причинам. Во-первых, препарат должен был напитать каждую клетку его тела так, чтобы он мог применять заимствованный Шаринган. Во-вторых, нужно было дождаться того момента, когда из Конохи уйдут большинство сильных шиноби, чтобы сбежать, не применяя силы. В-третьих, он хотел увидеть Сакуру ещё раз: убедиться, что с ней всё хорошо, что ей здесь нравится. Он мог исчезнуть, не удовлетворяя последнего желания, потому что, пообщавшись с жителями деревни, скрытой в листве, понял, что для молодой будущей куноичи это идеальное место, и главное, безопасное. Не сумел.       Как и сейчас.       Какаши остановился возле одного из домов, который был построен почти на берегу, и привалился спиной к стене под окном. Оно было открыто, и хмельной ветер, порывами залетавший в комнату, трепал прозрачные занавески, доносил до него запах весны. Его весна началась три недели назад. Жаль, что полюбоваться ею, ещё немного погреться теплом, увидеть, как расцветёт, не получится. Она будет самой красивой и самой яркой. Самой невероятной и самой волшебной. У неё будет самая счастливая улыбка и искрящиеся внутренним светом зелёные глаза.       Он подпрыгнул, чтобы уцепиться за подоконник, подтянулся, залез наверх и бесшумно спрыгнул в комнату. Сакура спала, свернувшись клубочком под тонким одеялом. Какаши обошёл кровать и застыл у изголовья. Розовые волосы, которые в темноте казались темнее, разметались по подушке. Она тихо-тихо дышала через приоткрытые губы. Её дыхание почему-то всегда умиротворяюще действовало, успокаивало. Какаши прикрыл глаза и слушал, подстроился. С каждым движением грудной клетки всё больше набирался решимости и всё больше не хотел уходить.       — Сакура… — Шёпот на грани тишины, который смазал вой ветра и дошедший до Конохи гром. Её имя перекатывалось на языке так приятно, отдавало сладостью на губах. Заставляло сердце биться чаще, разгонять кровь по сосудам, согревая. Из-за неё он чувствовал себя живым.       Какаши протянул руку к её голове, но дотронуться так и не решился. Провёл пальцами по воздуху, а сознание участливо дарило фантомные ощущения скользящих по коже волос. Повернул руку тыльной стороной и указательным пальцем провёл над скулой вниз, до линии острого подбородка, вспоминая, какая приятная наощупь была её кожа и то как Сакура доверчиво тянулась за его прикосновениями. Пальцы дрогнули над губами. Какаши убрал руку, сжал в кулак.       Девушка вздохнула во сне, на лице появилась слабая улыбка.       Он достал клочок бумаги из кармана и аккуратно положил его под край подушки.       У его весны будут только спокойные ночи, жизнь, полная радости, улыбок близких людей и любви.       А Шестой сделает всё, чтобы это стало реальностью как можно быстрее.       Небо заворчало, зарождая в своей утробе грозу. Он сделал несколько шагов назад, чтобы оказаться в центре комнаты. Прокусил указательный палец левой руки до крови и, не имея сил оторвать взгляда от девушки, начал повторять узоры своей татуировки.       Гром расколол небеса. Задребезжали в рамах стёкла. Сакура проснулась и подскочила, сонно оглядываясь по сторонам. Его рука дрогнула, не доводя до конца последний завиток. Хотел, чтобы она на него посмотрела, и не хотел одновременно. Яркая вспышка молнии осветила на мгновение комнату и удивлённые зелёные глаза.       — Какаши? — неуверенно позвала Сакура.       Он улыбнулся ей, довёл рисунок на руке до конца и исчез, растворившись в ночной тени. Как раз в тот момент, когда над Конохой пролился ливень и шиноби подняли тревогу, обнаружив пропажу пленника.       Перенос всегда был не самым приятным по ощущениям, из-за этого он пользовался им в самом крайнем случае. Зато пункт назначения был удобен. Можно было попасть сразу же в резиденцию Правителя, в хорошо знакомую ему с детства комнату, либо в другое место недалеко от Башни Огня, которое Шестой мог назвать своим. Таким была его квартира, которую господин Данзо дал ему, когда убедился в том, что ценный солдат не сможет от него убежать. Он никогда не пытался. Все задержки на миссиях были обычно вызваны сложностями, которые подрывали здоровье и требовали времени для восстановления.       Шестой с глухим ударом упал на пол, когда ноги коснулись твёрдой поверхности, а мир по инерции всё ещё искажался ломаными линиями и спиралями. Голова неудачно ударилась о спинку кровати, выбив из глаз искры, заставив сжать зубы от боли.       «Хочу в следующей жизни стать пугалом» — подумал солдат, когда усталость после переноса и боль в висках утянули сознание в темноту.       Очнулся Шестой от охватившего всё тело чувства тревоги. Подорвался с места, сразу вскакивая на ноги, рука привычно потянулась за спину в поисках рукояти танто, но забрала пальцами воздух — его оружие осталось в Конохе. При нём была лишь сумка с кунаями, прикреплённая к правому бедру.       За тусклым стеклом небольшого окна было сумрачно. Шестой подошёл к нему сбоку и выглянул на улицу. Пустынно. Это было не удивительно: гражданские не очень любили совершать прогулки у резиденции Правителя, приходили сюда только в случаях крайней необходимости, что уж говорить о том, чтобы бродить тут по вечерам. Можно привлечь к себе лишнее внимание патрулей, которых в последний год становилось всё больше и больше.       Он привалился раскалывающимся от боли виском к холодной стене и смотрел, как прямо напротив мигал фонарь. Жители Нэ с недавних пор начали более открыто высказывать недовольство своим господином. Их даже не пугало наказание за инакомыслие. Они устали жить в постоянном страхе под управлением безумца. Так происходило не только в столице, но и в остальных больших городах. До крупного противостояния дело никогда не доходило, всё же власти и сил у Шимуры Данзо было достаточно. Но люди постепенно начинали говорить о революции, и, кажется, у них появился лидер — Мадока Иккью.       Слежка за этим человеком была первоначальным заданием. До того момента, пока его не отозвали и не направили за Сакурой. Шестой почти смог проникнуть в ряды пока ещё молчаливых революционеров. И там впервые услышал о существовании деревни, скрытой в листве. Не поверил, рассуждая о том, что эту красивую сказку придумывают лидеры оппозиции, чтобы воодушевить людей. Так же, как много лет господин Данзо выступал с речами о величии страны Огня и о том, как важно заполучить её жителям как можно больше оружия, в том числе и артефактов, а также восстановить армию нинздя. У всех политиков одинаковые способы управления народом. Но, по крайней мере, Мадока Иккью вызывал больше доверия и выглядел адекватным.       В конце освещённой улицы появились две тени — патруль. Встали под самым дальним фонарём, договорились о маршруте проверки вверенного им квадрата и разошлись каждый в свою сторону. В кварталах возле Башни Правителя солдаты могли ходить по одному, так как более скучного и безопасного дежурства сложно было придумать.       Шестой вытащил кунай, аккуратно поддел лезвием щеколду и с замиранием сердца открыл рамы. Они подались с трудом, но не заскрипели. В маленькую комнату залетел влажный ветер, поднимая пыль с подоконника. Кажется, гроза, начавшаяся в Конохе, надвигалась и на столицу.       Перед тем, как выпрыгнуть из дома на пожарную лестницу, он обернулся и посмотрел на свою комнату. Она выглядела пустой и нежилой. Стол и стул около окрашенной в стандартный грязно-белый цвет стены, напротив — койка. В глубине — тумбы с электрической плитой с одной конфоркой, которой он ни разу не пользовался, и маленький холодильник.       До встречи с Сакурой вся его жизнь была понятной, простой и пустой. Есть приказ — выполняй. Не выполнишь — будешь наказан. Будешь бунтовать — наказание последует ещё более суровое. Данзо-сама с дрессурой единственного шинобиподобного солдата слегка перестарался. Шестой привык к боли настолько, что почти не обращал на неё внимания. Методы, которые работали на нём, когда он был мальчишкой, на взрослом уже не действовали. Он перестал бояться смерти и, возможно, если бы не одно «но», давно бы встретился с ней на каком-нибудь задании. И именно это «но» не давало совершить побег, даже всерьёз о нём задуматься.       Солдат слетел с пожарной лестницы, почти не касаясь ступнями металла. Лишь пару раз глухо скрипнули перила, но неспешно идущий по улице патрульный на этот звук внимания не обратил. Шёл вразвалочку и курил, совершенно не ожидая того, что в скрытом тенями переулке его ждали.       После смерти своего единственного друга почти шестнадцать лет назад, Шестой поклялся себе в том, что более ни один человек, способный управлять чакрой, взрослый ли, ребёнок ли — особенно ребёнок! — не попадёт в руки Шимуре Данзо. Это обещание, которое он дал себе, придавало смысл его существованию.       Нейтрализовать зазевавшегося солдата было легче лёгкого: хватило одного хорошего удара по шее сбоку. Он подхватил обмякшее тело и затащил его в подворотню. Снял одежду и переоделся. Необычайно повезло в том, что молодой парень носил шапку, которая помогла скрыть цвет его волос, что обеспечивало фору для применения способности Шарингана к его напарнику. Пользоваться силой не хотелось, так как её осталось совсем ничего, но внешность Шестого была очень уж примечательной, и не заметить разницы между ушедшим в патруль человеком и вернувшимся мог бы только слепой. В дополнение к кунаям на поясе теперь была кобура с пистолетом и дополнительным магазином с патронами.       «Ямамото Такаши» — прочитал на жетоне с электронным ключом.       Поправив на голове тонкую шапку и убедившись, что волосы нигде не выглядывают из-под ткани, он вышел на улицу и, подражая походке патрульного, продолжил маршрут. Обошёл по периметру многоквартирный дом, где жили солдаты, составляющие охрану резиденции Правителя страны Огня, а также мелкие служащие, и чуть замедлил шаг, когда начал подходить к фонарю, под светом которого уже ожидал напарник неудачливого Ямамото.       — Ты чего так долго? — громко спросил он, докурил сигарету и щелчком пальцев отправил тлеющий окурок в урну. — Скоро начнётся ночное шоу Минэко. Я не хочу его пропустить. Что?..       Патрульный осёкся на полуслове и заворожённый глядел на Шестого, силы которого с использованием иллюзии стремительно иссякали. Сознание и воля этого человека оказались не такими уж сильными, поэтому, возможно, Шарингана хватит на ещё одно применение.       Башня Правителя даже издалека производила гнетущее впечатление. Пятиэтажное здание с глухими серыми стенами — окна были только на верхнем этаже, в кабинете самого Шимуры Данзо. Она казалась неприступной. Автоматическая стальная дверь почти всегда была закрыта. Чтобы пройти внутрь, требовалось сначала подождать, пока тебя просканируют приборы, потом обыщет охрана, и только после этого сопроводят куда надо. Личной армии Данзо-сама было более вольготно. Они имели электронные ключи и могли свободно там перемещаться.       Шестой чуть ниже наклонил голову, когда они со вторым солдатом подошли к дверям. Считывающий механизм сработал, распознав личности по жетонам, и двери приглашающе распахнулись.       Комната охраны находилась рядом со входом.       — Иди, я проверю первый этаж, — сказал Шестой «напарнику», слегка изменив голос.       Тот отсалютовал ему рукой и поспешил скрыться за дверью дежурных. Почти сразу же послышались приглушённые звуки телевизора, где играла заставка, и голос диктора представлял вниманию зрителя «Ночное шоу приключений Минэко».       Солдат неспешно пошёл по коридору, отслеживая положения камер наблюдения. Все они передавали изображения на экраны мониторов в комнате дежурных, но вряд ли за происходящим внимательно следили. Ночные шоу куда как интереснее.       Дверь в подвал находилась в самом конце коридора, рядом с подсобным помещением, и если не знать, то можно было её вовсе пропустить. Там находился исследовательский центр господина Данзо, и когда-то у Шестого был туда доступ. Он надеялся, что после того, как господин выпустил его из своих застенок — ничего не поменялось. Иначе, пришлось бы вновь задействовать Шаринган на более большой площади. Такое будет сложно провернуть с тем запасом сил, что остался.       К счастью, его биометрические показатели всё ещё могли открывать двери. На электронном экране замка на мгновение мелькнуло изображение — там он был ещё мальчишкой. Мальчик-Шестой сдвинул автоматическую створку в сторону, а взрослый-Шестой решительно начал спускаться в темноте вниз по лестнице, ведущей на несколько ярусов под землю, в лабиринт коридоров и комнат, в одной из которых он провёл своё детство. По собственной воле никогда бы не стал возвращаться в это место. Слишком много не самых приятных воспоминаний было с ним связано. Но, чтобы защитить будущее Конохагакуре и её обитателей, и чтобы защитить Сакуру, он готов был спуститься куда угодно. Даже в чистилище. Впрочем, подвалы Шимуры Данзо, наверное, мало чем от него отличались. Скоро будет возможность это узнать, ведь Чистый мир вряд ли откроет для него свои двери.       В последний раз Шестой был здесь, когда использовал перемещение своей печати, убегая из Леса Памяти. Тогда зашедшая слишком далеко группа солдат столкнулась с шиноби: сейчас было ясно, что охвативший разведчиков ужас и видения нападающих диких зверей — ниндзюцу. Они встретили патруль, охранявший подходы к деревне. Озлобленные на Данзо ниндзя никого не жалели. Шестой избежал смерти чудом. Появился в комнате, которую с детства делил со своим другом — черноволосым и черноглазым мальчиком, очень добрым плаксой, владевшим Шаринганом. Почему-то, сбегая с места сражения, он вспомнил именно про него. Скорее всего потому, что это были единственные хорошие воспоминания о жизни.       Тогда, истекающий кровью, он с трудом оставался в сознании, шёл вдоль стен лабиринта подвала, чтобы найти господина Данзо и доложить о неудаче. Именно тогда почувствовал нечто странное за одной из закрытых дверей без табличек. Не обратил на неё внимания — ему не до этого было. Но сейчас Шестой с помощью последних сих, которые у него остались, использовал способность Шарингана, когда-то давно показанную ему другом. Замок исчез не полностью, но внутри что-то щёлкнуло, сломалось, электронное табло показало красный сигнал «ошибка», и дверь отъехала в сторону.       В небольшой комнате стояла кровать, где лежал человек, обмотанный бесконечными проводами, словно птица в гнезде. Солдат прошёл внутрь, остановился возле и почувствовал, как холод сковал позвоночник и как встали дыбом волосы на голове. Того, кто лежал перед ним, было уже сложно назвать человеком — скорее просто тело. Тело третьего мальчика, которого когда-то давно он спас — друг Тензо и Итачи, не дошедший до Конохи. Значит, в тот раз он остался жив и его поймали.       Шестой вгляделся в бледное осунувшееся лицо, которое больше было похоже на череп. Одна глазница была пуста, под почти прозрачным веком второго глаза двигался зрачок. На лбу было клеймо, очень похоже на невольничье, с иероглифом в центре: «Карасу». К его голове были подсоединены электроды, провода которых свивались в толстые жгуты и уходили сквозь дыру в стене. Тонкие руки опутаны трубками с непрерывно двигающимися жидкостями к телу и от него: питательные вещества, поддерживающие жизнь, и продукты распада, которые отводились, не давая погибнуть от отравления. Значит, вот кем был соглядатай господина Данзо, общающийся с ним с помощью воронов. Один из Учих всё же попал к нему в руки. Что же, это объясняло многое, в том числе и то, что он существовал до сих пор.       Сталь куная сверкнула в холодном свете неоновой лампы. Будет милосерднее отправить несчастного в Чистый мир. Так будет безопаснее для Конохи и Сакуры. Шестой надеялся, что если вдруг жители скрытой деревни когда-то узнают о том, что их товарищ погиб от его рук, не будут слишком злы. Солдат решительно сжал рукоять короткого ножа и уже был готов нанести удар, как единственный глаз неизвестного Учихи открылся. Зрачок Шарингана дрогнул, поплыл и видоизменился, став похожим на четырёхлучевую звезду, словно сюрикен. Рука замерла на месте, Шестой не мог пошевелиться, только следил за тем, как обескровленные губы слабо шевелятся, и он мог по ним прочитать:       «Убей меня, солдат».       Это он и собирался сделать, только проклятый глаз гипнотизировал. В ушах нарастал шум, в голове поднималось давление, было ощущение, что ещё немного, и череп разорвётся изнутри. Шестой чувствовал, как из левого глаза потекли не слёзы — кровь. Металлический её запах впился в ничем не прикрытые чувствительные рецепторы носа. Давление нарастало. Он схватился за голову, зажмурился, почти захлебнулся в собственной крови, идущей не только из левого глаза, но и из носа. А потом всё прекратилось.       Шестой, тяжело дыша, открыл глаза. Комната с лежавшим на кровати человеком качалась и плыла, искажалась. Едва живой пленник слабо улыбался и всё просил: «Убей-убей-убей». Кунай вошёл между выпирающих сквозь тонкую кожу рёбер, прямо в сердце. Шаринган потух, зрачок окрасился в чёрный. Движущиеся по трубкам жидкости замедлили свой ток, а когда остановились, по всему подвалу поднялась тревога. Он сделал шаг назад, с трудом расцепив пальцы на рукояти ножа. Нужно было срочно бежать отсюда, но острая боль, пронзившая виски, обездвижила: упал на колени, схватился за голову и хватал ртом воздух. Сквозь шум в ушах и верещание сигнализации слышал, как по коридорам бегут люди. До Шимуры Данзо он так и не смог добраться. Зато освободил от страданий человека. Правителю страны Огня будет нелегко выискивать потенциальных шиноби. Наверное, даже невозможно. А ещё…       Шестой увидел сон.       Какаши с трудом говорил о своих чувствах. Так было всегда, сколько себя помнил. Поэтому он предпочитал молчание даже тогда, когда его буквально разрывало от переполняющих эмоций. Для ниндзя это, несомненно, полезное свойство. Шиноби должен быть хладнокровным. Остро заточенным клинком. Идеальным оружием. Так их учили когда-то. А отец учил, что важно оставаться человеком, не бояться своих чувств.       В последнее время поддерживать видимость спокойствия становилось тяжело. Какаши чувствовал, что грядёт нечто. Пытался понять, разложить предчувствие на составляющие, старался предугадать действия противника, до утра засиживаясь над картами и свитками. Но каждый раз чувствовал только опустошение, безнадёжность и усталость. В этой войне было слишком много переменных. Сложно было даже представить, что их ожидает на поле боя. Ясно было только одно — ничего хорошего. Война всегда была самым отвратительным чудовищем, которое только люди могли придумать. Лики войны устрашали. Особенно, когда они принимали облик ушедших героев и друзей.       Сакура погладила его руку, которая лежала у неё на животе, придвинулась ближе, и беспокойство со страхом нехотя скрылось в тенях подсознания.       В прошлый раз она его дождалась ближе к рассвету, вымотавшегося и плохо соображающего, уложила спать и осталась рядом. После приходила почти каждый вечер и приносила с собой так необходимые успокоение и тепло. Несколько раз засыпала обессиленная в полевом госпитале, где раненых становилось всё больше с каждым днём. Тогда Какаши уносил её к себе.       Он посмотрел на розовую макушку, которая лежала рядом с ним на подушке, и мысленно дал себе подзатыльник. Сакура не заслужила его молчания, но поговорить у них не получалось. Не повезло ей — бывший сенсей оказался тем ещё трусом, не мог прямо сказать, что чувствует. Казалось, что если он скажет это вслух или, по крайней мере, честно признается самому себе, то случится непоправимое. Так происходило в прошлом. Какаши не был уверен, что переживёт нечто подобное вновь. Он слишком ею дорожил.       Нежность переполнила сердце через край, попала в кровь и разлилась по телу. Нужные слова всё ещё прятались в беспокойных мыслях, но он хотя бы мог её поцеловать.       — Щекотно, — с улыбкой проговорила Сакура, когда Какаши провёл губами по нежной коже ушка. От этого по её плечам рассыпались колкие мурашки. Распалили кожу, сделали ещё более чувствительной. Девушка откинула голову чуть назад, открывая доступ к изгибу шеи: тут поцелуи были особенно приятны, они искрами по нервам дразнили каждую клетку тела. Сакура прикрыла веки, чтобы свет лампы, от которого по стенам палатки плясали неверные тени, не мешал сосредоточиться на ощущениях.       Какаши прихватил губами тонкую кожу на шее чуть сильнее, отчего Сакура едва различимо застонала. Этот звук вызвал дрожь по телу. Он уронил голову на подушку и уткнулся носом в её затылок — волосы так вкусно пахли. Закрыл глаза, пытаясь успокоить пульс и выровнять дыхание. Не получалось. Сознание плыло, искажая восприятие. Будто весь мир уменьшился до размера палатки, и снаружи никого, они только вдвоём. Поэтому вокруг нет никаких звуков, кроме тяжёлого дыхания Сакуры, отчего плоский живот под его раскалённой ладонью трепетал. А из запахов — только её аромат, который с каждым мгновением становился всё сильнее.       Его ладонь медленно двинулась вниз, погладила полоску кожи над поясом штанов, пальцы пробрались под край майки и в нерешительности застыли на месте. Подушечки пульсировали, покалывали от скопившегося в них тепла, хотелось размазать его по бархатной коже её живота. Сакура взяла его за запястье и завела руку под низ, положила на впадину между рёбрами. Её сердце стучало так сильно, что в этом месте можно было считать его ритм. Какаши медленно провёл рукой вверх, добрался до упругой маленькой груди. Указательный палец очертил полукруг, а большой с лёгким нажимом прошёлся по ареоле, отчего сосок сжался и стал твёрдым. Сакура выдохнула, накрыла его руку своей поверх ткани майки и сжала.       Какаши вновь прижался губами к её шее, целуя, слегка прикусывая кожу, посылая удовольствие волнами туда, где оно медленно накапливалось внизу живота. Он приподнялся на второй руке и прикусил мочку уха, одновременно сжав между пальцами сосок. Сакура распахнула рот на судорожном вдохе — было так хорошо, что она на какое-то время даже забыла, как дышать. Выгнулась, чтобы спиной прижаться к твёрдой груди ближе. Сквозь шум в ушах услышала, как Какаши с шипением протолкнул воздух сквозь стиснутые зубы, когда она немного повела тазом, придвигаясь к его бёдрам. Настолько сосредоточился на томных девичьих стонах, которые вводили в транс, на её усиливающемся запахе, на шёлке кожи под его ладонью, что не обратил внимания на свое возбуждение, которое она потревожила. Потёрлась ягодицами о пах, задевая эрекцию, отключая связь с реальностью — настолько острым было это ощущение. Звенящим и пульсирующим. Притупляющим почти все чувства, кроме одного.       — Ещё, — попросила Сакура. И действительность сразу же наполнилась звуками и запахами, воспламеняя тело.       Какаши уткнулся носом в её висок, нежно поцеловал, а его дрожащая рука, погладив плоский живот, скользнула под резинку штанов и накрыла лобок поверх ткани трусиков. Сакура смяла пальцами одеяло, которое от их возни собралось у края кровати. Ей было жарко, низ живота был напряжён и тянул сладкой болью.       Он приподнялся на локте чуть выше, посмотрел туда, где скрылась за тканью форменных брюк его вторая рука. Облизнулся, смачивая высохшие губы, прикрыл глаза и немного сдвинул пальцы вниз.       — Сакура, — выдохнул её имя. Ткань трусиков промокла. Он слегка надавил на мягкие половые губы, влаги стало ещё больше, а девушка в его руках сладко вскрикнула, напрягла бёдра, подтянула к себе ноги, пытаясь прижаться к его пальцам сильнее. Откинула голову ему на локоть, смотрела совершенно безумным взглядом и часто дышала.       Стоило провести вверх-вниз по промежности, натягивая ткань так, чтобы она потёрла нежную кожу, как из её горла вырвался сладкий вибрирующий стон, отчего напрягшаяся шея задрожала. Какаши наклонился и провёл по трепещущей сонной артерии языком. Сдвинул в сторону ластовицу и, размазав смазку, развёл в стороны внешние половые губы, провёл средним пальцем по малым складкам до входа, вернулся вверх и нажал на жаждущий нежности клитор. Сакура дёрнулась от пронзившего её тело наслаждения так, что пришлось придержать на месте, сплестись ногами.       — Ками-сама, — прошептала в беспамятстве девушка, сжимая его пальцы бёдрами. Какаши же, точно потеряв способность к связной речи вовсе, только глухо застонал, уронив голову ей на плечо. Протолкнул вторую руку под девушку, чтобы можно было прижать её к себе и обхватить ладонью аккуратную грудь. Сакура вцепилась в его руку, когда он сжал поверх ткани сосок. — Какаши…       «Без "сенсея"» — проскользнула в пьяном сознании довольная мысль и тут же потерялась, подхваченная огненным водоворотом, расползающимся от паха до пальцев на руках и ногах.       Какаши шумно дышал, наполняя лёгкие её запахом. Перед глазами — розовый туман пушистых волос, под одной рукой упругая грудь, а пальцы второй водили по чувствительной слизистой промежности, заставляя Сакуру стонать и вскрикивать так, что её голос вибрацией отдавался в его теле. Её бедра затрепетали, сжались сильнее, ноги, которые он удерживал своими, бессильно дёрнулись. Какаши спустил руку ниже, закрыл глаза, чтобы представить то, что делают его пальцы, и медленно погрузил средний на одну фалангу в горячее подрагивающее влагалище. Кажется, застонали они вместе: Сакура от нового острого ощущения, а Какаши так красочно представил, как неспешно скользит внутри его член, что готов был кончить только с помощью одной своей фантазии. Она была такой узкой, горячей и влажной. Протолкнулся чуть дальше, потирая неровные стенки. Смазка стекала на пальцы, а он уже совсем стал шальным от мысли, что это из-за него Сакура такая мокрая и отзывчивая.       Он осторожно ввёл внутрь второй, растягивая стенки, изучая каждую неровность.       — Ах! — девушка затряслась, мотнула головой, прижалась затылком к его подбородку.       — Тут хорошо? — спросил Какаши хрипло, и провёл пальцами по тому месту, которое вызвало столь бурную реакцию.       — Да-да-а-а! — Сакура воскликнула тонко, попыталась вывернуться, так как чувства стали чересчур острыми. Невозможно было это выносить. Но сильные руки держали крепко и, словно издеваясь, продолжали вновь и вновь ласкать нечто внутри, отчего дыхание перехватывало, а накопившаяся тяжесть внизу стала почти болезненной. Казалось, ещё немного — и она умрёт, если не получит облегчения.       — Ну же! — Голос Какаши над головой развеял окутавший сознание дурман. Она отчётливо ощутила сильную большую ладонь, которая сжимала её грудь, его горячее тяжёлое дыхание за спиной, пальцы, движущиеся внутри, которые вышли с отчётливым влажным звуком и тут же погрузились внутрь, согнулись, словно хотели достать до ладони.       Тело словно пронзило током, было такое ощущение, что даже кожу на голове начало покалывать. Сакура глухо застонала, захлёбываясь в восторге, охватившем её тело. Закрыла глаза от того, что тусклый свет лампы стал невероятно ярким. Потерялась в ощущениях, которые были выкручены на максимум.       Какаши высвободил руку от тяжело привалившейся к нему девушки, приподнялся на локте, заглядывая в расслабленное лицо. Вторая рука покинула горячую промежность, Сакура посмотрела на него. Он улыбнулся. Не мог не улыбаться, настолько волшебной она была: с растрепавшимися волосами, горячечным румянцем, затуманенными отголосками оргазма глазами, радужка которых стала почти чёрной от расширившегося зрачка. Какаши наклонился и нежно поцеловал приоткрытые красные губы, почти сразу же отпрянул. В паху тянуло неудовлетворённостью. Он с сомнением посмотрел на Сакуру, такую нежную и разморенную. Наверное, пока не стоит…       — А вы? — спросила она невероятно серьёзно. Какаши поймал на себе её пытливый взгляд.       — Всё в порядке. — Он прижал губы к её виску, заставив прищуриться, и хотел отстраниться, лечь на спину, чтобы не соприкасаться больше телами и успокоиться.       Её рука придержала за бедро.       — Сакура?       — Я хочу вас. — Румянец на щеках стал чуть ярче, от этого цвет глаз показался ещё более зелёным. На дне зрачков тлело желание, разгораясь с каждой секундой. Это гипнотизировало лучше любого гендзюцу.       Какаши почувствовал касание к стеснённому тканью члену — это Сакура завела руку за спину и провела вниз, а потом вверх, заставляя зажмуриться и стиснуть зубы. Сдержаться не получилось, он накрыл её ладонь своей, заставляя пальцы сжаться сильнее, и толкнулся в неё бёдрами. Открыл глаза и обнаружил всё тот же дивный взгляд, к которому прибавилась решительность. Вот этот её вид он особенно любил. Какаши наклонился и жадно поцеловал, проталкивая в раскрывшийся ему навстречу рот язык. Было сладко, влажно и жарко. Их языки скользили, потираясь друг об друга. Так же влажно и жарко было внутри Сакуры. Он застонал, убрал её руку от своего паха и придвинулся бёдрами к её ягодицам. Вжался настолько сильно, насколько мог.       — Какаши, я…       — Хорошо-хорошо, — пробормотал он. Потянул пояс её штанов вниз вместе с трусиками. Сакура чуть приподнялась, помогая себя раздеть. Руки не слушались. Она кое-как спустила одежду вниз, к щиколоткам, небрежно стряхнула куда-то на пол и легла обратно на бок, потому что Какаши настойчиво притянул её к себе. Поцеловал, раскалённой рукой оглаживая обнажённую кожу ягодиц. Сакура почувствовала, как внизу всё снова наливается нетерпением.       Она согнула верхнюю ногу в колене, ощущая, как по бедру скользит горячая ладонь, направляя. Захотелось ласки. Повела тазом, пытаясь уловить движения пальцев, ведь недавно именно они делали с ней нечто невозможно восхитительное.       — Погоди. — Какаши поцеловал её в висок. Рука исчезла, он завозился со своей одеждой. — Пожалуйста, не торопись.       Прикосновение к ягодицам твёрдого члена заставило Сакуру насторожиться. Она чуть повернула голову, чтобы посмотреть на пытающегося сохранить остатки разума Какаши. Он заметил взгляд, наклонился, мазнул губами по её и спросил:       — Боишься? Если так, то…       «Не стоит» — застряло в горле. Какаши со стоном прижался лбом к щеке, потому что Сакура вновь подала бёдра назад, скользнув влажной промежностью по головке и стволу. И как теперь ему остановиться?       — Не боюсь я, — выдохнула девушка, прислушиваясь к своим ощущениям. — Волнуюсь. Немного.       Какаши ничего не ответил, провёл рукой по половым губам, опять заставляя Сакуру тихонько застонать от наслаждения, сбивая с мысли о том, что происходит. Отвлёк горячим шёпотом на ухо, рассказывая, как в ней жарко и влажно, дразня пальцами, которые двигались внутри, заставляя тело вновь желать пережитого. Она только чуть глубже вдохнула, когда почувствовала, что вместо пальцев, распирая стенки входа, внутрь скользнула головка. Это было не больно, скорее непривычно.       Сакура потерялась в переполняющих её ощущениях и пропустила тот момент, когда Какаши качнул бёдрами, полностью заполняя собой. Резкая несильная боль немного отрезвила. Девушка хотела отодвинуться, но сильная рука остановила, чуть надавила на живот.       — Потерпи немного, прошу, — выдохнул ей на ухо Какаши. — Прости.       Он потянулся к ней, приласкал губы языком. С облегчением почувствовал ответ. Попробовал двинуться назад и вперёд, немного раскачиваясь. Уловил, как Сакура затрепетала, сильнее втянула его нижнюю губу себе в рот.       Внутри было умопомрачительно тесно, жарко и влажно — всё, как и представлял. Член медленно тёрся о неровные стенки, заставляя Какаши вздрагивать от удовольствия. Слишком хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Наверное, если бы Сакура не нашла его руку, не переплела бы пальцы и не сжала их, то он бы решил, что это очередной сон.       Она потянула его вперёд, легла почти на живот, уткнувшись лицом в подушку, и дышала в такт неторопливым толчкам. Какаши скользнул взглядом по их сплетённым рукам, по её тонкому запястью и вверх, до круглого подрагивающего плечика, с которого спала лямка белой майки. Опёрся на локоть второй руки, навис над девушкой, внимательно наблюдая. Как волосы разметались по подушке. Как приоткрываются зацелованные губы на вдохе, а потом слышится тихий стон. Как она поворачивает голову, немного растерянно смотрит, зовёт по имени. От этого сердце ускорило темп, наполняя тело энергией. Какаши перенёс вес вперёд, вдавливая удивлённо охнувшую Сакуру в матрас, погружаясь глубже, до искр перед глазами. Внизу всё горело, а в месте соединения их тел хлюпала и растекалась влага.       Сакура услышала, как Какаши как-то совершенно по-особенному застонал, низко и хрипло. От резких толчков внутри всё воспламенилось, унося с собой призрак несильной боли, которая больше сбила с толку, чем испугала. Она сжала его пальцы своими, зажмурилась, ощущая, как волна наслаждения поднимается снизу и накрывает с головой. Какаши прижал Сакуру ближе, как только она задрожала под ним, почувствовал, как её жаркая теснота сократилась вокруг. Напряжение достигло своего пика, он вышел из неё, сжал в руке член, провёл вверх-вниз по стволу и со стоном выплеснулся в ладонь.       Тело охватила эйфория, оно стало необычайно лёгким. А потом придавило весом растекающегося по венам экстаза. Густого и тяжёлого. Какаши повалился спиной на матрас и прикрыл глаза, смакуя ощущения. Когда ему было настолько хорошо? Наверное, никогда. Никогда не ощущал подобного. И не чувствовал так. Удовольствие разбавилось нежностью и благодарностью.       Какаши обтёр руку о простынь, повернулся к Сакуре, которая зачем-то пыталась подняться с кровати, и сжал в крепких объятиях. Потёрся щекой о растрёпанные волосы на макушке. Она настороженно замерла в его руках, потом обняла в ответ, уткнулась носом в грудь и защекотала тёплым дыханием.       Это был идеальный момент, чтобы ухватить за хвост нужные мысли, но Какаши всё ещё было сложно разговаривать о чувствах. Особенно когда губы были заняты ласковыми поцелуями.       Порой действия красноречивее слов.