Морская болезнь

      — Н-не знал, что ты живёшь один… — пролепетал едва живой от стыда и смущения Йо, когда машина мягко подплыла к красивому уютному на вид зданию. Двухэтажный дом тонул в укромной и мягкой темноте, но мрак совсем не казался зловещим, напротив, — жилище Хао будто вышло со страниц сказок о знахарях и чудотворцах, и это производило хорошее впечатление и разжигало интерес, создавало атмосферу такого кроткого и таинственного уюта, что Йо мгновенно захотел тоже жить в таком доме.       — Надеюсь, ты сейчас не думаешь, что я просто снял тебя, отото… Мне было бы очень грустно, подумай ты так… Не бойся меня, пожалуйста… Я ни за что не причиню тебе вред, обещаю, ведь, даже если бы я желал этого, давно сделал и без свиданий… А живу я один, потому что купил маме отдельное жильё ещё на деньги со своего первого рейса, разве я не говорил об этом?.. Извини, не хотел напугать тебя, Йо… — мягко-заботливо выдохнул Хао успокаивающим тоном, — заодно с Матамуном познакомишься. Уверен, вы поладите, хоть он и очень вредный засранец… Почему-то мне кажется, что с тобой он будет ласков…       — Хао… — тихо и с лёгкой грустью в голосе позвал Йо.       — М? — отозвался старший.       — По-почему-то мне… Мне кажется, что теперь меня посадят на замок и запретят гу… гулять… И… мы больше не сможем видеться… — тихо выдохнул Йо, опуская печальный взгляд.       — Тебя это расстраивает, отото?.. — умилённо спросил Хао с тихой кроткой и даже какой-то смущённой улыбкой.       — Да… — сдавленно выдохнул Асакура, замирая на одно бесконечное мгновение.       — Тогда я что-нибудь обязательно придумаю, обещаю… Если захочешь, можешь остаться со мной до самого отхода нашего рейса… Но, разумеется, только если захочешь… Осталась всего неделя, так что, надеюсь, ты не откажешься… — с замиранием сердца проговорил Хао, заглядывая в шоколадно-карие глаза брата. Додзи мог бы бесконечно всматриваться в такие тёплые и добрые прожилки радужки, но Асакура смущённо, с горящими скулами опустил голову так, что теперь, чтобы заглянуть в глаза Йо, Хао пришлось бы, разве что, мягко приподнять голову отото за острый подбородок и осторожно наклонить чуть назад… «Нет уж… Не надо нам тут сердечных приступов…», — подумал Хао перед тем, как окончательно отказаться от этой дурацкой мысли. И почему такой бред вообще лезет в голову?..       — Мы… мы так и будем ночевать в машине, Хао?.. — осторожно вывел брата из задумчивости Йо.       — А?.. Чёрт… Прости, отото, что-то я к концу дня совсем растёкся… — очнулся старший, покидая машину, чтобы открыть Йо дверь с его стороны.       — Ты устал за сегодня, да?.. Прости… Ещё я на тебя свалился, как снег на голову… Мне очень неудобно, что я никак не могу тебя отпустить, чтобы ты уже смог, наконец, заниматься своими делами, а не моими проблемами… Пр… Прости меня, пожалуйста… Пойдём в дом, чтобы ты поскорее лёг спать, — тихонько смущённо выдохнул Асакура.       — Йо, почему ты так часто извиняешься за вещи, которые совершенно не требуют извинений с твоей стороны?.. В любом случае, это мило… Ты милый, Йо, особенно когда смущаешься… А ещё кто тебе сказал, что я не хочу помогать тебе с твоими трудностями?.. — губы Хао тронула лёгкая и слегка грустная улыбка задумчивости.       Молодые люди покинули автомобиль, сразу оказавшись в кромешной темноте, такой, что сложно было различить, что под ногами, и приходилось ступать осторожно, чтобы не переломать ноги, и потому Хао несмело проговорил:       — Будь осторожен, отото. Можно взять тебя за руку, чтобы ты не упал?..       — Да, я буду благодарен… — тихо выдохнул Асакура, чувствуя, как снова замерло сердце, когда брат осторожно и мягко взял за руку. Молодые люди добрались до дома без приключений и падений так, что скоро Хао уже дал Йо на руки бежевого котёнка с чёрными поперечными полосами на спинке и на хвосте.       — Он у тебя такой ласковый… — с улыбкой в сияющих восторгом шоколадных глазах, которые поднял на брата, отметил Йо, когда старший опустил Матамуна на колени отото.       — Вообще-то он страшный привереда, но ты, кажется, ему понравился… И не только ему… Ладно, прости, но ты очень мило смущаешься, а я ничего не могу с собой поделать… Голоден? Давай покормлю тебя, а потом покажу твою комнату? — мягко проговорил Хао.       — Нет, ну… не то чтобы голоден, просто… Я б-буду благодарен, если нальёшь мне стакан молока с мёдом на ночь… — тихонько ответил Асакура.       — Йо, будь смелее, что же, брату молока пожалею?.. Конечно я налью тебе молоко с мёдом, никаких проблем, но может, нормально поешь?.. — выдохнул Хао с лёгкой спокойной улыбкой. Почему-то вот так заботиться о Йо было очень приятно и спокойно, так, что никакой секс и не нужен. Достаточно просто иметь право и возможность проявлять такую элементарную заботу о брате.       Когда стакан молока опустел, Хао не позволил младшему помыть за собой посуду, а вместо этого решил отвлечь его экскурсией по дому. Хао водил Йо по своему жилищу, рассказывая и показывая каждую комнату, попутно отвечая на такие наивные и оттого милые вопросы отото. Дом был обставлен очень уютно и даже аскетически в какой-то степени: так, здесь не было дорогих украшений, несмотря на то, что Хао мог бы себе их позволить, просто не любил бессмысленные понты и расточительство. Прожив какую-то часть своей жизни в нужде, молодой человек научился ценить деньги. Именно ценить, а не любить. Несмотря на финансовые контрасты своей жизни, Хао не воспитал в себе жадность или патологическую гиперболизированную больную скупость, мудро балансируя между этими двумя крайностями, однако, были вещи, которые кому-то покажутся самодурством или излишеством, как например…       — Это что, серьёзно библиотека?.. Зачем тебе библиотека, аники?.. Нет, это очень мега круто — иметь в доме свою библиотеку, правда, это здорово и так… так… Ну в общем, необычно… — восторженно выдохнул Йо, когда Хао завёл его в одну из комнат. По стенам в ней висели различные карты и атласы, не только морских путей, но и просто мира. В карты эти были вонзены цветные булавки, что навеяло Асакуре мысль о фильмах про шпионов. Но ещё в этой библиотеке были какие-то пано под стеклом с настоящими, распятыми бабочками и подписями с названиями видов жертв биологической репрессии:       — А это что такое? За что ты так с ними?.. — печально спросил Йо, с интересом, правда, рассматривая одну из подобных композиций, где была приколота чёрно-белая бабочка. Подпись в уголке витиеватым аккуратным почерком гласила: «Papilio machaon».       — Это… это библиотека и комната для моих исследований одновременно. А эти композиции с бабочками — это называется энтомологическая коллекция. Я увлекаюсь энтомологией, но мне интересны не все насекомые, а конкретно бабочки. Природа наделила этих удивительных существ утончённым изяществом и грацией, но вместе с этим, к сожалению, короткой жизнью… В среднем бабочка живёт одну-две недели, а после, когда чувствует, что жизнь угасает, оборачивает своё хрупкое тельце крыльями, и, найдя место своей гибели, погибает там.       — Грустно как-то… — вздохнул парень, добавляя, — а что ещё ты здесь делаешь?.. У тебя так много карт с какими-то булавками… Как в фильмах про шпионов… Мне тут нравится…       — А, это… Ну, тут уже всё не так поэтично и романтично: по этим картам я продумываю маршруты предстоящих рейсов. Булавки вставлены там, где я планирую сделать остановки. В общем, тут уже идут рабочие моменты, но не скажу, что это меня утомляет, напротив, навигация весьма увлекательна. Это, своего рода, задачка, которую необходимо решить. Бывает, прихожу сюда утром, поковыряюсь в книгах, залипну на бабочках, — и уже вечер… Вот такая временная пропасть получается… — вздохнул с лёгкой улыбкой Хао.       — А расскажешь что-нибудь про эту бабочку?.. Она красивая, правда, красивая… — тихо попросил Йо, завороженно изучая загадочную красавицу под стеклом: белые крылышки были так изящно опутаны паутиной чёрных линий, складывающихся в один правильный контрастный узор. В нижней части крыльев её природа своей творческой рукой написала синюю вставку и ярко-алую капелькой крови, точку. Эти цветные элементы разбавляли чёрно-белую строгость.       — Да это обычный Махаон, ничего примечательного нет… Но конкретно про эту могу сказать кое-что: если бы ты увидел ещё хотя бы пару других особей этого вида, обратил бы внимание, что данный экземпляр в сравнении имеет более бледную окраску, что говорит о том, что это бабочка первого поколения.       — Круто… — восхищённо выдохнул Йо.       — Что именно?.. — с улыбкой спросил Хао. Молодому человеку казалось, что, судя по детскому восторгу, с которым отото смотрел на него, Йо просто ответит «Всё», но услышал кое-что приятное и неожиданное для себя:       — Ты. Ты так много знаешь о бабочках, что можешь только по интенсивности окраски уже сказать что-то… И вот это всё так красиво и романтично… Вся эта атмосфера науки, книги, исследования… Ну, даже не знаю, как это выразить… В общем, это всё очень красиво и интересно выглядит! А ещё я теперь тоже хочу изучать бабочек, как ты… И разбираться в морских маршрутах… Научи меня, чтобы я был как ты, аники! Ну пожалуйста-пожалуйста! — попросил Йо восторженно, повиснув на Хао и устремив на брата умоляющий взгляд. Хозяин не мог наблюдать детский восторг своего отото без умилённой улыбки, которую омрачала лёгкая грусть в серьёзном взгляде, появившаяся даже не от мысли, что Йо настоящий ребёнок, а от чего-то другого. Хозяин дома только спокойно выдохнул:       — Йо, навигации учат в морских университетах, где обучают на более серьёзные и ответственные мореходные специальности: на капитанов, на штурманов. Я никак не смогу научить тебя даже основам навигации, это очень, очень сложные дисциплины, которые не получится изложить в двух словах, да и не нужно тебе стремиться быть похожим на меня, Йо. У тебя много достоинств, которых нет у меня… — спокойно-ласково выдохнул молодой человек абсолютно искренне и честно.       — И какие? Хао, мы же договаривались не обманывать друг друга. Меня не покидает ощущение, что ты сейчас мне льстишь… Не надо, пожалуйста… Меня… Мне оч… очень неловко, когда ты т-так говоришь… Вот, я сн… снова начинаю заикаться… По… под-дожди, Хао, ты что, специально это говоришь?.. Ты нас-настоящий са-адист! Так н-нельзя! — еле живой от смущения и стеснения, заикаясь и замирая, и боясь встретиться взглядом с Хао, проговорил Йо.       — Ну прости уж, ничего не могу с собой поделать… Но если хочешь поговорить на серьёзную, не смущающую тему, изволь… То, что ты называешь романтичным и красивым, по сути своей, только напускная несчастная маска нигилиста из какой-нибудь книги… И я понимаю, как это выглядит… Так, словно я какой-нибудь подросток-суицидник, которого бросила девчонка… — горько-саркастично усмехнулся Хао, — и понимаю ещё, что… что это просто способ забить чем-то свою жизнь… Как бы слащаво это ни звучало…       — Хао… Тебе одиноко?.. Можно мне остаться с тобой до рейса?.. — несмело спросил Асакура.       — Конечно, можно, дурик, я же сам тебе предложил… Но не надо оставаться здесь только из-за жалости ко мне! — выдохнул Хао.       — А я не из жалости. Мне просто хорошо и интересно с тобой… — тихо выдохнул Йо.       — Хорошо. Пойдём на кухню, выпьешь молоко, и в душ и спать, — улыбнулся Хао, покидая библиотеку и устремляясь на кухню. Асакура несмело двинулся за братом, до последнего оглядываясь на покидаемое помещение.       — Но время ещё детское! — негодующе вздохнул Йо, нагоняя брата у кухни.       — Ты для меня ребёнок, отото, прости… Всё, пей, пока не остыло и пойдём, — проговорил Хао, уже на кухне опуская перед братом стакан молока с мёдом.       — Давай ты первый в душ? Ты устал, и я хочу, чтобы поскорее лёг спать, — проговорил Йо.       — Хорошо, — кивнул Хао, — только сперва я покажу тебе твою комнату.        Как только Йо допил весь стакан и поблагодарил брата, Хао повёл отото на второй этаж по аккуратной и так уютно скрипевшей лестнице за руку, потому что «не хватало ещё, чтобы ты тут навернулся, я тогда не прощу себя. Так мне спокойнее.» Наконец, старший остановился у светлых сёдзи.       — Это твоя комната, отото. Я буду спать на первом этаже для твоего спокойствия, а ты пока располагайся здесь. Я ещё зайду после душа пожелать тебе доброй ночи, хорошо? — проговорил Хао, открывая сёдзи и приглашая осмотреть комнату, в которой Йо предстоит провести ночь. Асакура зашёл несмело и замер, оглядывая обстановку. Первое, что отметил младший молодой человек — приятный аромат трав, разлитый в прохладном свежем воздухе, который наполнил комнату через открытое на ночь окно.        Это была большая светлая спальня, в которой только необходимое, а именно: мягкий тёплый футон, бёбу, расписанная журавлями, на случай, если Йо нужно отгородиться от чьих-то глаз, например, чтобы переодеться; два тансу, — тёмный и белый, но, несмотря на контраст, и один, и другой гармонично вписывались в интерьер. Особенно хорошо смотрелся белый тансу, потому что сёдзи в комнате отото тоже имели этот цвет.       Йо расстелил футон с изящными синими журавлями, — несмотря на то, что младший брат, по мнению Хао, — ещё несмышлёныш, чувство прекрасного ему не чуждо, и отото всегда ценил красивые вещи, будь то мебель, природа или произведения искусства или литературы. Хао предусмотрительно принёс вещи Асакуры из машины в эту спальню, и Йо решил, пока брат в душе, позвонить маме, чтобы она не волновалась.       Как обычно, ждать, пока Кейко ответит на звонок сына, долго не пришлось, и совсем скоро молодому человеку ответил родной голос мамы:       — Йо, сынок, ну как ты там? Всё хорошо? Уже ложишься спать? — заботливо спросила женщина тихим глухим голосом, который совсем не понравился молодому человеку.       — Да, всё хорошо. Мама… Ты, что, плакала?.. Что у тебя с голосом?.. — встревоженно спросил парень.       — Нет-нет… Просто… просто резала лук на омурайсу на завтрак… Не-не волнуйся, сыночек… Ты у меня такой добрый мальчик… — сдавленно и тихо проговорила Кейко, добавляя, — ну расскажи, что вы там делаете? О чём разговариваете?.. Тебе там хорошо с Хао-куном?..       — Да, мамуль, Хао, он… Он живёт в доме, а с своей маме купил отдельное жильё, представляешь?.. А ещё… ещё у него есть комната, в которой много-много сушёных бабочек… Это называется… Эм… Эмпология! Да… Хао увлекается эмпологией, и это, действительно, очень красиво и ещё… ещё он знает всё-всё о бабочках! Мама, я не могу, он такой… Такой невероятный, добрый, заботливый и нежный!.. А когда он улыбается, у меня сердце останавливается!.. — вдохновенно протараторил Асакура, но, едва парень проговорил эти слова, как сёдзи неслышно раздвинулись, и в комнату бесшумно зашёл хозяин дома своей персоной, что вынудило Йо скомкано попрощаться с мамой.       — Не эмпология, дурик, а энтомология… — губы, дрожащие от желания растянуться в довольную улыбку, возникли перед Йо, как и всё лицо Хао. Додзи уселся на футон Йо прямо напротив брата, лукаво ухмыляясь от мысли, что Асакура восхищался им в разговоре с мамой. Как ни крути, это было приятно, и молодой человек ничего не мог с собой поделать.       — Хао!.. Ты… Ты что, п-подслушивал?.. — Йо очень хотел исчезнуть куда-нибудь от смущения и стыда, и Асакура почувствовал, как припекло скулы. А вот этот бесстыже-настойчивый удовлетворённый взгляд, которым шнырял по его лицу Хао, заставлял младшего только сильнее нервничать и краснеть.       — Подслушивал?.. Отото, неужели я в твоих глазах настолько недостойный человек?.. Прости, ты восхищался так громко, что мне даже не пришлось бы прислонять ухо к сёдзи… — улыбнулся Хао, закономерно замечая, что эти слова только сильнее смутили брата. Поэтому Додзи сжалился над несчастным отото, пылающее лицо которого уже угрожало при контакте с подушкой поджечь половину дома, проговорив, — я, вообще-то, не посмущать тебя на сон грядущий, пришёл, а добрых снов пожелать. Отдыхай, высыпайся, отото, и пусть тебе приснится хороший и добрый сон…