***
Жизнь никогда не предоставляет нам второй возможности составить первое впечатление. Марк Леви
На улице сыро, серо и просто противно. Лишний раз не хочется даже смотреть в окно, есть только желание укутаться в тёплое одеяло и спать, спать и спать, пока не придёт лето, где не будет никакого дождя. Однако жизнь всегда вынуждает не просто смотреть на мрачную улицу, но и выходить туда, а после идти на душную и ни капли не благодарную работу. И ничего же не поделаешь! Идёшь, перепрыгиваешь через грязные лужи, морщишься, смотришь на время, понимаешь, что опаздываешь, а потом несёшься как лось по кукурузе на остановку и всё равно не успеваешь... И всё утро крутишься как белка в колесе и заодно проклинаешь себя за выбор профессии. Вот зачем было идти в преподаватели? Всё равно никто не ценит. Нужно было учиться на айтишника, чтобы печатать, сидя в уютной комнате под тёплым пледом. И ценят буквально все. На работе же видно не милые и доброжелательные улыбки, а серые лица студентов, недовольных ранним подъёмом. Они все ведут себя так, словно им одним тут страдать до вечера. Им хотя бы можно под шумок сбежать с пар и не париться, а вот преподавателям придётся сидеть до последнего. Нет, можно, конечно, уйти, но потом придётся получать по шапке от начальства. Всё сходит с рук исключительно старым преподавателям, а вот Андрей Валерьевич работает в университете всего ничего – около двух месяцев – поэтому больших прав и авторитета не имеет. Андрей Валерьевич забегает в аудиторию, включает свет и тяжело вздыхает. В помещении ещё нет студентов, потому что на философию опаздывают буквально все, даже преподаватель. Последний поправляет очки, торопится подойти к своему столу и сесть в кресло. То далеко не мягкое, потому что «у университета нет бюджета на такие мелочи, если что-то не устраивает – либо увольняйтесь, либо покупайте всё на свои деньги». Лишней суммы нет, поэтому снова приходится терпеть неудобный стул, работать за расцарапанным столом и мучиться с ящиками, которые чисто физически не выходит открыть с первого раза. Проще говоря, работа преподавателем далека от мечт и идеала, выстроившегося в голове в юношестве. Тогда Андрей Валерьевич грезил о возможности работать преподавателям, делиться любовью к предмету с другими и просто обучать. Однако реальность оказалась суровой и несправедливой. Выяснилось, что студенты не уважают молодых преподавателей и не воспринимают их как «своих», а философия воспринимается всеми, как ОБЖ в школе, то есть бесполезной. В коридоре слышатся громкие шаги, кто-то наверняка бежит. Андрей Валерьевич на сто процентов уверен – торопятся не к нему, а к какому-нибудь другому преподавателю. Надежд на нормальное отношение к себе нет. Розовые очки разбиты стёклами во внутрь, из-за чего Андрей Валерьевич искренне сожалеет о выборе профессии. Действительно, нужно было идти на программиста. В дверь кто-то громко стучит, шумно дыша и переступая с ноги на ногу. Андрей Валерьевич даже удивляется: неужели, кто-то пришёл к нему на пару и при этом робеет? Стучится точно не другой преподаватель: они никогда не просят разрешения зайти и буквально вваливаются в аудиторию. Вряд ли переживает из-за опоздания кто-то из студентов: им плевать на философию. Так что посмотреть на отличившегося человека очень и очень интересно. Хотя бы ради смеха. – Входите, – коротко отвечает Андрей Валерьевич и устало потирает виски, стараясь собраться с мыслями. Двери отворяются и виднеется голова человека, которого Андрей Валерьевич готов придушить голыми руками. Дело даже не в задержке, а в поведении этой особы. Её можно охарактеризовать одним простым словом – «душнила». Не совсем прилично, зато невероятно точно. – Здравствуйте, Андрей Валерьевич, извините за опоздание, – студент поправляет солнечные очки. «Твою мать, Николенко, мне и без тебя тошно, а тут ещё и ты... Ну почему ты не мог остаться дома, как и все твои однокурсники? Ты же мне все мозги сделаешь. Прошу тебя, будь человеком и уйди отсюда. Забудь к чертям собачьим дорогу в мой кабинет. И меня заодно» – думает Андрей Валерьевич. – Проходите, Николенко, – говорит тот, выдавливая из себя максимально дружелюбную интонацию. Николенко кивает и странной походкой приближается к первой парте первого ряда. Это заставляет Андрея Валерьевича поморщиться: он ненавидит, когда этот студент находится так близко. Почему? Во-первых, Николенко жутко воняет дешёвыми сигаретами и едой быстрого приготовления. Во-вторых, Николенко жутко громкий, он не умеет молчать и постоянно задаёт тупые вопросы. В-третьих, он постоянно стремится унизить и вступить в спор. В-четвёртых, Николенко «пожирает» этим доверчивым и наивным взглядом, что так сильно похож на щенячий... – Андрей Валерьевич, вы какой-то мрачный. Что-то серьёзное случилось? – Николенко снова поправляет солнечные очки. Он ведёт себя легко и буднично, словно это не он прогуливал всю прошлую неделю, никому не сказав причины. Не то чтобы Андрея Валерьевича сильно волновало отсутствие надоедливого и душного студента, наоборот, без него было легче дышать. Правда, тогда мучила какая-то странная тоска, смешанная с чем-то, отдалённо похожим на беспокойство. Последнего признавать не хочется. В конце концов легче просто ненавидеть, чем анализировать. Да и в конце концов удалось, скрепя сердцем даже свыкнуться с мыслью, что «главный душнила» не придёт. – Не делайте вид, будто вам не плевать, Николенко. Я всё равно не поставлю вам автомат, – сурово произносит Андрей Валерьевич. – Никто из студентов не получит халявную оценку, так что прекращайте подлизываться. Воцаряется молчание. Оно такое напряжённое, гнетущее и тоскливое. Николенко поджимает губы, в очередной раз трогает солнечные очки и опускает голову. Он будто робеет и смущается. Правда, Андрей Валерьевич свято уверен в том, что Николенко не способен ни робеть, ни смущаться. Он может только распыляться на псевдоинтеллектуальные речи и откровенно душнить. – Андрей Валерьевич, а вы разве не знаете, что люди могут ходить на ваши пары, потому что любят ваш предмет, а не потому что хотят подлизываться? М? – Николенко игриво поднимает бровь. Вот это «Андрей Валерьевич. А вы разве не знаете...» доводит до трясучки, скрежета зубов и нервного тика. В любознательности нет ничего плохого, но в случае с Николенко это была откровенная насмешка. Вот начитался человек всяких «умных» книжек и теперь старается везде показаться самым умным. Правда только он действительно слушает, конспектирует каждую лекцию и периодически спрашивает, как Андрей Валерьевич себя чувствует. Но душности это не убавляет. – Николенко, прекратите строить из меня идиота. Я прекрасно знаю, как к моему предмету вы, студенты, относитесь. Я не вчера родился, чтобы не знать этого! – Закатывает глаза Андрей Валерьевич. – А не все студенты, Андрей Валерьевич! Мне очень нравится ваш предмет! – пылко заявляет Николенко. Только вот он и является одной из главных причин выгорания у Андрея Валерьевича. Тот, когда только-только начинал работать, совершенно не был готов к саркастическим комментариям от студентов. Именно из подобных фразочек состоит Николенко. Он с первого дня дал понять – никто не рад Андрею Валерьевичу, никто его тут не примет, никто не считает его хоть сколько-то умным. Николенко сперва неделю изучал, сверля взглядом, а потом стал откровенно пытать вопросами, на которые Андрей Валерьевич почти всегда не знал ответа. Дело не в качестве образования, а в том, что Николенко спрашивал просто по приколу. – Настолько нравится, что вы всю неделю его прогуливали? – С ноткой «яда» спрашивает Андрей Валерьевич. Снова молчание. Опять оно напряжённое. Андрей Валерьевич глядит на Николенко, растерявшего весь свой пыл. Больше нет весёлого задора и беззаботной улыбки. Они поменялись на побледневшее лицо и дрожащие губы. Слышится стук обуви о пол: нога Николенко тоже трясётся. Он молчит и, кажется, «выпадает» из мира. А Андрея Валерьевича захлёстывает стыд за чужое состояние. Однако чувство быстро уходит. Вот сколько раз этот «бедный и несчастный» студень доводил Андрея Валерьевича до беспомощных истерик? Много, преступно много раз. В те позорные моменты Андрей Валерьевич стыдливо сбегал в туалет, где курил и курил до конца пары. Так продолжалось два месяца, а потом удалось привыкнуть и смириться со своей «судьбой». – Оставлю это на вашей совести, Николенко, – прерывает молчание Андрей Валерьевич, хмуря брови. Студент кивает и смотрит как-то благодарно. Однако в искренность не верится от слова совсем. На это сильнейшим образом играет скопившаяся обида на те многочисленные унижения. – Раз вы пришли... Давайте я просто включу вам презентацию, вы всё сфотографируете, а дома перепишете? – Вопрос риторический: проводить индивидуальную лекцию за «спасибо» нет никакого желания. – А может лекцию всё же прочитаете? – С надеждой спрашивает Николенко, словно ему не всё равно на чужие старания. – Я не дам вам возможности душить меня своими «знаниями», – закатывает глаза Андрей Валерьевич.***
Он в полной мере мстит душному студенту в сессию, во время которой нещадно валит, буквально засыпая сложнейшими вопросами не по программе. Николенко честно старается ответить, по нему видно – он сильно-сильно готовился. Эти старания определённо заслуживают пятёрки и похвалы. Правда, Андрею Валерьевичу плевать на справедливость: обида душит, напоминая о немых нервных срывах в туалетах после напора Николенко. Пусть тот пострадает. – Плохо, Николенко, очень и очень плохо. Ничего внятно сказать не можете и только воду льёте, – Андрей Валерьевич непонятным чудом сдерживает ехидную улыбку, полную искреннего злорадства. – Ну, Андрей Валерьевич, мне необходима хотя бы четвёрка... Меня же стипендии лишат... И с бюджета я вылечу! – По-настоящему испуганно говорит Николенко, в чьих глазах играет паника. Она ласкает душу «мстителя». Тот прикрывает рот ладонью, чтобы скрыть улыбку и сдержать смех. Тот отчаянно рвётся наружу, несмотря на всю свою неуместность. Повеселиться удастся вечером, когда никого рядом не будет, а пока можно сорваться на студента и выплеснуть на него все обиды и накопившуюся злость. Последняя во многом вызвана вынужденным переездом на новое место. Обживаться было трудно, потому что соседи снизу постоянно устраивали скандалы. Шум от последних не позволял банально выспаться. Они ссорились, кричали и постоянно проклинали какого-то паренька, который «недостаточно старается». – Не моя вина, Николенко, что вы только языком горазды чесать, а не по теме говорить, – Андрей Валерьевич поправляет очки и сталкивается со взглядом, полным отчаяния, паники и мольбы. – Не смотрите на меня так... Николенко, ну не нужно мне тут истерики устраивать! Вы взрослый человек, а не школьник. Спокойно придёте на пересдачу и заслужите свою четвёрку. Странно это. Вроде как, план состоял в том, чтобы оторваться на Николенко, довести его до срыва и поставить на место, а в итоге Андрей Валерьевич сжалился. Наверное, он просто заметил искренность в чужих глазах. Возможно, внезапно смог отпустить ситуацию с переездом. Или же просто стало совестно портить жизнь другому человеку, у которого явно нет денег. Об этом говорит старая, затасканная одежда, впалые щёки и частое урчание в животе прямо во время пар. У многих студентов нет денег, но мало кто доводит себя до подобного состояния. – Спасибо, – расстроенно, но благодарно произносит Николенко, улыбаясь, от чего становится сильнее видна некрасивая худоба, какая обычно бывает у тех, кто вечно не доедает. Андрей Валерьевич невольно морщится от того, как болезненно сжимается сердце. Оно вынуждает протянуть Николенко шоколадный батончик, а мозг вынуждает грозно рявкнуть: «Брысь, Николенко!» Глупый жест, однако что-то внутри подсказывает, что он правильный. И что Николенко не такой уж и плохой, что обижает он не специально, что стоит посмотреть на него немного под другим углом, что стоит узнать получше. Правда, зачем уделять много времени одному студенту? Таких вот проблемных учеников пруд пруди, не с каждым же возиться и носиться? «А ты не с каждым носись, а только с Николенко. Он же слушает тебя и беспокоится о тебе. Просто дай ему шанс. Скажи прямо, чтобы он не задавал так много вопросов. Будет же легче даже дышать!» – упорно твердит внутренний голос, надоедливый такой и упёртый. Николенко снова робко благодарит и странной походкой покидает аудиторию. Кажется, в помещение селится дурное предчувствие. Совсем-совсем скоро Николенко удивит. Наверняка не в хорошем смысле...***
Андрей Валерьевич освобождается поздно. Он заходит в магазин, покупает макароны и сосиски, после чего плетётся в сторону нового дома. Тот вызывает отвращение и заставляет ностальгировать по старому жилью. Последнее пришлось покинуть из-за того, что арендодатели захотели продать помещение. Вот и пришлось выбирать максимально бюджетный, но не паршивый вариант. Им оказалась квартирка, под которой жила скандальная семейка. Подъезд встречает сыростью, а ещё запахом перегара. На подобном Андрей Валерьевич старается не акцентировать внимания: он просто хочет прийти домой, приготовить ужин и отдохнуть. С этими мыслями Андрей Валерьевич поднимается по ступенькам, чувствуя, как противный запах становится сильнее. Тут невозможно не поморщиться и не скривится. Однако гримаса быстро меняется на шок, когда в поле зрения попадает тело, сидящее на ступеньках. Оно, тело, одето в лёгкую грязную футболку и шорты. Явно паренька выгнали из дома родители или соседи. На губах Андрея Валерьевича скользит невесёлая усмешка. Он думает, что пареньку можно только посочувствовать, но никак не помогать ему с проблемами. Своих предостаточно. Правда, мнение быстро меняется, когда в чертах несчастного молодого человека удаётся различить знакомое лицо, которое ещё совсем-совсем недавно широко улыбалось и благодарило за шоколадный батончик и возможность пересдать зачёт на хорошую оценку. — Николенко? Это вы?— Андрей Валерьевич удивлённо смотрит в сторону молодого человека, под чьим глазом "красуется" синяк и чья губа разбита. — Что с вами уже успело случиться? — Здравствуйте, Андрей Валерьевич, не ожидал вас так некрасиво встретить... — Николенко криво и натянуто улыбается, от чего ранки на губах лопаются, и из них течёт кровь, заливающая подбородок. — А вы разве не знаете, что успевает случаться в семьях алкоголиков? Андрей Валерьевич в ответ молчит. Ему неловко, ему нечего сказать, ему тошно смотреть на такого жалкого и разбитого Николенко. Тот напоминает побитого щенка, которого вышвырнули на мороз, этим обрекая на гибель. Вспоминаются скандалы соседей снизу, их вопли о том, что кто-то недостаточно старается. Приходит осознание, что собственная квартира находится на этаж выше, а это значит – Николенко является выходцем их той вечно скандалящей семейки. — Не смотрите на меня так, Андрей Валерьевич, а то потом жалеть будете, — нервно смеётся Николенко, будто стараясь скрыть плачь. – А это... Вы разве не знаете, что жалость унижает? Не смотрите на меня! Громкий истерический смех режет уши. Слушать его тошно. Хочется сбежать подальше от источника, закрыться в своей тёплой уютной квартире и абстрагироваться от происходящего. Чужие проблемы не должны волновать, тем более, если они принадлежат такому человеку, как Николенко. Ну что в нём есть хорошего? «Искренность» – шепчет внутренний голос Андрею Валерьевичу, и последний не уходит и продолжает сверлить взглядом дрожащего Николенко. Сейчас становится стыдно за своё поведение, хочется хоть как-то загладить вину, чтобы не выглядеть самым большим мудаком и чуть-чуть помочь. — Вам есть куда идти? — Андрей Валерьевич говорит тихо, робко, боясь, что это услышат те скандальные соседи. Он знает ответ на вопрос, но не хочет принимать его. Только жизни явно плевать на желания, у неё свои извращённые и мерзкие планы, от которых тошнит. Явно, плохо от этого не только Андрею Валерьевичу, но и самому Яну. Тот, наверное, от боли готов реветь, а не может из-за нарушенного одиночества. — Если бы было куда, я бы тут не гнил, Андрей Валерьевич, — Николенко обнимает себя за плечи. Уйти? Андрей Валерьевич не может: что-то сдерживает его. И это точно не чувство вины и не жалость, а странная симпатия, которая смогла пробиться, несмотря на многочисленные обиды. Остатки последних жалобно шепчут о том, что сейчас есть идеальный шанс в очередной раз отомстить Николенко, подарить ему надежду на спасение, а после грубо лишить всего. Правда, сейчас мстить совершенно не хочется. Во-первых, удалось отыграться во время зачёта. Во-вторых, человек сейчас и без насмешек страдает. В-третьих, Андрей Валерьевич слишком добрый, чтобы добивать несчастного студента. Он же от холода может умереть... и от ран тоже. «Нужно прекратить себя ломать и просто помочь ему» – думает Андрей Валерьевич и снимает куртку, после чего накидывает её на дрожащие плечи Николенко. Последний удивлённо хлопает глазами, шмыгает носом и вжимает голову в плечи. Неловкость витает в воздухе и мучает. — Пойдёмте ко мне, Николенко, — коротко говорит Андрей Валерьевич. – Я как раз ужин собирался готовить... В планах было просто сварить макароны с сосисками, посмотреть сериал и лечь спать. Об этом Николенко не стоит знать. Пусть лучше он будет уверен, будто планов не было. Да и Андрею Валерьевичу приятнее варить и есть макароны не в одиночестве, а с кем-то более-менее знакомым. – Правда можно? – Николенко кутается в куртку, опуская взгляд. – Или я вас так достал, что вы видеть меня не хотите? – Если бы не хотел видеть – не стал бы звать к себе, – Андрей Валерьевич помогает «главному душниле» подняться на ноги. – Но если вы снова начнёте душнить... Я вам ноги переломаю... Николенко вымученно хихикает и слабо улыбается. Андрею Валерьевичу от подобного становится немного легче.***