Танцы на битом стекле

       Ласковое прикосновение к её волосам, тёплая улыбка… Николь давно не видела этот любящий взгляд, обращённый на неё самым дорогим человеком. И думала, что больше не увидит никогда.        — Мама, — прошептала она сухими потрескавшимися губами. Хотела протянуть руку, чтобы коснуться её, но вдруг поняла, что не может даже пошевелиться. Дёрнулась сильнее и осознала, что её руки и ноги привязаны к креплениям на кровати. А в следующую секунду зыбкий образ матери стал отдаляться, исчезать.        — Нет! — Никки крикнула громко, срывая горло.        — Ещё одну дозу, скорее! — Чей-то голос, укол в области шеи, и её сознание вновь погрузилось во тьму…        Когда Николь пришла в себя в следующий раз, действие препаратов почти закончилось. Вспомнив, как ей привиделась мать, она попыталась сдержать слёзы. Галлюцинациями Грин не страдала, но лекарства и нервы, видимо, сделали своё дело.        Пошевелив руками, она поняла, что больше не привязана. Онемение отозвалось противными иголками, и Николь негромко застонала. Она приподнялась и попыталась встать, но тут же на её плечо легла чья-то большая тёплая ладонь.        — Тише, мисс, не торопитесь так, — произнёс мужской голос. Она машинально дёрнулась. В памяти тут же всплыли домогательства доктора Абрамса. Но это был не он. Абрамс не стал бы говорить с ней с такой искренней заботой. Это оказался пожилой полный санитар с печальными глазами, который иногда приносил Никки еду. Она выудила из памяти его имя.        — Ты Джек, да? — уточнила Грин.        — Да, мисс, — кивнул он. Санитар всегда напоминал ей грустного пса, и имя у него было собачье… От этой мысли девушка негромко хихикнула, но тут же осеклась. Не хотела показаться более сумасшедшей, чем была, в глазах одного из немногих людей, кто относился к ней действительно по-человечески.        — Вам нужно поесть. Я как раз принёс Вам бульон. — Джек указал на миску с почти прозрачной жидкостью, в которой плавало что-то неопределённое, вместе с ложкой стоявшую на подносе. — Правда, он уже остыл.        — Ну, от местной кухни я никогда не ожидала мишленовского уровня, — хмыкнула Никки. — Но спасибо. Правда, я не хочу есть.        — Лучше Вам всё-таки не отказываться от еды, — посоветовал санитар. — Вам нужно подкрепить силы. И если не будете есть сами, Вас заставят. Вы же знаете.        О да, Николь знала. Её уже кормили через зонд, когда она долгое время не ела добровольно, и впечатления от этого были отнюдь не приятные. Поколебавшись, она всё-таки потянулась к миске, на что Джек одобрительно кивнул. Аппетит у неё не появился. Ей просто хотелось, чтобы от неё отвязались.        Грин с трудом затолкала в себя еду под взглядом санитара, не собиравшегося уходить, пока она не поест, после чего протянула ему поднос. Джек забрал его и направился к выходу. А Николь легла на койку, отвернувшись лицом к стене. Если недавно в ней бушевали эмоции, она была готова то прыгать от радости, то наброситься на своих обидчиков с кулаками, то теперь больше походила на сдувшийся шарик. Возможно, дело было в успокоительных, которыми её накачали. Хотя это являлось обычным делом: после сильного выплеска эмоций её накрывала апатия, и в такие моменты ей не хотелось не то что двигаться, а даже думать. Никки казалось, будто она лежит под тяжёлым мокрым одеялом, придавливающим её своим весом к койке. Внутри царило тоскливое опустошение.        Она больше не ждала Кола. Он покинул её так же, как когда-то это сделали родители.        Доктор Абрамс в это время сидел в своём кабинете, а на письменном столе перед ним лежала раскрытая папка с досье на Николь Грин. Эта девушка поступила в их клинику четыре года назад, после чего ей был поставлен диагноз «маниакально-депрессивный психоз». Не самое тяжёлое заболевание по сравнению с теми, которыми страдали некоторые их клиенты. При правильном лечении мисс Грин через некоторое время вновь стала бы полноправным членом общества, ведущим полноценную жизнь. Но… доктору Абрамсу платили вовсе не за её лечение, а за то, чтобы Николь была заперта здесь.        Её родители погибли в страшной автомобильной аварии. Именно эта трагедия, в первую очередь, спровоцировала рецидив её болезни. Правда, родственники Николь, по их словам, и прежде замечали частые перепады в её настроении, периоды повышенной активности, сменявшиеся апатией и отсутствием интереса к чему-либо. Но после смерти родителей состояние девушки стало ещё тяжелее и потребовало госпитализации. Как удачно, ведь в таком случае Николь признавалась недееспособной, её опекунами становились тётка с дядей, а заодно они получали доступ к её немалому наследству.        Поначалу доктор Абрамс решил, что родные мисс Грин в самом деле беспокоятся за её психическое здоровье, желают ей добра. Пока к нему не заявилась её тётушка, Элизабет Льюис. Она являлась холёной светловолосой дамой возрастом около сорока лет, ведущей себя так, будто все должны ей преклоняться за один сам факт её существования в этом мире. Абрамс точно не собирался это делать, в отличие от её мужа, в их прошлую встречу ведущего себя с супругой почти как преданная собачонка, поддакивающего каждому её слову. Доктор такое поведение мужчин презирал, а высокомерие и своенравие у женщин считал неуместным. Женщина, по его мнению, должна быть кроткой, скромной, считаться с мужем, заниматься семейным уютом и растить детей. Дам, которые активно строили карьеру и считали себя ровней мужчинам, он не понимал.        Но миссис Льюис он был готов спустить это с рук, так как она хорошо платила за то, чтобы её племянница не покидала стен клиники. Возможные вопросы морали его в данном случае не волновали. У доктора Абрамса была жена, любящая красиво одеваться, а ещё дети, которым следовало обеспечить достойное образование. К тому же, он давно мечтал о новой машине. Так что в итоге это оказалась сделка, выгодная почти всем сторонам.        Даже Николь могла бы рассчитывать на определённые поблажки со стороны Абрамса. Он мог бы быть добрым с ней, сделать её существование в клинике комфортнее, если бы она была благодарной. Некоторые симпатичные пациентки смекнули, что к чему, и в итоге могли дольше гулять на свежем воздухе, получали небольшие подарки в виде шоколадок или женских журналов, с ними обращались чуть мягче. Но Николь оказалась слишком строптивой, а ведь доктор Абрамс надеялся, что она куда умнее.        Он понимал, что пора применить более радикальные меры. Мисс Грин и раньше иногда становилась буйной, и, если это продолжится, она будет опасной не только для окружающих, но и для самой себя. Сегодня у Абрамса состоялась встреча с её опекунами, и те подписали документы, в которых дали согласие на проведение лоботомии на Николь. Доктор считал эту процедуру очень эффективной, а один из её главных пропагандистов, Уолтер Фримен, вызывал у него неподдельное восхищение. Скольким людям, страдавших приступами агрессии или галлюцинациями, другими расстройствами психики, удалось помочь благодаря лоботомии, вернуть их в нормальное общество. К сожалению, в последние годы её популярность пошла на спад, некоторые учёные пытались доказать её негативное воздействие, добивались её запрещения. Но хотя бы в их клинике удавалось сохранить старые порядки и продолжить лечение теми способами, которые давно доказали свою пользу.        Через пару дней Николь Грин пройдёт процедуру лоботомии. И тогда, доктор Абрамс надеялся, она пойдёт на поправку. Хотя за стены клиники ей всё равно не суждено выйти.