«Все неверные ноты верны!». — Чарльз Айвз.
То был очередной вечер. Мало чем отличающийся от прошлых, и потому приятный Кито своей стабильностью. Можно было бы сказать, что ей куда приятнее почувствовать скуку от однообразия, чем сходить с ума от сумбурной череды событий. Никаких тебе разборок, перестрелок и тайн. Лишь ставший привычным образ сидящего в кресле Достоевского, настолько редко шевелившегося, будучи увлечённым своей работой, что идеально сливающимся с общим окружением. С его стороны не исходило никаких звуков кроме нажатий клавиш клавиатуры. На этом моменте Ай не раз с любопытством пыталась заглянуть в экран монитора. И каждый раз натыкалась на набор непонятных символов. Как только он сам разбирает, что именно печатает который по счёту час. Фёдор и не был против того, чтобы та присутствовала в кабинете. Хотя изначально пытался «переубедить», напоминая о том, насколько тут прохладно. Это мало останавливало девушку. Потому Кито прихватывала с собой не только тёплый кардиган, но и плед из комнаты. Не мешала, прекрасно понимая, что излишний шум с её стороны будет отвлекать. Изначально не зная чем себя занять, приходила просто посмотреть. Потом попросила разрешения взять одну из его книг. Против он не был, но смолчал о том, что книга написана на совершенно непонятном для неё языке. Стоило Кито открыть и прочесть первые несколько слов, Фёдор усмехнулся, увидев как хмуро сошлись у переносицы светлые брови. Однако потом на столике рядом с диваном появилась лампа, а следом и стопка литературы на английском языке. После этого девушка могла уже найти полноценное занятие по душе. Он молча работал, она молча читала. Ничего больше и не нужно было. Он выставил для себя приоритетные задачи, потому любое взаимодействие с Кито было убрано на самый дальний план. Сейчас было куда важнее набраться связей с преступными шайками Йокогамы, чья власть не заходила дальше подворотни. Собрать нужную информацию, связаться с Пушкиным и, более того, убедиться в преданности Священника. Готорн являлся ближе к ночи, когда Кито, не выдерживая, уходила спать первой. А Фёдор спал мало или не спал вовсе. По крайней мере девушка не могла застать его в таком состоянии, если не считать спонтанного режима «выкл» лицом в сложенные на столе руки. Но в этот вечер ей всё же удалось поймать его короткую стадию «отдыха». Вместо привычного тёмного кабинета местом работы была выбрана столовая. В самом же деле он остался за столом после ужина. Когда Гончаров убрал все тарелки и подготовил порцию свежего чая, на столе разместились бумаги разного содержания. Тут-то любопытство Кито сыграло с ней злую шутку. При очередной попытке подглядеть, у неё фактически закружилась голова. Привычные японские иероглифы, родные английские писания и следом русский язык (понять который ей так и не удалось). Кито могла выбрать себе любое занятие — было дозволено. Тем не менее она продолжала находиться рядом и умудрялась не привлекать к себе внимания. Она его и не требовала; но так было куда спокойнее, чем оставаться наедине со всеми мыслями. — Как ты думаешь, — затачивая карандаш, начал Фёдор. — Портовая мафия или Детективное агентство — кто из них сильнее? Девушка ненадолго задумалась. Вложила на нужной странице книги самодельную закладку. К слову, сделала она её совсем недавно. — Мафия имеет большое преимущество в лице штата и финансов. Только количество никогда не было гарантом качества. После этих слов на его лице появилась довольная улыбка. Это было подтверждением того, что предположения относительно Кито уместны. Ответ на свой вопрос он и сам знал. Просто нравилось убеждаться в том, что девушка, сидящая рядом — не просто податливая болванка, а целая личность, которая действительно скрывает в себе многообещающий потенциал. Только оставалось дождаться полного его проявления. — И всё же? — И всё же Директор Фукудзава сдерживает силу каждого участника бюро до нужного ему показателя. Даже при таком раскладе они были способны противостоять Гильдии. Фёдор имел привычку грызть карандаш, когда придавался усердным раздумьям — прямо как сейчас. А после комментария Кито и вовсе не рассчитал силу. Отчего истерзанное деревянное покрытие вместе с грифелем осталось частичками во рту. Интересная деталь способности руководителя бюро пришлась по вкусу больше, чем содержимое карандаша. — А если убрать двух лидеров организаций? — он задал второй вопрос, чтобы снова убедиться в правильности мыслей собеседницы. Параллельно решил отпить горячего чаю. Ай перевела взгляд куда-то в сторону. Размышляла. — Если при этом руководителям будет угрожать опасность, то есть вероятность, что все участники конфликта… — Сцепятся как псы, чья привязь ослабится. А за неимением контроля уничтожат друг друга, — фразу он продолжил и, словно довольствуясь самим собой, расслабленно откинулся на спинку стула. — Только… Кито не имела привычки перебивать — более того, осуждала подобное с чужой стороны. Но в этот момент, когда Достоевский намеренно сдержал паузу, заметила намёк на то, что именно ей следует продолжить ход его мыслей. — Только для этого нужны короткие сроки, чтобы их хвосты были подпалены со всех сторон? — Верно, — сладостно протянул мужчина. — Умница. Казалось бы, простой комментарий, которым в особенности поощряют правильный детский поступок. Фёдор не стал бы основывать свои планы на её мнении, она это понимала. Тем не менее на душе стало как-то приятно, что её доводы оказались не только верны, но и пришлись ему по душе. Ему больше шла эта лёгкая полуулыбка, чем хмурый сосредоточенный взгляд. На самом же деле таковой был причиной длительной работы за компьютером. Всё просто: глаза уставали. Всё последующие время свелось к молчанию, которое совершенно не напрягало ни одного из них. Фёдор тишину любил, а Ай нравилось предоставлять для него спокойную атмосферу. Она не мешала и больше не любопытствовала, пытаясь заглянуть в документы. Можно сказать, такие звуки как шелест переворачиваемых страниц и его бумаг, нажатие по клавишам телефона, лязг фарфоровой кружки по небольшому блюдечку — приняли своей монотонностью некий медитативный настрой. От всего этого её глаза слипались, а голова казалась тяжёлой. На самого Достоевского это не распространялось: как сидел малоподвижной статуей, рассматривая собственноручно написанные строки, так и продолжал. Лишь иногда поднимал руку, чтобы заправить прядь чёрных волос за ухо. То, как девушка «клевала» носом в книгу, не осталось без внимания. — Почему бы тебе не вернуться в комнату? — спросил, не отрывая взгляда от экрана телефона. Через несколько часов должна состояться встреча, а сообщения от гостя всё ещё нет. Кито, будучи уже сонной, не сразу поняла, что вопрос предназначен именно для неё. Потому сначала потерла глаза пальцами и только потом посмотрела в его сторону. Спокоен, как и всегда. — Ты обещал сыграть для меня сегодня. Не забыл, просто не предал этому особого значения. Достоевский тихо посмеялся. — Всему своё время. Во всяком случае, день ещё не закончился, — отшутившись, русский сделал очередной глоток чая. Тот уже остыл, но от того не потерял своего яркого аромата и вкуса. Натаниэль Готорн не планировал свой визит на сегодняшний день, благодаря чему ночное время было в полном распоряжении Достоевского. Оставалось завершить все побочные задачи, после чего можно было посвятить себя медитативной игре на виолончели. Идеалистом вплоть до составления распорядка дня он не был, но предпочитал всё держать под контролем. Кроме, конечно же, Гоголя, который своей спонтанностью мог разрушить любой заранее проработанный план. Но даже его визита сегодня можно было не ждать — пропал по своим делам. И что-то подсказывало, что без видимой на то причины театрал не явится. Пускай «гуляет», пока есть такая возможность, липовая «свобода». Которая в ближайшее время подойдёт к концу.*
В офисе детективного агентства всё было как обычно. Индивидуальные задачи и подстроенный под себя темп. Кто-то пытался достигнуть самостоятельно выставленной планки по скорости заполнения отчёта, хмурился и продолжал печатать, а кто-то размеренно жевал очередную сладость и прокручивал колёсико мыши, листая сводку свежих новостей. Лишь беловолосый юноша не знал, за что стоит зацепиться в первую очередь, пока выполнял работу за двоих. Метался, хватался за всё подряд. От своих стопок бумаг — к стоящим по соседству. К слову, рабочее место соседа пустовало, что в целом-то было вовсе не необыкновенным событием. Привыкнуть успели все, а бороться с этим пытался только один сотрудник. И тому сейчас было вовсе не до этого. Отчитает. Потом. А виновник, без зазрения совести скинувший свою часть работы на молоденького сотрудника, разлёгся совсем неподалёку. Обнаружить детектива можно было зайдя за ширму переговорной. Место в целом было выбрано не просто так: для того, чтобы опомнившийся Доппо не зацепился взглядом. Как бы ни казалось с первого взгляда, Осаму работал. По крайней мере, он считал, что именно так можно было назвать «деловую» переписку с неизвестной «любительницей писать загадками». Печатал очередной ответ и продолжал удерживать на своём лице довольную улыбку.Осаму Дазай: «Смешно от самого факта, что задача по поиску того, «кто дарует встречу со страхом», была доверена мне. Твоими словами, «величаемому гением». Я, конечно, с этим не спорю, но всё оказалось куда проще, чем было преподнесено. Ты настолько сильно себя недооцениваешь или попыток не было вовсе?»
Он лукавил и никогда не использовал полумеры. Можно сказать, что именно это и делало его известным в своих кругах Осаму Дазаем. Тем более сейчас детектив никак не мог упустить возможность и не подшутить над умственными способностями «таинственной дамы». Прикинул в голове, как кривится от раздражения лицо и, более чем вероятно, прикусывается нижняя губа. Конечно же представил себе психологический портрет (и не только), от чего сам этим и довольствовался. Ответ поступил незамедлительно. Телефон завибрировал.Мэри: «Насколько бы вас не смешил сам факт, но задача остаётся поставленной. Мне не хотелось тратить своего времени. Отпуск — святое время, которое нельзя тратить впустую».
То, что «собеседница» продолжает обращаться уважительно, вновь вызвало с его стороны смешок. Какие тут скучные отчёты, если можно проверить прочность чужих нервов при переписке. Никакие. И от этих мыслей он только поудобнее сполз по боковине дивана. Закинул одну руку за голову и приготовился печатать ответ.Осаму Дазай: «Так переданная задача — удел лени?» Мэри: «Вам ли зарекаться о лени, лёжа на диване?»
Это был не первый раз, когда ему вкидывали подобное. Возможно, кого-то бы это и напугало, но не его. Не сказать, что привык. Просто подходил к этому иначе. Поначалу ещё удивлялся, но теперь же радостно шёл на встречу вспыхнувшему чувству азарта. Для себя уже понял, что приоритетом этой личности был вовсе не Кинг. Вовсе не потому, что найти его не составило труда.Мэри: «Не вижу причин тянуть время. Позже я вышлю координаты. Явитесь вместе с ним и не более. Будьте умницей».
От этого окончания сообщения у Дазая даже брови приподнялись. — Это что, был флирт? — выскользнуло вслух. — Флирт? — раздалось где-то над головой. — Кёка? — Я оставила с ним Снежного демона, — холодно отчиталась девочка. Она как никто другой идеально подходила на роль «надзирателя», а потому с лёгкостью держала Кинга в узде. Тот, как выяснилось, всё ещё пытался атаковать. Изначально успев надоесть бывшей наёмной убийце своим нескрываемым любопытством и расспросами. — Только сейчас он без сознания. Раздражал. Поднявшись с дивана и на шаг пройдя мимо Изуми, ласково потрепал её по макушке. Она умница. И продолжала меняться в лучшую сторону после официального вступления в детективное агентство. А взглядом действительно напоминала директора, сохраняя индивидуальность характера. Стоило Осаму выглянуть из-за ширмы переговорной, а потом пройти мимо Доппо, как тот словно в себя пришёл, вспомнил, в чью сторону был адресован мысленный перечень матов. Озвучил почти каждый, но в более цензурной форме. Только Дазай особо не вслушивался и продолжал идти. Прямо по курсу — засиженный скрипящий офисный стул. До того удобный, что нельзя было не уснуть прямо на нём раза так два на дню. — Мне иногда кажется, что ты прямо-таки горишь желанием оплатить мне психолога из собственного кармана, — едко прошипел идеалист. Вытянул причину недовольства из общей кипы бумаг. Перекинул через монитор соседа, продолжая удерживать двумя пальцами края листа. — Это что?! — Сверка по канцелярии, — незаинтересованно ответил перебинтованный. Помнится, именно эту задачу и взвесил на него Куникида. Проверить список ревизии, отметить все расхождения и вернуть блондину. Суть претензии не понятна. — Я вижу! Только ты не в детском садике, чтобы лепить дурацкий стикер с кошкой и подписывать «очень даже нормально»! Брюнет ребячески надул губы и метнул взгляд в сторону очнувшегося Накаджимы. Тот особо диалог не подслушивал, но упустить такой комментарий попросту не смог. Встрепенулся и виновато почесал висок пальцем. — Вовсе не дурацкий, — с предельной осторожностью вступился тигр. — Я купил их Кёке в районе Минато… — А она одолжила один мне, а я тебе, — продолжил Осаму, пытаясь затушить разрастающийся гнев Доппо своей излюбленной кошачьей улыбкой. — Круговорот добра и котиков. Лучше бы ценил, чем своё вечное недовольство соловьём распевать. Координаты места встречи были высланы ближе к концу рабочего дня. Осаму даже казалось, что это ответная издёвка. А ведь была надежда вырваться на «свидание» в середине дня, но нет. Вместо этого ему пришлось перебрать внушительное количество накопившихся бумаг. В довесок ко всему была выслушана не одна воспитательная лекция напарника-идеалиста. К слову, Доппо он брать не стал. Вовсе не по причине запрашиваемого условия. Ведь если тебе поступило предложение встретиться тет-а-тет, без лишних свидетелей, от сомнительного лица — и дураку известно, что стоит поступить ровно наоборот. Взял лишь некоторое количество патронов и дополнительное оружие. Игрушечный пистолет. Пригодится. Заброшенное здание. Тёмное и пропитанное сыростью. Оно стояло рядом с портом и было совершенно никому не нужно. На этом моменте детектив отшутился в сторону Кинга: «По всем законам жанра». Американец в свою очередь отреагировал холодным взглядом. Что ни день, то приключение на задницу. Для него было огромным плюсом не видеть поблизости Достоевского — этого достаточно. А вот мысли насчёт Кито крутились в голове каждый час. Каким бы он не казался для остальных, хотел лишь убедиться в том, что с этой девушкой сейчас всё в порядке. Осаму относился к нему снисходительно. Много не позволял и глаз не спускал. Тем не менее, вместо толчка в спину Кинг мог ощутить, как его осторожно придерживали. Не позволяли споткнуться или же вписаться в какой-либо поворот. Глаза завязаны, руки тоже. — Я ведь и не могу тебя винить в сотворённом, — произнёс Дазай. Сейчас они поднимались на третий по счёту этаж. — Низко с твоей стороны, но и в моей жизни было предостаточно двойственных поступков. Мы схожи только тем, что действительно верим, что наша правда — истина. Стивен Кинг поначалу хотел смолчать. Не первый их диалог, но вполне вероятно, что последний. — Моё поведение сравнимо с поведением маньяка, — ответил американец. — Потому не удивлюсь, если человек, который пришёл за мной, в конечном итоге избавится от меня. Осаму на секунду остановился. — Если бы и была такая цель, то её могли предоставить мне. Как можешь заметить, ты живее всех живых. К тому же… Слегка подталкивая в спину, Дазай помог ему переступить через очередную ступеньку. Так они и поднялись на ещё один пролёт. Тут-то детектив и решил сделать «разговорный-перевал». Сам уселся на ступеньку следующего подъёма на этаж, а Кинг облокотился спиной о стену. Какой бы крупной ни была фигура американца, даже в ней Осаму смог считать слабость. Была уместна и усталость, но вовсе не физическая. — Мой вывод таков: ты всё же смог оградить Ай Кито от возможных опасностей. Просто сделал это по-своему. И тут у тебя уже не было возможности обелить свою репутацию. Напротив, используя её, ты и поступил так, как смог. — Я не желал ей смерти. — Отстранённо. У Кинга эта фраза крутилась в течение всех лет. Только рассказать об этом было некому, да и слушать бы не стали. — Для меня наше совместное детство дороже всего, что есть в этом мире. Не то чтобы Осаму было скучно, но этот разговор немного удручал. — Охотно верю. Перерыв продлился ещё с четыре молчаливые минуты. Передышка, а может время на раздумья. Каждому своё. Детектив решил подняться со ступеньки, тем самым оканчивая короткую остановку на этаже. До места встречи ещё два этажа, а время близится к закату. И пока сюда всё ещё поступает солнечный свет через выбитые окна, хотелось закончить побыстрее и пойти домой. Кинг, услышав отдаляющиеся шаги, должен был понять, что следует продолжить путь. Только двигаться он не спешил. — Тебе ведь знакомо слияние, — окликнул Стивен. И был прав, ибо услышав знакомое слово, Осаму немедля обернулся. — Когда Орден принял Ай Кито маленькой девчонкой, они и думать не могли, насколько высок потенциал дара. Ранее связанные за спиной руки Кинга наконец высвободились. А следом он снял и повязку с глаз. Очень удачно, что остановка пришлась именно на этот этаж. В стене торчал рваный кусок трубы, а Стивен успешно прикрывал её собой весь диалог. Мужчина устало выдохнул и достал из кармана брюк очки. Расправил, протёр стекла о собственное бедро и надел. Он вовсе не собирался бежать. Смысла в этом попросту не было. Напротив него находился человек, который под обаятельной маской скрывал не самого светлого человека; на несколько этажей выше — тот, кто пришёл за ним. И совершенно неясно, есть ли там западня. А потому опасаться стоило. Как минимум не рыпаться и послушно следовать. — Обычно слияние — последствие событий или же влияние психики эспера, но вселенная любит делать исключения, — продолжая речь, Кинг пошёл навстречу. Нагнав, посмотрел в карие глаза детектива. Почему-то казалось, что вовсе не из-за теневой стороны лестницы радужки приняли облик тёмной бездны. — Её дар и она сама — одно целое. Так было раньше, так есть и сейчас. И именно она смогла использовать слияние не как общепринятый недуг, а как собственную фишку. То не похоже на отмену дара, вовсе нет. Дазай внимательно слушал и не смел перебивать. Кинг продолжил: — Вспомни, как увеличивается сила и агрессия у тех, кто слился со своей способностью. А потом соотнеси с тем, что при таких показателях Кито всегда отдавала себе отчёт в действиях и никогда не теряла осознание себя. Захотел бы Орден отпускать её? Взяли бы в ряды рыцарей или же им было выгоднее приберечь Кито для собственных целей? Монолог Кинга мог бы продолжаться и дальше, в последующем перетекая в полноценную дискуссию. Пока в паузе не раздался хлопок. Что-то упало на верхних этажах, а эхо поспешило подхватить и пронести «весточку» до мужчин. Это и вытащило Осаму из своеобразного транса — он словно в себя пришёл. Вернулась приторно-довольная улыбка, а следом саркастичная манера разговора. — Кажется, нас поторапливают. Идём. Перед тем как открыть ветхую деревянную дверь — на удивление держащуюся на петлях — они повременили. Обменялись парочкой фраз, а Осаму ознакомил с заранее заготовленной стратегией. Так, на случай, если всё пойдёт не по плану. Кинг слушался, а потому отошёл на несколько шагов. Первым выдвинулся детектив, невзначай отмахнув край бежевого плаща. С той стороны был пистолет. Уж лучше он вовремя окажется под рукой, чем потом украшать своей кровью покрытые плесенью и мхом полы. Как и ожидалось, за дверью был ничем не примечательный «дизайн» заброшки. Единственное — комната была широкой. Потолок удерживали бетонные колонны, а напротив располагались витринные оконные рамы. Пустые, без каких-либо кусочков стекла. На этом моменте Осаму поблагодарил за выбранное время встречи. Хорошо, что «таинственная мисс» не фанатка примитивных «свиданий» антагонистов. Будь сейчас ночь, банальная драматичность только рассмешила бы. Касаемо самой «мисс» — она была на месте. Стояла спиной к окнам, лицом к нему. Невысокая фигура, спрятанная под чёрной накидкой, действительно могла насторожить. Только Осаму уже всё понял. Чему он и учил Накаджиму в первую очередь, так это тому, что нужно действовать быстрее противника. Только так, а никак иначе, можно было застать его врасплох. А ещё лучше проанализировать всё заранее. Если уж совсем проблемы с логикой, то прибегнуть к помощи перед тем как пойти на встречу. Выстрелил. Не мешкая и особо не целясь. Рука уже натренирована. Только вес нового пистолета не рассчитал. Вместо головы выстрел пришёлся в плечо, пачкая багровым пятном накидку и оставляя небрежный брызг на щеке «встречающего». — Ты что, совсем дурной?! — раздался недовольный возглас. Настолько резкий, что стоящий чуть поодаль Осаму Кинг неожиданно для себя вздрогнул. — Я наряжался для того, чтобы ты испачкал меня? — Да кто ж в таком-то на свидание приходит? — отшутился Дазай. Удивлялся тут только Кинг. Который не понимал абсолютно ничего, пока не вгляделся в фигуру вдалеке. Это повезло, что вообще позволили взять с собой очки. Та невысокая фигура, что изначально таинственно стояла по центру, мельтешила. Это был совершенно обычный мужчина, особо и не высокий. Ворчал, стягивая с себя накидку. Пытался хоть как-то встряхнуть ткань, осматривал её под разными углами, всё больше убеждаясь в том, что краску игрушечного патрона удастся отстирать разве что в химчистке. — Флиртуешь ты не очень, а вот антураж таинственности соблюдаешь хорошо. Хвалю, — детектив вкинул очередную порцию сарказма. Он не был удивлён. Образ «таинственной мисс» был составлен лишь поверхностно. Возможно, мозг подкинул эту идею от легкого «голода», обоснованного отсутствием прекрасных дам поблизости. Времени на такое пока не было, а Кито только «раздразнила» своими сонными объятиями. Но если брать все остальные факторы, то для Осаму подпись «Мэри» вообще не была гарантом половой принадлежности. Любое из писем/сообщений этого человека было безликим. Уж за этим он тщательно проследил. Похвально. Если бы этот человек действительно хотел выдать себя за девушку, то не обходил бы так тонко подобные грани. В мужском роде он тоже к себе не обращался. Из чего следовал изначальный вердикт — играется. Детектив решил приблизиться, на что сам «Мэри» особо не отреагировал. Теперь он поправлял края своего пиджака, воротник рубашки, волосы. Выровнялся во весь рост лишь тогда, когда Осаму был уже в метре от него. Вот и появилась возможность разглядеть его поближе. — Арчибальд Уэстмаккот, — мурчащей манерой представился он. Можно было увидеть, как приспустились его веки, придавая зелёным глазам томный взгляд. Реверанс, но не глубокий. Одна рука за спину, нога отставлена назад, вторая согнулась в колене. Другая рука сделала несколько грациозных витков пальцами, а после отклонилась, сопровождая медленный кивок. Изящно. От всего зрелища стало бы приторно, если бы Дазай сам не был приверженцем такой манеры. А вот Кингу пришлось явно не по вкусу. Оставаться в стороне он не собирался. Шагнул из тени, но остановился, когда пуля со свистом отбила кусок плитки под его ногами. После реверанса Арчибальд вывел руку из-за спины, теперь уже удерживающую пистолет. Дазай довольно прикрыл глаза и улыбнулся. — Приятно познакомиться. — Не лесть. Брюнет вовсе не был против того, что Арчи отвернулся от него и последовал в сторону Кинга. Можно сказать, что тут миссия Осаму окончена. Осталось только получить выгоду, что ему законно предназначалась. Только новоявленный представитель Ордена вовсе не спешил с этим. От выстрела в ноги Кинг и не думал осторожничать. Лишь с ноткой высокомерия оглядел давнего знакомого. Всё такой же раздражающий. Одетый по иголочке, с лохматой шевелюрой. Волосы отросли, теперь ниже ушей. Наверняка, если их выпрямить, достигли бы и плеч. — В ноги только трусы стреляют, Арчибальд, — нахмурившись произнёс американец. От этой реплики даже Дазай удивился. Оказывается, они знакомы, и, судя по взгляду Стивена, связаны не самыми приятными воспоминаниями. Уэстмаккот наигранно надул губу и закатил глаза. Не в его интересах спорить с этим человеком. Да и времени мало. Отпуск хоть и подарил ему возможность побывать в Японии, но совершенно неожиданно обернулся сверхурочной миссией. Ему это совершенно не понравилось, но глаза загорелись от мысли, что курировала Кристи. Её задания поступали одно за другим, потому он не удивился. А отказать не мог — всегда старался угодить. Убеждал себя, что ещё несколько лет и она заметит. Заметит потенциал, заметит старания. Роль «правой руки» льстила, но останавливаться на этом он был не намерен. — А ещё те, кто предупреждает о своих мотивах, — пресёк его Арчи, перейдя на более серьезный тон. Он вытащил из кармана заготовленные наручники. Уже готов был развернуть Кинга спиной к стене, но остановился. Причиной тому послужил звук снятого предохранителя где-то за спиной. Он совершенно не заметил, как детектив подошёл ближе. Теперь в его руках был вовсе не липовый пистолет, а самый настоящий. — Не так быстро, — с довольной улыбкой произнёс Осаму. — Мне почему-то кажется, что ты горишь желанием предоставить мне флешку. Конечно, «Мэри» ведь сам упоминал её во время их переписки. Что именно туда перенёс все их «следы» в программе, а также координаты, откуда именно пытались залезть. — Точно! — будто опомнившись, воскликнул Арчи. — Только убери пистолет, а то это как-то не вежливо. — Старая привычка, прошу прощения. Осаму действительно опустил пистолет, убирая его в кобуру. Но отходить не торопился. Наблюдал за тем, как Арчибальд начал шерстить по карманам. Следил за каждым действием, наблюдая как всё перерастает в манёвр. Хитрый и ловкий. Стоит отдать должное, этот человек не просто так отвлекал внимание своим видом, звоном подвесок на бедре. Всё это отвлекало от самого важного и, пожалуй, опасного. Могло сработать на ком угодно, но не на Дазае. А потому он даже не стал отпрыгивать в сторону, когда русый мужчина вскинул руку. Стилеты ярко сверкнули, отражая остаток солнечного света, и полетели в его сторону. Летели по определённой траектории, не по прямой. Словно видели собственную направляющую. А может она и была? Просто недоступная его взгляду. Один кругом обошёл самого детектива, возвращаясь в руку владельца. А вот остальные два задели. Совсем немного, оставляя идеальный срез на опущенной дазаевской руке и правом бедре. Выполнили свою миссию и так же легко вернулись к Уэсмаккоту. Только тот просчитался. — Остановимся на том, что ты отомстил мне за испорченный наряд, — Дазай принялся одаривать иностранца аплодисментами. Только тот не услышал их от фигуры напротив. «Прошлый» Осаму растворился, осыпался и исчез. Остаток его силуэта пропал, оставляя после себя лишь зелёное свечение и неизвестно откуда взявшийся мелкий снег. Арчибальд обернулся на звук. Детектив стоял у стены, но уже не один. Раздражение на лице «Мэри» определённо стоило видеть. Именно сейчас он хаотично озирался, пытался найти взглядом тех, кто мог бы по-прежнему прятаться в тени. Хотя он проверил всё сначала. Видел каждый сантиметр комнаты и был убеждён в том, что всё чисто. Что лишь он прятал «козыри» в рукаве. Недооценил. — Давай закончим на том, что моя задача выполнена, — Осаму шагнул навстречу. На этот раз более уверенно сравнялся с русым и протянул ему руку. — Представим, что этой нелепой попытки не было вовсе. Не по плану. Всё абсолютно не так, как он того хотел. Но Арчи виду не подал, лишь «стрельнул» серьёзным взглядом в сторону Кинга. Тот, между прочим, чувствовал себя расслабленно, словно на встречу выпускников пришёл. Ему некуда бежать, и показывать себя нет смысла. Каждый из присутствующих догонит. А ещё больше напрягал рыжий юноша, который и был причиной неожиданного снега. Хоть и казался слабее всех в этой комнате, но смотрел прямо. Танизаки — кажется, именно так звали парнишку. Благо, память отличная, ибо видеть его довелось лишь раз, а обращение к нему было услышано единожды от того же Осаму Дазая. Непонятно было лишь одно: как он вообще его прятал? Оставалось гадать. «Он знал, что Арчибальд нападёт?», — Кинг задался вопросом в своей голове. — Премного благодарен, — сквозь зубы процедил русый. А следом вложил в его ладонь требуемую флешку. Арчибальд был тем человеком, который не только ослеплял своим обаянием, но и умело менял маски. Так же поступил и сейчас, возвращая своему лицу утерянную несколько минут назад лучезарную улыбку. Осаму больше не был заинтересован в том, чтобы продолжать беседу. Флешка на руках, а Кинг передан Ордену. Потому, не став задерживаться, он уже направился в сторону выхода. Танизаки шёл, отставая на пару шагов. — Касаемо моего поступка, — заговорил Уэстмаккот. — Мне нравится подавать себя в качестве аперитива при первой встрече. Люблю пробуждать в людях аппетит к своей персоне. На это оправдание Дазай лишь усмехнулся. А Арчибальд улыбался невиннее ребёнка. Словно совершенно не он удерживал в одной руке те же стилеты. — Я заметил, — отшутившись, детектив снова отвернулся к выходу. Не прошло и пары секунд, как за его спиной Джуничиро прошипел: — Чёрт… Только обернувшись, брюнет заметил — тот ухватился за своё плечо. — Это в отместку за мантию! — навеселе выкрикнул Арчи. — Мне нравилась её ткань, к тому же довольно дорогая. Снова блеск лезвий, уже прощальный. Перед тем как сесть в машину вместе с Кингом, Арчибальд решил закурить. Далеко не дешёвые сигареты, японские, с лёгкой отдушкой шоколада. Смотрел на всё то же заброшенное здание, наблюдая как за ним прячется закатное солнце. Начинает темнеть, а дел ещё по горло. Отчёт о проделанной работе и посещение химчистки. Последнее имело забавную сложность. Арчибальд конечно же постарался подтянуть навык японского языка, но должного успеха не добился. Лишь одному чёрту известно, почему жители этого городка, имевшего портовую известность, были слабы в английском. Вот и назревал вопрос: «Как вообще объяснить условия правильной стирки для запачканной мантии». В его голове совершенно не было мыслей о том, что сотрудники сами могли определиться. Не могли, ему в любом случае виднее. Водитель не торопил, а Кинг послушно сидел в наручниках. Хотя бы это позволило ему расслабиться и выдыхать дым сигареты. — Поспешу огорчить, твоя метка и шансов против него не имела. Он и без Кинга бы это понял. Гораздо позже. — Зато сработает на другого, — едва сдерживая смех, поправил его Арчибальд.*
— Ещё раз. Уставший, но требовательный тон. Наполненный упёртостью и лишь небольшой порцией разочарования. Ей было стыдно признавать, что в отличие от воспоминаний сейчас всё иначе. А потому, превозмогая всю сложность, Кито продолжала пытаться. Это не первая замена и не вторая. Бесчисленное количество попыток, которые сводились к одному — голова кружилась. Неудача за неудачей. — Ничего не получится, — отстранённо произнесла копия. Она покорно выполняла указания: менялась местами, продолжала держать в руках чёртову расческу. На этот предмет уже было тошно смотреть. Надоело, приелось, устала. — Ещё раз, — не унималась Кито. Причиной всему послужили воспоминания. Которые уже настолько часто являлись во снах, что сложно было не потеряться вовсе. Грани рушились. Пробуждения не были гарантом того, что удалось вернуться в реальность. Напротив, сложно было отследить, где заканчиваются воспоминания и начинается настоящее. Она чётко вспомнила момент, что замена местами имела возможность перемещаться с предметом в руках. Это ведь логично — но совершенно невозможно в данный момент. Дар не работал как надо, а вот тела менялись местами как полагается. Только лишь расчёска оставалась на прежнем месте — в руках исходной версии Кито. Ничего не получалось даже с более мелким предметом. Заколка так же не хотела следовать за Ай. Это раздражало, но было недостаточно для того, чтобы остановиться. Раньше ведь получалось. Она верила в то, что подкинул собственный мозг. Всё ведь не просто так. Что бы ни произошло в прошлом, сейчас она имела полное право использовать свой дар как и раньше. Только это не работало. И в этот очередной раз, когда тела поменялись местами, но должного перемещения предмета не произошло, Кито хмуро взглянула на расчёску в руках Суры. Та будто не понимала всей проблемы, отводила взгляд. — Только не говори, что это ты противишься. От этих слов копия стиснула зубы. — Мне заняться больше нечем? — она не выдержала, направляя злобный взгляд в сторону Кито. — По-твоему, мне нравится участвовать в этом цирке? Туда-сюда-обратно, а толку от этого ноль! Кито словно не понимала, что такое безостановочное количество перемещений попросту опасно. Игнорировала собственное головокружение. Не обращала внимания на то, как с каждым разом сдавливало виски. — Ты решила себе мозг расплавить? — Меняемся, — Кито отдала повторный приказ. Даже слушать дальше не хотела. Замены не произошло, всё осталось на своих местах. Девушка словно и забыла, что Сура — её собственная копия. А потому упрямство было присуще им обеим. Никто не собирался уступать, каждая требовала своего. Подобные разлады не были привычными. Они действительно спорили и раньше, но всё решалось мирно. Вместо раздражённых взглядов была теплота, присущая им одновременно. Каждый спор завершался успокаивающими объятьями, тёплыми словами заботы и поддержки. Подобное при в ином союзе называют сестринскими отношениями. Но не сейчас, когда каждая старалась прожечь взглядом другую. Настоять на своём, подавить чужую волю. Сура была уверена в том, что так быть не должно. Это не их настоящие взаимоотношения. Это совершенно другой человек, а не привычный нежный образ Кито, который порой даже смешил. И винила бы в этом себя, если бы не окружающие люди. Это не здоровые люди, они опасны, к тому же совершенно не те, кем пытаются себя показать. Пример тому — тот вечер, когда на спине хозяйки появилось «клеймо». Она ведь наблюдала. Не показывая себя, стоя в тёмном углу комнаты. Совершенно не понимала, что происходит. Но чётко ощущала на себе взгляды. Сначала Фёдора, который посмотрел лишь украдкой. С ухмылкой, полной гордости за собственное деяние. А потом Кито. В её глазах чётко можно было прочесть «не лезь». Сура ведь чувствовала её боль, хотела вмешаться и прекратить всё это. Остановить в самом начале, пока не стало поздно. А потом она поняла. Боль хозяйки не призывала помочь — напротив, служила преградой. Даже если бы она сама поменялась с Кито местами, та не позволила бы. Вывод был простым, правда пришел в её голову не сразу: то, что происходило, вовсе не было волей Достоевского. Он был подобен исполнителю, который услышал немую просьбу Ай. Осознал, прислушался и воплотил. Это было наказание чужой рукой. И постепенно стало ясно, почему Кито терпела. Стискивала зубы и сжимала кулаки до белых костяшек, но продолжала смотреть пустым взглядом. «Ты таким образом себя наказываешь…» — шёпотом произнесла копия в тот момент. — Я больше в этом не участвую, — завершая фразу, Сура отбросила расчёску на кровать. Без агрессии, пытаясь показать свою отрешённость. Бросая то, чему так не довелось переместиться вместе с Кито. — Бредни и только. Наблюдая за тем, как копия поднимается с места, Кито нахмурилась пуще прежнего. Её голова раскалывалась от постоянных попыток. Само тело просило остановиться, но разум требовал повторения. И потому она собрала последние силы, тратя их на ещё одну замену. Оставила Суру позади, на её прошлом месте. Теперь уже она смотрела на свою копию сверху вниз. А та могла лишь наблюдать, как Ай смахнула каплю крови из носа. Словно такой выпад организма — пустое явление, на которое не стоит обращать и доли внимания. Сура досадно усмехнулась. — И что ты пыталась мне этим доказать? — копия попыталась отшутиться. — Что ты только колкостями трепаться хороша, а на деле не способна даже минимум усилий приложить. Стало действительно смешно, но реплика сдержалась. — Тогда справляйся без меня. Я лишь понаблюдаю за тем, как ты уничтожишь саму себя. Докажешь ему, что можешь быть полезна. Поучаствуешь в каком-нибудь плане, а, может, и в нескольких. Станешь соучастницей, отвернёшь от себя ВДА. Только ответь на вопрос… — Твои слова — полный бред, — Кито попыталась отмахнуться. Не обращая внимания на высокомерный взгляд, копия решила продолжить. — Та ли ты, что пытается перешагнуть здравый смысл? Когда ты потеряешь себя окончательно, никто не придёт спасать. Я больше не сунусь и буду существовать внутри тебя, доживая свои деньки. А когда ты опомнишься, не смей упрекать меня в том, что я не пыталась тебя остановить. Кито слышала, но совершенно не вникала в слова. Ранее была уверена в том, что они обе — часть одного целого. Что они чувствовали и понимали друг друга лучше, чем кто-либо. Тогда, но не сейчас. Потому что было мерзко от осознания того, что Сура всё знала изначально. Продолжала скрывать, держа язык за зубами. А показывала его лишь тогда, когда готова упрекнуть хозяйку в неверных решениях. — Помнится мне, что раньше я прекрасно справлялась и без тебя, — усмешка получилась нервной. — Так и что мне мешает действовать самостоятельно? Копия смолчала. — Ничего, — прошипела Ай. Наотмашь поправила спадающий рукав чёрного кардигана и взглянула на собственную ладонь. Та служила напоминанием о том, что действительно может «заткнуть» всезнающую Суру. Сквозная рана, которая лишь иногда напоминала о себе острой болью, была перемотана свежими бинтами. — Ты боишься за меня, а потому придёшь на помощь, если она потребуется. — Надейся, чтобы она тебе не пригодилась. Оставляя Суру в комнате, Кито знала, что та при любом раскладе последует за ней. Просидит молча на кровати, пока хозяйка не отдалится на несколько метров. А пока пускай сидит и думает — возможно, переосмыслит сказанные слова. Потому что Кито нужен этот навык перемещения, чего бы ей это ни стоило. Несмотря на позднее время — около двух часов ночи — девушка спать не собиралась. Помнила об обещании, которое озвучил ей Достоевский. И упущение этой возможности, сравнимое с проигрышем в лотерею. Изначально не ждёшь никакой победы, но желание плотно сидит внутри тебя. Верилось, что именно его игра на инструменте успокоит душу. Приведёт в порядок хаотичный поток мыслей, расслабит. Он в целом влиял на неё именно таким образом, оттого и манил. Размеренностью движений и тихой неспешной речью. Стоило Кито приблизиться, как буря внутри утихала. Подстраивалась под него и превращалась в природный ручеёк. Чем бы он ни занимался, ей становилось плевать. Кито психически нестабильна, а Достоевский — таблетка. А от подобных «лекарств» развивается зависимость, к которой она готова. Перед дверью в кабинет Кито остановилась: там было на удивление шумно. Звонкий мужской смех, который, по-видимому, пытались усмирить. Правда, это было безуспешно, ибо Гоголь всплеском речи снова напоминал о себе. Слышно его было с самого коридора, а не узнать было невозможно. Тут все тихие кроме него. Неуверенно постучалась пару раз костяшками пальцев. После разрешения вошла и снова замерла. Картина перед глазами несуразна, нелепа в каждом её осмыслении. Довольный и мечущийся Николай носился вокруг Достоевского. Который в свою очередь стоял на месте подобно статуе. Только дело было совершенно в другом: Фёдор не имел на себе привычной рубашки. А от лицезрения подобного Кито резко отвернулась, прикрыв глаза. — Ай! Давненько не виделись, а ты всё та же, — воскликнул театрал. Удивительно, но он всё-таки отвлёкся от осмотра брюнета. — Тебя не было пару дней, люди так быстро не меняются, — выдохнув, произнёс русский. А потом устало добавил: — Мне холодно, давай быстрее. — Прости-прости. Театрал сложил руки в мольбе, а после вернулся к делу. Вертелся по кругу, периодически потирал подбородок, строя умный вид. Коснулся тонкой кисти, поднимая чужую руку выше. Достоевский был податлив. Ай не осмелилась всматриваться в их взаимодействие, потупила взгляд в сторону правой стены. — Ты говорил, что вернёшься к двенадцати, — неуверенно. Она даже успела пожалеть, думая, что её речь звучит излишне требовательно. — Пришлось задержаться, — он ответил не поворачиваясь. Действительно статуя, которая просто терпела чужие навязчивые прикосновения. По его мнению, осмотр тела на наличие меток вовсе не требовал того, чтобы Гоголь откровенно говоря лапал. Он и сам мог поднимать руку и приподнимать волосы, чтобы открыть шею, но театрал старался делать всё сам. — Ты слишком близко. Гоголь снова рассмеялся, а после отодвинулся. Поймали с поличным, а то и гляди отмахнутся. — Отнюдь нет! Просто боюсь упустить метку. Достоевский уже несколько раз пожалел, что доверил «осмотр» Гоголю. Первый раз тот особенно воодушевился и попытался прямо сорвать рубашку. Второй раз она, собственно, и была снята. Этот театрал слишком гадко перебирал пальцами в воздухе, словно не знал за что схватиться. А в третий раз шершавая ткань перчаток прикоснулась к коже впервые. Нетактильный от слова совсем. Может быть таким, когда сам того захочет. А вот излишние прикосновения к собственной коже заставляли брезгливо дёргать губой. — Не томи себя ожиданием и отправляйся спать, — обращаясь к девушке, Фёдор попытался повернуться в её сторону. Стоило ему это сделать, как Гоголь завопил, чтобы тот не вертелся по чём зря. Удалось одарить Кито уставшим взглядом, не меняя положения головы. И та выполнила указание сразу же, словно злясь, что всё сложилось именно таким образом. Дверью, конечно, не хлопнула, но кинула хмурый взгляд в сторону Николая на прощание. Тот даже удивился, но быстро вернул своё внимание другу. — Обиделась что ли, — предположил театрал. Уже успел поменять позицию, осматривая чужую спину. — Вот уж не думал, что мне придётся делить тебя с девушкой. — Не думаю, — Фёдор послушно повернулся так, чтобы свет от лампы хорошо попадал на его спину. От следующей выходки театрала пожалел уже в четвёртый раз. Стоило ему только выдохнуть, как ладонь Гоголя звонким шлепком опустилась на бледную кожу. Когда только успел снять шершавую перчатку — непонятно. Но сделал это намеренно, иначе было бы не так больно. Если это был «дружеский» хлопок по спине, то сути не меняло: русский уже успел нахмуриться и тихо «ойкнуть». — В манипуляциях — мастак, а с девушками — профан! — Не моего внимания дело. — Извернулся. — Обозначил. Дел действительно было предостаточно, а их суммарное количество служило напоминание о том, что и эта ночь будет бессонной. Нужно только закончить «осмотр», который вообще в планы не входил. Просто человек попался на удивление хитрый. Даже если не было той самой «метки», проверить стоило. Упускать что-либо не в его планах, а потому приходилось терпеть Гоголя. Да и встреча затянулась. Пришлось ждать и гадать, когда собеседник соизволит явиться. К слову, русый иностранец опоздал ровно на час. Минута в минуту, а объясняться не стал. Лишь преподнёс презент в качестве чайного набора, что действительно пришлось русскому по душе. А следом Фёдор задумался, откуда этому человеку вообще было знать о его скромных вкусах. Он ведь его проверил, взвесил все «за» и «против». Было не ясно лишь одно: почему иностранец отказался от его предложения, совершенно проигнорировав обещанную сумму и возможности. Словно Достоевский предложил коробочку конфет за помощь в деле, а не несколько миллионов иен. А после насмешливого комментария и вовсе удивился. В диалоге с ним ему так и не удалось выявить корень личностной уязвимости, что обычно было козырем. Как человека его вполне возможно расшифровать, но вот как ресурс он казался недоступным. А следом «случайное» ранение при рукопожатии на прощание. Достоевский пропустил мимо ушей пустую отмазку «прости, ногтем зацепил», потому что это просто нелепо. Наличие на его пальцах колец было незначительным, но каждое из ювелирных аксессуаров — с гладким покрытием, отполированным до блеска. В них попросту не было места для выкидного острия — это ведь не перстни. Возможно проверка, а может и способность. Осталось только убрать это самое «возможно», оставив чёткий вывод. Достоевский, недоумевая, вскинул бровь, когда Гоголь осматривал его живот. Отшагнул в тот момент, когда театрал захихикал, не скрывая хитрого прищура. Снова этот воодушевлённый гадкий перебор пальцами в воздухе. Успел отстраниться, когда тот уже почти ухватился за ремень на брюках. — Твоё дело осмотреть, а не лапать, — Фёдор смерил его строгим пронзительным взглядом, отчего даже неугомонный Николай пришёл в себя. — Держи себя в руках. — Поймал, — ответил Гоголь, обиженно поджав нижнюю губу. Пришёл в себя быстро, снова возвращая широкую белоснежную улыбку. — Каюсь, грешил, но зато с каким удовольствием. Главе крыс был совершенно непонятен нездоровый интерес театрала, но он уже научился с ним мириться. Благо тот быстро понимал, когда действительно переходит черту терпения Достоевского. Скрывая явные опасения, прекращал играться. Николай притих после выполнения задачи. Продолжал присутствовать в его кабинете, расположившись на диване. Молчаливо наблюдал за тем, как горячо-любимый-друг наспех надевал оставленную в стороне одежду. Удивительно, что Достоевский терял свою неторопливую манеру, стоило ему только замерзнуть. Хмурился, ворчал и едва попадал пуговицами в петлицы. По-видимому, брюнет умел контролировать всё кроме дрожи в собственном теле. — Ты бы себе обогреватель поставил, — более спокойно, в отличие от прошлого настроения, произнёс Гоголь. — Подвал подвалом, а находиться тут невозможно. Он бы и не промёрз настолько, если бы кое-кто не тратил время впустую. Русский хоть и имел проблемы с кровообращением, но не придавал этому должного значения. Чаще всего под рукой имелась порция свежего горячего чая, на плечах — привычный тёплый плащ. А шапку он надевал лишь в том случае, когда начинали мёрзнуть уши. Кито таких проблем вовсе не имела. Обходилась пледом, который прихватывала с собой. Совершенно не торопилась сменить лёгкое белое платье на что-то потеплее. От одного только взгляда на обнажённые ноги девушки становилось не по себе. Передёргивало. К слову, вспомнив о ней, Фёдор глянул на часы. Почти третий час ночи. Наверняка не спит. Несколько раз получал «отчёт» от Гончарова об обстановке в этом здании. Оказывалось, что Кито заимела привычку бродить. Молча и неспеша она обходила ранее разведанные комнаты. Словно пыталась скоротать время или же боялась спать вовсе. Иван передавал, что за все попытки «ночной прогулки» девушка так и не решалась пойти в те места, которые были ей незнакомы. Почему не награждала его своим визитом — неизвестно. Он ни разу не замечал в её глазах страха перед его личностью. Потому верилось в то, что ей просто нужно было одиночество. Мешать не собирался, звать в кабинет тоже. На прощание Николай бросил нелепое «Arrivederci». Перепутал произношение, прикрыл себя Шинелью, исчез. А потом покинул кабинет и сам Достоевский. Размял шею на ходу. Та безбожно ныла, напоминая о привычке излишне сутулиться. Не спеша направился к комнате девушки. Для чего-то вслушался, пытаясь застать очередную перепалку с копией. Такое он слышал несколько раз, когда проходил мимо по коридору. Однако сегодня было довольно тихо. От чего подумалось, что он идёт к ней совершенно напрасно: могла и уснуть. Когда-то ведь и его организм требовал законных восьми часов сна. Предположение не подтвердилось. После открытия двери его встретил приглушённый свет настольной лампы. Кито не обернулась, продолжая писать что-то в блокноте. В очередной раз убедился, что девушка являлась белым пятном в этой комнате. Соответствующее ночное лёгкое платье, светлые волосы в распущенном состоянии и бледность кожи. Всё это контрастировало с широким тёмным креслом. — Не желаешь прогуляться? — громкость его голоса совершенно не нарушала общую гармонию тишины. Она молчала, продолжая вести запись в блокнот. Достоевскому не хотелось верить в то, что Ай действительно могла быть обижена. Гоголь просто не может быть прав. — Хорошая музыка успокаивает душу. Каково было его удивление, когда блондинка сразу же подняла взгляд. Улыбнулась, кажется, искренне, резво откладывая прошлое занятие в сторону. Он и сам усмехнулся, наблюдая за этой картиной. Кито живенько начала поправлять кофту на плечах, стоило ей только выскользнуть из мягкого кресла. Так же торопливо нащупала стопами тапочки. — Так ты не была обижена? — спросил из любопытства, отступив в сторону. Открыл дверь, весьма галантно пропуская девушку первой. Кито радовалась и совершенно этого не скрывала. Возможно, излишне преувеличивала, но так она смогла добиться встречной улыбки Достоевского. А ему оставалось идти позади неё, наблюдая как та скрестила руки за спиной. — Именно поэтому Николай освободил тебя от своего внимания значительно быстрее, — она заметно оживилась. — Согласись, моя игра оправдала себя. Удивила снова. И от того он не стал сдерживать тихую усмешку. Фёдор действительно не считал, что обида была искренней. Подумать не мог, что подобная «игра» была направлена не на него. Забавно, но Гоголь повёлся. Это объясняло его неожиданную попытку нравоучений. Теперь можно было поспорить с ним относительно ярлыка «профана». Они поменялись позициями, стоило только подойти к лестнице, ведущей наверх. Кито отступила, пропуская вперёд. Замешкалась. В этой части здания ей ещё не доводилось побывать. Конечно, видела тёмный закуток коридора, но подниматься не решалась. Тут не было полноценного освещения. Отчего приходилось с опаской хвататься за перила лестницы. Мало ли оступится, а если запнётся? От одной мысли, что она по случайности может «зацепиться» за ткань рубашки Достоевского, было заведомо стыдно. Кубарем полетели бы оба. По мере приближения к нужной комнате становилось свободнее дышать. Пропадал сжатый воздух, а на замену ему появлялись нотки свежести. Лёгкая прохлада, и только потом едва заметный лунный свет. Он прятался за дверью, намекая о себе тонкой полосой ближе к полу. Кито нетерпеливо пыталась выглянуть из-за спины идущего впереди. Охнула, когда дверь полностью открыли. Перелив цветного витража, окрашивающий комнату, вбирал в себя лунный яркий свет. Он поступал откуда-то сверху, прямо над головой. Где не было надоедливого бетонного потолка, увешанного трубами и проводами. Там лишь стеклянные панели, что формировали собой купол. Звёздного неба, конечно, не видно, но оно и не нужно. Тут своя красота, созданная переливом красок. Не хотелось отрывать взгляда, позволить себе любоваться. А Достоевский не стал торопить — лишь закрыл дверь и прошёл вглубь. — Невероятно, — не сдержавшись шепнула девушка. Не верилось, что подобная красота пряталась несколькими этажами выше. А ведь она просто не смогла найти в себе силы, чтобы ступить во тьму лестничного подъёма. Сомневалась и боялась осуждения. Думала, что именно там будут поджидать ужасы собственного разума. Явятся силуэтом, напугают навязчивым голосом в голове. Могло произойти что угодно, если рискнёт остаться наедине с этой тьмой. С ним было вовсе не страшно. Кито даже и не заметила, как они прошли весь путь, оказавшись тут. В этой части здания было легче дышать. Наверное, причиной всему служил сквозняк из щелей стен. Даже если пальцы ног и рук замерзнут, а по телу пробежит волна дрожи — оно того стоит. Мурашки действительно накатили, в первую очередь по рукам. Дело не в прохладе — нечто иное. Мелодия. С другой стороны комнаты, подхваченная эхом. Звук, пробирающий своей вибрацией и чистотой. Кито готова была поклясться, что ощутила это не только на коже, но и где-то глубоко внутри. Первые сыгранные ноты вызвали у неё такие эмоции, что захотелось снова дышать. Прочувствовать, принять и насладиться. Достоевский такую реакцию и ждал. Потому намеренно не наращивал темп, позволяя принять его собственную душу через музыку. Кито, не выдержав, повернулась. Ступала в его сторону очень осторожно, боясь то ли спугнуть, то ли нарушить мелодию звуком шагов. Попросту не могла отвести взгляд. Всматривалась жадно, требуя большего. Играли для неё — ни для кого больше. Чёрная радужка глаз замерла, а веки распахнулись. Искреннее и невинное удивление. Она предполагала и представляла. Прокручивала образ играющего Достоевского задолго до этого дня. Он ведь давно об этом рассказал. Но представлять — совершенно не равно тому, чтобы слышать вживую. Ни одна фантазия не способна воссоздать эти движения. Изящные, плавные, красивые. Танец длинных тонких пальцев по струнам, когда даже кожа податливо принимала нажим, белели подушечки. Сплетение нот в единую прекрасную мелодию. И та концентрация, с которой он играл, восхищала. Ей всё казалось безупречным и сказочным. Его руками воспроизводилась музыка. Оживала и наполняла комнату. Кито подошла достаточно близко, чтобы наблюдать. Всматривалась, как он заметно расслабился и как держал сам инструмент. Выровнялась осанка, выпрямились плечи, а ноги удерживали сам корпус виолончели. — Господи, — сорвалось с её губ. Тихо, чтобы затеряться в мелодии, но недостаточно для того, чтобы остаться незамеченным. Пока она слушала инструмент, Достоевский услышал её. Расслабленно улыбнулся, закрепляя эту эмоцию на своём лице. И когда он остановился, Ай молчала ещё с десяток секунд. И лишь придя в себя почувствовала как пересохли губы. Которые распахнулись ещё в самом начале, транслируя на её лице удивление. Даже не заметила, как всё это время удерживала ладони прижатыми к груди. — Иоганн Себастьян Бах. — Бах, — едва слышно повторила девушка. Достоевского действительно позабавило то, как она сейчас выглядела. — А можно… — Еще? — улыбаясь, перебил. Кито, по-видимому, не нашла в себе сил, чтобы выдать ответ. Заторможено кивнула и, сама того не замечая, вдохнула поглубже. Словно задерживала дыхание перед погружением. Погружаться было куда — в его душу. Почему-то ей казалось, что это и есть истинное проявление эмоций Фёдора. Который скупился на слова, но так открыто показывал себя во время игры. Это не инструмент воспроизводит мелодию, а его движения. Эмоции и чувства. Во второй раз темп стал более резвым, звонким. А в какой-то момент даже перерос во что-то меланхоличное. Сам Фёдор то хмурился, то расслаблял мышцы лица. Он всё время держал глаза закрытыми, отчего можно было заметить, как подрагивают длинные чёрные ресницы. Она восхищена. Если кто-то и спросит: «Каково это было?», — Кито попросту не сможет ответить. Она не подберёт нужных слов. И снова всё остановилось, возвращая к тишине. Только мозг пытался воспроизвести мелодию по памяти, но получалось хуже, чем в реальности. Мурашки тоже не торопились покидать её кожу. Ай дёрнулась от неожиданности, когда чужой голос вывел из своеобразного транса. — Присоединишься? — фраза была повторением прошлой, которую девушка случайно пропустила мимо ушей. Любопытно. И это притягивало. В момент пропали сомнения, тело само подалось вперёд. Она присела на отведённый для неё краешек тахты. Стало неловко от ощущения близости со спины. Достоевский сидел позади. Кито напряглась настолько, что боялась даже коснуться ненароком. Пыталась себя успокоить, что вообще-то уже успела побывать на мужских коленях. Только тут иной случай. Душа оголена искусной игрой, а потому даже случайное прикосновение бедром принуждало вздрогнуть. Ай обратила внимание, как легко он удерживал инструмент за верхнюю часть, отводя одной рукой в сторону. — Для меня виолончель — сольный инструмент. — Тогда как мы будем играть вдвоём? — девушка попыталась повернуть голову. Он снова усмехнулся, прежде чем наклонился всем телом в бок. И тут-то Кито заметила, что инструмент был осторожно опущен на пол. Хотела уже спросить, сведя брови в хмуром недоумевающем взгляде, но перед ней вовремя объяснились. — Я буду играть на тебе, — ответил, возвращаясь в прежнее положение. — Мне бы для начала настроить. Откинь голову назад, будь добра. Девушка сообразила не сразу — начала ёрзать на месте. Собиралась переспросить правильность услышанного, но её остановили. Ненавязчиво усмирили, укладывая прохладную ладонь на лоб. Только она замерла, как следом потянули на себя. — Головку грифа нужно опереть на плечо. Действие озвучено, но вместо части виолончели — сама девушка. Совершенно потерявшаяся в моменте, но податливая к указаниям. Ей ещё не доводилось находиться настолько близко с ним, а от этого сердце готово было пропустить удар. — Для начала следует спустить струну, — шепнул Фёдор, а следом имитировал сам спуск. Повторяя выученное движение от себя, но транслируя его на Кито. Лёгким нажимом проводя пальцами от лопаток к ключицам. Прокручивая и массируя. — А теперь плавно поднимаем на себя… Последовал более твёрдый нажим, принуждающий выгнуться. Так, чтобы каждая мышца была подобна хорошо натянутой струне. Правая рука была готова имитировать движение смычком. Левая, отвечающая за зажим струн, нашла свой покой на тонкой женской шее. Каждое действие искусно и осторожно, дабы не терять общий настрой момента. Достоевский не торопился, позволяя Кито представлять. Давая время воспроизвести его прошлую игру по памяти, быть инструментом. Ай умница, и проблем с фантазией не имела никогда. Старалась не дёргаться, держаться неподвижно. Для опоры ухватилась двумя руками за обивку тахты. А её волнение выдавало лишь учащенное дыхание. Грудь вздымалась слишком часто, хоть она и пыталась успокоиться. — Знаешь, а ведь музыка есть в каждом из нас. Сухожилия, нервные окончания — подобны струнам, — его тон значительно изменился, приобретя бархатистую манеру. Нечто размеренное и по-своему мурчащее. Речь, от которой её сердце забилось чаще. Слышно настолько близко, что можно было почувствовать дыхание где-то у виска. А поднять голову невозможно: шею удерживают ладонью. Он поочередно, пробно, перебрал пальцами, слегка прожимая. Разница с реальной виолончелью колоссальная, тут нельзя давать волю грубости. Нужно быть осторожным, дабы не вредить мягкой и нежной коже. Он мысленно назначил струны и начал играть. Удерживал лёгкой хваткой трость смычка, прижимая волос к её правому боку и, наконец, произвёл нажим. Провёл вдоль живота, от чего ткань платья податливо расступилась. Позволила скользить, едва слышно отзывалась шелестом. Кито глубоко вдохнула, живот втянулся. С каждой секундой это затея приносила всё большие удовольствия. Не столь телесное, сколько эстетическое. Женская талия прекрасно передавала изгибы деки, а косточки нижних рёбер напоминали эфы инструмента. И продолжая имитировать игру, он напевал мелодию. Едва слышимо мычал, удерживая свои губы рядом с раскрасневшимся ухом девушки. Довольствуясь, отмечал, как та вовсе не противилась. Она была напряжена, утратила равный темп дыхания, изгибалась на встречу. В таком положении было просто невозможно дотянуться до её колен. Ему вовсе и не нужно было делать это собственными руками. Удачно, что длина смычка смогла перенять на себя эту задачу. Сменяя угол, скользя угловой частью трости, проходя по светлой обнажённой коже. Ноги Кито дрогнули, но снова замерли, выжидая. Было бы тут светлее, стало бы заметно, как белая царапина постепенно принимала розоватый оттенок. Полоса, которая взяла своё начало от острой коленки и тянулось вплоть до задранного края платья. Её задержка дыхания и нервно сжатые губы напоминали постепенное замирание темпа… — Morendo, — Достоевский озвучил свою метафору, дразня своим шёпотом. Сходила с ума только Кито, которая чувствовала волну подступающего жара. Определённо отметила интимный характер этого момента. Глубоко внутри возмущалась, что только лишь на ней сказались все действия. Что в отличие от её вздрагиваний и приглушенных вздохов он оставался спокоен. Совершенно не утратил привычную манеру. «Улыбается», — мысленно отметила девушка, стоило ей только взглянуть на его лицо. Поглубже вдохнув для храбрости, подняла руку. Изогнув в локте, смогла дотянуться до его щеки, приложив ладонь. Остановили, усиливая хватку на шее, от чего она вновь распахнула губы в широком вздохе. Чётко ощутила остроту ногтей, впившихся в кожу. И вовремя осознала свою ошибку: ей нельзя прикасаться, она лишь инструмент. Лёгкое прикосновение губ к виску было подобно награде за послушание. Она снова попыталась. Смогла ухватиться дрожащими пальцами за другой конец смычка, легко потянула в сторону. — Убрать? — Пожалуйста, — едва слышно ответила. Кито даже не надеялась — считала, что он снова усилит хватку, выражая свой отказ. Однако этого не произошло: смычок был брошен на пол. И как же было приятно ощутить прикосновение рук вместо натянутого волоса. Холодных, гуляющих по животу. Которые прошлись вдоль и перешли вбок. Выпрямились пальцы и играючи «зашагали» по бедру, задирая ткань выше. Скользили волнистой линией, переступая бугорок тазобедренной кости и остановились где-то у пупка. Для Достоевского Кито — необычный десерт. Который имел неповторимый вкус. Её можно было причислить к деликатесу. Редкому, изысканному и не поддававшемуся объяснению. Он ведь уже несколько раз дал понять, что ей можно и что нельзя. А она продолжала пытаться, едва ли не задыхалась, когда он сжимал шею, перекрывал дыхание. Царапал ногтями, когда Кито пыталась сменить положение. Её страх явный, но недостаточный для того, что она отбросила попытки. Либо ей казалось, что терять попросту нечего. — Всё продолжаешь пытаться, — Фёдор снова усмехнулся, выражая едва заметное удивление. Только отстраняться не стал, когда Ай удалось повернуть голову в его сторону. — Твою душу не усмирить… Ей завтра будет стыдно и совестно, что настояла и ослушалась. Но сейчас оправдывала себя тем, что это всё он. Специально изводит, играет и мучает. Прикасается едва ощутимо, но следом отрезвляет нотками боли. Дышит и шепчет на ухо, но не позволяет приблизиться. Близок, но возмутительно отдалён. Нервы действительно натянулись струнами. Она ведь лично видела, как он терпел прикосновения театрала. Неужто противится её собственным прикосновениям? Несмотря на прошлый запрет, она поднялась. Осталась сидеть на краю, но повернулась вполоборота. И наконец столкнулась с отблеском в лиловых глазах. Самодовольным, хитрым прищуром. Пока в этих глазах плясали бесы, её собственные устраивали бунт где-то внутри. Просились наружу и подталкивали вперёд. Ай попыталась улыбнуться, но вышло это немного наигранно. — Я знаю, что ты можешь избавиться от меня в любой момент, — тихо шепнула. Девушка подалась чуть ближе и на удивление не столкнулась с отказом. Она положила ладонь на его бледные губы и продолжила. — Это лучшая кара, чем сумасшествие в одиночестве. Всё, что она могла себе позволить — коснуться губами тыльной стороной руки. Принять его запрет, но найти свой подход.