За час до рассвета

18 апреля 1979 год Хогвартс Она бежала по полупустым коридорам старинной школы не разбирая дороги. В легких догорали остатки кислорода, дыхание сбивалось, вынужденная постоянно оглядываться, она спотыкалась, натыкаясь на очередной поворот или так неудачно поставленную кем-то статую. Длинные волосы золотистым шлейфом летели вслед за своей хозяйкой, оставляя после себя тонкий аромат лимона и мяты. Звонкий смех отскакивал от высоких потолков, разнося эхо по коридорам. Она улыбалась, улыбалась так широко и так заразительно, что, если бы сейчас кто-то видел ее, то не смог сдержать ответной улыбки. Форменная юбка обнимала стройные ноги, девушка придерживала ее одной рукой, открывая округлые колени под черными тонкими чулками. Шатенка бежала, гонимая звуком собственного имени и искрящимся взглядом серых глаз. Кто-то ухватил ее за руку как раз в тот момент, когда она почти скрылась за очередным поворотом. Сильные, уверенные руки прижимали ее к широкой груди. Даже собственное сбившееся дыхание не могло заглушить громкий стук сердца гриффиндорца, что хрипло смеялся от очередной попытки девушки вырваться из кольца рук. Он вновь потянул ее за собой, увлекая куда-то в сторону. Прижатая спиной к той самой статуе, о которую она совсем недавно почти споткнулась, чемпионка оказалась вовлечена в очередной поцелуй… Легкие протестующе горели от недостатка воздуха и быстрого бега, но шум крови в ушах и сладкая истома, растекающаяся по телу, заставляли сильнее прижаться к обнимающему ее парню, отвечая. — Поймал. Хриплый голос, отрывистое дыхание, смешавшееся с короткими поцелуями, взъерошенная шевелюра, небрежно повисший на груди форменный галстук и белая рубашка, застегнутая лишь от середины груди. Сириус Блэк ощущал себя пьяным. Нет. Нет так. Опьяненным. Околдованным. Сдавшимся еще до начала сражения. И абсолютно, неприлично, неоспоримо счастливым. Чемпионка коротко рассмеялась, уткнувшись носом в шею мародера. Вдыхая такой привычный, мускусный, немного терпкий запах, она оставляла дорожку из медленных, нежных прикосновений распухшими губами на шее гриффиндорца. Руки лишь крепче сжимали тонкую ткань рубашки, будто вот-вот он уйдет и им придется расстаться. — Пойдем, — вновь произнес Блэк, переплетая их пальцы. И вновь никто не вышел им на встречу. Пасхальные каникулы были в самом разгаре, большая часть студентов разъехалась по домам, чтобы отдохнуть и расслабиться перед грядущими экзаменами, о которых профессора твердили на каждом занятии, все увеличивая количество домашних заданий. Обед закончился пару часов назад, так что немногие оставшиеся в замке студенты либо разошлись по гостиным, либо прогуливались сейчас вокруг школы, благо погода в этом году баловала обитателей Хогвартса ранней весной и ярким солнцем. Она смеялась, щурясь от солнечного света, проникавшего в коридоры сквозь стрельчатые окна. А он, улавливая каждое, даже самое незначительное, движение девушки, отвечал взаимностью, снова и снова останавливаясь, увлекая ее в очередной поцелуй. Только ленивый не знал о бурном романе «главной звезды Турнира Трех Волшебников» (как однажды назвал шатенку «Ежедневный пророк») Анны Бенуа и заводилы-балагура Сириуса Блэка. Мало кто понимал, как это вообще могло произойти? И что такая, как она, спокойная, безукоризненно воспитанная аристократка из другой страны, нашла в человеке, который до встречи с Бенуа сначала покорил, а после беспощадно разбил не одно девичье сердце? Злые языки поговаривали, что и это вскоре пройдет, интерес темпераментного гриффиндорца вот-вот угаснет. Вот-вот… Еще немного… Уже почти… Почти… О, как же они торжествовали, когда однажды Блэк ушел из Большого зала с когтевранкой Лейлой Джин! Когда она, окрыленная собственным успехом, свысока поглядывала на однокурсниц, будто говоря «я оказалась лучше самой Бенуа». Самодовольная улыбка, как приклеенная, преследовала девушку всюду. На завтраке, на занятиях, в гостиной факультета, не угасая даже в собственной спальне. Слишком яркая, быстро начала казаться ненастоящей. И Блэк, непривычно мрачный и молчаливый, заставлял окружающих сомневаться в том, что эти «отношения» продлятся долго. Когда Блэк и Бенуа вновь вошли в Большой зал держась за руки, студенты даже делали ставки, как долго они продержатся «на этот раз», однако… Время шло, а взгляд, полный нежности, направленный на чемпионку, с каждым днем обретал все новые и новые краски. Смех мародера стал громче, улыбка ярче, а неожиданные успехи в учебе вызывали недоумение преподавателей. Он будто… оживал? Так или иначе, но сам Бродяга ощущал себя именно так. Это было сродни возвращению домой после долгого, бесконечно долгого отсутствия. Поцелуи становились жарче, опускаясь все ниже, тогда как лестницы поднимали их все выше, пока парочка не оказалась на восьмом этаже. — Мы почти пришли, — смеясь, девушка увернулась от очередного поцелуя. — Подожди, ну Сириус, в самом деле… — Эй! Чемпионка уверенно потянула его в сторону заветной стены, когда боковое зрение уловило движение. Резко остановившись, шатенка оглянулась, нахмурившись. Пусть их отношения ни для кого не секрет, все же происходившее между ними сейчас было слишком личным, чтобы стать достоянием общественности, даже в лице парочки случайных студентов. — Малышка? Ты чего? — вслед за ней нахмурился мародер, теплая ладонь коснулась спины, разнося по телу волну кусачих мурашек. Анна покачала головой, улыбнувшись. — Просто показалось, пойдем. Сегодня была ее очередь «загадывать» обстановку, которую примет Выручай-комната, потому девушка вышла вперед, и, зажмурившись, принялась шагать туда-сюда. Когда массивная дверь появилась в стене, девушка вновь ощутила трепет, который испытывала всякий раз, когда видела столь искусную магию. Впрочем, ею был пропитан весь Хогвартс. Он жил и дышал, наблюдая за бесконечной вереницей студентов сменяющих друг друга в его стенах. Вечно галдящие, бубнящие, свистящие, издающие всевозможные звуки обитатели волшебных картин уже не вызывали раздражение, наоборот, чемпионка время от времени обменивалась короткими приветствиями с некоторыми из них. Кто-то делал комплимент ее прическе, кто-то отмечал «героизм и самоотверженность» во время прохождения испытаний, однажды ее даже попросили забрать с собой домой, в Россию… Мысли о доме сейчас отзывались тянущей болью в груди, тоской, затаившейся где-то в глубине голубых глаз. Ее сердце разрывалось на части, одна из которых, истосковавшаяся по родным краям, по лесам и коридорам академии, отчаянно желала вернуться домой, вновь услышать родную речь, сыграть в шахматы с любимой няней, прогуляться в садах усадьбы Шереметевых, исполнить любимые романсы в музыкальной комнате, когда из раскрытых настежь окон на нее смотрит вереница высоких берез, на столе уже дымится пузатый чайник с любимым облепиховым чаем, корицей и апельсинами. Другая же… Не видела своей жизни без мускусного запаха, что сейчас наполнял каждый ее вдох. Без улыбки рыжеволосой, «огненной» старосты, с которой они часами болтали, неспешно прогуливаясь вокруг замка. Теперь, к и без того бесконечному списку ее любимых блюд, прибавился лимонный пирог, тыквенный сок и сливочное пиво. Перепрыгивая ступеньку-обманку на движущейся лестнице, шатенка не могла сдержать улыбки, вглядываясь в многообразие лиц вокруг. Все это наполняло ее сердце вереницей всевозможных ощущений. Все было по-настоящему, не так как…дома. Это заставляло ее дышать полной грудью, но выдох стискивал грудь, оседая тяжелым камнем где-то посередине. Пальцы легли на ручку двери, замерев. Прохладный металл отозвался покалыванием на кончиках, развеяв непрошеную грусть. Пропуская гриффиндорца вперед, Бенуа замерла на пороге. Ее словно ударило под дых, в очередной раз за сегодня выбив воздух из легких. Они оказались в просторной, светлой комнате, залитой солнечным светом. Арочные окна в пол под тюлевыми занавесками. Светло-голубые стены украшены искусной, тонкой лепниной. Хрустальная люстра свисала с потолка, хоть в ней и не было необходимости. Белоснежный рояль в углу, кожаный диванчик цвета слоновой кости, книжный шкаф, письменный стол, комод и широкая, массивная кровать с высокой спинкой, обитой светлым бархатом. Дюжина подушек, шелковое постельное белье жемчужного цвета и… Женский халат цвета морской волны, небрежно брошенный поверх одеяла. Память дополняла комнату недостающими деталями: фотографиями в рамках, раскрытой книжкой, оставленной на софе, шкатулками на комоде и зеркалом в золоченой раме над ним. И цветы. На столике всегда стояли свежие белоснежные тюльпаны в хрустальной вазе. Взгляд останавливался на каждом предмете отдельно, замирая на несколько долгих мгновений. Пейзаж на стене напротив. Раскидистая ива роняла ветви на усыпанную цветами землю. На траве сидели девочка и мальчик. Парнишка смотрел, как девочка плела венок из полевых цветов. А позади виднелась белоснежная крыша деревянного двухэтажного дома. Она сама рисовала эту картину по воспоминаниям из далекого детства. — Анна? — голос Блэка звучал будто бы издалека. Будто бы обращался вовсе не к ней. — Все в порядке? Вздрогнув, шатенка впервые обратила внимание на гриффиндорца. Он с беспокойством смотрел на нее, стоя посреди комнаты. — Где мы? — Это… Это моя комната, — прошептала Бенуа, делая первые несколько шагов. Раскрасневшееся от бега и поцелуев лицо вдруг побледнело. — В усадьбе Шереметевых. Точнее, это только спальня. На самом деле, это апартаменты, в них три комнаты. Вначале было пять, но я… Девушка не заметила, как мародер оказался рядом. — Тише, тише, я понял, все хорошо, — он прижал девушку к себе, застыв на месте. За все время они почти не говорили о ее прошлом, о жизни в России, о семье, детстве и учебе в академии. И теперь Блэк был растерян, не ожидав столь бурной реакции. Плечи девушки сотрясали молчаливые рыдания. Руки безвольно повисли вдоль тела, она позволяла ему все крепче сжимать объятия, будто они могли защитить от вдруг навалившегося осознания так легко принятого ею решения остаться. Не возвращаться в Россию. О, не думайте, никто не сомневался в его правильности, просто… Это тяжело. Вот так взять и отказаться от собственной жизни. Ото всего, что было дорого, что наполняло каждый день твоей жизни. Что-то, что казалось незыблемым. Безопасным местом, тихой пристанью для усталой души. Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем Анна отстранилась. Подошла к кровати, кончиками пальцев проведя по мягкой ткани. Коснувшись ткани халата, шатенка сорвала его, бросив на пол. — Я выросла здесь, — глухо произнесла Бенуа, не глядя на мародера. — Комнату обустроили по моим предпочтениям, когда решили, что я останусь. Отец часто… путешествовал, я была маленькой и… А граф Шереметев забирал меня всякий раз, когда он уезжал. Горькая усмешка коснулась губ девушки. Она подошла к роялю, опустившись на мягкий табурет. — Здесь было куда больше всяких вычурных светильников, позолоты и прочей чепухи, но всего этого с избытком в доме отца. Вот кто просто обожает пускать пыль в глаза, кичиться собственной значимостью. Благо, здесь никто не стал настаивать. — Ты скучаешь, — он не спрашивал. Подойдя ближе, гриффиндорец не сводил пристального взгляда с девушки. — Семья графа Шереметева была добра ко мне и я очень им благодарна, — отозвалась Анна. — Они единственные, кто позволял мне быть собой. Пальцы несмело коснулись клавиш, словно не веря, что все это по-настоящему. Но, уже через мгновение комнату заполнила чарующая мелодия. Первые неспешные аккорды окутали молодых людей, вовлекая в свою магию. Губ шатенки коснулась первая, несмелая улыбка. Перебирая пальцами клавиши, она словно вновь оживала, растворяясь в музыке, становясь ее частью. Слух резанула тишина. Замерев, чемпионка вдруг запела… *D'accord, il existait D'autres façons de se quitter Quelques éclats de verre Auraient peut-être pu nous aider Dans ce silence amer J'ai décidé de pardonner Les erreurs qu'on peut faire À trop s'aimer… Слезы вновь покатились по щекам девушки, голос подрагивал, но она не останавливалась. Блэк, очарованный и ошарашенный одновременно, забыл как дышать, заворожено наблюдая за девушкой. Сердце подпрыгивало в такт музыки, разрываясь на множество кусков, но неминуемо соединяясь вновь. Он не понимал слов, однако в данный момент это не имело никакого значения. …D'accord, la petite fille En moi souvent te réclamait Presque comme une mère Tu me bordais, me protégeais Je t'ai volé ce sang Qu'on aurait pas dû partager À bout de mots, de rêves Je vais crier… Медные волосы рассыпанные по плечам, поблескивали, отражая солнечный свет. Она не смотрела в его сторону, а пальцы продолжали свой танец на клавишах. Слезы вдруг высохли, а голос звучал все громче, нарастая с каждой секундой. Музыка становилась все более эмоциональной, все более пронзительной. …Je t'aime, je t'aime Comme un fou, comme un soldat Comme une star de cinéma Je t'aime, je t'aime Comme un loup, comme un roi Comme un homme que je ne suis pas Tu vois, je t'aime comme ça… Магия развеялась с последним аккордом. Только сейчас чемпионка решилась посмотреть на пораженного Сириуса. Он стоял на расстоянии вытянутой руки, не делая попыток заговорить или подойти ближе. Серые глаза блестели, в уголках собрались так и не пролившиеся слезы. Тогда девушка встала, приблизившись, коснулась ладонями лица. Приподнявшись на цыпочки, легко поцеловала уголки глаз, кончик носа, щеки и губы мародера. — Я не жалею, я не сомневаюсь и я не передумаю, — тихо, но настойчиво произнесла Анна, ощущая, как брюнет обнимает ее, прижимая к себе. — Но все это было моей жизнью, Сириус, наполняло каждый мой день и мне сложно прощаться. — Но… Она накрыла ладонью губы парня, не давая произнести ни слова. — Но правда в том, что я уже сделала свой выбор и ни за что не откажусь от него, как бы громко это ни звучало. Их губы вновь встретились в страстном поцелуе. Она — просила понять и не осуждать, он — простить и не оставлять. Но магия любви многогранна и непостижима. Не произнося ни слова, говорили они на одном языке, их сердца стучали, будто ведя свой собственный диалог, уверенно стуча словно эхо, долгое эхо друг друга. Обычно порывистый, немного торопливый мародер, сегодня был нарочито неспешным. Он медлил, освобождая девушку от одежды. Изучал изгибы ее тела, словно видел впервые. Оставлял жаркие поцелуи на каждом сантиметре, едва тот оставался без одежды. Требовательные, жадные прикосновения в особенно чувствительных местах заставляли Анну откидывать голову назад, закрывая глаза. Сцеловывая с губ девушки громкие стоны, он снова и снова терзал ее грудь, покусывая ореолы. Он ощущал, как нежная кожа девушки покрывается мурашками, когда пальцы оказались между ее ног. Слышал, как едва-слышно она произносит имя. Его имя. Снова и снова. Все, о чем мечтал Сириус Блэк, сейчас лежало поверх тяжелого одеяла, раскинув руки. Волосы разметались на подушках, а голубые глаза жадно наблюдали, как он сам, стоя рядом, избавлялся от одежды. Оказавшись сверху, мародер вновь поцеловал ее. Раздвинув ноги девушки, вошел одним быстрым, резким движением, улавливая свой собственный ритм. Как чемпионка еще совсем недавно владела инструментом, искусно заставляя его издавать чарующие звуки, повиноваться, растворяться в ощущениях, так и он сам сейчас владел ею. Их пальцы переплелись, а губы терзали друг друга, снова и снова признаваясь в любви. В каждом прикосновении — обещание. В каждом стоне — клятва. В каждом объятии — предвкушение будущего, в котором этот танец тел будет вечным. Отстранившись, одним быстрым движением уложил девушку на живот, оказываясь сзади. Пальцы потерялись в длинных волосах, чуть оттягивая назад. Он наращивал темп, предвкушая скорый финиш. — Сириус, ты… я… Он усмехнулся, слыша невнятную речь Бенуа. Рука шатенки наощупь нашла его собственную и сжала. Стоны становились громче, но он уловил хрипотцу. Усмешка стала шире. Несколько особенно сильных, глубоких толчков и он ощутил, как сокращаются мышцы девушки вокруг него. Еще два толчка и напряжение внутри сменилось сладостной истомой, растекшейся по телу. Опустившись рядом с девушкой, Блэк увидел ее улыбающееся лицо. Несколько минут тишину в комнате прерывало лишь отрывистое дыхание. Абсолютно голые, но счастливые, они лежали в окружении подушек. Помещение теперь заполняли янтарные лучи заходящего солнца, а мебель отбрасывала причудливые тени. — Кажется, я понимаю почему ты здесь жила, — улыбнулся Блэк. Вопросительно вздернутые брови Бенуа были ему ответом. — Чертовски удобный матрас. — Ты невозможный, — прыснула она, легко толкнув его в плечо. — О да, — улыбка мародера стала шире. — Невозможный и чертовски привлекательный. Рассмеявшись, Анна положила голову ему на грудь, обнимая. — Ага, а еще скромный. — Ну, — протянул мародер. — Чего нет, того не имеем. Они не заметили как уснули. Когда девушка вновь открыла глаза, комната тонула в полумраке. Будто уловив ее движение, несколько свечей на люстре вдруг загорелось. Блэк спал, зарывшись носом в подушку. Аккуратно приподнявшись, она укрыла его одеялом. Босые ноги коснулись холодного пола. Подобрав брошенный халат, чемпионка с удовольствием просунула руки в рукава. Было странно вновь оказаться в этой комнате. Это было далеко не первое посещение ими Выручай-комнаты, но никогда прежде она не принимала облик из прошлой жизни. Воспроизведя даже вид из окна, в котором сейчас виднелся ее любимый уголок сада и плетеные качели под раскидистым деревом. Цвели розарии, летали птицы. Все казалось настоящим. Словно она могла открыть окно и ощутить знакомые ароматы. Увидеть, как садовник стрижет живую изгородь, подметает вымощенные камнем дорожки, наполняет кормушку для птиц. Еще одним открытием стало использование домовиков во всех аспектах жизни волшебников в Великобритании. Они помогали воспитывать детей, ухаживать за садом, готовили… И при этом подвергались пыткам и издевательствам со стороны хозяев. В России все было иначе. Аристократы нанимали полукровных волшебников, чтобы те смотрели за хозяйством, прислуживали на званых вечерах, читали детям сказки на ночь. Считалось, что нет ничего лучше, чем обед, приготовленный искусным поваром, исполненная умелым голосом колыбельная или сделанная в ручную детская игрушка. К тому же, это высоко оплачивалось, особенно, если нанимался лучший специалист. Безусловно, волшебные создания, низенькие мавки, длинноволосые девушки с колдовскими глазами, были у каждого, но они лишь помогали. Никто не обижал волшебных созданий (хотя, конечно, были исключения). Нежная ткань приятно холодила разгоряченную кожу. Несмотря на поздний час возвращаться обратно не хотелось. — Не знаю как ты, а я голодный как… — голос Блэка звучал без намека на сонливость. — Как собака? — хмыкнула она, оборачиваясь. Гриффиндорец, по пояс закутанный в одеяло, смотрел на нее. Глаза сверкали в полумраке, даже с расстояния она видела, что он улыбается. — И откуда ты все знаешь? — Интуиция. Два коротких хлопка в ладоши и посреди комнаты неслышно появилась мавка. Оглядевшись по сторонам, она переводила удивленный взгляд с девушки на гриффиндорца и обратно, безусловно узнавая обстановку. — Добрый вечер, Лана, — улыбнулась шатенка. — Не могла бы ты принести сюда ужин? — Есть особые пожелания? Быстрый взгляд в сторону Блэка — тот покачал головой. — Просто ужин и… Бутылку шардоне, будь добра. Волшебное создание чуть нахмурилось. — Госпожа не одобрит. — Нет, если не узнает, — сделав акцент на последнем слове, Бенуа широко улыбнулась, подмигнув. Одобрительно хмыкнув, Сириус вынырнул из постели. Подхватив брошенные брюки, надел. Пряжка ремня звякнула. Шатенка наблюдала за его неспешными, расслабленными движениями, подмечая игру мышц. Он не был накачанным, скорее подтянутым, жилистым, полагаясь больше на ловкость, чем силу. На люстре загорелось еще несколько свечей, позволяя молодым людям лучше рассмотреть друг друга. Они молчали, каждый ощущая несвойственную моменту серьезность и напряжение, повисшее вдруг в воздухе. Мавка вновь появилась в комнате. Несколько тарелок уже опускалось на небольшой столик. Хрустальные бокалы с глухим стуком опустились рядом. Хлопок и пыльная бутылка открылась. — Могу еще что-то сделать для вас, мадемуазель? — внимательный взгляд волшебного создания, казалось, пронизывал, проникал под кожу. — Который час? — Полночь. Кивнув, Анна вновь улыбнулась. — Спасибо, иди. Доброй ночи. По комнате распространялся аромат пряностей и мясного жаркого, щедро наполнявшего тарелки, но никто не сдвинулся с места. Скрестив руки на груди, чемпионка смотрела как легкий пар растворяется в воздухе. Горячее. Блэк ожил первым. Наполнив бокалы вином, подошел ближе, предлагая один девушке. Их пальцы соприкоснулись. Она подалась вперед, сделав крошечный шаг на встречу. Голова вновь опустилась ему на грудь, а с губ сорвался отрывистый выдох. — Расскажешь? — тихо спросил Бродяга. — О чем? — О чем угодно. О том, что тебя так волнует. Ты грустная и задумчивая. Поделись со мной, прошу. Резко отстранившись, девушка залпом осушила бокал. Хмыкнув, гриффиндорец предложил свой. Она не отказалась. — Я была тихим и спокойным ребенком, в меру любознательным, но совершенно не усидчивым. Мне было сложно усидеть на месте, хотелось все время куда-то идти, что-то делать, но отец настоял, чтобы заниматься со мной начали с четырех лет. Он постоянно уходил и я не знала когда увижу его снова. А мне так хотелось, чтобы он, а не престарелая гувернантка с отвратительным характером, читал мне сказки на ночь. Хотела, чтобы он раскачивал качели, пока я пытаюсь дотянуться до облаков, щурясь на солнце. Хотела, чтобы он улыбнулся мне, просто назвал как-то ласково. От сухого «Анна, подойди» или «Анна, уйди» или «Анна, ты мне мешаешь» я плакала, оказавшись в своей комнате. Слишком большой и слишком холодной для одной маленькой девочки. Мама впервые приехала, когда мне исполнилось шесть. Просто однажды вошла во мою комнату, когда я разучивала очередную мелодию на рояле. Я не видела ее до этого, но няня иногда рассказывала, что она у меня есть. — ощутив сухость в горле, Анна сделала большой глоток из бокала. Бросив короткий взгляд на юношу, отвернулась, не в силах видеть жалость в серых глазах. Но и остановиться уже тоже не могла. — Эта женщина… Вела себя так, будто мы виделись каждый день. Улыбалась и даже похвалила мою игру. Сказала, что тоже играла в детстве. Я спросила кто она и что здесь делает, а она представилась. Назвалась «мамой». Весь мир в тот день перевернулся с ног на голову. Мы провели целый день вместе, только вдвоем. Она читала мне, гуляла в саду, даже согласилась на обед. Счастливее, чем в тот день, я не была еще ни разу до этого. Но тут вернулся отец. И она словно застыла. Улыбающееся лицо превратилось в восковую маску, застыв на одном выражении. Голос потерял краски. Сказав, что ей нужно уйти, она… — чемпионка боковым зрением отметила, как мародер вновь наполнил ее бокал. Все так же молча, он осторожно перемещался по комнате, будто боялся потревожить, сбить с мысли. Задумываться о том, что он скажет после, не было сил. — Я бежала за ней, цеплялась за ноги, хватала за подол длинного платья, кричала, умоляла остаться, не бросать меня. Заливаясь слезами, размазывая сопли по лицу, я срывала голос от крика вперемешку с рыданиями. Она же просто сказала, чтобы я отошла, потому что «испачкала платье своими слезами». И ушла. Ушла, не пообещав вернуться. Когда меня увидел отец, то молча подошел ближе. Подошел и ударил наотмашь так, что моя голова откинулась назад, а в шее что-то хрустнуло. Лицо горело тогда. Горело как никогда. Но это не могло сравниться с тем, что творилось внутри. А он просто назвал меня «ошибкой» и тоже ушел. Через несколько дней он появился в компании Василия и его отца. Тот сказал, что я «какое-то время поживу в их усадьбе». Там же я познакомилась с Ольгой. Они дружили с самого детства. — улыбка впервые появилась на лице Бенуа. Вереница воспоминаний о друзьях пронеслась сплошным калейдоскопом, сменяя друг друга. Она нежно любила и хранила в памяти каждое из них. — В десять лет я познакомилась с внуком своей няни. К тому моменту отвратительная гувернантка из детства ушла, ведь я по сути жила у Шереметевых практически постоянно. Это была приятная пожилая женщина, Алла. Она пекла мне пироги, делала лимонад, учила петь… У нее был восхитительный, чарующий голос. И вот однажды, когда отец в очередной раз уехал, она решила забрать меня к себе. Что-то случилось у нее в семье и нужно было срочно уйти, но Алла не могла оставить меня одну в доме, пусть и переполненную прислугой. Это был мальчик, Сергей. Он встретил меня под ивой с букетом полевых цветов в руках. У него были восхитительные глаза цвета молодой листвы и самый заразительный смех. Я долго не соглашалась сесть на траву, ведь тогда я испорчу платье. А Сережа сказал, что я слишком боюсь «немного испачкаться», что я «такая же заносчивая княжна как и все». Плюхнувшись в самый высокий куст, я поерзала на нем, не сводя пристального взгляда с нового друга, а он, раскрыв рот в изумлении, опустился рядом. И смотрел, смотрел как я плету из цветов венок. — сглотнув образовавшийся в горле ком, легко смахнула со щек слезы, что непрерывным потоком стекали по щекам. Она не могла вспомнить, когда так много плакала в последний раз. — Он первым ощутил запах гари. Оглянувшись, мы увидели, как угольный дым взвился в небо. Что-то громко разбилось, послышался грохот и женский крик. Он сорвался с места, а я за ним. Я видела, как огонь стремительно окутывал деревянный домик. Кто-то снова крикнул, но я совсем ничего не поняла. Сережа вдруг остановился. Он умолял меня остаться, не ходить, «позвать кого-нибудь на помощь». Я не успела ответить, как этот мальчишка, едва ли старше меня, влетел в раскрытую дверь с именем бабушки на устах. Огонь взвился сильнее. Я услышала его крик и тут же бросилась следом. Дым был повсюду. Он плотным полотном стоял в комнате, я не могла дышать, я не видела Сережу, я не слышала больше криков. Передвигалась на ощупь, я смогла попасть в другую комнату. Сделав несколько шагов, я услышала, как что-то сзади громыхнуло. От огня стали обваливаться перекрытия, отрезая мне пути к отступлению. Только сейчас я поняла как глупо поступила. Ведь, я еще не умела толком колдовать. У меня, в отличие от способного, усердного Василия и от природы талантливой Ольги, совсем ничего не получалось. Я не знала что делать, дышать было все труднее. Вокруг был только дым и огонь. И тут я увидела ее, мою няню. Алла полусидела, привалившись спиной к трюмо. Ее глаза были открыты, она что-то шептала, а я не слышала. — вспотевшей ладони коснулась теплая рука гриффиндорца. Он сидел совсем рядом, вглядываясь в знакомые черты девушки. Непривычно серьезный, брюнет сжимал в руке опустевший бокал. Костяшки пальцев были белыми. — Она тянула ко мне руки, а я сама не знаю как оказалась рядом. Огонь был повсюду, стремительно приближаясь. Няня обняла меня, прижав к груди. Я… Я не сразу поняла, что случилось. Просто подняла глаза, а она уже запрокинула голову назад, взгляд был неподвижен. Но даже тогда эта женщина не разомкнула объятий. Я звала ее. Я снова умоляла ее не уходить, не оставлять меня. Но вокруг был лишь огонь. Задыхаясь от дыма, совсем не ощущала жара. Прижавшись к женщине еще раз, я встала. Встала и зачем-то сделала шаг в стену огня. Очнулась уже дома, в своей кровати. До сих пор не знаю что случилось и как смогла выжить, но я всю жизнь буду помнить свою старую няню и ее внука. Повисла тишина. Впервые настолько ощутимая, она невидимой шалью легла на плечи двух влюбленных. Удивительно, но, поделившись столь личным моментом с мародером, Бенуа не ощущала себя уязвимой. Скорее наоборот. Это будто бы сняло часть груза с души. Горе, незажившей раной поселившееся в сердце, словно затянуло тонкой пленкой, обещая скорое исцеление. — Спасибо, — серьезно произнес Сириус, сжимая ладонь девушки. — Ты не представляешь как много это значит для меня и… Я благодарен, что ты поделилась этим со мной. — Ты хочешь узнать что-нибудь еще? — осторожно пригубив вино, тихо спросила Анна. Покачав головой, Бродяга встал. Отставив бокалы, он потянул девушку к кровати. — Пойдем спать. Они заснули мгновенно, прижавшись друг к другу всем телом. Ужин, заколдованный, оставался горячим, но про него никто даже не вспомнил. Солнце медленно поднималось над горизонтом, чествуя начало нового дня. Замок все еще спал, наполненный сладкой истомой сна. Обитатели и гости школы Чародейства и Волшебства Хогвартс видели сны. Для каждого он был свой. Плохой и хороший. Долгожданный и наполненный пугающими силуэтами. Не спал лишь один человек. Он размышлял над тем, что увидел в коридоре на восьмом этаже. Меряя шагами комнату, он не сводил взгляд с горизонта. До рассвета оставался всего час, когда школьная сова, громко ухая, вылетела из окна. Раскинув крылья, она устремилась на встречу солнцу. Редкие облака медленно, но неумолимо превращались в тучи, обещая скорую грозу.