Пять ключей

Ифе изнывала под лучами огненного шара, перекатываемого жуком-скарабеем во славу Незримого. Руки миража, будто сама Сехмет поймала неудачливую грешницу, душили, надавливая на разгоряченное горло девушки, проникали в рот настойчивым поцелуем с привкусом пепла и золотой, царапающей горло, крошкой. Она задыхалась, чувствовала сердце, словно вжимающееся в рёбра, старалась вдохнуть как можно больше спасительного воздуха, молила Шу прервать насильный жар богини болезней и чудовищ. От последних, Ифе и её добровольный кортеж в немилости, спаслись около часа назад, не без значительной помощи Сета, хранившего не меньше секретов, чем Та-Дешрет, в которую оказались погребены им дети Сехмет. Ифе не думала об этих убийствах. Солнце стояло в зените. Девушка металась по сооруженной постеле, в небольшой тени найденной группой стоянки. Кусала губы, вдыхала, пыталась заснуть. Не получалось. Словно в бреду, в её голове сменялись образы, когда она смотрела в бескрайние золотые просторы обители яростной богини: пыльная библиотека и она — держащая свиток, выбирающая имя с восторженным любопытством; мягкое свечение хекау в ладонях; прыжок в неизвестность; мирриады песчинок, забивающиеся в глаза и лёгкие… Девушка не понимала, воображение ли это, или она действительно переживает все вновь. «…- Та знаешь, какого это — любить, Ифе? Ведь ты выбрала себе имя, означающее любовь…» Бывшей аментет захотелось пить. «Раз ни Шу, ни Тефнут не благоволят ко мне сегодня, я сама облегчу это… Это…», — запнулась в мыслях девушка и встала с постели. Сомнабулой Ифе побрела к такой же импровизированной, как и ложе, палатке. На месте привала она увидела Кейфла, разбирающего свитки. Или образ Кейфла. — Я хочу воды, — голос прозвучал хрипло. Принц, будучи уже в статусе беглеца, поднял взгляд. — Она меня терзает, Кейфл. Я вижу её когти, — голос Ифе дрожжит. — По мою душу приходит теперь и Сехмет. Будто Анубиса мало… — Тогда мы поступим, как Тот, — слабая улыбка касается лица юноши. — Как? — голова у Ифе кружится, пока Кейфл наливает из меховой фляги саму жизнь в небольшую пиалу и передаёт её девушке. — Он хитростью опоил наводившую безумства богиню-львицу отравленным вином, которое она приняла за кровь. Сехмет успокоилась и люди Та-Кемет перестали страдать от её кары, — принц поглаживает кольцо на правой руке. Ифе завороженно следит за его пальцами. Вспоминает как он касался её подбородка, его заинтересованный взгляд, приятную ухмылку, пока она перевязывала ему раны. Пальцы неторопливо скользят по гладкой коже, очерчивая скулы, спускаясь, пробегают по предплечьям вверх-вниз. Ифе краснеет от разворачивающейся картины в голове, Кейфл сидит напротив, его силуэт размывается, прерывается плывущей галлюцинацией. Ей кажется, что она пьянеет. Неведомая, словно материнская сила охватывает её сознание и она начинает теряться. Ифе смотрит на принца и хочет пить, сильнее, чем до, при этом чувствуя наполненность от выпитой жидкости. — Странно, ты дал мне воды, но я не перестала испытывать жажду, — в воспоминаниях она видит спящую себя на одной цинновке с Кейфлом в доме Мив. Ифе вновь воспламеняется. На лице появляются краски пустыни, покрывая багряными пятнами все участки невинной кожи. Она опускается на колени рядом с принцем. — Сейчас станет легче, — уверенно произносит Кейфл, она не видит его, лихорадочная тряска одолевает девушку. Разум окончательно помутняется, ловушка когтей сползает с шеи. Облегчённый выдох срывается с губ Ифе. " — Слишком много чувств для недавно их обретшей», — с песчаного склона, как изваянье под шаром скарабея стоит Хатхор, — затейница любопытной игры с двумя непростыми смертными. " — В юноше слишком много от матери…» Кейфл уносит Ифе в тень, попутно смахивая с еще багряных щек злосчастный песок. «Я тоже хочу пить, Ифе.»