До меня дошёл слух...

      Каждый день в убежище был абсолютно идентичен вчерашнему, позавчерашнему, прошлогоднему. Всё было совершенно одинаковым. День за днём одни и те же люди приходили в медотсек с одними и теми же жалобами, им назначались одни и те же процедуры, выписывались одни и те же лекарства, которые принуждала использовать строгая инструкция от «Волт-Тек». Часто врач задумывался над тем, целесообразно ли было использование этих инструкций, однако Смотритель был непреклонен, насколько бы убедительными ни были аргументы,       Каждый день и каждую ночь маленькие трещины в потолке смотрели на Джеймса, а он, в свою очередь, продолжал смотреть на них, выглядывать новые веточки, линии, словно те могли измениться.       Нет. Не могли.       Только двое крошечных человечков скрашивали эту однообразную монотонную жизнь своими странными детскими разговорчиками, непоседливостью и любопытством, которое вынуждало двойняшек заглядывать во все уголки их комнаты. Только ради них всё происходящее вокруг было для доктора реальностью. Реальностью, которой он никогда не хотел, которой никогда бы не пожелал. Если бы ему семь лет назад сказали, что он будет дотошно разбирать инструкции «Волт-Тек», выслушивать надменного Смотрителя-самодура и не иметь возможности заехать ему чем-то по наглой кротокрысьей морде, бесконечно повторять людям, что работать при таком низком освещении в ночное время не стоит, выслушивать жалобы на головные боли от несоблюдения рекомендаций, то он бы рассмеялся собеседнику в лицо.       Если бы Кэтрин была жива, то всё могло быть иначе.       — Джеймс, что-то у вас совсем не празднично! — вдруг возмутилась миссис Палмер, осматривая основную жилую комнату и крохотную «гостиную», в которых доктор жил вместе со своими ещё совсем маленькими детьми.       — Не празднично? — недоумённо переспросил мужчина, отрывая взгляд от «Пип-боя» и поднимая его на Люси.       Он попросил её немного посидеть с малышами Лукой и Евой, пока сам отлучится на неопределённое время в кабинет, чтобы доделать некоторую бесполезную бумажную работу, которую тряс с него Смотритель. Таскать ещё плохо передвигающихся детей по всему убежищу казалось не самой лучшей идеей, а снова приставать к замученному Бротчу не хотелось. Ему и так хватает работы с детьми разных возрастов в дневное время, так что вечернее ему лучше потратить на себя любимого. Дать ему хоть немного отдохнуть в компании себя одного, семьи, друзей или припрятанной бутылочки пива.       Джеймс взглянул на дату в наручном компьютере и попытался вспомнить, какой же праздник мог пропустить. Доктор едва ли мог следить за днями вне стен убежища, когда ещё жил на поверхности. Там уже давно не осталось тех, кто хотел бы вести календари. Разве что некоторые довоенные гули, сохранившие рассудок и дикое нежелание отпускать прошлое, в чём бы именно оно ни заключалось: семья, друзья, работа или даже дом со всеми удобствами и памятными вещичками. И Джеймс очень хорошо их понимал, а потому не смел судить.       — Рождество ведь уже прямо тут, Джеймс! Забыл такую дату! — миссис Палмер грустно улыбнулась и похлопала мужчину по плечу, как если бы это вдруг помогло. — Тебе нужен отдых, сынок.       — Рождество, точно, — он грустно улыбнулся и поправил небольшое пушистое одеяло на спящих в одной маленькой детской колыбели детях. У каждого из них была своя собственная кроватка, но во время дневного сна малышей обычно укладывали вместе. Лука ложился на живот, повернув кудрявую голову вбок и сложившись гармошкой, в то время как Ева приваливалась к брату, закидывала на него руки и ноги, распластавшись «звёздочкой». Вот и сейчас мальчик тихонько сопел, улёгшись на живот, а его сестрёнка сложила на него руки и периодически тискала за мягкий фиолетовый комбинезон с бархатными звёздочками.       Малыши Брукс синхронно поморщили маленькие носики и зашевелились, стоило только Джеймсу потревожить их покой подпихнутым под бока одеялом. Мужчина невольно улыбнулся, глядя на них. Последнее время врач плохо спал, просыпался по ночам по неизвестным даже ему причинам, ненормально много работал, буквально заваливая себя делами с головы до пят, а потому силы оставались только на малышей.       — Дети любят этот праздник. Ева и Лука ещё слишком маленькие, чтобы понимать его суть, но яркие огни и красивые украшения любят все, — продолжала женщина, подходя поближе к кроватке и заглядывая туда.       — Да, я понимаю. Боюсь только, что за эти несколько лет мы так и не обзавелись никакими украшениями, — выдохнул врач и потёр красные глаза.       — Джеймс! — удивлённо вдохнула Люси. — Мне так жаль… Иногда я забываю, что вы не отсюда. Они у тебя хорошенькие. И даже не верится, что поверхность могла создать таких ангелочков.       — Не стоит, Миссис Палмер, — доктор покачал головой и улыбнулся, посмотрев на неё. — Спасибо, что согласились помочь.       — Брось! От меня в последнее время и так не слишком много проку. Старею, — женщина негромко посмеялась и присела в кресло недалеко от кроватки. — Иди, Джеймс. С твоими крохами всё будет хорошо.       Доктор ласково погладил по взъерошенным кудрям пискнувшего во сне Луку, чмокнул в лоб поморщившуюся Еву и неторопливо направился в свой кабинет.       Как только он вышел за дверь, в глаза бросились яркие гирлянды, вырезанные из бумаги снежинки, цветастая шуршащая мишура, рождественские венки и прочие узнаваемые атрибуты одноимённого праздника. Почему-то Джеймс заметил всё это только сейчас, хотя, казалось бы, украшать убежище начали ещё пару дней назад. Удивительно, как человек не замечает ярких и необычных вещей, творящихся вокруг, когда его разум занят чем-то другим, что кажется более важным.       Джеймс наблюдал, как семьи вешают мишуру и рождественские венки над дверью в свои комнаты. Некоторые вешали рядом на стену. Жаль, что на сами двери никак нельзя. Улыбку вызвал горемычный мистер Бротч, расклеивающий десятки снежинок по всем углам убежища, до куда только мог достать. Ворчащие дети лет десяти, нежелающие принимать участие в происходящем из-за того, что они уже «слишком взрослые для этого», и грустный Стенли, кажется, единственный, кто думает о проводке и её возможностях выдержать подобную нагрузку в виде такого огромного количества гирлянд одновременно.       В районе медицинского крыла так же вовсю чувствовался дух Рождества: вкусно пахло химическим имбирным печеньем, которое принесла одна из медсестёр, немного криво прикреплённая мишура сине-зелёно-красного цвета красовалась над дверью и по разным углам коридорчика ожидания. Самим же кабинетам повезло больше — их никто не украшал, и они всё ещё напоминали о том, что здесь, вообще-то, медотсек.       Джеймс прошёл в свой кабинет и, заперев дверь, устало плюхнулся в скрипнувшее рабочее кресло. Бросив взгляд в экран выключенного терминала, он вдруг задумался, что действительно было бы здорово, если бы у детей было чувство праздника. Конечно, ни Лука, ни Ева не будут понимать, что происходит, но яркие цвета и весёлые мигающие огоньки могут поднять настроение и немного сменить серую обстановку, с которой в убежище «101» бывает очень и очень туго. Интересно, почему в «Волт-тек» никто не подумал о том, что было бы здорово раскрасить в какие-нибудь яркие цвета хоть некоторые комнаты или элементы комнат? Может, если бы двери, например, были пастельно-фиолетовые, а стены мятные, то всем было бы немного веселее? Не пришлось бы рассматривать трещины в сером потолке. Можно было бы смотреть на трещины в зелёной краске.       Не слишком долго думая, Джеймс отложил отчёты и взялся за ненужный лист бумаги и ножницы. Он не знал, как правильно вырезать снежинки: как именно сложить лист и где вырезать, чтобы вышло что-то красивое. В итоге получились разношёрстные, кривоватые, но всё-таки отдалённо напоминающие снежинки куски бумаги. В какой-то момент доктор подумал, что приносить такое детям будет стыдно, но это всяко лучше, чем вообще ничего.       После работы, которой, как оказалось, было не так много, Джеймс выдохнул и вновь посмотрел на свои «снежинки». Вообще, если так подумать, он никогда не видел настоящего снега. Тот лёд, что лежит здесь в холодильниках, совсем на него не похож. Доктор знал, что он белый, холодный и хрустит при ходьбе, хотя сам и не знал, как именно. После атомной катастрофы много лет назад климат сильно поменялся, хотя на территории Америки и без того не то, что бы раньше выпадало много снега. По крайней мере в этой зоне. По крайней мере так думал Джеймс.       По пути обратно он приметил, что никого уже и нет. Все давно в своих комнатах, наверняка отмечают Рождество в кругу семьи. Вот слышится пьяное завывание рождественской песни от мадам Делории, девичий хохот доносится со стороны комнаты семейства Кендалл и Мак. Джеймс подумал, что даже Альфонс Альмодовар, головная боль старшего Брукса, наверняка сейчас сидит со своей маленькой дочкой Аматой и напевает милые песенки, показывая дочери весёлые книжки или фотографии. Тут врачу вдруг стало неловко, что он попросил миссис Палмер приглядеть за двойняшками, оторвав от праздника.       Дверь в его комнату действительно выглядела как-то грустно на фоне остальных. Просто голая металлическая дверь с именной табличкой рядом. Впрочем, она всегда так выглядела. Доктор вздохнул, уже мысленно пытаясь придумать, как именно он будет извиняться перед Люси за то, что так задержался.       Джеймс как-то неловко мялся у собственной двери, сжимая в руках свои бумажные снежинки, что выглядели не так плохо, как остальные, но таки решился войти, когда услышал родной детский смех, словно только и ждал этого сигнала.       — Ну, как у вас тут дела? — улыбнулся доктор, закрыв за собой дверь, и осмотрелся.       Комната семейства Брукс была скудно, но мило украшена изнутри. Посреди комнаты вся в мишуре с головы до пят сидела необычайно довольная Ева, а выпутать её оттуда пытался Джонас — внук миссис Палмер, сейчас обучающийся в, кажется, старшей школе.       — Джонас, отстань от ребёнка. Это будет наша маленькая ёлочка, — мило посмеивалась Люси, наблюдая за детьми, пока у неё на коленях сидел всё ещё сонный-сонный Лука, пытающийся спрятаться от яркого света в её комбинезоне.       — А потом она незаметно наестся мишуры, ага, — хмыкнул парень в ответ, поднимая всё ещё украшенного ребёнка на руки.       Джеймс осматривал крохотную гостиную и даже не сразу смог понять, что происходит. Его, по скромным подсчётам, не было всего лишь три часа, а здесь уже вовсю творится праздник. На комоде стояла сложенная из бумаги ёлочка, на стенах расклеены бумажные человечки, звёздочки и, разумеется, снежинки, тут и там лежит очень потрёпанная мишура, на столике расположилась старая статуэтка ангела, а на вешалке для одежды держались несколько красных больших носочков.       — Мы взяли на себя смелость и немного украсили ваш дом, — сообщила женщина и бережно погладила Луку по голове. — Взяли со склада старые украшения, кое-что вырезали из бумаги.       — Я вижу. Огромное вам спасибо, но разве вы не собираетесь праздновать в кругу семьи? — осторожно поинтересовался доктор, взяв радостно запищавшую Еву на руки.       — Боюсь, мы и есть вся наша семья, — тяжело вздохнула миссис Палмер и посмотрела на внука, невольно приобняв почти спящего кроху крепче.       — Простите, я не должен был спрашивать, — вздохнул следом Джеймс и снял с головы дочери красную мишуру.       — Может, тогда отпразднуем все вместе? — вдруг предложил Джонас, посмотрев сначала на врача, а после на бабушку. — Всяко лучше в большой компании.       В этом молодой человек был прав. У Джеймса есть только Лука и Ева, у Люси — только Джонас. Впятером они сидели за маленьким кофейным столиком, ели печенье, сильно отдающее химическим имбирём, пили горячий чай и припрятанную бутылочку красного вина, обсуждая всякие милые, хотя и совершенно маловероятные, вещи: чистое небо, нежный тёплый ветер, купание в настоящей реке или море, жаркое солнце, оставляющее на коже золотой загар, и будущую работу Джонаса в медицине. Джеймс совсем не хотел, чтобы этот молодой человек ломал себе жизнь попытками спасать чужие.       — Посмотри на меня ещё раз и подумай, действительно ли ты хочешь быть врачом, — усмехнулся доктор, смотря на юношу.       — Док, всё не так плохо, я думаю, — усмехнулся в ответ Джонас. — О, малыши что-то нашли.       Джеймс перевёл взгляд на детей, которые вовсю рассматривали и вертели в маленьких руках с пухленькими пальцами кривые снежинки, что вырезал их отец. И они им, кажется, очень даже понравились. Доктор не сдержал улыбки и потрепал по голове ближе сидевшую на диване Еву. Та только что-то заболтала на своём языке и продолжила заинтересованно рассматривать эти странные куски бумаги, после чего помахала несколькими перед лицом Луки. Тот поднял на сестру ленивый взгляд, что-то тихо булькнул и помахал несколькими в ответ.       Джеймс вернул взгляд на Люси и Джонаса Палмеров, которые решали что-то насчет комбинезона. Мол, Джонас должен полностью застегнуться. Доктор невольно улыбнулся. Рождество — семейный праздник, даже если кто-то из твоей семьи не может присутствовать, если семьи, как таковой, больше нет. Джеймс, Ева и Лука обрели новую семью, хотя и понимание этого пришло только теперь — в весёлых отблесках мишуры и шуршании кривых бумажных снежинок.