Come l'aria mi respirerai Il giorno che Ti nasconderò dentro frasi che Non sentirai Che l'errore tuo è stato amarmi Come se domani Il mondo fosse uguale a com'era ieri
— Ла-лайсерг… З-знаешь, на-аверное, нам стоит встретиться в другой раз… Сегодня я очень… я очень устала… Прости, по-пожалуйста… Прости меня, Лайсерг… З-знаешь, ты очень хороший, правда, н-но я должна сказать тебе кое-что, и… фух… Наверное, бу-удет лу-лучше, если мы… если мы расстанемся… — запинаясь и сбиваясь, дрожащим от волнения голосом, говорила Мари, нервно сжимая свой телефон вспотевшими ручками. Хоть на землю уже опустилась остужающая темнота, итальянке было жарко: волнующееся сердечко, быстро и тревожно колотясь, разгоняло кровь по организму. Девушка обхватила свои разбитые тощие колени и, зажмурившись, сделала судорожный вдох, напряжённо ожидая ответа молодого человека. Итальянка запретила себе думать о том, что Лайсерг ответит. Запретила себе строить предположения, чтобы, когда они не оправдаются (а они, конечно, не оправдаются) было не очень грустно и больно. В принципе, Фауна понимала, что, с большой долей вероятности, Борис абсолютно прав, и Дител ничего ему не сделает, ведь в этом случае англичанина совершенно точно исключат, и он, не окончив даже морской колледж, не поступит в морской институт, а значит, не сможет стать первоклассным штурманом, как всегда мечтал. И всё из-за неё. А если даже Лайсерг совсем идиот и всё-таки полезет к Борису, они всё равно расстанутся, и англичанин сможет найти себе другую, не павшую, приличную девушку, как Зоря, и у них всё будет хорошо. А это самое главное, — чтобы у Лайсерга всё было хорошо. А она? А что она?.. Мари вполне заслужила такую жалкую и грустную судьбу за свои блудные грехи… Из подобных мыслей девушку вывел мягкий родной голос из телефона: — Борис опять тебе промыл мозги, солнышко?.. Скажи, где ты сейчас?.. Ты дома?.. Я приду к тебе, и мы всё спокойно обсудим, договорились, солнышко? Я тебя очень люблю, моя сахарная принцесса, ты только подожди меня, пожалуйста, я сейчас же оденусь и пойду к тебе, только заскочу за сахарной ватой по пути, хорошо, солнышко?.. — Н-нет, Ла-айсерг… Всё-всё не так… Не приходи, Ма-мари не дома… — задыхаясь от истерики, которая внезапно разбила сознание, пролепетала девушка. Лайсерг будто и не слышал, что говорит ему итальянка, потому что ответил только: — Как не дома?.. Уже ведь темно! Где ты?.. Я сейчас приду за тобой и провожу домой! Мари очень испугалась. Испугалась, что парень увидит её в таком состоянии. И этот страх девушки был в какой-то мере оправдан: платье разорвано, тело — истерзано побоями, ранами и царапинами от поцелуев и лобзаний с асфальтом и стенами. Хотя, какая разница, если они с Лайсергом всё равно расстанутся?.. Хотя какая разница теперь, когда они с Лайсергом уже неизбежно расстанутся? Никакой. Теперь уже всё равно. — Мари н-не знает, где она… Ма-мари просто си-идит на у-улице о-одна… Тут темно… — пролепетала девушка сквозь слёзы, которые застилали глаза. — Мари, солнышко моё, этот урод оставил тебя на улице одну?.. Не переживай и не бойся, постарайся как-нибудь описать мне, где ты, пожалуйста… Что ты видишь рядом?.. В каком районе хотя бы вы гуляли?.. Это ты можешь сказать мне, солнышко?.. Главное — не переживай и не бойся. Думай о чём-нибудь хорошем, ладно, солнышко?.. — мягко, точно разговаривал с ребёнком, проговорил Лайсерг. — Ма-мари и Бо…борис гуляли около к-колледжа… — глухо пролепетала девушка. — Вот же моя умничка! Я скоро приду, солнышко, не бойся и не уходи никуда, если никакая опасность тебе не грозит, хорошо, моё солнышко?.. Я тебя очень люблю… Не переживай, — ласково пообещал англичанин. На фоне послышался насмешливый женский голос: — Эй, вонючка, с кем ты там воркуешь? Со своей макарониной, да?.. Ну передай ей привет, что ль… — Софи, иди куда шла и не цепляйся ко мне! — шикнул Лайсерг. — Прости, солнышко, я уже выхожу к тебе… — вернулся парень к диалогу с итальянкой.***
Лайсерг очень переживал. Руки тряслись и никак не могли застегнуть рубашку, внутри всё ходило ходуном от волнения. Как этот мудак мог оставить Мари одну посреди улицы, не доведя до дома?.. Откуда у Мари такие жуткие мысли о расставании?.. Что этот урод наплёл ей в этот раз?.. И почему Мари, его нежная любимая Мари, плакала?.. От страха в неизвестном месте? Или от жестоких слов этого урода, — Лайсергу не важно. Факт остаётся фактом: Мари плакала, а больше ему не нужно. Пусть девушка пыталась скрыть нервную дрожь и слёзы в голосе, Дител всё же услышал. Одного этого было ему достаточно, чтобы немедля сорваться к девушке, и не важно, что ни он сам, ни даже Мари не знала её точного местоположения.***
Стемнело совсем быстро, и Мари по-настоящему начинала бояться. Во мраке мерещились всякие кошмары, и девушка вздрагивала от любого шороха, и не важно, вызван ли он движением бездомной кошки, порыв ли ветерка шевельнул какой-нибудь пакет, — Мари всё казалось достаточно страшным в темноте, чтобы запаниковать и удариться в слёзы с именем Лайсерга или молитвой на сухих губах. Англичанин осторожно двигался по темноте, пытаясь всматриваться во мрак в надежде различить силуэт девушки. Сколько времени парень вот так рыскал по каким-то улицам близ колледжа, он не знал. Софи предлагала пойти с ним и помочь в поисках итальянки, но Лайсерг отказался по нескольким причинам: во-первых, не следует девушке бродить по тёмным безлюдным улицам, пусть даже в сопровождении брата; во-вторых, желание старшей сестры помочь ему в поисках итальянки, которая явно была неприятна мисс Дител, обозначало для Лайсерга одну вещь: Софи никогда ничего не делает просто так, а значит, она потом на него снова повесит какую-нибудь утомляющую обязанность как, например, ходить с ней по магазинам в качестве советника. Так что парень посчитал разумным отказаться, тем более, что даже сам Лайсерг не мог представить, в каком виде найдёт Мари… И вот, сворачивая уже в сотую улочку без надежды, которая покинула его ещё четыре поворота назад, Лайсерг вышел в какой-то мрачный переулок. Парень развернулся и ушёл бы, если бы в темноте не различил чьё-то поскуливание. Звуки явно издавал человек, а не уличное животное, поэтому англичанин прислушался и постарался всмотреться в место, где, по его расчётам, должен располагаться источник поскуливаний. Сердце радостно затрепыхалось, но уже через мгновение упало: там, прямо на земле, явно лежала чья-то фигура. На ватных ногах Лайсерг подошёл к человеку, которого различил в темноте. То была девушка. Лайсерг это установил по длинным волосам и тонкому нежному голосу, который самозабвенно тараторил какую-то молитву на латыни. До молодого человека донеслись обрывки мольбы, которые кто-то лихорадочно проговаривал: «Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae. Et in Iesum…» Католическую молитву в сердце синтоистского государства можно услышать не так уж часто, особенно просто в каком-то токийском переулке. Сомнений быть не может: самозабвенная молитва слетает с уст Мари, его Мари! Парень устремился к итальянке и подхватил девушку на руки. Фауна плакала, утыкаясь в плечо англичанину, но в темноте слёз не было видно. Лайсерг просто почувствовал солёную влагу на щёчках девушки, исцеловывая её, словно самую дорогую находку в своей жизни. Лайсерг мягко выдохнул: «Ave Maria…» Хрупкая итальянка дрожала у него на руках, но не от холода, — то была дрожь эмоциональной истерики, которая под конец ужасного дня всё-таки разбила Мари. Молодой человек не стал успокаивать девушку, не стал тратить на это время, и просто мягко опустил итальянку обратно на землю и, достав телефон, не теряя ни секунды, набрал номер отца, чтобы попросить его приехать. Лайсерг объяснил примерный адрес их нахождения, и уже через полчаса вместе с Лиамом осторожно усаживал девушку в машину.***
— Мари, родная, прошу, скажи, что ты пошутила, когда говорила о расставании… Прошу, солнышко… Ну же, давай: «Лайсерг, я просто тебя развела, как школьника, а ты поверил!» Мари?.. Нет… Ты… ты не шутила… Впрочем, я всё понимаю, Борис, действительно, физически сильнее меня, он может тебя защитить, с ним тебе нечего бояться… Да и вы довольно сблизились за последнее время психологически и, наверное, эмоционально тоже… Ещё и то, что произошло в туалете колледжа… Я понимаю, что… что я не могу тебя винить… и что… что это не твой осознанный выбор, а проявление стокгольмского синдрома… Но даже осознавая всё это, я не могу… не могу смириться с твоим желанием… Я же… Мари, любовь моя, я же… я же хо-хотел сделать тебе предложение по окончании колледжа… Но, конечно, что теперь говорить об этом, если мы… если мы и правда расстанемся… Про-прости, Мари, это пр… просто так… так неожиданно… прости… Борис на моём месте не стал бы… не стал бы ныть, как… как тряпка и как я… Прости меня, солнышко… Я-я всё понимаю и не буду никак препятствовать вашему счастью… — едва слышно лепетал Лайсерг сквозь слёзы, которые непокорным градом тихо и так равнодушно стекали по его щекам, пока он прижимал к своей груди Мари, возможно, в последний раз имея возможность ласкать её золотые волосы, которые словно поцеловало само солнце Италии, зарываться в них и чувствовать аромат мелиссы. Меньше чем через час машина мягко подъехала к дому, выпуская во мрак всех пассажиров.***
Через двадцать минут на кухне в доме семьи Дител.
— Лайсерг… Я-я по… пойму, если ты нач-чнёшь встречаться с Зорей… Она очень хорошая, правда, о-очень добрая и не-нежная, и у-уж точно честнее и вернее меня… В общем… Сегодня… П-прости, м-мне ещё непросто го-говорить об э-этом… Б-борис… Б-борис… он… он… — девушка не находила в себе слов, чтобы рассказать о произошедшем. Итальянка очень нервничала и потому постоянно запиналась и прерывалась. Лайсерг мягко взял её за ручку и подвинул ближе чашку ароматного травяного чая, который заварила девушке Джейн. Фауна благодарно кивнула и сделала глоток, — Борис меня изнасиловал сегодня, — собравшись с духом, выдала, наконец, итальянка. Лайсерг даже бровью не повёл, и от этого у Мари куда-то упало сердце. На мгновение она вспомнила слова Бориса о том, что Лайсерг ничего не сделает с этой ситуацией. По бледным щёчкам потекли слёзы. Всё кончено. Она ему не нужна. Конечно, Лайсерг не станет никак мстить за такую шлюху, как она, ставя на кон всю свою дальнейшую жизнь и судьбу. Конечно, нет. Девушка тяжело опустила светловолосую головку, боясь и не желая смотреть на англичанина. Но реакция Лайсерга на услышанное оказалась совсем не такой, которую нарисовало Фауне истерзанное недугом и событиями прошедшего дня сознание. Дител мягким движением за подбородок поднял опущенное личико и, устремив твёрдый, пылающий чем-то нечеловеческим, зелёный взгляд, прямо в наполненные самыми чистыми слезами глаза Марион, сказал: — Я изобью ублюдка до смерти. И пусть меня исключат. Я заставлю его ответить за содеянное, обещаю, Мари. И я тебе уже сотню раз говорил, что никакая Зоря мне не нужна, поэтому, прошу, солнышко, выброси этот бред из головы… Я люблю только тебя, веришь мне?.. — Credo… — тихо прошептала девушка. — Умница моя… Я люблю тебя, солнышко… Но уже поздно, и тебе нужно отдохнуть. Допивай чай, и пойдём спать. Останешься сегодня у меня, хорошо?.. — мягко проговорил парень. — Лайсерг… Я не сказала тебе кое-что важное… — пролепетала девушка. Запоздало Мари сообразила, что надо бы уточнить ключевую деталь. — Что такое, солнышко?.. — невесело-устало выдохнул парень, стараясь максимально сохранить мягкость в тоне, но понимая, что в ответ услышит явно что-то нехорошее. — Се-сегодня… Борис… борис не предохранялся… — тихо ответила девушка. — Мари, солнце моё… Мне… не могу передать словами то, как мне невыразимо жаль, что тебе пришлось пройти через все ублюдства этой мрази, и… и я понимаю, что… что я да-даже представить не… не могу все те страдания, ко-которые выпали на твою долю… Прости меня… прости за то, что я не в силах тебя защитить, и скорее всего, ты… ты совершенно права, и… и нам нужно расстаться… Но проблема в том, что у меня уже не хватит сил отпустить тебя, потому что я эгоист, солнце моё… Если даже ты беременна от Бориса, мы что-то обязательно придумаем, обещаю… Но сейчас пора спать, солнышко. Пойдём, мама постелила тебе в комнате с Софи… — мягко ответил молодой человек с невыразимой печалью в тихом голосе.