Иначе

      Что это было?       Цзян Чэн стоял посреди улицы в полной растерянности, и в голове, кроме этого вопроса, не было ничего. Рука медленно потянулась вверх и почти невесомо тронула щёку, на которой как будто до сих пор горело прикосновение тёплых губ. А может, просто румянец брал своё и лицо пылало лишь из-за него, а не из-за фантомных касаний.       Это было странно. Раньше вот так касалась его только сестра. Редко, но неизменно нежно, провожая на ночные охоты и из раза в раз желая удачи. Сейчас как будто было точно так же: такое же касание, такое же пожелание… Только после поцелуев а-цзе сердце так не колотилось.       Вдруг захотелось сорваться с места и побежать следом. Догнать, остановить, спросить, расставить все точки… Но тело как будто приросло к земле. Да и что тут спросишь? Раз он даже сам себе не может ответить, что и почему заставляет нечто внутри трепетать в тихой радости.       Догонять Цзян Чэн так и не решился — и оставалось только гадать, как ему удалось долететь до Пристани Лотоса, твёрдо стоя на мече. Наверное, дело было в привычке: тело просто знало, что делать, куда направлять оружие, а оттого почти полное отсутствие сосредоточенности никак не мешало. Мысли разбегались — и даже на вопрос сестры о его самочувствии получилось лишь неопределённо отмахнуться.       Мысли не отпустили, даже когда голова коснулась подушки. Цзян Чэн закрывал глаза, прятался под одеяло, закрываясь от проникавшего в щель в ставнях лунного света, заставляя себя уснуть — тщетно. Накрывшая прежде эйфория от чужого жеста незаметно сменилась тревогой.       Мэн Яо ведь, наверняка, не имел в виду ничего такого. Они друзья, ничего больше. И что с того, что даже Вэй Усянь не позволял себе подобных жестов? И что, что касания Мэн Яо уже давно воспринимались не так, как должны, и что, что после каждой их встречи сердце возносилось до небес, и что, что даже сейчас не хотелось уходить, что хотелось большего?..       Цзян Чэн с задушенным воем перевернулся на живот, утыкаясь в подушку. Это было неправильно. Он не должен был так думать о друге. Не должен был краснеть, смущаться, задыхаться в восторге от воспоминаний о совсем невинном касании, поцелуе даже не в губы, который, наверняка, для Мэн Яо не значил больше, чем любое случайное прикосновение к руке… Так почему он никак не мог всему этому противиться?       Им нужно было поговорить. Обсудить произошедшее, спокойно, без побегов и невозможности произнести ни слова, без отшучиваний и заиканий. Но уже следующим утром он должен был отправиться в Гусу — и что-что, а это точно нельзя было ни отсрочить, ни отменить.       Стоя на отплывающей от родных берегов лодке, Цзян Чэн думал о том, что этот отъезд теперь совсем не к месту.

***

      Ваньиня не было уже несколько месяцев — Мэн Яо они казались вечностью. Казалось бы, ничего не изменилось: он и раньше приходил не очень часто, их встречи почти не затрагивали привычный уклад жизни, лишь на несколько часов забирая его от обычных обязанностей. Но чем дольше его не было, тем чаще Мэн Яо ловил себя на том, что, выходя из дома по поручению или для прогулки, раз за разом обращает взор к улице, с которой Ваньинь всегда приходил. И ждёт.       Он много раз сам себя ругал за это — не щенок же он, в конце концов, чтобы так себя вести! И раз за разом всё равно продолжал всматриваться в горизонт со странной смесью надежды и тревоги. Последняя нарастала ещё и оттого, что, пообещав обязательно найти возможность написать, юноша за всё это время не прислал ни одного письма.       Конечно, можно было предположить, что возможности просто не нашлось: негоже наследнику ордена письма отправлять в публичный дом, а секретно ничего так не отправишь. Но эта мысль, безусловно, здравая, приходила на ум лишь во вторую очередь. Потому что разошлись они в прошлый раз совсем неоднозначно — и в случае Ваньиня, любившего конкретику и в неопределённости терявшегося, это было плохо.       Иногда Мэн Яо казалось, что он поспешил. И с этим странным, эмоциональным поцелуем, и с последовавшим бегством. Наверное, стоило бы объясниться хоть парой слов — но подумал он об этом уже слишком поздно. Как и о том, что, пожалуй, стоило всё же спросить: несколько месяцев — это сколько?       — Что-то ты совсем расклеилась, А-Ши, — раздался звук открывающийся двери и сразу за ним — высокий женский голос. Юноша, до этого пытавшийся погрузиться в медитацию по советам некогда принесённой Ваньинем книги, медленно открыл глаза и обернулся. На пороге их с матерью небольшой комнатки, оперевшись о стену плечом, стояла одна из весенних дев, единственная, пожалуй, с кем у матушки были хотя бы приблизительно дружеские отношения. При виде её Мэн Ши слабо улыбнулась.       — Сы-Сы, не начинай. Я же говорила: ничего серьёзного, скоро пройдёт, — она чуть приподнялась на кровати, пытаясь сесть ровно, но вдруг болезненно поморщилась и вновь легла.       — Вижу я твоё «ничего серьёзного», — Сы-Сы тяжело вздохнула, закрыв за собой дверь, прошла в комнату и села на край её кровати. В отличие от Мэн Ши, прикладывая ко лбу женщины ладонь и проверяя, нет ли жара, улыбаться она даже не думала. Мэн Яо, наблюдая за ними, невольно поджал губы.       Матушке нездоровилось уже несколько дней. Она уверяла, что всё в порядке и не стоит волноваться, — но даже со стороны было видно, что волноваться есть о чём. Она почти перестала есть, всё реже вставала с кровати, а на лице, как она ни старалась это прятать, то и дело проступала тень боли. Она увядала на глазах — а Мэн Яо, к собственному стыду, ничего не мог с этим сделать.       — Кстати, А-Яо, — Сы-Сы вдруг повернулась к нему, словно только сейчас заметив. Юноша тут же поднял на неё взгляд. — Тебя один юноша спрашивал. Я сказала, что ты сейчас подойдёшь. Он ждёт на улице.       Мэн Яо почувствовал, как сердце в груди забилось быстрее. Не так много людей могли его искать — и сейчас на ум приходил лишь один, увидеть которого хотелось уже очень давно.       Юноша мгновенно вскочил на ноги, бросил радостное «Спасибо» и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью. На улицу Мэн Яо почти выбежал. Хотелось скорее увидеть, заговорить, убедиться в том, что всё и правда осталось как прежде… Но весь энтузиазм испарился, стоило ему увидеть в фиолетовых одеждах знакомого кроя совершенно незнакомую фигуру.       Мэн Яо против воли замедлил шаг, внимательно всматриваясь в стоящего в нескольких шагах от порога публичного дома юношу. Тот небрежно крутил в руке какой-то свиток, с интересом осматривался по сторонам и абсолютно точно не был Цзян Ваньинем. Ошибки быть не могло, Сы-Сы точно говорила о нём: вокруг больше никого не было. Но это не решало даже половины вопросов.       Вдруг юноша обернулся к нему и, заметив, приветливо помахал рукой, привлекая к себе внимание. Мэн Яо настороженно нахмурился, но всё же сделал несколько шагов навстречу.       — Это ты, получается, Мэн Яо? — с усмешкой спросил юноша, когда они поравнялись. Мэн Яо сдержанно кивнул.       — Верно. А ты?..       — Вэй Ин из ордена Юньмэн Цзян, имя в быту — Усянь, — юноша дослушивать вопрос не стал и сложил перед собой руки в приветственном жесте. Стоило прозвучать этому имени, как брови сами собой свелись к переносице: Мэн Яо его помнил.       Ваньинь часто упоминал своего шисюна. Он был главным героем большинства его историй, о нём юноша отзывался почти с восхищением, пусть и сопровождал это постоянными оговорками и ворчанием. Образ его в чужих рассказах был светлым, часто сопровождался смехом — и всё же отношение у Мэн Яо к нему было заведомо предвзятым. Потому что по рассказам впечатление о нём создавалось как о ком-то крайне талантливом, но действующем часто не думая о последствиях, самоуверенном, говорящем то, что вертится на языке, и подбивающем на крайне сомнительные занятия (одни только истории о бегстве от хозяев лотосовых прудов чего стоили!). Такое сочетание не нравилось.       Конечно, никакого права судить у Мэн Яо не было — да и кто судит, основываясь на одних рассказах? И всё же такой подход к жизни как будто сквозил безответственностью — а ещё полностью шёл в разрез с его собственными принципами, которые предписывали действовать лишь по плану и лишь подумав о всех итогах каждого действия. И это отталкивало от пока незнакомого человека уже сейчас.       — Вот уж не подумал бы, что к публичному дому однажды попаду не сам, а по поручению, — Вэй Усянь между тем продолжал, то ли не замечая чужой настороженности, то ли списывая её на неловкость знакомства. — Но Цзян Чэн очень настойчиво просил передать тебе вот это.       Он протянул ему свиток, перевязанный не очень широкой лентой. Мэн Яо сразу же забыл про все опасения. Сердце стукнуло, кажется, слишком громко, а руки сами собой потянулись к протянутой вещи. Значит, всё же нашёл возможность, значит, всё же написал, всё же…       — Постой, — мысли вдруг снова вернулись к привычному анализу, и Мэн Яо вздёрнул голову, глядя ровно на юношу перед собой. В грудь закралось недоброе предчувствие. Ведь чтобы попросить о чём-то «очень настойчиво», Ваньинь должен был быть рядом, верно? — Если он попросил тебя, значит, уже вернулся. Почему же тогда…       — Нет-нет, не спеши, — Вэй Усянь помахал перед собой руками, останавливая незаданный вопрос. — Ему в Облачных Глубинах ещё пару месяцев точно торчать придётся. Мне бы тоже пришлось, но из-за… некоторых обстоятельств я вернулся раньше, — он на мгновение замялся, но быстро его голос снова зазвучал так же живо, как вначале. — В общем, не важно. Он очень просил передать. Даже имя твоё назвал наконец и сказал, куда идти. А я его несколько месяцев до этого уговаривал сказать, с кем он там встречается постоянно. Молчал, как выкинутая на берег рыба.       — Ясно, — Мэн Яо коротко кивнул и снова опустил взгляд. Значит, ещё не вернулся… Пальцы чуть сильнее сжались на свитке. Не терпелось прочесть. Но невежливо же было бы сейчас просто так уйти, верно? Для него ведь сделали хорошее дело, как никак. — Могу я как-то тебя отблагодарить?       — Да брось, — Вэй Усянь с улыбкой отмахнулся, словно говорили они о сущем пустяке. Хотя, возможно, так и было. Даже если для Мэн Яо это было далеко не мелочью. — Я всё равно хотел в Юньпин наведаться, как вернусь. Да и интересно же было, с кем мой дорогой шиди время проводит, — он вдруг сделал паузу, перестал улыбаться и посмотрел на Мэн Яо серьёзнее. Тот сразу же напрягся от такой перемены. — Ты не подумай, я рад, что у него друг появился. Да и ты вроде хороший парень, он после ваших встреч всегда радостным приходит… Но всё же, раз у меня есть такая возможность, хочу предупредить: Цзян Чэн мне очень дорог. И если ты хоть словом, хоть действием сделаешь ему больно…       — Я понял, — Мэн Яо не стал дослушивать и сам не заметил, как, отвечая, чуть вздёрнул подбородок. Чужие опасения были понятны — и всё же они задели. Как будто он похож на человека, который желает Ваньиню зла… Да даже если и похож! Не желает ведь… Следующие слова прозвучали нарочито холодно: — Что-то ещё?       — Нет, — хотя, кажется, собеседника и такой ответ удовлетворил. На его губы снова вернулась улыбка, уже чуть более наигранная, но всё ещё как будто почти искренняя. — Рад, что мы пришли к пониманию. А теперь мне пора. Если меня тут кто-то поймает, точно от госпожи Юй достанется. До скорого!       Он махнул рукой на прощание и ушёл. Лишь тогда Мэн Яо наконец выдохнул. Всё же встречаться с новыми людьми сложно. Тем более с теми, о ком уже хоть что-то знаешь. Хотя… Помнится, их с Ваньинем первый разговор тоже не был очень гладким.       Дождавшись, пока Вэй Усянь скроется из виду, Мэн Яо опустился на крыльцо и потянул за кончик ленты. Можно было, конечно, вернуться в комнату и прочесть там… Но до неё ещё нужно дойти, а он и так уже слишком долго ждал окончания этого разговора. Дрожащими в предвкушении руками юноша открыл письмо — и в груди разлилось тепло, стоило увидеть знакомые острые углы иероглифов.       Текст был не очень большим. Достаточно молчаливый в жизни, на бумаге Ваньинь тоже оставался немногословен. Он извинился за то, что не написал раньше («Я долго думал, как отправить письмо, чтобы у нас потом не было проблем, но возможность подвернулась лишь сейчас»), и за то, что рассказал шисюну, как его найти, не спросив («Вэй Усянь иногда перегибает палку, но, надеюсь, сейчас не сказал ничего лишнего»); спросил, как дела у него самого («Я, конечно, вряд ли узнаю до нашей встречи, но надеюсь, что всё хорошо»); коротко описал дорогу и обучение («Если бы только Вэй Усянь не влезал в неприятности…»). И пообещал вернуться уже через два месяца.       В письме не было ни слова про этот странный поцелуй-прощание, его совсем детское бегство. Но даже так, читая написанные знакомым почерком строки, представляя, какое выражение могло бы быть на чужом лице во время написания, Мэн Яо перестал волноваться. Ваньинь ему написал, он говорил с ним через текст точно так же, как прежде вживую, он тоже о нём думал. И разве нужно было что-то большее?       — А-Яо, не сиди на ступеньках, — за спиной послышался голос, и Мэн Яо тут же подскочил на ноги, быстро сворачивая свиток и пряча его за пазуху. Он обернулся и встретился взглядом с Сы-Сы. Та снисходительно ему улыбнулась. — Извини, не хотела пугать. Что твой друг, уже ушёл?       — Мы… Не друзья. Но да, ушёл, — с запинкой ответил юноша и опустил голову. Женщина явно решила, что приходил Ваньинь: она его не видела, но знала, что у Мэн Яо уже достаточно давно появился знакомый, с которым они тренировались во владении мечом. Вот и перепутала, наверное…       — Ну, не друг так не друг, — Сы-Сы тяжело вздохнула, а затем взяла его за руку и осторожно вложила в неё небольшой мешочек, тут же мягким касанием заставляя юношу сжать на нём пальцы. — Тут немного денег. Сбегай с ними к господину Линь. Скажешь, что от меня, он поймёт. Я несколько дней назад просила его сделать лекарство для А-Ши… Надеюсь, ей с ним станет хоть немного лучше.       Мэн Яо показалось, что в этот момент в её взгляде проскользнуло что-то вроде печали, готовности к худшему. На душе вдруг снова стало тревожно. Уверенно кивнув, он сильнее перехватил мешочек и быстрым шагом направился к рыночной площади.