Брат, мой брат...

— Простите, — вся спесь в миг слетела с Олега и ему стало жутко, до невозможности стыдно за то, что он решил, что больше ни у кого в мире никаких проблем нет, один он такой бедный-прибедный. Саша полусидел-полулежал на больничной койке, у него в ногах аккуратно, чтобы не дай Бог не сделать больно, примостился Олег, а сама Саломея все время расхаживала по палате, иногда ни с того, ни с сего прищелкивая пальцами. — Обычно в таких ситуациях принято говорить «ничего страшного, я не обиделась» или на крайний случай «я прощаю», но лгать не стану — мне было обидно, неприятно, твои действия вывели меня из себя и я до сих пор испытываю раздражение по отношению к тебе. Олег слушал бабушку, вникал в её слова и поражался, тому с какой легкостью она произносила, что испытывает, признавала, что да, это вызывает у неё раздражение, она была выведена из равновесия и до сих пор ощущает себя обиженной. Для Олега, с детства привыкшего, что эмоции, особенно негативные стоит скрывать было удивительным и шокирующим, что можно вот так просто сесть и сказать «да, я раздражен, мне грустно, ты сделал мне больно, это было обидно». Сказать, не боясь, что в твой адрес прилетит «ну и что такого, обидели его видите ли, тёть Маша правду сказала, это родня, они вообще просто шутят. Обидчивый видите ли. Что, устал? А я по твоему не устала?!». — Меня тоже простите, — подал голос Саша, поняв, что молчание затянулось, — мне стоило осадить Олега, как только я понял, что его несёт. — Стоило, — не споря, согласилась Саломея, — однако ты не стал его останавливать, также как он не стал бы останавливать тебя. Что сделано, то сделано, а твоей прямой вины здесь, в этом конфликте только косвенная. Олег почувствовал, что в голове стала медленно растекаться вязкая тупая боль, которая вот-вот должна была подобраться к вискам и организовать приступ мигрени. Все происходящее ему откровенно не нравилось и дело было не только в том, что его гложило чувство вины и стыд, а также беспокоила надвигающаяся головная боль. Олега в последнее время бесит много что, но особенно его выводит, если он не понимает, что от него хотят, какова его роль в том или ином мероприятии и зачем ему вообще это все нужно. — Олеж, — вывел его из трансового состояния негромкое обращение по уменьшительно-ласкательной форме имени, — приходи в себя. С трудом, но у молодого медиум получилось сфокусировать взгляд на лицах людей и мелких деталях интерьера палаты, так чтобы начать более менее ориентироваться в пространстве. При начале мигрени, а Олег уже не сомневался, что приступ у него случится с минуты на минуту суметь сконцентрировать взгляд и начать что-то анализировать — большое и тяжёлое достижение, которым можно честно гордиться. — Олег, — в более официальной форме и холодным тоном начала свою речь пожилая женщина, — я понимаю, что тебе сейчас некомфортно, более того, я знаю, как ты себя чувствуешь и что желаешь сделать, но тебе мешает гнев. Я права? — Да, верно, гнев очень сильно мешает нормально жить, — Олег мог соврать так, чтобы проверить не представлялось возможным, но парень логично посудил: «и так слишком много в последнее время лукавил, пора прекращать, а то входит в привычку». — Ты понимаешь откуда растут ноги у твоих вспышек гнева, в которых ты делаешь больно тем людям, которых обижать хотелось меньше всего? — Если честно, то не особо, я вроде в порядке, уравновешен, а потом происходит какое-то дерьмо и, — Олег запнулся, но быстро собрался и продолжил, — короче, по квартире начинают летать вещи. За все время диалога Саша стоял за спиной Олега, незаметно положив руку младшему на лопатку и до него только-только начало доходить, что такие всплески причиняют боль Олегу. Он тоже плохо себя чувствует после того как накричит, ощущает вину за то, что кричал, а не говорил спокойно. Палата достаточно надолго погрузилась в тишину. Не особо давящую, но вызывающее напряжение и желание эту самую тишину нарушить любыми способами. — Как у Вас это получается? Вопрос сорвался с губ быстрее, чем Олег успел понять, сколько много может быть вариантов трактовки «этого». Он уже было открыл рот, чтобы косо, криво, но объяснить, что он имел ввиду, как женщина заговорила сама. — Я понимаю, что ты имеешь ввиду, тебе сложно понять как можно так свободно говорить о своих чувствах и эмоциях. Это недочёт Люды, который однако не поздно исправить. Хочешь совет? Этот вопрос и для тебя, и для Александра. Два брата переглянулись. Немым вопросом читалось в Сашиных глазах: «что думаешь? Мне наверно не помешало бы, а тебе?» Олегу на удивление легко было ответить, ведь совет не есть нотация, правда? — Давайте, я не против. Смотря на младшего, Саша тоже кивнул. И обоим нужно было поговорить, а Саломея была в глазах Саши образцом спокойствия, холодной логики и вербализации эмоции. Если Олега волновали вспышки гнева и развязанного языка, то Саше время от времени казалось, что с тем количеством холода, что он испытывает, нельзя больше ничего чувствовать. — Если все согласны слушать, то для начала я попробую объяснить, как любому человеку важно понимать, что он чувствует. Это на самом деле сложнее, чем кажется на первый взгляд. Олег запустил руку под одеяло, прикрывающее ноги Саши, слепо проводил рукой по ткани пижамных штанов и успокоился лишь нащупав и сжав Сашину руку. Младшего медиума начинала накрывать привычная иррациональная тревога — не так сильно как при панических атаках, но близко. — Не переживай, Олег, — обоих братьев начинала напрягать возможность Саломеи читать их мысли и переживания как открытую книгу, — дыши и представляй, что ты в каком-то месте, где тебе комфортно и безопасно. Олег честно попытался представить их с Сашей квартиру, и это даже получилось, но тревога меньше не стала, но и не начала нарастать, что тоже порадовало. — Негатив так хлещет у тебя, потому что ты постоянно все держишь в себе, а страхам, обидам, банальной человеческой раздражительности надо куда-то деваться, вот копится, копится и получается то, что получается в итоге. Теперь про тебя, Александр. Саша, который уже практически полностью пришёл в себя и был готов к полноценному анализу и интенсивной мозговой деятельности повернул голову, в знак того, что слушает и реагирует. — Пойми, что ни один человек не обязан всегда, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю быть в добродушном настроении и фонтанировать позитивными идеями. Олег продумывая каждое движение, потянулся на руках за спинку кровати и лёг перпендикулярно Саше. Просто сжимать руку уже не помогало перекрыть панику — второй ступенью избегания панической атаки были, есть и будут объятия. Саломея увидев маневры Олега, тактично замолчала, ожидая когда младший медиум ляжет окончательно. Лишь спустя некоторое время, после того, как Саша уложил голову на Олегово предплечье и затих, женщина продолжила. «У неё талант продолжать речь с середины фразы после того как её прервали», — думал Олег, перебирая Сашины пряди, — «что я, что Саша уже бы психанули и попросили бы заткнуться и наконец-то начать слушать». — Да, в окружении чужих людей, приходится держать лицо и следить за своими словами, но семья состоит из близких людей, перед которыми можно и нужно быть настоящими, — Саломея не стала акцентировать внимание на мыслях Олега, — подумай логически, с кем, если не с семьёй можно быть расстроенным, раздраженным, уставшим, недоволь… Женщину оборвал неожиданно громкий стук, словно в коридоре, прямо за стеной упала бетонная плита. Стакан, стоявший на прикроватной тумбочке жалобно зазвенел. — Так. Время, — неожиданно серьёзно продолжила Саломея, — у нас немного времени. Быстро повторите, что нужно сделать, чтобы вспышки неконтролируемого гнева Олега были не такими разрушительными и частыми? От женщины волнами расходилась липкая тревога, та тревога, от которой все органы в животе становятся ледяными, липкими и сворачиваются в однородную кашу. Эта тревога передавалась и Саше с Олегом. Саша, доселе спокойный, если не смотреть на мышечную напряжённость начал основательно переживать, однако у него получилось быстро справиться с переживаниями и продолжить умственную деятельность. Олегу же, который и так с трудом переживал долгий приступ паники, чужой стресс стал последней каплей, что вывела его из равновесия. Он понимал, что вот-вот его накроет полноценная паническая атака. Саша почувствовал, как пальцы Олега, судорожно сжимающие плечо стали ледяными и задеревенели. — Шшш, потерпи немного, сейчас станет полегче, — и продолжил нормальным голосом, обращаясь к бабушке, — я понял. Стоит просто давать выплескивать эмоции, а не держать в себе. — Можно сказать и так, но я хочу добавить именно для Олега. Не стоит стесняться собственных эмоций. Хочешь смеяться — смейся, даже если на тебя посмотрят как на ебанутого. Хочешь плакать — плачь, даже если решат, что ты истеричка. Олег уже было открыл рот, чтобы поблагодарить за полезный совет, которым вряд-ли кто-то воспользуется, как Саломея неожиданно для всех, кроме неё самой подлетела к больничной кровати и низко наклонилась к Олегу и Саше. Ловкими худыми пальцами убрала с вспотевшего лба Олега длинную чёлку, приложилась сухими прохладными губами к солёной коже и провела те же манипуляции с Сашей. — Давайте, родные, знайте, что какую бы ересь вы не творили души предков всегда с вами. Как бы не ругались и не называли непутевым поколением и позором семьи. В палате не было никакой вспышки, братья не лишались на какое-то время зрения, они просто моргнули, ещё когда она стояла ровно у них перед носом, а открыли глаза, уже когда в палате были лишь они двое. Оглушительный грохот в коридоре повторился, но также были и нововведения — к грохот в коридоре добавился скрип петель и удар деревянной двери о гипсокартонную стену с глухим стуком. — У вас все в порядке? — в палату вошла, а точнее влетела не на шутку встревоженная Людмила. Настолько встревоженная, что не обратила ни грамма внимания на то, что два её взрослых сына лежат на узкой даже для одного человека кровати в обнимку. — Да, мам, а что может случится, приступ купируют быстро, сама знаешь, — ответил Саша, пытаясь выпутаться до сих пор вялыми после лекарств конечностями из рук Олега. — У меня тоже все в порядке, — решил, что коль уж не уточнили, то значит про порядок спрашивают у всех, — со мной вообще ничего особенного не могло произойти, максимум паничка бы накрыла. Удостоверившись, что с обоими сыновьями все более или менее, но благополучно, она обрадовала Сашу тем, что он сможет оказаться на съёмках Олегова финала — более того, он на съёмках побывает и в качестве родственника, так и в качестве победителя четырнадцатого сезона. Выложив на прикроватную тумбочку апельсины, купленные по пути в больницу, темноволосая женщина стала эмоционально, но не громко рассказывать сколько времени ей потребовалось на то, чтобы уломать главврача больницы выписать Сашу и пропустить её к нему в палату прямо сейчас, хотя время, отведенное для посещений уже давно закончилось. Причитания на бледность лица, круги под глазами, расспросы про температуру, ощущения, «что болит, где болит», которые касались для разнообразия не только основного больного — Саши, но и Олега с паническими атакам. Лишь когда в палате началась привычная бесящая суета, которую Людмила Шотовна способна организовать буквально на ровном месте от сердца Олега отлегло. Скоро съёмки финала, решится, кто же из них лучший, но его это, что удивительно не волновало — за время Битвы экстрасенсов он нашёл и понял намного более важные вещи. Однако доказать всем: и Саше, который время от времени все равно подстегивал брата, и маме с отцом, которые никак не могли понять, почему младший сын занялся эзотерикой, а не пошел в духовную семинарию, мёртвой родне, в конце-концов! Доказать, что несмотря ни на что, ни на юный возраст, ни на выбор партнёра, он достоин при знакомстве с новым человеком представляться. «Я Олег, и я медиум, могу общаться с душами умерших. Что? Чем я могу доказать? Я победитель двадцать первого сезона Битвы экстрасенсов». Доказать, что любому гостю в их с Сашей квартире можно будет показать две похожие, но не одинаковые синие руки и на все вопросы, касаемо этих рук шутливо ответить. «Они как мы — внешне не особо похожие, разве что из одного материала, даже вручались разным людям и в разное время, а если приглянуться — оба голубые, исполняют одну и ту же роль и не могут существовать друг без друга».