***
Блэйк Норфолк покинул своих родителей сразу же, как оттуда убежала Уильям. Он всегда будет помнить тот день: когда вместе с сестрой из дома пропала эта роковая бумажка с любезным приглашением ступить на тропу войны. На листовке были напечатаны ещё какие-то бравые лозунги и пафосные призывы, вызывавшие у Блэйка приступ тошноты, как и всё, что было связано с военным ремеслом. Но, правду сказать, не было ничего удивительного, что королевская армия в военное время решила пополнить свои, как могло показаться, неисчисляемые человеческие запасы за счёт здоровых и сильных сыновей семей Оловянного королевства. Многие шли. Вставали под флаги Оловянного королевства, рвались в бой с палашами наперевес, кричали о доблести и непобедимости, но война всегда была уродливой. В ней не было ничего такого, за что стоило бы отдавать жизнь. Такими словами убеждал себя Блэйк Норфолк, настойчиво повторяя, что это не трусость. Но ведь он действительно онемел, когда понял, что именно ему уготовила милостивая судьба. Благородство, пафос и храбрость – удел рыцарей, а Блэйк им себя никогда не считал. И тогда он сполна заплатил за это: его сестра могла погибнуть там, были все шансы. Всё потому, что он, Блэйк, не усмотрел, не уберёг, и девчонка четырнадцати лет отроду убежала навстречу смерти, доказать этому старому ублюдку Бастеру, что род Норфолков может гордиться своими _четырьмя_ сыновьями. Что смогла бы сделать Вилли на войне, где ежедневно умирает сотня испытанных в боях воинов? Её бы никто не пощадил, а втоптал в грязь каблуками сапог и не заметил. Сколько солдат марширует на войне под аккомпанемент хруста костей под ногами и даже не замечает этого… От злости и удушающего ощущения собственной беспомощности, старший сын майора нашёл в доме своего отца, бросился к онемевшему старику и прижал его к стенке. Одряхлевшее тело старого майора куклой повисло в руках молодого Норфолка, и он шипел, рычал, бранился, тряс отца за плечи, оглушая его обвинениями и сыпля угрозами, пока наконец няня с Кэри Норфолк не оттащили Блэйка от Бастера. Мужчины смотрели друг на друга, сопели и переводили дыхание, но потом Норфолк-старший выпрямился и расхохотался: — Поразительно, просто поразительно! Блэйкелина, ведь у меня только один сын, как ты мне всегда и твердила! Да, Блэйкелина? Тогда же Блэйк собрал вещи: и свои, и сестры — и ушёл из дома. Дом провожал воспитанника молчанием, лишь окна на несмазанных петлях угрюмо и осуждающе скрипели вслед парню, продолжавшему сбегать с поля боя. Блэйк помнил только, как попрощался с кормилицей, подойдя к ней безо всякого стеснения и сжав тело женщины в крепких объятиях. Старушечьи плечи часто-часто вздрагивали в объятиях молодого Норфолка. У Сью всегда можно было попросить помощи, и, сколько себя помнил Блэйк, она никогда им не отказывала — ей не позволяло её мягкое любящее сердце. Сухие ладони ласково гладили отпрысков Норфолков по беспокойным головам, а добрые глаза, спрятавшиеся в морщинах, смотрели с нежностью и успокаивали одним лишь взглядом. Дети вечно убегали, успокоившись, а Сью вставала и тотчас свирепела, будто всё доброе, нежное и ласковое исчезало в ней, стоило детям убежать. Она приходила к протрезвевшему Бастеру и хлопала ладонью по столу так, что все пустые склянки, какими он был заставлен, тревожно гудели и тёрлись друг о друга пустыми стеклянными боками: — Ты как с детьми обращаешься, ирод! — женщина упиралась руками в бока и бесстрашно встречала взгляд старого майора. Но его не занимала злость няньки, и отставной майор презрительно кривился и хрипел: — За своими последи... — "свои" у Сью были слишком давно, чтобы материнское сердце не тосковало от вида брошенных Норфолковских детей. От полупьяного хрипа Бастера толку было немного, и такие разговоры заканчивались ничем, и всё шло по кругу, год тянул за собой следующий, пока не случилось то, что должно было случиться уже давно: оба ребёнка Бастера ушли из дома, не сочтя родителей достойными прощения людьми. Оно и неудивительно: наблюдая за поведением Бастера Норфолка, складывалось впечатление, что твердолобость передавалась в их истинно военной семье поколениями, от прадеда к деду, от деда к отцу, от отца к сыну. Но круг безысходности разомкнулся, стоило родиться Блэйку. Черноволосый и острый на язык юноша разительно отличался от своего грузного отца, и никак не подходил для воинской службы в силу скорее своего характера, а не комплекции или скудоумия (что, если подумать, никогда не мешало другим людям добиваться в военной карьере больших высот). Блэйк и не стремился поскорее надеть на себя мундир, питая отвращение ко всему, чем так дорожат родители. Всегда иди им наперекор, чтобы добиться успеха. Его сестрёнка такой хитрости не научилась, но всё равно, как бы ни желала угодить родителям, в итоге у неё ничего не получалось. Само её рождение стало разочарованием для Бастера, который надеялся хоть во втором отпрыске найти для себя утешение и опору, зато оно же вызвало настоящий восторг у Блэйка, сразу же окрестившего Виллию «маленькой бунтаркой». Для его отца реальность была ужасна: о каких мундирах и боевых подвигах теперь могла идти речь? Тут в пору задуматься о преподавателях танцев и выборе супруга. Но маленькая Уильям, словно ощущая невероятный груз ответственности, возложенный на неё её мальчишеским именем, не разделяла мнение отца, и каждый день носилась за старшими братьями по вересковому полю, зажав в крохотной ладони не кое-как сшитую куклу, а аккуратно выстроганный деревянный меч. Но Бастеру всегда было непросто угодить: замечая такие детские забавы, он багровел и топал ногами, а потом уводил Виллию прочь, ругал за испорченное платье и отбирал меч. Есть инструкции и четкие команды. Чётче было некуда: раз Уильям девочка, значит, и вести себя должна подобающе. Куклы, платья, лошадки и прочая ерунда, в которой Бастер совсем не разбирался. Окружив Уильям такими предметами, которые потом вызывали у девушки лишь отвращение, майор надеялся вырастить из неё настоящую девушку, выдать её замуж, может, даже за генерала и наконец ощутить пользу от того, что она есть в семье. Но чем больше Бастер смотрел на Уильям, тем больше убеждался, что она не годилась в невесты категорически. Она покорно исполняла все требования отца и матери, но вышивки у неё всегда выходили косыми, кукол девочка учила боевым командам и была абсолютно равнодушна к дорогим платьицам. Майор вертел в руках деревянный меч и думал, что он, в общем-то, смотрится в её руках довольно неплохо, и если Уильям пройдёт специальную школу… Но резко выражение лица майора менялось, будто кто-то с размаху врезал по нему кулаком, и он вновь обращался к своим беспокойным мыслям насчёт дочери. Настоящая женщина, да. Это, определённо, то, что нужно. Увы, образ настоящей женщины складывался у Бастера на основе его жены Кэри. Уильям никогда не смогла бы стать такой, как сильно бы ни старалась. Ни тихой, ни покорной, ни трудолюбивой, и во всём слушающейся мужа. А сколько раз Бастер заставал свою жену за тем, что она сидела в маленькой комнате в груде тряпья, которую бы даже язык не повернулся назвать одеждой? Симпатичная розовато-синяя тряпочка, увенчивавшая кучу, в прошлой жизни была довольно приличным платьем. Девочка правда не ладила с этим предметом одежды и разве что в кострах их не сжигала и прах по ветру не рассеивала. Она с лёгкостью скакала вслед за братом в его старой одежде, которая стремительно взрослеющему юноше была мала, и радовалась жизни, покоряя очередной неприступный холм с новым деревянным мечом наперевес. Дети у майора получились достойными, но Бастер словно этого и не замечал. Не хотел видеть, как Уильям из кожи вон лезла, чтобы дать ему то, чего он так хотел – достойного солдата, преемника. Отставной майор нервно грыз седеющие усы, проклинал всю свою семейку и глушил досаду крепкой дозой горячительного напитка. …Не ты ли, Бастер Норфолк, велел назвать девочку Уильямом? Блэйк Норфолк не сумел найти свою сестру в одиночку. Когда паника решила уступить место рассудку, тут даже он был бессилен: молодой Норфолк попросту не знал, с чего начинать поиски. Он даже не имел возможности заручиться поддержкой братьев. Норфолков-младших война разбросала по карте королевства, не оставив возможности стать друг другу, как прежде, надежной защитой. И, за неимением лучшего, Блэйк неожиданно нашёл себе друга, который всегда сможет выслушать, который всегда сможет быть с тобой, если у тебя достаточно на это средств. У этого товарища и незаменимого спутника не было ни тела, ни души, только опьяняющий запах и едва ли слышный, искушающий шепот, предлагающий рассказать все твои тайны. «Никто не узнает», — эти слова вновь и вновь повторял новый друг Норфолка, вновь разливаясь по самым разнообразным бутылям, и в какой-то момент Блэйк начал находить в опьяняющем собеседнице утешение и понимать собственного отца. Раньше сама бы эта мысль вызвала бы у Блэйка море негодования, но что шипеть сейчас, когда на твоём счету только куча долгов и потерянная сестра? А к слову, сколько прошло уже лет? Встретиться с Уильям вновь Блэйк Норфолк смог только через пять лет после окончания войны, ворвавшись в столицу с триумфальной песней, услышанной где-то в подворотне:Мир вокруг тебя приятен, Ведь его сделал Создатель! Неприятным станет он, Если бог — это дракон! Он огромный, в чешуе, И его боятся все! Вот такая вот махина, Весь наш мир и сотворила!
Песня была не то чтобы еретического характера, но авторы её великой теории о том, что всей Халарвой и островами с вышины небес правит Великий Дракон, по видимому, не поддерживали. И нельзя их за это осуждать. Нужно списывать всё на то, что, сочиняя эту песню, никто не хотел умалять достоинств устоявшегося мнения о положении дел в мире. Просто четвертая бутылка вина не хотела питься без музыки и песен. Законник, стоявший в тени типичного алаконского дома и прятавшийся там от дневного зноя, таких песен не любил. Они нарушали порядок и тишину, которых в Алаконе и так не было (и этот факт раздражал ещё больше). Стражник прислушался. Черноволосый Блэйк Норфолк продолжал упоенно горланить, уверенными шагами пересекая главную площадь:...Он на завтрак жрёт детей, На обед — богатырей, А на ужин тех солдат, Что за ворами следят!
Стражник весьма красноречиво поводил внушительными белыми усами. Это уже попахивало оскорблением слуг закона. К тому же, вон те парни в тени явно с интересом прислушиваются к песне, а мы ведь не хотим, чтобы они шагали и горланили её, верно? — Кто? – страж преградил дорогу Блэйку. Тот с явно скучающим видом произнес: — Норфолк. Он окинул стражника взглядом. Он был наверняка ровесником его отца, суровое загорелое лицо украшали внушительного вида белые усы, в узких прорезях век глаза сверкали необычно живо, но, увы, грозно. Но что-то изменилось, стоило старику услышать фамилию Блэйка: — Бастера сын? – с явным оживлением спросил стражник. — Да, — и Блэйк, попятившись, стал заранее готовиться к худшему. Он не зря боялся. Бастер Норфолк обладал исключительным даром: напиваясь до чёртиков (что происходило, к слову, очень часто), майор доводил себя до того состояния, что в его голове начинал происходить всякие удивительные метаморфозы. Он тут же начинал искать себе друзей на всю жизнь в посетителях трактира. Иногда ему откровенно везло. По молодости Бастер так познакомился с будущим крёстным отцом Блэйка и добром другом его семьи Фридом. Порой всё складывалось не так замечательно. Бастер терял в пьяных стычках зубы, память и волосы, яростно махал шпагой и велел седлать для него коров, «да побыстрей, чёрт возьми, я должен надрать этим проклятым мармаразцам их тощие задницы!» Один раз Бастер в пригороде Алакона встретил довольно помятого вида господина. Он представился, как Колтон Космо. Супруги Космо были богатейшими кроличьими магнатами во всём Оловянном королевстве, и их дуэт представлял из себя весьма своеобразное зрелище. Они уравновешивали друг друга. Ратта Космо была урождённой аристократкой, герцогиней, худосочной беловолосой женщиной, почти в любую погоду облачённой в меха. Граф Колтон Космо был необъятным господином с весьма внушительной седой шевелюрой, усами и пенсне. У Ратты был очень сложный характер. Она кричала очень громко, а когда не кричала, то все думали, что она заболела или что-то вроде того. Её языком можно было бы точить карандаши, а еще графиня знала весьма длинный список мест, куда можно направить не понравившегося ей человека, и располагала всеми средствами, чтобы его туда доставить с минимальным количеством удобств. Колтон за долгое время супружества научился относиться ко всему спокойно, в ответ возгласам жены терпеливо кивал и выдавал дежурные «Да, дорогая», «Конечно, дорогая», «Разумеется, дорогая». Поговаривали, что в молодости у Колтона был весьма вредный характер. Так-то оно так. Но прожив более тридцати лет под одной крышей с женщиной, подобной Ратте, научишься быть довольно флегматичным. И, что удивительно, супруги гармонировали. Они просто дополняли, додавали друг другу то, что не доставало одной из половинок. Ратта Космо всё время мёрзла и обожала меха, а Колтон просто был заядлым охотником. Он стремился похудеть, и супруга этому желанию бесконечно импонировала, а также настаивала на том, чтобы в доме готовила она. А герцогиня готовила так, что проще было не есть вовсе. И все эти аспекты жизни одних из самых богатых аристократов Оловянного королевства знал трезвый Бастер Норфолк. Пьяный Бастер Норфолк об этом удачно забыл. Лучшим выходом для изрядно весёлого тогда Колтона было просто пережить эту ночь и вернуться домой посвежевшим и, что удивительно, отдохнувшим, но в планы вдруг неожиданно влез Бастер. Он решил, что лучшим средством от хандры могут быть только крепкая выпивка, отсутствие закуски и увеселительная прогулка верхом, да, всё на тех же коровах. Он хотел, разумеется, как лучше. Все этого хотят, когда делают какую-нибудь глупость. В итоге, Ратта Космо была несказанно удивлена, обнаружив на утро у ворот своего особняка не только упившегося в хлам мужа, но и подозрительного вида и не внушающего доверия человека, гордо сопящего и привалившегося головой к тёплому боку коровы. Нужно ли говорить, что женщина была, мягко говоря, и не в восторге? Её пронзительный крик служил ярким тому подтверждением. Колтон мог бы нарваться на скандал похлеще предыдущего, но присутствие на поле брани Бастера спасло «кроличьего короля» и ничуть не облегчило положения майора. Самым мягким, что тогда сказала Ратта, было то, что Бастер «безнадёжная рвань и пьяница, потерянное для здравых людей существо». Мужчина, будучи ещё навеселе, указал Ратте, где должно быть место женщины, и тогда Колтон неожиданно протрезвел и понял, что жизнь майора висит на волоске. Когда же Норфолк назвал Колтона подкаблучником, а Ратту – стервой, господин Космо мысленно похоронил Норфолка и, подняв с земли своё необъятное тело, сжал кулаки… Дальнейших подробностей этой истории Блэйк не знал, а Бастер помнил смутно. Но в столицу он больше никогда не совался и всей душой не любил семью Космо. Это было взаимно. Предполагалось, что и их дети станут ненавидеть друг друга всей душой, но они лишь недоверчиво косились друг на друга в редкие моменты встреч, а чаще всего вообще не подозревали, что где-то в толпе встретились нос к носу с детьми врагов их родителей. Страж закона ещё раз окинул Блэйка взглядом, в котором смешались подозрение и радость, а потом распахнул объятия и прижал старшего ребёнка Норфолков к себе. — Я так рад, так рад! – ревел на ухо парню его новый не назвавший себя знакомец. Блэйк сохранял полное испуга молчания и отрешённо похлопывал сдавившего его в объятиях стражника. Парень предпринимал отчаянные попытки понять, с чего это у стража столицы проснулась к нему такая сильная любовь, но ответ нашёлся сам собой: — Мы ведь с твоим отцом, Бастером, служили вместе! Нанюхались пороху, будь здоров! Сын Бастера – мой сын! «Сочувствую», — подумал Блэйк Норфолк, но вслух ничего не сказал и тряхнул головой: — Меня зовут Блэйк. — Нектор! – вновь с силой гаркнул стражник. Но восторг в его глазах неожиданно сменился сомнением. – Ты точно бастеров сын? Я слыхал, второго его сына как-то иначе зовут. Первенец-то у него хилый, ни рожей, ни кожей, как говорят, а второй вояка, так шо? — Да нет, старший я, а братьев, — лицо Блэйка вновь исказила гримаса, но на этот раз больше боли, чем презрения, — у меня нет. Только сестрёнка, Уильям. — С чего это девчонку мужским именем-то называть? – удивился Нектор, почесал затылок и, пожав плечами, обратился будто сам к себе: — Ну, как Бастера ранило ядром, он маленько не в себе и остался… Воцарилось секундное молчание, тут же нарушенное сдвоенным хохотом. Этот стражник начинал нравиться Блэйку! — Зайди ко мне, парень, куда бы ты ни шёл! Эй, Томми! – Нектор обернулся и жестом подозвал к себе какого-то долговязого стражника. – Последи-ка за моим постом здесь! А ты, Блэйк, за мной. И постарайся не опорочить доброе имя отца! Глаза Блэйка озорно сверкнули. Его приглашали перепить его отца, и несмотря на то, что Блэйк был обречён на провал, миссию он выполнил с блеском. И даже перевыполнил. Шатаясь, молодой Норфолк брёл к королевскому дворцу, по пути запутываясь в собственных ногах.И ушёл сынок из дома Бил он на пути любого! Был отважен и силён Лесси Кава с Идо-гор!
И так бывает. Пока ты торчишь в столице, охраняя покой Её Величества и стаканами глушишь валерьянку, на родине про тебя складывают песни. А следующий куплет нескончаемой песни был у Блэйка любимым. Привалившись спиной к какой-то высокой изгороди, Норфолк душевно завыл:Но девчонок он не бил: Лесси честью дорожил! А девчонка честь не знала И оттырила нахала!
Почему Лесси в песне вдруг резко становился нахалом, народные умельцы отмалчивались. Наверное, тогда господин Кава с неизвестными народными дарованиями сильно о чём-то поспорил. Но народу нравилось! «Оттырить» на языке простого горного народа означало «вдарить так, что блин ну вообще!» Не слишком-то литературно, но Идо никогда не выпускала из своих каменных стен достойных литераторов. Может, их там скидывали со скал? Но такой вариант перевода хотя бы был цензурен.В битве Лесси храбрым был, Хоть её не победил, Но потом Гвардейцем стал Лесси Кава, с гор нахал!
Блэйк триумфально завершил куплет и хотел приняться за следующий, но тут его лицо ослепила вспышка белого света. — Свет! Я вижу свет! А, это моя мать… Какая страшная смерть! Десятилетний внук Её Величества любопытствующим взором отцовских золотисто-карих глаз скользил по привалившемуся к королевской изгороди мужчине. Такое умудрённый долгим жизненным опытом Энтони видел далеко не в первый раз – оставьте, он же во дворце живёт! А вот песенка о старине Лесси, который, к слову, добровольно ежемесячно сдавал в алхимическую лабораторию Энтони свой запас валерьянки, принца заинтересовала. — Ты кто такой? – звонким детским голосом спросил малыш Тони. Между тем, луна сияла ярко, а звёзды уже пару часов грели бока на черном небосводе. Была глухая ночь. Но не удивляйтесь: Энтони просто был очень шустрым ребёнком. Науку лазанья по простыням из окна собственной спальни он освоил ещё в шестилетнем возрасте, и после того, как он нечаянно упал мягким местом прямо в объятия шиповника, посаженного под окнами Его Высочества днём ранее, никто больше рисковать не хотел. Ночью весь дворец был в полном распоряжении неугомонного королевского внука при одном-единственном условии, поставленном ему лично королевой: «Ради всего святого, Тони, только не лезь ни к кому в спальни!» Волю любимой бабушки Тони решил уважить (единственный раз в жизни). А потому бродил ночами в саду, клацая замками и метая в стражников камни, пугая их до безумия и доводя до того, что они просто отказывались дежурить ночью; раскапывал палками норы кротов и мышей в поисках достойных экземпляров для опытов. Пока ему не везло. Разве только если не принимать в расчёт этот здоровенный, ходящий и в стельку пьяный кусок чистейшего биологического материала! Энтони с маньячистым блеском в глазах всматривался в лицо черноволосого незнакомца. — Блэйк! – на большее парня не хватило. Он, теряя равновесие, вцепился рукой в холодный черный металл изгороди, да так и повис на нём. — А ты как стражу прошёл, Блэйк? — Какую стражу? Ах, ну да. Тони едва ли удержался от того, чтобы топнуть своей королевской ножкой. Эти увальни – те, которые всё-таки выходили на смену – совсем, похоже, забыли, по каким-таким причинам их до сих пор держат в замке. Они должны охранять этот чёртов дворец! Особенно ночью! И им должно быть плевать на Энтони! Но нет, доблестная стража отправляется спать с наступлением рассвета! При старике Лоренсе он хотя бы что-то делали. А сейчас, когда появилась гвардия, когда Лоренс ушёл на службу в зловещий Тертонский лес (маразм достиг предельной точки, как полагала королева), стража решила лишь делать вил, что кого-то охраняет. Тони всегда было интересно, что случится, если Лоренс когда-нибудь действительно вернётся из Тертонского леса. — Вот тупицы, — на то, чтобы понять, почему Блэйка у ворот никто не остановил и сделать соответствующие выводы, Тони понадобились считанные секунды. Да, мальчик стражу не жаловал и не за что его винить. Собственно, и гвардию любил не то чтобы сильно. Ему просто не слишком улыбалась перспектива, что молодой лейтенант Джеймс может когда-нибудь сделаться ему дедушкой. Нет уж, в Мармараз таких родственничков! Хотя, на самом деле, сейчас Джеймс там и находился. Этот факт не вызывал особого восторга у Её Величества. Последние три недели она ходила мрачнее тучи и часто повторяла, что он даже и не попрощался. Заботливого внука это состояние любимой бабушки, конечно же, беспокоило. Зорким оком маленького, но чрезвычайно зловредного ребёнка Тони разглядывал Блэйка. Помнится, недавно Катрин жаловалась Анне, что ещё немного, и она точно решит преподать урок темноволосому лейтенанту. Урок, говорите? Ухмылка Тони в тени фонаря стала ещё угрожающей. — Слушай, ты, — фонарный свет вновь ослепил Норфолка, и тот, бессвязно ругаясь, отшатнулся и мёртвым грузом осел на траву. Тони довольно хохотнул: — Я Энтони. Блэйк, хочешь переночевать во дворце? Блэйк поднял глаза на Тони. Сначала он принял принца за девушку. Обидно. Стареешь, Блэйк! Нигде тебе уже не улыбается… Черноволосый парень осёкся, услышав последнюю фразу Энтони. — Я и компанию приятную обеспечу, — широко улыбнулся венценосный ребёнок. Блэйк недоверчиво сощурил глаза – что, правда? И дармовое жильё, и компания? Где-то здесь должен был быть подвох. Но у Блэйка было не то состояние, чтобы его искать. Он просто воодушевлённо кивнул. — Выше, давай, ещё ступенька, — шёпотом подбадривал принц Блэйка, помогая ему подняться на третий этаж дворца. Он спал, и за странной парочкой наблюдали только изумлённые стены и портреты знаменитых королевских предков. И даже они уже нечто предвкушали, только предупредить ни о чём не могли. Как ни странно, у входа в спальню караула тоже не было. Но здесь уже причина заключалась в королеве. Катрин лично разогнала стражников: — Вот ещё, всякие тут будут стоять, ничего не делать, мешать… Лучше пусть что-нибудь другое охраняют! Королева Катрин иногда тоже не думала о последствиях. — Дальше сам, — уже с трудом сдерживая глумливый хохот, произнёс Энтони, запихивая Блэйка в бабушкины покои и затворяя за ним двери. И поспешил ретироваться в свою комнату. Лучше сейчас всё-таки уйти, ведь гнев Её Величества непредсказуем! Даже такой Блэйк понял, что его новый друг (или враг?) проводил его в настоящие хоромы. Но проводить экскурсию сейчас молодому Норфолку не хотелось никак. Его внимание полностью захватила большая кровать, стоявшая изголовью к стенке. То, что надо! А сестрёнку он навестит завтра, как отдохнёт, если, конечно, всё то, что ему наплели, оказалось правдой, и Вилли действительно тут. Предстанет перед ней посвежевшим, презентабельным! Молодого Норфолка хватило только на то, чтобы стянуть с себя рубашку, и, не утруждая себя более никакими другими действиями, он с размаху рухнул на уже кем-то разложенную кровать и блаженно развалился на шёлковых одеялах. Значит, молва всё-таки не врала! Блэйк попробовал притянуть к себе одеяло, но оно оказалось каким-то чрезмерно тяжёлым, для одеяла. И… сопротивляющимся? …Через открытое окно, едва касаясь грузных тёмных штор невидимой рукою, в королевскую спальню залетал тёплый летний ветерок. Ночи в Алаконе летом всегда были настоящей благодатью. Раскалявшиеся от щедрых солнечных лучей мостовые, бесконечные извилистые улочки Алакона, крыши домов, даже каменные стены королевского дворца отдавали полуночное тепло прохладной ночи. Этот жар чуть осязаемым туманом вился прямо к звёздам, погружая столицу в лилово-сизую дымку. Разумеется, утром от неё не останется и следа, и город снова утонет в жаре. Алакон наводнят многочисленные жители, у фонтанов будут толпиться люди, прекрасно знающие о том, что в фонтанах не бывает чистой воды и всё-таки пьющие её, дети будут прятаться в тенях, а леди чинно расхаживать под зонтиками. А через несколько дней все будут носить тёплую одежду, гарантированно. Оловянное королевство было очень нестабильным государством. Всего здесь было в достатке, но всего и не хватало, и никогда нельзя было сказать наверняка, из-за чего Оловянные подданные на этот раз решат бурчать себе под нос разные увлекательные направления, предлагая пробежаться туда если не королеве, то канцлеру. Да, его посылали регулярно, а Уильям невозмутимо поправлял очки и с улыбкой сообщал, что там-то он был уже раза три и больше не хочется. А сейчас всё было очень тихо. Тихо и скучно. Такие обстоятельства были хуже затишья перед бурей. Беды в королевстве тоже славились своим коварством – под стать людям. У Её Величества беда заключалась в затянувшемся отъезде её любимого и, увы и ах, единственного фаворита, и она, измученная душевными терзаниями, смогла заснуть только в середине ночи. Но проспала она недолго: зелёные глаза широко распахнулись, когда чьи-то руки упорно привлекали Её Величество к себе. Она никак не ожидала гостей этой ночью. Но через некоторое время и после нескольких пинков королевы («врагу не сдаётся…» и далее по тексту), загадочный гость всё же прекратил свои попытки привлечь Катрин к себе и просто монотонно захрапел. А королева исхитрилась повернуться на другой бок и установить для себя давно уже понятную истину: гостя она не знала. Лунного света было вполне достаточно, чтобы разглядеть в сумраке спальни абсолютно незнакомые черты молодого человека. Не исключено, что они виделись когда-то давно, но что-то подсказывало королеве, что и в таком случае она поскорее бы постаралась забыть этого человека. Из-за запаха слезились глаза. Королева брезгливо поморщилась и отвернулась. Храп усилился. — Сударь, будьте человеком! – одёрнула незнакомца Катрин. Черноволосый парень недовольно заёрзал на месте и сонно разлепил глаза. Сфокусировавшись взглядом на женщине и вспомнив предложение того паренька, Блэйк даже попытался ухмыльнуться. А вот и приятная компания. Что она там сказала? А, какая разница. — Милая, ну хочешь, я поцелую в носик и всё пройдёт? Мя-а-аконька, — выдал гость что-то из ряда вон выходящее, зарылся в мягкие волосы королевы носом и, кажется, заснул. Конечно, Катрин всё-таки предприняла несколько жалких попыток высвободиться, и когда те закончились неудачей, обречённо фыркнула. Теперь оставалось только расслабиться и получать удовольствие, одновременно с этим поступаясь со всеми своими остатками морали. Её Величество степенно выдохнула. Что ж, с этим она вполне справится. — Пфуй, Катрин, ну ты и квасишь, — графиня ещё никогда не навещала Её Величество так рано. Сама женщина уже была одета и восседала в кресле, задумчиво разглядывая лежащего на полу человека. Не нужно думать о королеве плохо. К утру проблема решилась сама собой. Блэйк всегда был человеком приземлённым, и, вновь почувствовав тягу к чему-то низменному, на рассвете просто сполз на пол и чуть было не увлёк за собой Катрин I. — Это не я, — меланхолично отозвалась венценосная особа и кивком указала на Блэйка. Графиня брезгливо поморщилась, а Катрин беспечно повела плечами: — Что за сударь, не в курсе? — Он же на твоих одеялах валяется, — в голосе Анны так и проскальзывали язвительные нотки. Собственно, она была убеждена, что когда-нибудь всё этим и закончится. Катрин ступила на кривую дорожку, связавшись с лейтенантом. И по самому замыслу Судьбы – да, графиня была знакома и с такими тонкими материями, — в его отсутствие королева должна была когда-нибудь проснуться в чужих объятиях. Катрин юмора не оценила и зло прищурила зелёные глаза: — Он сам пришёл! — Я верю! — И лёг! — Разумеется! — И заснул! — Катрин, ты опять всё цензуришь! – Анна недовольно надула губы, а её собеседница, явно обидевшись, отвернулась к окну. Графиня вздохнула: — Ну не расстраивайся ты так. С кем не бывает… — Со мной не бывает! – почти что зарычала темноволосая женщина. – Ничего не было! — Я ведь уже сказала, что верю, — Анна красноречиво кивнула. – Разумеется. Верю на слово, слышишь, подружка? Ой, — носком синих туфель женщина убрала прядь черных волос со лба парня, — а это существо, которое в лучших традициях младше тебя на десяток лет, даже симпатичное. — Не трожь, — бросила королева, руководствуясь истинно благими намерениями. Конечности Анны по действию напоминали руки колдунов и чудотворцев. Только в их случае всё, чего бы они ни касались, превращалось в золото или в алмазы, рассыпались горстью дорогих камней. Свойства пальцев Анны не были выгодны государству ни коммерчески, ни морально: все, кого графиня трогала, рано или поздно становились потеряны для общества. Графиня восприняла королевскую заботу иначе: — Гляньте на неё, уже и ревнует! – хохотнула леди Шмидт, а Катрин обречённо выдохнула. Помимо вопроса, что делать с незнакомцем, продолжавшим упоенно сопеть, её занимал и другой: кто его, собственно, сюда пустил? А за стенкой Его Высочество принц Энтони корчился в очередном приступе дикого смеха. И если ночь он прохохотал, пытаясь представить лицо своей бабушка, когда она проснётся, то сейчас он просто радовался тому, что у Катрин такая хорошая подруга. Заливай-заливай, птичка, мы-то всё знаем!***
— С нами никогда не знаешь ничего наперёд, — Блэйк вдруг повеселел. — Как и со всей этой вашей королевской четой! — В каком смысле? — Да слышал я тут одну новость, пока к тебе добирался, — псарь заметно повеселел. Истории про особ королевских кровей всегда приводили его в восторг: — Странно, что слуги знают больше тебя, Кэтри-Кэтрин. Твоя обожаемая княжна Амелия заплутала в дремучих Алаконских лесах. — Но возле Алакона нет никаких дремучих лесов… — Вот и я удивился, где же она заплутала? К нашему счастью, её здесь никто особо не ждёт, я прав, любимая? — мужчина, вспомнив про цель своего визита, протянул одной рукой женщину к себе за талию. — Потому что никто не любит этих варваров. У них отвратное вино и девушки, кожа да кости. А та княжна симпатичная? Не очень, я понял, Катрин, я понял! Ты не волнуйся так сильно, твою красавицу уже разыскивает пару человек из нашей доблестной гвардии по приказу Канцлера. Подумаешь, припозднятся на денёк. Ерунда, всего лишь дочь князя второго самого крупного государства на Халарве, какой пустяк! — Блэйк! — Ладно, ладно, — примирительно заключил он, — всё равно новости-то, по сути, хорошие! Наша среда спасена! Чем займёмся, любимая? — Насчёт тебя не знаю, но я надеялась провести этот спасённый Алаконским дремучим лесом день с документами и Канцлером. Но, похоже, мои планы вновь срываются? — женщина пробежалась пальцами по плечам псаря, а он подался вперёд и впился губами в губы королевы, всё ещё прижимая к себе вмиг ослабевшую женщину. И Катрин с улыбкой запустила пальцы под псарскую рубашку. Да простит ей Канцлер и эту среду, в самом деле…