Иначе

      Война закончилась так же, как началась — стремительно, словно от одной вспышки, и непонятно, закономерно или совершенно неожиданно. Предпосылки к её началу медленно зрели не один год, да и победу предвкушали многие. Но даже те, кто день и ночь жил мыслями о том, что кровавый кошмар скоро закончится, оказался не готов к тому, что вылазка в Янгуан, завершившаяся пленением Чифэн-цзуня и, казалось, уже этим означавшая крах всей кампании, в итоге и правда положит конец войне.       Весть о том, что Вэнь Жохань пал от руки собственного помощника, облетела Поднебесную в несколько дней. Ни главы, ни наследников… Орден Цишань Вэнь пал с самой вершины своего величия.       Лишившись центрального руководства, большая часть армий уже бывшего ордена сдалась сразу же — но некоторые продолжали сопротивляться, даже несмотря на то, что сражаться уже было не за что. Было дело в безоговорочной преданности или в том, что высокопоставленные генералы надеялись воспользоваться ситуацией и самолично взять на себя правление, неизвестно. Но как бы то ни было, даже возникавшие вспышки сопротивления удавалось подавить, а вскоре и вовсе свести на нет. Уже через пару месяцев после смерти Вэнь Жоханя участники войны смогли собраться в Башне Кои, пострадавшей за это время меньше всего, для празднования победы и обсуждения нового разделения сфер влияния.       Цзян Чэну было неуютно. Принявший на себя главенство над орденом с началом войны, он впервые был на подобном мероприятии в этой роли. Он чувствовал себя не в своей тарелке, обмениваясь любезностями с главами других кланов и изо всех сил стараясь гнать прочь мысли о том, что уже завтра, когда придёт время определять заслуги каждого в прошедшей войне, молодой и неопытный глава вряд ли встретит столько же почтения. Ему следовало радоваться тому, что всё закончилось, — но, слушая поздравительную речь, произносимую главой Цзинь, взявшим на себя труд организовать первый послевоенный Совет кланов, он чувствовал лишь опустошение.       Они победили. Теперь всё будет хорошо — но далеко не так, как раньше.       Матушка больше не упрекнёт за безделие. Отец не подскажет, что он делает неверно, упражняясь с мечом. Шиди не позовут вместе запускать воздушных змеев. Он никогда больше не сбежит в Юньпин, постоянно оглядываясь, чтобы точно не быть пойманным во время своей вылазки.       Последнее воспоминание кольнуло внезапным осознанием, и Цзян Чэн спешно поднял голову, пробежался взглядом по рядам столов, где расположились на время пиршества заклинатели.       До этого момента он так и не смог пересечься с Мэн Яо — внимание Ваньиня постоянно кто-то перетягивал на себя и нужно было изо всех сил стараться показать заинтересованность в беседе, даже если её и в помине не было. Но сейчас у него было время осмотреться и хотя бы зрительно найти знакомое, пусть и поблёкшее в памяти за годы расставания лицо. Мысль о том, что Мэн Яо здесь может и не быть, даже не появилась. Он был едва ли не ключевой фигурой прошедшей войны (в это всё ещё верилось с трудом), он обязан был здесь присутствовать! Вопрос был лишь в том, где именно его искать.       О человеке, убившем Вэнь Жоханя, говорили много. Ещё бы: тот, о ком многие и не слышали, а те, кто всё же знал, говорили скорее с пренебрежением, — и свершил то, что казалось почти невозможным! Такой человек не мог не породить вокруг себя разговоров самого разного толка. Вот только чем больше людей обсуждают, тем больше появляется вариантов одной и той же истории — и далеко не всегда легко понять, что из этого ложь, а что правда.       Одни говорили, что, став героем войны, Мэн Яо наконец снискал расположение отца и открыл себе дорогу в орден Ланьлин Цзинь. Другие утверждали, что юноша посчитал за лучшее вернуться под руководство главы Не, с которым Мэн Яо удалось примириться (эти люди, вероятно, никогда даже не виделись с Чифэн-цзунем, раз осмеливались предполагать подобное). Третьи и вовсе убеждали, что, едва победа была одержана, Мэн Яо решил не обременять себя причастностью к какому-либо ордену и стал странствующим заклинателем. Версий было много — и ни одной из них Ваньинь не собирался верить, пока сам же не увидится с Мэн Яо.       Цзян Чэн не знал, как именно называлось чувство, посетившее его грудь, когда он всё же нашёл его среди приглашённых адептов ордена Ланьлин Цзинь. Один вид Мэн Яо, с гордо поднятой головой восседавшего в расшитых золотом, пусть и не так роскошно, как у старших адептов и тем более наследника, одеждах выбил весь воздух из груди.       Он как будто вовсе не изменился — и всё же что-то было не то в нём. То ли дело было в заострившихся чертах лица, то ли в уверенности ещё большей, чем была прежде, то ли в том, что дорогие одежды придавали ему куда больше внушительности, чем те простые, но всегда неизменно аккуратные, какие он мог себе позволить прежде.       Цзян Чэн не сводил с него глаз, словно видел в первый и в последний раз, — и никак не мог понять, почему в груди так кипит странная смесь волнения и горечи. Прямо как в тот раз, когда почти в самом начале Вэй Ин сказал ему о том, что у главы Не появился помощник. Ему стоило порадоваться за друга, чьи мечты исполнились, но…       Он даже предположить не мог, как сильно ошибался, думая, что увидеть Мэн Яо в одеждах ордена Ланьлин Цзинь будет просто.       Вдруг Мэн Яо, до этого со всем вниманием слушавший каждого говорившего, обернулся. Их взгляды встретились, и в этот момент сердце Цзян Чэна, кажется, пропустило удар. В смотрящих на него глазах проскользнула тень неловкости, которая, кажется, по воздуху передалась и ему. Ваньинь нервно сглотнул и быстро опустил голову, безуспешно делая вид, что вовсе не он только что неотрывно смотрел в его сторону.       После стольких лет всё это казалось таким неуместным… Прошло время, изменились они сами, изменились и их положения. Они больше не были теми детьми, которые упражнялись во владении мечом у озера, а после полвечера обсуждали всё на свете, уставшие, но счастливые. Сейчас Ваньинь — глава ордена, который не может позволить себе лишних вольностей и которому все силы предстоит отдать на то, чтобы восстановить былое величие и вновь укрепить позиции. Мэн Яо — герой войны, которого, наверняка, с распростёртыми объятьями примут в любой орден, забыв про все прошлые нарекания в его адрес. Который, кажется, уже сделал выбор — и далеко не в пользу Ваньиня. И если раньше у него была надежда, что однажды Мэн Яо всё же вернётся и снова будет рядом, то теперь даже её не удавалось разглядеть.       На это глупо было обижаться всерьёз. И всё же Цзян Чэн не мог сдержать скребущее в груди чувство беспомощности. Война забрала у него дом и родителей — а победа окончательно прибрала к рукам того, кто заставлял сердце биться чаще, а разум заходиться счастливыми искрами. Даже интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы смириться ещё и с этим, если даже воспоминания о родителях и той родной, уже разрушенной Пристани Лотоса до сих пор посещали во снах.       Мэн Яо заметил и направленный на него взгляд, и то, как резко, наиграно безразлично его отвели. Он едва заметно поджал губы и скорее заставил себя повернуться назад, чем правда этого хотел. Но даже так каждое слово, сказанное другими, теперь проходило мимо. Это мимолётное пересечение взглядов спустя столько лет заставило воспоминания вихрем заметаться в разуме.       Когда-то, ещё в Юньпине, Мэн Яо сказал ему, что из Ваньиня выйдет очень хороший глава ордена. Тот ему не поверил тогда, только отмахнулся небрежно и тут же перевёл тему, явно не желая долго говорить о будущем с ним и в таком ключе. Мэн Яо тогда понимающе поддался и больше об этом не говорил — но слова эти, произнесённые исключительно искренне, в памяти остались. И сейчас, глядя на Ваньиня — главу Цзян, для него теперь главу Цзян, напомнил он себе — Мэн Яо верил, что тогда совсем не ошибся.       Ваньинь, которого он сейчас перед собой видел, не мог не вызывать восхищения. Восстановивший орден из пепла, принёсший столько побед в важных битвах, столь юный, но уже сидящий здесь на равных с другими главами орденов… В сердце Мэн Яо при взгляде на него расцветала настоящая гордость за то, кем стал этот юноша, некогда заступившийся за него на улице родного Юньпина. Хотя глупо, наверное, было ему чувствовать что-то такое.       В том, что касалось Ваньиня, он всё ещё чувствовал себя тем мальчишкой из публичного дома, которому посчастливилось познакомиться с наследником Великого ордена заклинателей. Мальчишкой, пусть теперь уже и поднявшимся значительно выше, чем прежде, но всё ещё не имеющим права претендовать на особое отношение к себе со стороны этого человека.       — Глава Цзян, — но даже так, когда пиршество подошло к концу и все начали расходиться, Мэн Яо всё же позволил себе вольность, на какую вряд ли теперь, после того, как ушёл тогда, имел право, и подошёл к уже собиравшемуся покинуть зал вслед за своими адептами Ваньиню. Им нужно было поговорить, хотя бы немного. Ему этого хотелось последние несколько лет. — Могу я попросить вас составить мне компанию? Ненадолго.       Он постарался улыбнуться непринуждённо, как годы назад, словно между ними всё ещё не было никакой разницы… И всё же где-то в глубине души чувствовалось волнение. Такое же, как когда он читал пришедшее из Гусу письмо, казалось, уже в прошлой жизни.       Ваньинь повернулся на голос — и на мгновение замер. Мэн Яо уже и забыл, когда последний раз видел этот острый взгляд, сейчас почему-то едва заметно растерянный. Наверное, Ваньинь тоже пока плохо представлял, как им следует друг к другу обращаться. После стольких лет и событий… Мэн Яо уже предчувствовал, что это далеко не первое мгновение неловкости между ними за сегодня.       Бросив пару слов о том, что ждать его не нужно, адептам, глава Цзян дождался, пока они уйдут и лишь тогда, кажется, немного расслабился. Губы его посетила едкая усмешка, когда он наконец обратился к юноше:       — Бросай эти формальности. Или тебе нравится делать вид, что мы не знакомы вовсе?       Мэн Яо в ответ мягко улыбнулся и чуть опустил голову. Кажется, начиналось всё не так уж плохо. В крайнем случае, от него не собирались требовать соблюдения этой призрачной субординации, которая между ними казалась до жути неестественной.       — Вообще не нравится, — признался Мэн Яо, вновь поднимая взгляд. И добавил, впервые за последние годы произнося это вслух, тихо радуясь тому, что у него наконец-то есть такая возможность: — Ваньинь.